Этой публикацией я попробую пойти по стопам уважаемого Дилетанта.
Событиям, описанным в этой книге, предшествовало следующее: какой-то начальник послал Рудольфа Плюкфельдера, тогда ещё неокрепшего мальчика из немцев-спецпоселенцев, в шахту с вредными условиями. Примерно через неделю работы в этих условиях Рудольфу стало так плохо, что врачи еле его откачали и дали инвалидность. Но мальчика вернул к жизни спорт. К концу 1940-х - началу 1950-х годов Плюкфельдер стал одним из лидеров СССР по классической борьбе в своей весовой категории (скорее всего, 76 кг). Однако в связи с тем, что ему не давали спортивно расти из-за его неподходящей национальности, Плюкфельдер переключился на тяжёлую атлетику, где также начал добиваться всё бОльших и бОльших успехов.
РУДОЛЬФ ПЛЮКФЕЛЬДЕР ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ КНИГА II ИЗ КИСЕЛЁВСКА ВОКРУГ СВЕТА МОСКВА 2009
УДК 054.6 ББК 63.3 П40
Р.В.ПЛЮКФЕЛЬДЕР Чужой среди своих. Книга II. Из Киселёвска вокруг света
Ред. В.Ф.Дизендорф. М.: Центр немецкой культуры, Общественная академия наук российских немцев: - 2008. - 848 с.
ISBN 978-5-93227-013-4
Настоящее издание - вторая книга воспоминаний выдающегося спортсмена-тяжелоатлета, олимпийского чемпиона, неоднократного чемпиона мира, Европы и СССР, заслуженного мастера спорта СССР и заслуженного тренера СССР Рудольфа Владимировича (Вольдемаровича) Плюкфельдера (Пфлюгфельдера), с 1991 г. проживающего в Германии. Издание охватывает основную часть его активной спортивной карьеры (1954-1961 гг.), начавшуюся для автора с дебюта на чемпионате СССР и завершившуюся завоеванием им второго титула чемпиона мира. В этот период автор жил в г. Киселёвск Кемеровской области. Книга предназначена для всех читателей, интересующихся спортивной жизнью, а также отечественной историей, в частности - историей российских немцев.
Первая книга воспоминаний «Невыездной», посвящённая детству и юности автора, вышла из печати в Москве в 2008 г. Последующие автобиографические книги Р.В.Плюкфельдера охватят период его тренерской работы (с 1965 г.), когда он, став ведущим специалистом в своём виде спорта, воспитал многих прославленных советских спортсменов-тяжелоатлетов.
Издание осуществлено Центром немецкой культуры в РНД (Москва) Общественной академией наук российских немцев при финансовой поддержке Министерства внутренних дел Федеративной Республики Германия через АНО «Брайтенарбайт»
Стр. 3 img 184 ГОД 1954-й: АНЖЕРО-СУДЖЕНСК - ПЕТРОЗАВОДСК
Весной 1954 года нас, кузбасских тяжелоатлетов, собрали в Анжеро-Судженске. На основании определённых нормативов в сумме троеборья здесь производился отбор для участия в чемпионате СССР.
В итоге отбора по всей стране было допущено 158 атлетов от 16 команд спортивных обществ. Соревнования должны были пройти 10-13 мая 1954 г. в Петрозаводске, тогдашней столице Карело- Финской ССР.
Для меня, до сих пор „невыездного“ немца-спецпоселенца, это было грандиозное событие. Мы с Иваном Кошкиным, моим другом и учеником, радовались как маленькие дети.
От Кемеровской области на чемпионат попали в основном ребята из шахтёрских городов. Иван Кошкин, еле согнав вес до необходимого уровня, выступал в легчайшем весе (56 кг). Чемпионом здесь стал Бакир Фархутдинов („Динамо“, Москва): жим - 95 кг, рывок – 95 кг, толчок – 120 кг, сумма троеборья - 310 кг. Кошкин занял 9-е место, подняв соответственно 85+75+100=260 кг. На соревнования попал и самый мой молодой ученик - Анатолий Коржов. Он выступил слабо, но был в восторге, увидев собственными глазами многих атлетов, о которых раньше только читал в газетах.
Как и он, я был на таких больших соревнованиях „белой вороной“. Двери в гостиничных номерах часто бывали открыты, и я мог видеть через коридор, что в номере напротив лежит на кровати человек, задрав ноги к стене. Это был будущий чемпион 29-го лично-командного первенства СССР 1954 года Владимир Пушкарёв. Выступая в среднем весе (82,5 кг), он поднял в жиме 117,5, в рывке – 125 кг, в толчке - 162,5 кг, в троеборье - 405 кг. Второе место в этом весе занял Николай Меркулов (Вооружённые Силы, Киев), поднявший 125+120+155=400 кг. Третьим был Трофим Ломакин (Вооружённые Силы, Москва), набравший в сумме 395 кг. Став чемпионом СССР в 1953 г., этот кряжистый атлет, выходец из Алтая, год спустя выступил неважно, не дотянув до своего прошлогоднего результата в рывке 7,5 кг, в толчке - 12,5 кг, а в троеборье - целых 20 кг.
Стр. 4-5 img 185 В будущем Трофим Ломакин станет моим главным соперником. Но в Петрозаводске я был далёк от соперничества с корифеями, передо мной стояла совсем другая задача - не „светиться”, чтобы, не дай Бог, не обратить на себя ненужного внимания. Выступать в полную силу не советовал мне и мой друг Иван Кошкин. Ещё слишком свежо было в памяти, как в декабре 1947 г., на соревнованиях в г. Копейск Челябинской области, меня, „невыездного” немца, пытались сдать в милицию мои земляки с Украины, дабы избавиться от лишнего конкурента. Этот неприглядный эпизод я описал в первой книге своих воспоминаний.
Вот и в Петрозаводске я боялся, что всё это может повториться: в то время драконовские нормы спецучёта ещё распространялись на нас, российских немцев, в полной мере. Поэтому я ходил по Петрозаводску как глухонемой. С людьми общался мало, стремился избегать контактов с навязчивыми собеседниками и побольше увидеть город.
Меня поразили его крупные современные здания. Было видно, что они построены совсем недавно, уже после войны. Большим и величественным показался мне местный драмтеатр. Создавалось впечатление, что война совсем не затронула эти места.
А в основном я, конечно, старался посмотреть соревнования от начала до конца. Даже штангисты небольшого роста, весом 56 кг, выходя на сцену, смотрелись из зала гигантами. Большое значение имела и обстановка, максимальное внимание к такому трудному виду спорта, как тяжёлая атлетика, которое чувствовалось здесь. Я особенно хотел увидеть на этих соревнованиях своего любимого атлета Григория Новака. К сожалению, он в Петрозаводске не выступал, по какой причине - я так и не смог узнать.
Просмотрев две первые весовые категории, я с точки зрения техники мало что для себя почерпнул.
В полулёгком весе (60 кг) чемпионом стал Рафаэл Чимишкян („Динамо”, Тбилиси) с результатом: жим - 102,5 кг, рывок – 105 кг, толчок - 137,5 кг, сумма - 345 кг. Он и произвел на меня наибольшее впечатление. Большинство штангистов имеют с анатомической точки зрения непропорциональное сложение: либо сильный плечевой пояс, но слабые ноги, либо наоборот. А вот Чимишкян от рождения обладал полной телесной гармонией. Жаль, что в те годы печать ни слова не писала о красоте фигуры штангистов.
Правда, с технической точки зрения мне в этом весе больше всех понравился Иван Удодов („Динамо”, Ростов-на-Дону), хотя он и занял только 3-е место с суммой 332,5 кг. В технике жима у меня с Иваном было полное совпадение. В этом упражнении он отстал от Чимишкяна всего на 2,5 кг, опередив на 5 кг серебряного призёра в общем зачёте.
Вообще, после этих соревнований к жиму перестали придираться так строго, как раньше. Видимо, судьи, да и тренеры решили считать жим техническим упражнением. Простой примитивный жим был под силу только Григорию Новаку, но и он отличался мощным первоначальным ускорением. Остальные атлеты старались придать штанге ускорение внизу за счёт сжатия своего тела, как бы катапультируя снаряд вверх.
Проблема была в том, что не каждому удавалось выполнить этот прием в привычной классической манере. Позднее я выяснил, почему. Оказалось, что если предплечья атлета от природы удлинены, то за счет сжимания плечевого пояса создается мощное усилие вверх. Теперь, если штанга уже вышла на уровень глаз, то остаётся только ее дожать. В эти тонкости никто вникать не хотел. А я и тогда знал, что в жиме имеются большие резервы.
Но борьба за чистоту жима не прекращалась. Особенно спекулировали на этом судьи, поднимая тем самым свою значимость. Перед соревнованиями - как у нас, так и за рубежом - шло предварительное задариванье судей. В СССР никто не знал заранее, кто и какой вес будет судить. Зато на чемпионатах мира или Олимпийских играх всё было известно за год вперед: фамилия судьи, страна, которую он представляет, весовая категория. Многие спортсмены считали, что судьи судят по своему усмотрению, то есть в зависимости от симпатии или от антипатии к данному атлету.
В 1964 г. на Олимпиаде в Токио мой результат при подходе в жиме к весу 155 кг зависел от чехословацкого судьи. Судьи не засчитали мне вес: двое - против, один - за. На банкете я спросил у чеха:
- Вы смотрели видеокассету с моим жимом?
- Да, смотрел, всё было хорошо, - ответил тот. - Но я получил установку от нашего коллектива: судить советских спортсменов по всем правилам. Ваш тренер Аркадий Воробьёв придрался к нашему Гансу Здражиле за повязку на пальцах и тем самым сбил ему настрой на вес. Воробьёв это сделал умышленно, вот я и нажал на красную кнопку. А так как это жим, то тут 50 на 50 - можно засчитать, а можно и нет.
Стр. 6-7 img 186 Если мне тогда засчитали бы 155 кг в жиме, то я установил бы в троеборье мировой рекорд. Но, как видно, не суждено.
Вот и за 10 лет до этого я всё ходил вокруг атлетов и не мог понять: почему одним засчитывают вес, а другим - нет? Я пришёл к выводу, что нужно сильно фиксировать ноги, чтобы они не „гуляли” во время мощного начала жима.
Лёгкий вес (67,5 кг) в Петрозаводске выиграл Дмитрий Иванов („Спартак”, Москва), известный в будущем журналист газеты „Советский Спорт”: жим – 115 кг, рывок – 115 кг, толчок - 142,5 кг, сумма - 372,5 кг. Среди полусредневесов (75 кг) первенствовал Юрий Дуганов („Искра”, Ленинград) - соответственно 115+127,5+150=392,5 кг. Вторым здесь был Фёдор Богдановский (Вооружённые Силы, Ленинград), самый молодой тогда атлет: 120+115+145=380 кг.
Я выступал в весе 75 кг, подняв в троеборье небольшой вес, и во время соревнований смотрел, как разминался Ю.Дуганов. Юрий был красиво сложен, а его техника рывка была такой своеобразной, что уму непостижимо, как он поднимал штангу. Тем не менее Дуганов установил в этом движении 9 мировых рекордов: начав в 1950 г. со 127,5 кг, он в 1955 г. в Подольске довёл свой результат до 133 кг. Дальше его пошёл только в 1958 году, в Стокгольме, Томми Коно из США - 133,5 кг.
Дуганов был тогда самым плодовитым из мировых рекордсменов. Но его технику рывка не принял на вооружение никто. Эксперимент, который провёл в этом отношении я, оказался катастрофически неудачным. Только такой талантливый и неповторимый атлет, как Юрий, мог работать этим стилем. Он обладал и рекордом в рывке одной рукой, доведя его до 98 кг.
В следующей весовой категории (82,5 кг) мировой рекорд в рывке установил в Пекине в 1956 году Аркадий Воробьёв - 136,5 кг. Затем его опередил Джим Джордж из США - 137,5. 28 сентября 1958 года, в Ростове-на-Дону, я „снял” рекорд Джорджа - 138 кг. Перед этим тренеры сборной Н.И.Шатов и И.З.Любавин вкупе с „компетентными органами” бессовестным образом решили не брать меня на чемпионат мира в Стокгольм. А свой последний мировой рекорд в рывке - 142 кг - я установил 21 декабря 1961 года в Днепропетровске.
В весе 82,5 кг, как я уже писал, в Петрозаводске выступал Николай Меркулов, красивый стройный атлет, который сражался за победу с В.Пушкарёвым, но проиграл. Выступив в своем весе, я имел возможность наблюдать за кулисами, как разминаются атлеты. Мне понравился Меркулов. После выступления я решил поговорить с ним на волнующие меня темы - как подводить себя к соревнованиям, за сколько времени нужно снижать нагрузки и т.п. Николай согласился поделиться со мной. Я дал ему свой адрес, он гоже хотел дать мне свой, но сказал, что в армии ему пообещали жилье и скоро у него будет новый адрес.
Через год я узнал, что в квартире Меркулову отказали. К тому же он поссорился со своей невестой и решил уйти из жизни. Съездив на соревнования за границу, он нелегально купил себе пистолет. Этим оружием Николай и попытался покончить с собой. Он приставил пистолет к виску и нажал на спуск. Пуля прошла сквозь голову, но мозг каким-то образом остался невредим. Однако Николай Меркулов ослеп на всю жизнь. Он все-таки женился на своей тогдашней невесте и, насколько я знаю, живёт в Киеве до сих пор.
Этот печальный случай, увы, далеко не единичен в среде наших штангистов. Покончит жизнь самоубийством Григорий Щеглов (Вооружённые Силы, Москва), занявший на чемпионате в Петрозаводске 2-е место в лёгком весе с суммой 360 кг. Вскоре точно так же уйдёт из жизни А.Жгун, затем - Е.Кацура. Я ещё вернусь к трагедиям Анатолия Жгуна и Евгения Кацуры. Чем объяснить всё это? Быть может, тем, что штанга притягивает к себе очень азартных людей?..
В Петрозаводске я впервые увидел Аркадия Воробьёва (Вооружённые Силы, Свердловск). Он стал чемпионом в полутяжелом весе (до 90 кг) с результатом 130+135+170=435 кг.
Победитель в тяжёлом весе (свыше 90 кг) Алексей Медведев (собственный вес 104,4 кг) показал результат 142,5+137,5+170=450 кг. В 1953 г. Медведев также стал чемпионом СССР, но с суммой 427,5. Таким образом, за год он поднял свой результат в троеборье на 22,5 кг! Высвечивался новый супертяжеловес. Тем не менее, тренерский совет сборной не выставил Медведева на чемпионат мира 1954 года в Вене.
Стр. 8-9 img 187
Как ни парадоксально, расчёт тренеров оказался правильным. Вместо тяжеловеса был выставлен второй, наряду с Р.Чимишкяном, полулегковес - И.Удодов. Они оба подняли по 350 кг, и схватка у них получилась довольно забавная. В жиме Иван опередил Рафаэла на 2,5 кг, в рывке такой же перевес был за Чимишкяном, а в толчке они подняли одинаковый вес - по 137,5 кг. Теперь всё зависело от собственного веса. Чимишкян и Удодов вместе сгоняли вес в бане, но при взвешивании Иван оказался тяжелее. Таким образом, в этом весе команда СССР завоевала и золотую, и серебряную медали.
А Медведев на победу в Вене рассчитывать не мог: чемпион мира Норберт Шемански из США победил здесь с результатом 150+150+187,5=487,5 кг, превысив сумму чемпиона СССР на 37,5 кг.
В итоге сборная СССР победила в командном зачете, завоевав 3 золотые и 3 серебряные медали. У команды США оказалось 3 золота, 1 серебро и 1 бронза. Самым именитым атлетом на этом чемпионате стал Р. Чимишкян, установивший 3 мировых рекорда. Так завершился для нас, штангистов, год 1954-й.
* * *
После Петрозаводска меня встретили в г. Киселёвск Кемеровской области, где я тогда жил, весьма торжественно. Я не занял призового места, но сумел добраться из Сибири даже до Ленинграда.
Мой киселёвский жизненный наставник, профессор А.А.Гинке, о котором я написал в предыдущей книге, много рассказывал мне о своём родном Санкт-Петербурге, однако этот город оставался для меня загадкой. По пути в Петрозаводск мы останавливались в Ленинграде, но стояли там недолго, и куда-то сходить у меня не было возможности.
Снова в вагон, опять стук колес, который настолько впитался в нашу плоть и кровь, что казался чем-то очень знакомым и естественным.
В этой поездке я отвечал не только за себя, но и за своих учеников - Кошкина и Коржова. Иван Кошкин не вызывал у меня особого беспокойства, но за молодого Анатолия Коржова я волновался. Он с таким любопытством и с такой жадностью смотрел на людей, что готов был идти куда и к кому угодно.
Нам выдали на поездку командировочные, но это были настолько мизерные суммы, что позволить себе за счет этих денег мы практически ничего не могли. А Анатолий всё время сидел в вагоне-ресторане и попивал пиво „Жигулевское”. По всему было видно, что его не интересуют новшества тяжёлой атлетики, проблемы ее техники или стратегии. Распишешь ему тренировки, а он заранее говорит:
- Это я выполнить не смогу.
На вопрос „почему?” следует ответ:
- Нет желания.
Постепенно я установил, что у Анатолия нет внутренней тяги к штанге, нет потребности вознаградить себя за предыдущие нагрузки. Не ощущая мышечной радости от подъема веса, он все время недотренировывал свой организм. Здесь важную роль играл психологический фактор.
Я не решился насиловать атлета: в те годы судьба штангиста мало зависела от его результатов - штанга предназначалась прежде всего для успехов на производстве и для заполнения пустого свободного времени.
В то же время я знал: тело должно трудиться, правильные целенаправленные тренировки, без насилия над организмом, постепенно и незаметно приведут к цели, и тогда тренировочный процесс станет благом, а не болью и наказанием.
Порой атлет замечает, что он все тренируется, а результаты стоят на месте. Тут возникают сомнения и разочарования. Анатолий Коржов доверялся мне во всем. Он проявлял активность в организации тренировки, причем у него, такого молодого, было поведение взрослого человека. И я тоже верил в него. Вот и на чемпионате в Петрозаводске Анатолий прибавил в сумме троеборья, хотя и занял последнее место в своем весе.
Главным его достоинством было то, что он мог собраться в кулак и реализовать свои возможности независимо от того, на какого масштаба соревнованиях выступал. Я размышлял, как найти у него резервы силы. Как-никак, это был первый мой ученик, ставший в будущем мастером спорта СССР.
С Иваном Кошкиным были другие проблемы - у него от природы не было включения в локтях, и из-за этого он не мог реализовать свои возможности. Он брал на грудь на 20 кг больше своего лучшего результата, но поднять этот вес от груди не мог.
Стр. 10-11 img 188
Чтобы мобилизовать все силы, требуется еще и дисциплина. Дисциплина во всём. Организм особенно не терпит, когда над ним издеваются, что принято называть нарушением спортивного режима.
* * *
У Анатолия Коржова не было отца, только мать и брат, но его нельзя было назвать „человеком с улицы“. Он тренировался уже 3 года. После того, как Анатолий попытался совершить самоубийство, которое не удалось ему по чистой случайности, я проникся к нему особым сочувствием и вниманием. В то же время я не хотел отнимать у него то, что он считал для себя самым важным.
Трёх лет достаточно, чтобы понять, в каком направлении человек может пойти. Но только в Петрозаводске я окончательно убедился, что Анатолий любит жизнь, не желает отказывать себе ни в чем и хочет иметь все немедленно, сегодня. А того, что за его занятия спортом, который и мобилизует, и отвлекает человека от всяких непристойностей, платит общество, - этого он понимать не желает. Живя как бы в кредит, взаймы, он считал, что так и должно быть, и стремился переложить свои проблемы на другие плечи.
Вижу, Анатолий после соревнований опять сидит в ресторане. Я подсел к нему и спрашиваю:
- Как ты думаешь, почему я не сижу в ресторане?
- Не знаю, наверно жадничаешь, - пожал плечами Анатолий.
- Ну хорошо, скажи, сколько суток мы ехали от Сибири до Петрозаводска?
- Около пяти, - насчитал Коржов.
- И сколько ты за это время израсходовал своих денег, так называемых командировочных?
- Не считал.
- А сколько у тебя осталось в кармане?
Анатолий сунул руку в карман, прикинул.
- Да, - говорит, - что-то мало остается на обратный путь. - Он опустил глаза. - Черт побери, так хорошо было сидеть в ресторане, а ты тут мне испортил настроение!
Подошла официантка, несет еще 4 бутылки пива, заказанные Анатолием. Он спрашивает:
Рудольф, будешь пить?
- Нет, - сказал я, - у меня едва хватает денег на обратный проезд.
Коржов отнес бутылки за другой столик и принес назад деньги, уплаченные за пиво. Сидим, молчим. Я подумал, что он сейчас уйдет от меня, такого назойливого тренера. Но нет, сидит. Затем говорит:
- Ну, до Сибири как-нибудь доеду.
- А ты когда-нибудь голодал в своей молодой жизни? - спросил я.
- Зачем тебе это? - взвинтил глаза Анатолий.
- Ты скажи, да или нет?
- Нет, - четко отвечает Коржов.
Я ничего не говорю, жду его дальнейших мыслей. Тут Анатолий наклонился к столу и со смешком сказал:
- Если мы будем ехать в одном купе - ты, Кошкин и я - неужели вы меня оставите голодным?
- Значит ты преподносишь нам свои ресторанные удовольствия как свершившийся факт? Вроде с тобой произошел несчастный случай, а теперь, Иван и Рудольф, поделитесь с Анатолием? Выходит, ты живешь во благо своему рту, а мы, если откажем тебе в еде или не дадим денег, будем черствыми и жадными людьми?
Тут я подумал, что Анатолий, видимо, считает: мол, не дадут поесть, ну и ладно, не умру же я с голоду.
- Может, ты и прав, - сказал я. - Нужно обязательно обжечься, чтобы понять, как это больно.
- А ты голодал? - вдруг спрашивает Коржов.
- Да, - отвечаю я коротко.
- И сколько же дней? - вежливо продолжает расспрашивать Анатолий.
- Совсем без еды я оставался 5 дней, а частично - целый год.
- Ну и как? - со смешком поинтересовался он.
- Об этом я спрошу тебя, когда мы приедем в Киселёвск. А теперь продолжай развлекаться, но смотри, чтобы в 11 вечера был в номере, иначе мы без тебя не уснем.
** *
Стр. 12-13 img 189 Назавтра мы сели на поезд Петрозаводск-Москва. Устроились с Кошкиным в одном купе, ждем Анатолия. Он не спешил - видно, разглядывал на перроне голубей и все остальное, что двигалось вокруг. Я волнуюсь, видя, что моя опека над Коржовым принимает нежелательный оборот. Кошкин смотрит в окно и приговаривает:
- Вот засранец, где же его носит?
Поезд трогается, Анатолия нет. Вагон все чаще стучит на стыках, и мое сердечко, слышу, тоже набирает обороты. Не находя себе места, я вышел из купе. Стоим с Иваном в коридоре, и на уме у нас только одно. Чемпионат в Петрозаводске ушел куда-то далеко, будто с воза упал.
У Кошкина от природы был дефект речи, а когда он волновался, то так гундосил, что нужно было внимательно прислушиваться, чтобы понять, о чём он говорит.
- Видишь, какой он, Коржов, думает только о себе! - сказал Иван. - Сколько ты с ним возишься, а он всё не понимает, что мы за него переживаем.
Я мысленно ругал себя, что не осадил Анатолия железной рукой. Сам ведь думал, что в таких случаях доверять ему нельзя. Слишком он еще молод и теперь может влипнуть черт знает куда.
Иван зашёл в купе, а оттуда вышел пассажир, тем временем подсевший к нам, - молодой мужчина лет 25-27. Он приблизился ко мне и шепотом спросил:
- Вот с нами едет человек - он что, больной? Почему он говорит через нос?
Мои мысли были далеко, и я не сразу понял, о чём идет речь. А когда попутчик настойчиво переспросил, я, как бы между прочим, брякнул:
- Вы правы, у него запущенный сифилис, он ездил в Петрозаводск на спецлечение.
Вижу, товарищ заволновался, стал топтаться на месте. А меня понесло, и я с серьезной миной прошептал:
- Вы руку ему не подавайте и держитесь от него подальше.
- А как же вы сами? - ужаснулся попутчик.
- Я его сопровождаю, у меня есть специальные таблетки против заражения.
Не дослушав, мой собеседник помчался к проводнице, она открыла ему соседнее купе.
Избавившись от нежелательного в этой ситуации соседства и устав ждать в коридоре, я опять вошел в купе. И тут вдруг появляется Анатолий. У меня будто сняли с плеч несколько пудов. Кошкин сильно ругал Коржова, сказал ему, что он эгоист.
А я наконец осознал, что Анатолий не стремится шаг за шагом повышать свое спортивное мастерство. Стало быть, он в каком-то смысле эксплуатирует и спорт, и меня. Или тут было примешано что-то ещё, чего я не мог уловить? С этого дня я окончательно уяснил: сколько тренер ни приложил бы сил и желания, чтобы воспитать чемпиона СССР или мира, если сам атлет не согласен с этим на все 200%, то ничего из этого не выйдет.
Анатолий понял, что мы с Иваном сильно на него обиделись. Он стал оправдываться, а потом залез на верхнюю полку, где уже лежала постель, и забылся мёртвым сном.
Мы с Иваном ходили есть в вагон-ресторан. В Москве купили пахучего чёрного хлеба, отломили краюшку и положили Коржову под нос. Он проснулся, съел хлеб и снова уснул. За четверо суток пути от Москвы до Сибири он съел всего 200 граммов хлеба.
В Киселёвске, на станции Акчурла, когда мы вышли из поезда, Анатолия от слабости качнуло. У него закружилась голова, но я успел его подхватить. По дороге к автобусной остановке Коржов страдающим голосом сказал:
- Теперь я понял, как тяжело не есть несколько суток. Спасибо, Рудольф, вы преподнесли мне урок. Я запомню его на всю жизнь.
Так оно, видимо, и было.
Вскоре Анатолий ушел служить в армию. Там он тоже выступал, но его результаты по штанге застопорились. Они и не могли вырасти, так как у него не было возможности систематически тренироваться. А если и была, то ему мешало врождённое нежелание напрягаться. Правда, благодаря прекрасной нервной системе, он всегда подтверждал норму мастера спорта, пока планку мастерского норматива не подняли.
Долгая дорога в Петрозаводск и обратно выбила меня из привычного ритма восстановления силы. При остановках в пути я делал пробежки, сажал на плечи Кошкина и приседал с ним.
Отправлено: 12.10.15 12:27. Заголовок: Выше я ошибочно напи..
Выше я ошибочно написал, что Воробьёв, равно как и Плюкфельдер, не установил ни одного мирового рекорда в толчке.
Оказывается, установил. Будучи ещё средневесом (до 82,5 кг). Этот замечательный факт имел место 23 февраля 1953 года, в Свердловске. Тогда и там, удивительному Коммунисту Никитовичу покорился сказочный вес - 170 кг. На целый 1 килограмм более прежнего толчкового мирового рекорда француза Анри Феррари в 169 кг, показанного в Париже 1 декабря ажно 1945 года.
На том и закончился вклад Коммуниста Никитовича в мировое толчковое продвижение вверх и ввысь.
В полутяжах (до 90 кг) Воробьёв устанавливал мировые рекорды только в жиме, в рывке и в сумме. Причём, в жиме всего 2 раза. В основном же, подчёркиваю, в рывке и в сумме. И в этом прослеживается безусловное сходство Воробьёва с Плюкфельдером как атлетов нежимового и нетолчкового типа. А преимущественно рывкого типа и суммного.
Глянем на мировые рекорды полутяжа Коммуниста Никитовича в сумме. Здесь полутяж Воробьёв отличился 4 раза.
Вена, 10 октября 1954 года - --- 460 кг (142,5 кг+142,5 кг+175 кг) Мельбурн, 26 ноября 1956 года - 462,5 кг (147,5 кг+137,5 кг+177,5 кг) Тегеран, 12 ноября 1957 года - -- 470 кг (147,5 кг+142,5 кг+180 кг) Рим, 9 сентября 1960 года - ------ 472,5 кг (152,5 кг+142,5 кг+177,5 кг)
Как следует из этой короткой таблички, первый свой суммный мировой рекорд Коммунист Никитович воздвиг ещё в 1954 году. Побив на целых 15 кг прежний суммный мировой рекорд Норберта Шеманского ("сбежавшего" к тому времени в сверхтяжеловесы) от 27 июля 1952 года на Олимпиаде в Хельсинки. Тогда Норберт осилил 445 кг (127,5 кг+140 кг+177,5 кг).
Не может не броситься в глаза, что практически с точно таким же результатом в толчке (175 кг - 180 кг) Коммунист Никитович царствовал в своей весовой категории ажно 6 лет. И, показывая свои лучшие суммы, не очень-то заботился превосходить самого себя даже и в любимом своём рывке. Продвигаясь вперёд лишь в жиме. А мировые рекорды в рывке предпочитая устанавливать где-то и как-то "отдельно". Оставаясь мировым рекордсменом в рывке только до конца 1957 года. Далее рекордсменами мира в рывке были уже другие атлеты.
Со своим мировым рекордсменством в жиме Воробьёв решительно покончил ещё и раньше - в конце 1956 года. И тем не менее - побеждал. Выигрыв практически все соревнования (кроме Варшавы), не исключая и Олимпиаду в Риме. В котором, не имея за своей сверхпринципиальной душой ни единого мирового рекорда в отдельных движениях, Коммунист Никитович закономерно и заслуженно победил. Однако. С треском сокрушив колоссальной 2,5-килограммовой прибавкой свой же мировой рекорд в сумме (470 кг), достигнутый ещё в Тегеране, за три года до Рима.
Вот так и жил несравненный Аркадий. Чудо-богатырь и так далее. За 6 лет - 27,5 кг наращивания суммного мирового рекорда. И все суммные мировые рекорды - его, подряд. В эти годы. При полном попустительстве горе-соперников. Которые если в чём и блистали - только в отдельных движениях. А вот сумму собрать из сплошь нерекордных весов никто из них так никогда и не "смог удосужиться".
Купаясь в лучах нескончаемой славы, Коммунист Водолазович ещё и тем себя несказанно тешил, что примерно до середины 1950-х годов сумма его была абсолютно лучшей в Советском Союзе. Невероятно - но факт. И всякие там куценки, медведевы, новиковы копошились где-то за воробьёвской спиной.
Правда, потом тяжеловесы отбразумились. Рванули резко вперёд. И Аркадий Никитович "слегка" поотстал от их результатов. От того же Медведева (507,5 кг) - в конце 1950-х годов - на 37,5 кг. Уже невесело.
А тут ещё выскочка Юрий Петрович - задвинул в Риме рекордную 537,5-килограммовую сумму. Супротив рекордных же 472,5 кг Воробьёва. И просвет в результатах соседних весовых категорий сделался просто ужасным - 65 кг !!!
Надо ли говорить, какими проникновенно тёплыми чувствами воспылал после этого непобедимый блистательный чемпион Воробьёв к своему "товарищу" по команде.
Да ещё и профессору, видите ли. Да ещё и быстро раскусившему свою незаменимость атлету. И вследствие этого - человеку самовольному, самодовольному, непокорному, дерзкому.
И нет таких слов в человеческом языке, которые могли бы обозначить пределы, до которых разрослась, расширилась, расколдобилась испепеляющая жгучая ненависть Воробьёва к счастливому очкарику-книгочею. Мечтавшему стать ещё и литератором. Это же ж надо !
И стОит ли поэтому удивляться, что, терпеливо выждав момент, Коммунист Никитович отыгрался на Юрии "солнышке ясном" от всей пролетарской души.
Уж что-что, но ненавидеть Аркадий Водолазыч умел. Страстно. Непрощаемо. Люто. ------------------------------------------------------------------------------------------------- Теперь к Рудольфу Владимировичу.
Который всё же имел один мировой рекорд в толчке - 176,5 кг. Установленный 13 августа 1959 года в Москве. В этом отношении - иНдентичность с Воробьёвым полная.
Жим ? Один рекорд - и только.
Так что, подобно Коммунисту Никитовичу, Плюкфельдер устанавливал мировые рекоды практически исключительно в рывке и в сумме.
Причём, в сумме Плюкфельдер отличился рекордами также 4 раза, что и "не умеющий нарабатывать базу" Коммунист Воробьёв. Вот они, рекорды эти:
28 сентября 1958 года, Ростов-на-Дону - 452,5 кг (147,5 кг+137,5 кг+167,5 кг) 17 апреля 1959 года, Кемерово - -------- 455 кг (147,5 кг+140 кг+167,5 кг) 3 октября 1959 года, Варшава - ---------- 457,5 кг (145 кг+140 кг+172,5 кг) 21 декабря 1961 года, Днепропетровск - - 462,5 кг (145 кг+140 кг+177,5 кг)
И больше, в сумме, Рудольф Владимирович рекордов не устанавливал. Завязал с этим чёрным неблагодарным делом - сразу и бесповоротно.
Итак, заключаем, что, не в пример долговечному Аркадию "чудо-богатырю", Плюкфельдер "суммно" царствовал в своей весовой категории всего лишь 3 года. И не безраздельно, как Коммунист Никитович, а преступно - пусть и единожды - уступив мировой суммный рекорд "вездесущему" Томми Коно. Который 10 марта 1961 года, в Москве, показал 460 кг (152,5 кг+137,5 кг+170 кг).
Ещё. Рудольф Владимирович свой первый суммный рекорд воздвиг превышением прежнего суммного мирового рекорда не циклопической 15-килограммовой прибавкой, как некогда Воробьёв, а только лишь жалким перевесом в 2,5 кг над прежней рекордной суммой Ломакина.
И за 3 года Плюкфельдер нарастил рекордную сумму всего лишь на 12,5 кг. Сравним эту "цифру" с 27,5 кг Воробьёва.
И, в отличие от Воробьёва в Риме, Рудольфу Владимирвичу так и не удалось победить с рекордной суммой на "своей", Токийской, Олимпиаде.
Рудольф Владимирович напрасно потешается над Коммунистом Никитовичем, что тот якобы ему уступал в показанных на соревнованиях суммах. Невзирая на больший собственный вес.
Цыплят, как известно, считают по осени. Так вот, на вторую половину 1960 года, Аркадий Никитович имел 472,5-килограммовую сумму, а "Плюк" - 457,5-килограммовую. Разница существенная - 15 кг. Неужто так мало ?
И ещё раз "ещё". Начиная с конца 1961 года, когда Плюкфельдеру удалось установить последний рекорд в любимом рывке, выступал он впоследствии всегда и везде "ощипанным". Ибо рекорды и в сумме и в отдельных движениях принадлежали уже не ему. И "Плюк", подобно Коммунисту Никитовичу, выступал как удачливый собиратель победных сумм. Но не только всегда скомпонованных из нерекордных результатов в отдельных движениях, но и нерекордных вообще.
А вот Коммунист Никитович, в Риме.....
Так-то.
А посему неустанное третирование "Плюком" "неправильно тренировавшегося и выступавшего" Воробьёва есть обычный неумный трёп. Легко различимый при внимательном рассмотрении.
Более того, Коммунист Никитович не только ничем не уступал Плюкфельдеру, но в чём-то даже и превосходил.
А спортивные жизни обоих героев схожи, как две капли воды. С временнЫм, правда, сдвигом в 4 года. Ну, или в 3 года - если верить настоящей дате рождения Плюкфельдера.
Вот вам и "принципиальная огромная" разница между чемпионом "интуитивным, трудолюбивым, смекалистым" и чемпионом "ленивым, неумелым и весьма и зело туповатым".
Дилетант
Сообщение: 890
Откуда: Россия
Отправлено: 12.10.15 13:52. Заголовок: И ещё одно необходим..
И ещё одно необходимое добавление.
Как это там попал в олимпийскую сборную самодур Коммунист Никитович, по словам Рудольфа Плюкфельдера ? Правильно. Самочинно, используя свой непререкаемый авторитет.
Пусть так. Но зато Коммунист Никитович не просто отбыл свой олимпийский номер, и не просто победил, а победил с мировым суммным рекордом !
И ничего не смогли противопоставить этому ни "хороший и правильный" Трофим Ломакин, ни забугорные соискатели "высшего приза".
Ай да Коммунист, ай да Никитович ! Оправдал, тык-скыть, что только возможно. Не подвёл. Не растерялся. Не сробел. Презрев немалый свой возраст и тяжёлые спортивные травмы.
А если бы не взяли на Олимпиаду Коммуниста Никитовича ? Что тогда ?
И ведь тогдашнее обязательное превышение рекорда в сумме было совсем не таким, как сейчас - 1 кг. А минимум - 2,5 килограмма.
Что труднее - сумму увеличить на 1 кг или на 2,5 килограмма ?
Вопрос-шутка. На который можно и не отвечать. Всё очевидно и без ответа.
Уважаемый Дилетант, Вы провели очень интересное и показательное исследование. С которым, видимо, нужно согласиться.
Как я понимаю, Плюкфельдер для себя его тоже когда-то провёл, но от его выводов, видимо, отмахнулся на том основании, что результаты у Рудольфа Владимировича продолжали серьёзно расти до 1965 года, когда он, узнав, что его списывают из сборной, в присутствии Геннадия Рябоконя (http://shtanga.forum24.ru/?1-8-1555171591897-00000007-000-10001-0#029 Стр. 190-191 img 280) толкнул 190 кг. Но тут неизвестно, какой у Плюкфельдера в тот момент был собственный вес и много ли Плюкфельдер съел обязательных тогда для всех сборников "витаминов".
Уважаемый Составитель, Плюкфельдер, спору нет, молодец. Многие годы держал себя в границах одной весовой категории. Хотя его ощутимо душил собственный вес. Пусть и не так уж сильно, как, например, того же Ломакина.
Работал на производстве к тому же Рудольф Владимирович. Дел по дому ворочал немеренно.
Тем не менее всё это не даёт ему права опускаться до необъективности.
Ибо никто его не принуждал работать на шахте. Мог бы и на лёгкой работе трудиться. А все свои силы отдавать тренировкам. Но если тяжёлая работа была ему предпочтительнее и полезнее - так опять же никто не повинен в этом.
Главное - результат. А как он достигнут - никого не должно волновать.
Смотрел недавно какой-то ролик про житие-бытие современных штангистов-сборников - фантастика, если глазами атлетов 1940-х-1980-х годов !
Курорт какой-то, на котором буквально всё для атлетов. Птичьего молока только нет. Тут тебе и "психологи и косметологи и прочие визажисты-сценаристы". И это не считая новейшего оборудования и всяких остальных околонаучных чудес.
Ну, и... А толку - чуть.
Даже и на 1 кг никто из тепличных штангистов рекорды улучшать не спешит. И без рекордов - ниоткуда не дует.
Эти изнеженные так называемые атлеты ничего, кроме штанги, в жизни не знали. Уж какая там тяжёлая работа и борьба за существование - об этом и речи нет. Ни дерзновения, ни порыва, ни самопожертвования - ничего не получилось сегодня, оно да и ладно. А не получится завтра - так и снова ладно. Была бы нужда напрягаться чрезмерно ! Вредно это, "по данным новейших исследований".
И если золотая медаль уплывает к кому-то другому, на "мужественном" лице проигравшего эмоции напрочь отсутствуют.
Так и должно быть. Издоволившийся благами атлет гореть не способен. В лучшем случае - тлеть. ----------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Может, и действительно "усовершенствовал" свой толчок Рудольф Владимирович в 1965 году настолько, что мог толкнуть 190 кг. Даже и без укрупнения в весе. "Витамины" ? Так ведь это тогда был не грех.
И пусть слегка сочиняет Плюкфельдер, одно несомненно - Воробьёв обид не прощал. В чём обида ? Да хотя бы в том, что сам Воробьёв перестал прогрессировать в 36-летнем возрасте. И этим поставил своеобразный рекорд. Считалось, что Плюкфельдеру в Токио столько же лет сравнялось, и там он повторил возрастной воробьёвский рекорд. Но лишь повторил. Всё равно Коммунист Никитович первый.
А вот уже в 1965 году, Плюкфельдеру (официально) 37 исполнялось. И в случае победы Рудольфа Владимировича, да ещё и с рекордом - ну, такого Воробьёв допустить, конечно, не мог. Иначе, терял бы рекорд продуктивного долголетия на помосте.
А посему - данной ему Богом, Лениным, партией и вышестоящим "евонным" начальством властью на смертными, Воробьёв этой властью злоупотребил. Превысил, тык-скыть, свои полномочия. Но так превысил, что и придраться не к чему.
Как это там - "ты - начальник, я - дурак. Я - начальник, ты - дурак", и этим всё сказано. Докопаться "по делу" можно и до столба. К тому же начальник всегда прав. Даже если и не прав объективно. И вновь не удержусь от бояна:
Пункт Устава первый - командир всегда прав.
Пункт Устава второй - если командир не прав, читай пункт первый.
Помимо всего остального, всемудрый Аркадий Никитович носил на своём челе хоть и слабую, но печать богоизбранности. А оттого не мог не руководствоваться священными принципами некоей толстой и древней книги. Которую особенно чтили почти сплошь богоизбранные большевистские главари и - наряду с себе подобными - их якобы "непримиримый" и якобы классовый враг богоизбранный буржуин Роберт Гофман.
"Марксизм - не догма. Совесть - химера. А подробности забудутся" и так далее, в том же духе. Того же сАмого словоблудия.
И если всё это переложить на нормальный язык, то получится банальное - мало ли кто и что говорит ! Болтовня да и только. А вот официальное мнение - бесконечно важнее.
В нашем случае, официальнее Воробьёв. Оттого-то, опосля прочтения "пункта второго", необходимо читать "пункт первый". Воробьёв официальнее - ему и вера. Дело же обиженных - всегда и во всём оправдываться. Но веры им нет. Мало ли кто....этак и любой что хошь сочинит в своё оправдание.
И в какой-то мере с этим не согласиться нельзя. Особенно, если немного подумать.
К примеру, а кто мешал обиженному Рудольфу Владимировичу поднимать 190-килограммовую штангу не впустую, перед Рябоконём, а на каком-нибудь, даже и незначительном состязании ? Присовокупить к толчку в 190 килограммов свои лучшие жим и рывок - и вот тебе и пожалуйста, рекордная сумма !
И так или иначе сей факт посрамил бы главного тренера. А ещё уязвил. Но если бы ни то, ни другое - всё равно Плюкфельдер приобретал не очень уж мало. Лишний рекорд в актив - не так и много имелось у "Плюка" этих рекордов, чтоб гнушаться ещё одним, дополнительным и, наверное, последним.
Вот и Ригерт. Перед кем-то там, неизвестным, поднимал с помоста и толкал в потолок 260-килограммовую штангу - а на вечере рекордов то же самое проделать ЧТО ЛИ было слабО ?? Или ещё на каком "не сильно ответственном" состязании ?
Почему ни "Плюк" ни Ригерт не сделали этого ? Если силу на такие страхолюдные подъёмы и действительно имели в себе ?
Вот и спорь после этого с Лениным. Бредятина Ленина, конечно, бредятина, пусть и ложь - да в ней намёк. Всем, хоть сколько-то разумным и скептическим молодцам архиважный и архипреполезный урок.
Простейший тест на сообразительность, иными словами.
Прежде чем верить кому-то (чему-то), обязательнейшим образом хорошенько подумай, подумай и ещё раз подумай. Вот и весь гениальный ленинский сказ. Дошедший до нас в одном из бесценных заветов дорогого вождя.
"Смотрел недавно какой-то ролик про житие-бытие современных штангистов-сборников - фантастика, если глазами атлетов 1940-х-1980-х годов !
Курорт какой-то, на котором буквально всё для атлетов. Птичьего молока только нет. Тут тебе и "психологи и косметологи и прочие визажисты-сценаристы". И это не считая новейшего оборудования и всяких остальных околонаучных чудес.
Ну, и... А толку - чуть.
Даже и на 1 кг никто из тепличных штангистов рекорды улучшать не спешит. И без рекордов - ниоткуда не дует."
Если это сборники, то сие значит, что каждый их результат на 25-30 кг больше, чем у Плюкфельдера, когда он работал на шахте. То есть эти ребята в категории 82,5 кг должны рвать не 140 кг, как Плюкфельдер, а, как минимум, 165 кг (рекорд 183 кг) и толкать не 170 кг, как Плюкфельдер, а, как минимум, 200 кг (рекорд 224 кг). И победные результаты Плюкфельдера сегодня - всего лишь норматив мастера спорта. И эти сборники должны показывать свои результаты в условиях жёсткого допинг-контроля. То есть химичась весьма осторожно. В общем, не такие уж эти нигде не работающие сборники и слабаки.
Кстати, и Плюкфельдер, несмотря на всю свою болтовню про огромную полезность работы на шахте для роста результатов, и сам при первой же возможности ушёл из шахты, и увёл оттуда Вахонина. А Алексееву, Ригерту и Колесникову позволил поработать там лишь в чисто экскурсионном режиме.
Уважаемый Составитель, слабаками сборников я не называл. Но у них не имеется трудовой закалки и испытаний лишениями, чего в избытке имелось у многих атлетов прошлого. А трудовую закалку не заменить ничем.
Мы уже дошли в повествовании до момента ухода Плюкфельдера с шахты ? Вроде, дошли. Рудольф Владимирович получил квартиру и начал не вылазить со сборов. А вот Вахонин "у нас", кажется, ещё работает глубоко под землёй. Рубит сверхплановый уголёк отбойником. И, по собственным вахонинским словам, разжижает этим себе мозги.
В "Русском исполине..." дебошира-чемпиона-журналиста Дмитрия Иванова, работа Василия Ивановича на шахте - если не ошибаюсь - даже и вскользь не упоминается. Дескать, приехал Алексеев в Шахты к Плюкфельдеру и вскоре с ним сцепился в несогласии с его методикой тренировки.
Интересно, кем и где реально числился Василий Иванович после 1966-ого года до эры первых своих рекордов ? Неужто и вправду работал ? А в очередях за хлебом когда успевал он стоять ? И в зале пахать, как каторжный ?
Но это ещё полбеды. Удивительнее другое - как Алексеев умудрился жить целых полгода на крохотную зарплату жены, которая (жена) содержала не только его (Василия Ивановича), но и двух сыновей ? Ведь Алексеева, по его признанию, вышвырнули отвсюду, едва узнав про его позвоночную инвалидность.
Так и жил эти полгода Василий Иванович на скуднейшем пайке из магазинных отвратных творога, ливерной колбасы и чёрного хлеба. Однако, совершил то, чего не мог добиться в прежние годы. Будучи моложе и состоя на довольствии у Плюкфельдера. Нешто стероидами восполнял рацион до полноценного ?
Ригерт. Помнится, в книгах своих, Давид Адамович бодро описывает работу себя в шахте электриком. В свободное время от тренировок. Да и как могло по-другому-то быть ? Ригерт Ригертом ещё не был, то есть был никому не известным спортсменом-любителем. Как же мог Плюкфельдер определить Ригерта в спортсмены-профессионалы ещё на заре их знакомства ? Скорее всего, устроил Ригерта на шахту, где Давид Адамович числился электриком - видимо, так ? И жил, получается, Ригерт вполне неплохо себе. Получая на шахте зарплату и кормясь на талоны из бездонного кармана Плюкфельдера. Возможно ли было такое для только подающего надежды спортсмена ?
Уважаемый Составитель, пусть и не скоро, но мы, весьма вероятно, когда-нибудь дойдём в изучении Вашей помощью книг Плюкфельдера и до интереснейших фактов, касающихся реальных взаимоотношений Рудольфа Владимировича с наиболее талантливыми его учениками - в числе прочих, и с Алексеевым. И Ригертом.
А пока только и остаётся полагаться на массу отрывочных сведений. Из которых не понять достоверно даже и то, трудились или не трудились на производстве те же Алексеев и Ригерт в пору своего становления под чутким руководством Рудольфа Владимировича.
Просмотрев соответствующее место в "Советском (русском) исполине..." алексеевского биографа Дмитрия Иванова, я обнаружил, что Иванов всё же не совсем обошёл молчанием то, что помнилось мне не упомянутым даже и вскользь:
"За год тренировок Василий стал таким сильным, что выполнил норматив мастера спорта. Однако спортивные работники Архангельска не поверили, что в Коряжме вырос мастер штанги, и почётное звание ему не присвоили.
— Тогда я поднял в сумме 442,5 кг, — рассказывает Алексеев. — А в меня все почему-то не верили. Я же очень верил в себя. Готовился поднять пятьсот килограммов. По тем временам это была очень серьёзная сумма...
Василий посоветовался с женой, и они решили переселиться туда, где штангисты в почёте. Но куда? Кому был нужен уже немолодой силач, к тому же обременённый семьёй?
Алексеев знал, что в городе Шахты Ростовской области тяжелоатлетов тренирует Рудольф Плюкфельдер, победитель Олимпиады в Токио. Его тяжелоатлетическая школа была самой известной в СССР. Вот Василий и рискнул осенью 1966 года попытать счастья в далёком шахтёрском городе.
В Шахты он поехал поначалу без жены и детей, чтобы трудоустроиться и найти жильё. В Шахтах, этом опорном тяжелоатлетическом центре, Алексееву понравилось всё — и работа на шахте, и тренировки в настоящем гиревом зале. С учёбой он дело тоже наладил — подал документы в филиал Новочеркасского политехнического института на горное отделение... Лишь с самим Плюкфельдером Василий никак не мог найти общего языка. Алексеев надеялся поучиться у знаменитого в недалёком прошлом атлета. Однако они, увы, не сошлись ни характерами, ни взглядами на методику тренировок...
То ли новобранец плюкфельдеровской школы оказался слишком строптивым, то ли тренер не сразу понял, что имеет дело с незаурядной личностью (не мне об этом судить), но они недолго жили в мире и согласии, что страшно усложнило положение Алексеева.
У Василия был уже свой, прочно сложившийся взгляд на то, как надо развивать силу. И этот взгляд шёл вразрез с методической концепцией Плюкфельдера.
— Тренировка по его плану, — рассказывал мне Алексеев, — напоминала продолжение рабочего дня: пришёл в зал — работай! Натаскался "железа" и иди домой! Никаких мыслей. После таких тренировок я плохо спал... Долго терпел — не хотелось обижать тренера 7, но в конце концов я не выдержал и однажды сказал: "Не могу так, нет никакой фантазии. Я — сам!"
— Что самое слабое у человека? — спросил меня однажды Василий, и сам же ответил: — Нервы! Их надо щадить, а не изматывать изо дня в день бессмысленными подъёмами предельных и околопредельных тяжестей. Нагружаться, конечно, надо, но с головой. Этого Плюкфельдер не признавал... Вот и произошёл разрыв в наших взаимоотношениях 8.
Алексеев долго переживал размолвку с именитым тренером, но ни о чём не сожалеет. Как показало время, эта размолвка пошла на пользу обоим. У олимпийского чемпиона Рудольфа Плюкфельдера вскоре появились новые талантливые ученики, а Василий, тренируясь самостоятельно, нашёл свой, никем дотоле не изведанный путь к силе, и добился редкостных результатов.
Но ведь кем он тогда ещё был, что собой представлял? Алексеев испытал немало неудобств из-за конфликта с основателем шахтинской школы тяжёлой атлетики.
Можно представить, какая досада возникла в душе тренера, которому никто никогда не перечил, после конфликтных заявлений строптивого атлета. Алексеев же, будто ничего не произошло, продолжал тренироваться в зале 9, в том самом зале, который был построен благодаря стараниям Плюкфельдера. Между ними постепенно образовалась пропасть. Случалось, что из-за пустяков возникали ссоры, неурядицы, и это дорого обходилось и тому, и другому.
Конечно, жизнь Алексеева была бы куда спокойнее, если бы он был посговорчивее — не резал правду-матку, не рубил, как говорится, сплеча.
А вот некоторые тихони, несмотря на свою бездарность, добираются до весьма значительных высот. Однако последнее возможно где угодно, но только не в тяжёлой атлетике. "Тихие", ангелоподобные парни в этом суровом деле — как правило, посредственности. Можно перехитрить кого угодно, но только не штангу. Выходя на помост, ты остаёшься с нею один на один — она тебя или ты её? Середины, "боевой ничьей" тут не бывает. И никто тебе тут не помощник. Поэтому среди больших атлетов трусы крайне редки. Это бойцы! 10 И бойцы они не только на тяжелоатлетическом помосте. Может, кое-кому и хочется, чтобы спортсмены в соревнованиях вели себя агрессивно (без этого качества не победишь), а в обыденной жизни были мягкими, покладистыми. Но такое "раздвоение" вряд ли возможно 11.
Не в оправдание тяжелоатлетов, а ради истины прошу: не судите их строго, не спешите с категорическими выводами о личности того или иного чемпиона по его отдельным поступкам. Большие атлеты тоже бывают и добры, и щедры, но спортивная жизнь заставляет их стремиться быть первыми всегда и во всём.
Кто знает, кем стал бы Алексеев, если бы в споре с Плюкфельдером не отстоял своё жизненное правило — быть самим собой, — а пошёл бы на компромисс. Возможно, отношения между ними улучшились бы. Но где гарантия, что в этом случае раскрылся бы — причём так блистательно! — самобытный богатырский дар первого в мире шестисотника? 12"
Понравилось буквально всё - и работа на шахте, и гиревой зал, и филиал Новочеркасского института. Живи не хочу. А более о работе - ни слова.
Прочитал ещё раз Ваши комментарии к "Советскому исполину"... С большинством комментариев не поспоришь, вот только одно настораживает - как Алексеев умудрялся выгонять ВСЕХ из зала - и не только других спортсменов, но и Плюкфельдера ? Что ли Плюкфельдер не мог Алексеева самогО выгнать к чертям собачьим ? И улетел бы Василий Иванович навсегда не только из так полюбившемуся ему гиревого зала, но даже из Шахт ! Заодно с великим сожалением оставив прекрасную профессию шахтёра - школу жизни для будущего своего горного инженерства !
Как мог терпеть хулиганские выходки Алексеева тяжелоатлетический коллектив ? В котором, чаю, присутствовали, наряду с атлетами славянских национальностей, ещё и гипертрофированно гордые спортсмены-кавказцы. Мало того, далеко не все плюкфельдерские ученики являлись урождёнными мухачами - были атлеты и подстать Алексееву. Да и сам Плюкфельдер - имея в Шахтах весомый авторитет, опираясь на милицию и городскую управу, что ли уж совсем ничего поделать не мог с зарвавшимся хулиганом ? Который тогда вообще был никем ! Никто бы даже и не подумал за его особу вступиться !
Сплошные загадки.... -------------------------------------------------------------------------------------------------------------- C Ригертом проще. По крайней мере, до хулиганства он не додумался. Но многое непонятно всё равно. Читаем "Благородный металл":
"...29 мая 1969 года я зашагал по перрону станции Шахтная со своим старым солдатским чемоданчиком в руках. Он был нетяжёлым: "штангетки" и ремень, тёмно-зелёное хлопчатобумажное трико, майка, рубашка — вот и всё, что составляло мой багаж. Я казался себе д'Артаньяном, приехавшим завоёвывать Париж с шестью экю в кармане. Не знаю, сколько в переводе на наши деньга будет шесть экю, но вряд ли у меня в тот момент было больше. Однако на настроение я не жаловался. Жизнь сулила то, о чём я только мечтал.
Я давно заметил, что при встречах спортсмены особых эмоций не проявляют. Москвич и тбилисец встречаются, допустим, в Хабаровске, а вид у них такой, будто они вчера целый день провели вместе. Короткое приветствие "Как дела?" — и всё. Привыкли — часто в разъездах. Вот и Плюкфельдер встретил меня в зале тяжёлой атлетики Шахтинского Дворца спорта так, как будто я бывал там через день. А в том, что я приеду, он, видимо, даже не сомневался.
Для начала я, как обычно, встал на весы. Рудольф Владимирович подошёл и посмотрел — 76 кг, для среднего веса маловато. Не тратя слов, Плюкфельдер сунул мне пачку талонов на питание, и мы с Володей Перхуном, молодым тяжеловесом, отправились в столовую. Там я в первый раз удивил стокилограммового Володю, выпив после плотного обеда то ли десять, то ли двенадцать стаканов молока. После этого город, по которому мы отправились прогуляться, показался мне гораздо красивее, чем вначале.
Попасть в секцию Рудольфа Плюкфельдера было очень непросто. Первые же занятия убедили меня, что мне крупно повезло. Шахтинская школа тяжёлой атлетики гремела на всю страну. Штангисты шахты "Южная" № 1 были чемпионами СССР среди команд производственных коллективов. Так что мне было на кого посмотреть и у кого поучиться.
В то время ещё не сошёл с помоста олимпийский чемпион Алексей Вахонин. С ним серьёзно соперничал мастер спорта СССР международного класса Лев Андрианов, выигравший титул чемпиона страны в легчайшем весе. Ваня Назаров блестяще выступал в полусреднем весе. В отличной форме был чемпион РСФСР полутяжеловес Рудольф Шум. Сильнейшим в Европе среди юниоров стал тяжеловес Володя Перхун. В это же время в Шахты приехал и весьма усердно тренировался у Плюкфельдера Василий Алексеев. Их пути в дальнейшем разошлись, но забывать об этом периоде, я думаю, не стоит. Все эти атлеты были очень разными и по характерам, и по манере выступлений. Но их роднило одно: самое серьёзное отношение к "железной игре", самоотдача на тренировках, стойкость на соревнованиях. Здесь уже чувствовалась опытная и твёрдая рука Плюкфельдера.
В городе авторитет наставника "богатырской дружины" был очень велик. Вот почему я без особых хлопот устроился подземным электрослесарем на шахту "Южная".
Конечно, наслушавшись разговоров о нелёгкой и порой опасной работе шахтёров, я немного побаивался — справлюсь ли? Но сомнения оказались напрасными. Как и везде, для успеха прежде всего потребовалось желание. Физическая закалка позволила мне легко справиться с немалыми нагрузками, которые ложатся на шахтёрские плечи. В общем, довольно скоро я стал в лаве своим. В работе почти не отличался от бывалых горняков, но стоило мне открыть рот — они принимались хохотать. То я лаву называл проходом, то никак не мог взять в толк, что такое "тормозок". Я думал, что это какая-то деталь горных машин. Но оказалось, что это шахтёрский завтрак в традиционной "авоське".
Я вообще с удовольствием отмечал, что шахтёрская жизнь чем-то напоминает армейскую. Как и в каждом взводе, в каждой подземной бригаде есть свой весельчак, свой силач и т.д. Шуточки под землёй отпускаются такие, за которые на поверхности можно и по шее схлопотать. Но зато когда в лаве аврал, надо видеть, как дружно и напористо работают все бок о бок. Если требует обстановка, шахтёры не покинут лаву и две, а то и три смены, пока не устранят неисправность и не подготовят условия работы для товарищей.
Обычно после смены горняки любят не спеша, с толком и с расстановкой помыться в душевой. Я же, наскоро ополоснувшись, мчался к трамваю: после тренировки всё равно приходилось повторять эту процедуру. Последние часы в шахте я уже не мог не думать о штанге — скорее бы в зал.
Кстати, это было совершенно неважно, если член секции почему-либо задерживался в шахте — у Плюкфельдера зал оставался открытым круглые сутки. Это не преувеличение. Один шахтинский мастер спорта тренировался в тот период с двух часов ночи — иного времени он выбрать не мог. И никто особенно не поражался. В Шахтах занимались штангой самозабвенно.
Хорошее питание и рациональные тренировки быстро наладили мои дела: через две недели я весил уже 78 кг. Штанга на тренировках сразу полегчала. Я попросил Плюкфельдера разрешить мне ночевать в тренерской комнате Дворца спорта. Там стоял широкий старый диван. Дело в том, что мне приходилось терять массу времени на переезды из общежития на шахту и обратно — они находились в разных концах города. Рудольф Владимирович согласился. И вот мало того, что мне предоставили на ночь тренерскую комнату, так ещё и дали из гостиницы постельное бельё! На том диване я проспал полтора года. И сны смотрел самые чемпионские.
Наконец подошли первые соревнования. Плюкфельдер объявил о тренировочном сборе. За эти три недели занятий в его секции я в полной мере понял, что такое настоящий тренер.
В 7 часов 30 минут Рудольф Владимирович будил меня на зарядку и проделывал её вместе со мной. А когда у него заканчивался рабочий день — никто, по-моему, не знал."
Вот и всё о первом периоде жизни д*Артаньяна-Ригерта в Шахтах. Широкий старый диван, самые чемпионские сны - и так полтора года. А дальше-то что ?
Подкупает прямо-таки ленинская щедрость и человечность Рудольфа Владимировича. Талоны на питание пачками направо и налево раздавал - кушайте только, дорогие спортсмены ! С местным мясокомбинатом опять же Плюкфельдер в прекрасных отношениях был - самое свежее мясо сразу атлетам на стол !
Кто платил за всё это ? Профсоюз ? Или спортивное общество ?
Сколько времени проработал на шахте Ригерт ? Ничего же не разобрать.
Тем не менее кое-что туманно угадывается. Если в плюкфельдерской школе жизни и впрямь дела обстояли на широкую ногу, становится понятным стремление Василия Ивановича продолжать тренироваться именно в Шахтах. Невзирая на разногласия с Плюкфельдером.
Это где бы ещё Василия Ивановича столь же щедро и человечно кормили ?
"Уважаемый Составитель, пусть и не скоро, но мы, весьма вероятно, когда-нибудь дойдём в изучении Вашей помощью книг Плюкфельдера и до интереснейших фактов, касающихся реальных взаимоотношений Рудольфа Владимировича с наиболее талантливыми его учениками - в числе прочих, и с Алексеевым. И Ригертом."
Мне тоже хочется прочитать про эти взаимотношения. И они, как я понимаю, Плюкфельдером уже описаны в трёх томах, следующих за публикуемой здесь книгой. Однако эти тома до сих пор не опубликованы, хотя вроде бы уже давно проанонсированы "Обществом российских немцев". К сожалению, у этого "Общества..." возникли финансовые проблемы.
Но я ещё попробую связаться с Виктором Дизендорфом, то есть с редактором первых двух книг: мол, нет ли возможности получить от Плюкфельдера электронный вариант его неопубликованных рукописей? Колесников в данном плане помог только тем, что два или три года назад дал мне телефон Плюкфельдера - но все разговоры с упёртым старичком прошли у меня впустую: он почему-то принял меня за журналиста и всякий раз старался как можно быстрее от меня отвязаться.
Вы также написали:
"С большинством комментариев не поспоришь, вот только одно настораживает - как Алексеев умудрялся выгонять ВСЕХ из зала - и не только других спортсменов, но и Плюкфельдера ? Что ли Плюкфельдер не мог Алексеева самогО выгнать к чертям собачьим ? И улетел бы Василий Иванович навсегда не только из так полюбившемуся ему гиревого зала, но даже из Шахт ! Заодно с великим сожалением оставив прекрасную профессию шахтёра - школу жизни для будущего своего горного инженерства !
Как мог терпеть хулиганские выходки Алексеева тяжелоатлетический коллектив? В котором, чаю, присутствовали, наряду с атлетами славянских национальностей, ещё и гипертрофированно гордые спортсмены-кавказцы. Мало того, далеко не все плюкфельдерские ученики являлись урождёнными мухачами - были атлеты и подстать Алексееву. Да и сам Плюкфельдер - имея в Шахтах весомый авторитет, опираясь на милицию и городскую управу, что ли уж совсем ничего поделать не мог с зарвавшимся хулиганом ? Который тогда вообще был никем ! Никто бы даже и не подумал за его особу вступиться!"
Да, горячие кавказцы выходки Алексеева действительно терпели хуже всех. Например, доведённый до бешенства тупыми алексеевскими подначками чеченец Адам Сайдуллаев схватил гриф и постарался со всей дури огреть им Алексеева. Алексеев, однако, уцелел, а Сайдуллаев, находившийся тогда как раз на пике формы и устанавливавший рекорд за рекордом, был навсегда вышвырнут из сборной СССР. Хотя все знали, что он очевидно спровоцирован Алексеевым. Который вышел из той истории чистеньким. То есть Алексеев действовал не только своим гадким языком ("ЭСЭС Владимирович") и пудовыми кулаками, но ещё и интригами, манипуляциями через начальство. Повторяя в этом плане подлую манеру Воробьёва.
В общем, все некавказские - и более сдержанные - ребята знали, какая беспримерная какашка этот Алексеев, и делали всё возможное, чтобы о него не мараться.
А Плюкфельдера Алексеев выкидывал из зала чисто физически.
Уважаемый Составитель, всё это крайне интересно, но вопросы тем не менее остаются.
Каким-таким образом Алексееву удавалось безнаказанно безобразничать ? Я ещё могу поверить, что он выбил себе какой-то отдельный зальчик, но чтобы выгонять всех спортсменов из общего зала и оставаться в нём одному ? Что-то тут не то.
Ещё и более не то, выбрасывание Плюкфельдера Алексеевым из зала. Физически выбрасывал, видите ли, насильно - так ведь если по закону - сие квалифицируется как оскорбление действием. И прочим умышленным причинением. А по какому праву, вообще, Василий Иванович позволял себе так поступать ? Что ли зал был его собственностью ? И что ли "Плюк" занимал подчинённое положение "при Алексееве" ?
Сажали в советские годы нещадно. И будь на месте Плюкфельдера Коммунист Никитович, уж он бы уж мигом Василия Ивановича не только повыбрасывал из сборной и отовсюду, но ещё бы и засадил на нестыдный период в места не столь отдалённые.
Кроме того, Алексеев был коммунистом. И его за такие шутки очень легко могли бы из партии выбросить. Если же коммунистом Коммунист Иванович поначалу стать ещё не успел, то ведь и в этом случае его возможно было сверхназидательно пропесочить на собрании коллектива. Или где-то повыше.
Быстро бы смекнул Коммунист Иванович, что лучше всё же вести себя чуть поскромнее.
И если даже Василий Иванович на кого-то и где-то опирался, то на кого ??? Кто он был такой, в свои ещё "незнатные" годы ? Или всё-таки он развинтился, уже будучи "знатным" ?
Но и тогда - Рудольф Владимирович, основатель знаменитой шахтинской школы, просто мог бы потребовать у стоящего над ним начальства всемудрого - гордость советского спорта ? Так забирайте эту советскую гордость от меня хоть в Москву, хоть в Рязань, хоть к чёртовой матери !
Но Алексеев почему-то окопался в Шахтах. Пользовался, как желалось ему, созданным Плюкфельдером, залом. Ничего не хотел и слышать о претензиях Плюкфельдера на шефство-тренерство над собой. Открыто третировал Рудольфа Владимировича. Разжигая национальную рознь, называл ни в чём не повинного "Плюка" мерзким немецким фашистом.
Не много ли баловства-хулиганства для одного человека ? И всегда безнаказанного !
В конце концов, распоясавшийся бандит Алексеев позорил своим поведением высокий моральный облик советского спортсмена (читай, пуританина). Уже и за это упомянутый Коммунист Никитович Коммуниста Ивановича в бараний бы рог свернул ! Чай не в джунглях живём. И всякую чрезмерно раздухарившуюся гориллу всегда возможно упаковать в надёжную прочную клетку. Где она никому бы не причинила вреда.
Поэтому вновь повторяю - что-то здесь не то. А вот кто из участников и свидетелей тех событий больше других сочиняет - это уже иной вопрос. ----------------------------------------------------------------------------------------- Вы говорили по телефону с Плюкфельдером - заметен его акцент или уже повыветрился за столько лет жизни средь русских ?
Хотя....Рудольф Владимирович лет уж 20, как проживает на исторической родине...
Сайдуллаев, находившийся тогда как раз на пике формы и устанавливавший рекорд за рекордом, был навсегда вышвырнут из сборной СССР
Так ведь бо́льшая часть рекордов Адама Сайдулаева установлена им после 1980 года, то есть уже после ухода Алексеева. Правда, на международных соревнованиях с 1976 года, как я понял, Адам не участвовал. Это все из-за того конфликта?
"— Рудольф Владимирович, с чем были связаны ваши переезды из России в Литву и из Литвы в Германию?
— После того как супертяж Василий Алексеев, который был неоднократным рекордсменом и чемпионом мира, олимпийским чемпионом и ко всему прочему моим учеником, прилюдно сжёг свою ленту почётного гражданина Рязани, руководство Рязанской области предложило ему выехать по месту прежней прописки. Таким образом он вновь оказался в городе Шахты. Обосновавшись, Алексеев перестал уделять должное внимание тренировкам, третировал своих товарищей, требовал отдельного помещения для работы со штангой. У меня и раньше случались с ним стычки, но он просто выбрасывал своего тренера из зала. Иначе, как "СС Владимирович" и не называл, намекая на мою национальность. К тому же Алексеев мне угрожал... И это были не пустые слова. К тому времени он уже дважды побывал в тюрьме, но оба раза его оттуда "вытаскивали" как "гордость советского спорта". По каким-то причинам от моих тренерских услуг отказался Давид Ригерт, а Николай Колесников, видя, в какой "грязи" приходится работать, отбыл на родину в Казань..."
За такие фокусы обычного человека должны были посадить по политической статье. Но Алексеев точно имел высоких покровителей.
И Плюкфельдер, и его жена Валентина Самойловна по-русски говорили со мной совершенно без акцента. Кажется, это по-немецки Плюкфельдер говорил с русским акцентом.
Составитель
moderator
Сообщение: 1640
Откуда: Россия, Казань
Отправлено: 14.10.15 00:47. Заголовок: Уважаемый Дед, Вы пр..
Уважаемый Денис, Вы правы: Сайдуллаев установил бОльшую часть своих рекордов уже после ухода Алексеева из спорта. Так что тут я был не прав.
Мне про тот случай рассказывал человек, достаточно хорошо знавший Адама как спортсмена и как члена сборной СССР (он говорил ещё, что Адам очень корявый и, в отличие от, например, Тараненко, у него очень резко наступает отказ на околопредельных весах). Перед тем случаем с Алексеевым Сайдуллаев был на страшном подъёме, он одолевал на тренировках небывалые по тем временам веса. Именно эта жуткая сила и вызвала зависть у Алексеева и именно по её поводу он принялся донимать молодого спортсмена. Так что сайдуллаевские рекорды 1981 года - это, видимо, уже остатки былой роскоши.
Возможно, больше подробностей той истории знает Мовлади.
Уважаемый Составитель, все эти перлы я читал, и не раз.
За исключением, правда, журнальчика "Ost-West Panorama".
Журнальчика весьма "реакционного", я бы сказал. Даже и удивительно, что Вы с Вашими взглядами почитываете такую "крамолу".
Мельком журнальчик просмотрел - и этого оказалось достаточно, чтобы убедиться в том, что журнал исполнен в духе заветов сАмого, что ни есть, "оголтелого" Михайлы Ёсича Веллера. Гибель Запада, "запредельная свободность" европейского человека и всё такое.
Причём, пишут "крамолу" не какие-то обитатели "сверхмогучей державы", типа Лихтенштейна, Сан-Марино или Монако, а немцы ! Российские и прочие чисто немецкие.
Удивлён-с. А Вы ещё почитаете Веллера брехуном и графоманом. Графоман-не графоман, но зрит в самую точку.
Уважаемый Составитель,Вы ошибаетесь:Садулаев не кидался на Василия Ивановича с грифом,бросался он с грифом на другого супертяжа - на Окорокова.Я где-то полтора года назад спрашивал у Мовлади о Садулаеве,и он рассказал об этой истории.Вы можете прочитать это на сайте Мовлади в теме "Чеченские тяжелоатлеты".
Дилетант
Сообщение: 901
Откуда: Россия
Отправлено: 14.10.15 12:49. Заголовок: "За такие фокусы..
Уважаемый Составитель, Вы написали:
"За такие фокусы обычного человека должны были посадить по политической статье. Но Алексеев точно имел высоких покровителей."
Если признать самые ужасные слухи об Алексееве справедливыми, то, допуская, попутно, высокое покровительство, под которым якобы пребывал милейший альтруист Василий Иванович, тогда несомненно - ничего невозможного в этих слухах нет.
Любимчикам, друзьям или родственникам высших (или даже просто высоких) партийных бонз сходило с рук ещё и не такое.
Но слухи так и остаются слухами. И не поймёшь, кому из очевидцев верить, а кому нет.
Пора бы уже и Давиду Адамовичу воспоминаниями разразиться. Тоже немец, как и Плюкфельдер, вот только намного более "поздний". На 20 лет моложе знаменитого наставника своего. Поэтому гонениям подвергался крайне навряд ли.
И ведь всё-то он видел и всё он слышал - с тем же Алексеевым, бок о бок, многие годы тренировался и выступал. Конечно, попал он к "Плюку" значительно позднее Алексеева, но тем не менее знает многое о первоначальных отношениях Василия Ивановича и Рудольфа Владимировича "по свежим следам".
Вот только как из него эти сведения вытянуть ? Молчит, отшучивается. Ничего не подтверждая, но и не опровергая. И, скорее всего, потому, что имеет на это причины. ---------------------------------------------------------------------------------------------------------- Дмитрий Иванов Алексеева расписывает так же в полуправдивой манере. Не отрицая колючесть Василия Ивановича, но и не забывая о его совершенно выдающихся положительных душевных свойствах.
Уж так любили в команде Василия Ивановича, так уважали ! За что Василий Иванович и платил неустанно команде ценнейшими советами, дружеским участием и вкуснейшей ухой.
"Ай да уха ! Ум отъешь ! Спасибо тебе, Василий Иванович, огромное и низкий поклон !" - наевшись ухи, вздыхали cпортсмены.
И каждый из них втайне мечтал - вот бы нам такого главного тренера !
Но не допускали "присыпкины" Василия Ивановича к главному тренерству. Понимали, окаянные, что с приходом Коммуниста Ивановича многим из них придётся уйти. Или просто потерять возможность совать свой шкодливый безграмотный нос в дела тяжелоатлетической сборной. Поэтому и прилагали все усилия коварные "присыпкины", чтобы держать Василия Ивановича подальше от руководства.
А ведь только Василий Иванович и знал тяжёлую атлетику до самых её глубин. И не каким-то кабинетным пустопорожним теоретизированием, а собственным опытом и собственной шкурой. Кому, как не ему, чемпиону чемпионов и рекордсмену рекордсменов направлять и вести от победы к победе тяжелоатлетический советский корабль ?
Всё ж таки, в результате каких-то там пертурбаций в мутную эпоху безвременья, Алексеев неожиданно оказался востребован. И результат не замедлил сказаться. Просто шокирующий. Особенно, на фоне многолетних расхлябанности, провалов и неудач.
В первый же день восшествия Алексеева на трон старшего тренера сборной с расхлябанностью было покончено окончательно и навсегда.
А взамен, воцарилась железная дисциплина и высшая мудрость. "Строг, но справедлив ! Он и накажет, но он же и похвалит. Если того заслужить" - восхищённо шептались между собой враз отученные от разгильдяйства атлеты. И, стремясь заработать похвалу, удвоили рвение.
Час от часу и день ото дня, наливалась команда силой, умением, мужеством.
И что же ?
Да ничего. Если не считать сверхтриумфального итога Олимпийских игр в Барселоне. Целую груду "золота" привезли штангисты домой. И....ну, ни одной же тебе нулевой оценки - даже на смех ! А травмы ? И травм ни единой. А со стероидами как ? Да никак. Василий Иванович эту заразу вырвал из сборной с корнем. Строго, конечно, вырвал, но справедливо.
Так бы и дальше Великому Кормчему управлять - теперь уже российским - тяжелоатлетическим кораблём. "Да боже упаси !" - опомнились "присыпкины" - "Чур нас !" - и нашли-таки способ преподлый Василия Ивановича с руководства сборной убрать. Отстранить. Задвинуть. А все заслуги великого спортсмена и тренера - приписать, уж конечно, себе.
Приписать-то приписали, этим дело и ограничилось. И вновь бардак в сборной, разгильдяйство, головотяпство, травмы, нулевые оценки, стероиды.... И почти никакого "золота".
Да и откуда взяться ему, если на высших постах никчёмность, продажность и глупость опять окопались !
Дед
moderator
Сообщение: 123
Откуда: Россия Саратовская область
Отправлено: 14.10.15 12:58. Заголовок: Дилетант пишет: А с..
Дилетант пишет: А со стероидами как ? Да никак. Василий Иванович эту заразу вырвал из сборной с корнем. Строго, конечно, вырвал, но справедливо. Уважаемый Дилетант,Вы пишете это на полном серьёзе?Эту,как Вы пишете,"заразу" никто никогда не вырвет.
Составитель
moderator
Сообщение: 1641
Откуда: Россия, Казань
Отправлено: 14.10.15 14:03. Заголовок: Уважаемый Дед, не бу..
Уважаемый Дед, не буду спорить: возможно, конфликт у Сайдуллаева произошёл с Окороковым. Но когда человек рассказывал мне об этом конфликте перед Олимпиадой-1980, то речь там шла именно об Алексееве.
Уважаемый Дилетант, Вы написали:
"Да ничего. Если не считать сверхтриумфального итога Олимпийских игр в Барселоне. Целую груду "золота" привезли штангисты домой. И....ну, ни одной же тебе нулевой оценки - даже на смех ! А травмы ? И травм ни единой. А со стероидами как ? Да никак. Василий Иванович эту заразу вырвал из сборной с корнем. Строго, конечно, вырвал, но справедливо.
Так бы и дальше Великому Кормчему управлять - теперь уже российским - тяжелоатлетическим кораблём. "Да боже упаси !" - опомнились "присыпкины" - "Чур нас !" - и нашли-таки способ преподлый Василия Ивановича с руководства сборной убрать. Отстранить. Задвинуть. А все заслуги великого спортсмена и тренера - приписать, уж конечно, себе.
Приписать-то приписали, этим дело и ограничилось. И вновь бардак в сборной, разгильдяйство, головотяпство, травмы, нулевые оценки, стероиды.... И почти никакого "золота"."
А Вы не обратили внимания на то (Алексеев специально умалчивает о данном обстоятельстве), что чемпионами Барселоны стали Исраэл Милитосян (Армения), Фёдор Касапу (Молдавия), Кахи Кахиашвили, который выступал от Российской Федерации, но затем сразу же уехал в Грузию, а оттуда в Грецию (то есть на следующих соревнованиях его в России уже не было), Александр Курлович (Белоруссия)? То есть когда распад СССР оформился окончательно, олимпийские чемпионы разъехались по свои республикам и выступать за Россию уже не могли.
Единственным представителем РСФСР, ставшим чемпионом Барселоны и продолжившим выступления за её сборную, оказался Виктор Трегубов.
Правда, в Россию зато переехал из Узбекистана Сырцов, занявший на Олимпиаде второе место. И теперь это Президент ФТАР.
Кстати, Темури Таймазов, также занявший на Олимпиаде второе место, тоже остался не у нас, а на своей Украине. И на следующей Олимпиаде стал чемпионом.
Уважаемый Составитель,Вы ошибаетесь:Садулаев не кидался на Василия Ивановича с грифом,бросался он с грифом на другого супертяжа - на Окорокова.Я где-то полтора года назад спрашивал у Мовлади о Садулаеве,и он рассказал об этой истории.Вы можете прочитать это на сайте Мовлади в теме "Чеченские тяжелоатлеты".
Тот факт, что, как рассказывает Мовлади, Сайдулаев бросался он с грифом на Окорокова, нисколько не противоречит тому, что Сайдулаев напал с грифом на Алексеева. Вполне вероятно, что Адам Сайдулаев кидался с грифом на них обоих.
Уважаемый Дед, я немного напутал. Более точные слова Василия Ивановича "За всё время моего руководства сборной никто из моих ребят не попался на анабол-контроле".
Уважаемый Составитель, в известнейшем видео:
рассказывается о том, что объединённая советская тяжелоатлетическая команда в Барселоне завоевала 10 медалей. Из них 5 золотых. И что такого успеха с командой не случалось ни до ни после Барселоны. "После" отбрасываем, остаётся "до". Ну, и ?
Не было такого никогда.
Манера Алексеева говорить завораживает. Тонкий сарказм, никакого повышения голоса, убийственный апломб, терпение к непонятливому собеседнику, тон, не допускающий возражений.
14:00-15:50 - секретная система алексеевских тренировок, ненужность Алексееву тренера по причине громадного алексеевского умственного превосходства над любым из них. Правда, в конце этого коротенького отрывка Василий Иванович называет Рудольфа Владимировича великим тренером и хоть в чём-то признаёт его правоту.
34:00-35:30 - про Барселону. "Самоучка Алексеев оказался необыкновенно талантливым тренером", "не проиграл ни одного соревнования" и так далее.
36:10-37:25 - про современных атлетов. Которые не способны ни на что без шприцА. Без коего прекрасно обходился Василий Иванович. ------------------------------------------------------------------------------------------------ И ведь всё это не какой-то балабол говорит. 80 мировых рекордов - кто и когда устанавливал столько ?
Поэтому имеет полное право человек говорить. И что ни слово его, то золото.
В следующем отрывке из книги Стогов расскажет Плюкфельдеру о подоплёке интриг в сборной СССР, а сам Плюкфельдер - о том, как получил свою травму в олимпийском Риме.
Скорей бы уж рассказал.
Примечательно, что в революционных книгах Плюкфельдера (если судить по этой книге) не имеется ни единого скучнейшего отрывка. Нет даже и скучных. Наоборот, все отрывки интереснейшие. Восполняющие циклопическую массу недосказанного другими штангистами-писателями.
Тот же Юрий Петрович рассказал о себе лишь малую часть из того, что мог рассказать. И не просто мог, а обязан был. Где, например, в КНИГЕ КНИГ, хотя бы и малейшее упоминание Юрием Власовым героического поступка, в Майори, Юрия Власова, наказавшего неотёсанных пограничников за непочтительное хамское отношение к женщине ? И многое другое ?
Нет как нет.
И не будь Плюкфельдера, рыцарская биография Власова была бы неполной.
Если бы каждый штангист-литератор писал, как Рудольф Владимирович, можно было бы сравнивать разные "рукописи" и на основе такого сравнения максимально приблизиться к истине. Но многих литераторов, современников и почти современников "Плюка" уж нет средь живых. А оставшиеся - упорно молчат.
Жаль, Василий Иванович не имел литературных способностей. Уж его-то исповедь ничем не уступила бы "Плюк"овской. А может, даже и превзошла.
Прибалтику мы покинули в хорошем настроении. Перед отъездом я получил на главпочтамте в Риге письма от матери и от Валентины. Жена написала, что мать живёт с ними, что дома всё хорошо и спокойно, что Оля не дождётся, когда опять начнутся занятия в школе. А мать прислала мне божественное письмо, которое я должен был всё время носить при себе, а также переписала „Vater unser“ („Отче наш“), чтобы я молился каждый день утром и вечером.
* * *
На момент отъезда в Подмосковье состав нашей команды, если мне не изменяет память, был таким: Степан Ульянов (Алма-Ата) - вес 56 кг, Евгений Минаев (Клин, Московская обл.) - 60 кг, Виктор Бушуев (Горький) - 67,5 кг, Сергей Лопатин (Москва, запасной) - 67,5 кг, Александр Курынов (Казань) - 75 кг, Рудольф Плюкфельдер (Киселёвск, Кемеровская обл.) - 82,5 кг, Трофим Ломакин (Москва) - 90 кг, Аркадий Воробьев (Свердловск) - 90 кг, Юрий Власов (Москва) - свыше 90 кг (собственный вес 122,7 кг), Алексей Медведев (Москва, запасной) - свыше 90 кг, тренеры - Николай Иванович Шатов и Александр Иванович Божко.
Позже в Рим понаехало туристами множество тренеров и судей, а также разных заместителей руководителя делегации. Разных накладок было много.
В запасе держали С.Лопатина, всё ещё не веря, что меня допустят до Олимпийских игр. Билет на него взяли, хотя Н.И.Шатов знал, что Лопатин всё равно не сможет вклиниться в команду. Видимо, его включили в состав для порядка или в качестве поощрения для молодого динамовского атлета.
Мы вылетели в Италию за неделю до открытия Олимпийских игр. Настроение у всех, как мне показалось, было прекрасным. Только оставшийся дома В.Стогов пожаловался мне перед отъездом, что его не взяли в Рим. В последние дни он на тренировке выжал 110 кг, вырвал также 110 кг и толкнул 132,5 кг. Если всё это сложить, то получится сумма на уровне тогдашнего мирового рекорда.
Как я уже упоминал, В.Стогов проиграл в Ленинграде С.Ульянову, причём прилично - 7,5 кг. Правда, на то была объективная причина: в конце мая Стогов сильно отравился и до начала чемпионата СССР не мог тренироваться. И Н.И.Шатов пообещал Володе - хорошему устойчивому бойцу, – что всё равно возьмёт его в Рим. Но против этого категорически возразил капитан команды А.Воробьёв - хотя сам он тоже проиграл в Ленинграде Т.Ломакину.
И вот Володя Стогов провожал нас на аэродроме, всё ещё надеясь, что его, может быть, повезут на Олимпиаду. Но нет - Н.И. Шатов отрицательно покачал головой. Тогда Стогов отвёл меня в сторону и спросил:
- Хочешь, я раскрОю тебе всю подноготную того, что затеял А.Воробьёв вместе с А.И.Божко и с Н.И.Шатовым?
- Что ж, слушать никому не возбраняется, - ответил я.
- Могу поспорить, что Стёпку Ульянова в Риме не выставят: у меня в протокольном отделе Госкомспорта есть хороший знакомый, и он видел окончательный протокол с фамилиями тех, кто будет выступать.
- А на что же тогда надеялся до сих пор ты сам?
- Так ведь мой знакомый рассказал мне всё это только что - вон он стоит. Меня тоже выбросили бы, какие мировые рекорды я ни устанавливал бы. Вот что творит наш капитан команды. Он всё решает под себя. Ломакина Воробьёв выбросить не может, потому что за Трофима заступится генерал. А меня Воробьёв выкинул, пользуясь тем, что я занял в Ленинграде второе место.
- Я их понимаю. Они вхожи к H.H.Романову, и он им позволяет делать всё, что им угодно или удобно.
- Вот именно, - кивнул Стогов. - Знакомый сказал, что меня не повезли из-за того, чтобы я им там в Риме не устроил скандал.
- Вполне возможно.
С В.Стоговым здесь никто разговаривать не хотел. Я один прогуливался с ним, пока не объявили посадку на самолёт в Рим.
* * *
Когда мы приземлялись в Риме, я увидел с самолёта собор святого Петра в Ватикане - всемирный центр католической церкви.
Стр. 702-703 img 1093
Советскую делегацию встретили специальные гиды, и нас повезли на автобусах в олимпийскую деревню. Там стояли пятиэтажные дома на сваях, похожие друг на друга, как близнецы. Первого этажа у них не было, под домами веяло прохладой.
От итальянской федерации нас встретил Э.Пиньятти. Он с особым дружелюбием обращался к Юрию Власову, будто встречал только его. Быть может, так происходило ещё и потому, что Власов единственный из нас говорил на французском, который Пиньятти знал.
Разместились мы довольно быстро. Я занял последнюю угловую комнату. Меня удивило, когда я увидел, что ко мне в комнату с чемоданом направляется Александр Курынов. Мы с ним практически никогда не жили вместе и обычно общались на уровне „здравствуй - до свидания“. Саша не интересовался, чей я родом и почему так поздно пришёл в большой спорт. Курынов на 7 лет моложе меня, он воспитывался в современной интеллигентной семье (на самом деле Курынов провёл детство в деревне под Владимиром, и его родители простые колхозники. – Сост.) и являлся комсоргом нашей сборной.
- Привет, Рудик, у тебя вторая койка свободна? - спросил Курынов.
- Да, занимай, пожалуйста, - ответил я.
Саша засунул чемодан в шкаф, снял верхнюю одежду и плюхнулся на железную кровать. Она заскрежетала, как железо по бетону, а её панцирная сетка прогнулась под 75-килограммовым Курыновым, будто гамак, подвешенный между двумя деревьями.
- Рудик, подай руку, а то я здесь сломаю себе хребет! - крикнул Саша.
Я еле стащил его с кровати.
- Как же мы будем спать? - ужаснулся Курынов. - В других комнатах, я видел, стоят такие же кровати.
В панцирных сетках я, к счастью, разбирался. У этих итальянских кроватей сетки были только наживлены на болтах. Требовалось всего лишь закрутить гайки, чтобы сетки приняли упругое состояние. Я пошёл искать ключ № 16. Выйдя во двор, увидел мотоциклиста и объяснил ему на пальцах, что мне нужно. У него в багажнике нашёлся набор гаечных ключей. Через полчаса я вернул инструмент, натянув сетки так туго, что мы не могли нарадоваться. Саша прыгал на сетке, как на батуте - хоть сальто выполняй.
Вскоре я заметил, что Курынов не склонен беседовать на обычные обывательские темы. Шахтёрский труд его тоже совершенно не интересовал. Зато он просто бредил самолётами, танками и автоматами, любил говорить о розах. Саша дружил тогда с Ю.Власовым.
Курынов обладал способностью нравиться людям. Он умел вести себя ненавязчиво, красиво двигался, будто прошёл специальную школу по эстетике. Или такая лёгкость сквозила в его движениях потому, что Саша до своего увлечения штангой занимался балетом? (Откуда такие странноватые сведения? - Сост.)
Вечером Курынов приходил в комнату ровно в 23 часа, когда я уже лежал в кровати, готовясь к глубокому сну. Я сразу предупредил Сашу, что если усну, а затем проснусь, то ночь для меня пропадёт, и он пообещал всегда являться точно в 11 вечера.
Прошла первая ночь в Риме. Наутро я, как всегда, побегал, благо стадион оказался рядом. Н.И.Шатов сообщил, что в 11 часов утра автобус повезёт нас на тренировку. Мышцы у меня “зачесались” - значит, хотели нагрузки. В команде все успокоились, обычные шутки и подначивания прекратились. Пейзажи и строения, которые я увидел через окно автобуса, уже были мне знакомы и особого интереса не вызывали.
Мы вышли из автобуса со спортивными сумками, не отличаясь от футболистов или от борцов. Но нас уже поджидали итальянские любители тяжёлой атлетики. Я услышал, как один из них крикнул: „Прумфельдер, Руди!“ и что-то застрочил по-итальянски.
* * *
В раздевалке всё было новым, везде пахло краской и лаком. Прежде чем раздеться, я пошёл взглянуть, где нам предстоит тренироваться. Оказалось, что для нас подготовлено сразу несколько тренировочных залов, в каждом из которых имелось по одному или по два помоста. Штанги были разными, обнаружились даже наши, советские. Помосты выглядели совершенно новыми и блестели свеженанесённым лаком. Когда я всё это увидел, никаких дурных предчувствий у меня не возникло.
Я разделся. По плану у меня намечалась средняя тренировка - через восемь дней мне предстояло выступать. Когда я взялся за гриф, то ощутил такое удовольствие, что даже ладони зачесались. Это значило, что я готов выступать хоть сейчас.
Обычно я перед началом тренировки делал разминку. Но здесь пригревало итальянское солнышко, и мне показалось, что я уже достаточно разогрет, чтобы приступить к первому упражнению. В порядке разминки я начал не с жима, а с рывка, но в высокую стойку.
Стр. 704-705 img 1094
Когда через два подхода я ставил на штангу 90 кг, то подумал, что со мной происходит что-то непонятное: я не чувствовал веса. Поднимая 90 кг, я опять не ощутил обычного натяжения спины, не почувствовал никакой тяжести. Стёпа Ульянов сказал мне о том же самом. Я решил, что мы либо уже находились в сильном соревновательном кураже, либо на дисках были неверно указаны веса. Я надел на штангу 100 кг и снова поднял её шутя.
Тогда я пошёл по другим залам поискать весы. Нашёл медпункт, где дежурила сестра. Я на пальцах спросил её: мол, есть ли здесь весы? Она раздвинула шторки, за которыми стояли медицинские весы. Я принёс два диска - 15 кг и 20 кг, и оказалось, что они оба соответствуют указанному весу грамм в грамм. “Может, легче, чем положено, сам гриф?” – подумалось мне. Я взял гриф, принёс его в другой зал, где тренировался Трофим Ломакин, и сказал ему:
- Вот тебе хороший иностранный гриф, Трофим, а я заберу твой советский.
- Мне всё равно, у меня пока разминка, - пожал плечами Ломакин.
Я надел на штангу 110 кг - и при подъёме снова ощутил непонятную лёгкость. Тут я испугался, что уже достиг пика сверхвосстановления. Удивительно - ведь я всего лишь два дня назад выполнял толчковые тяги со 180 кг: на два раза с помоста, затем в том же подходе на пять раз с виса. Я тогда почувствовал, что широчайшие мышцы спины у меня весьма прилично загрузились, но через день я сходил в баню, и тяжесть от натяжения мышцы куда-то исчезла.
А теперь появилась страшная работоспособность. Сама природа подбросила мне материал для осмысления методики подводки к пиковому состоянию готовности накануне ответственных соревнований. Создавалось такое ощущение, будто вся оградительная система у меня отключена. Я подумал, что по возвращении в олимпийскую деревню надо будет всё это записать.
А пока я стоял и ждал, когда Степан Ульянов снимет со штанги диски, готовясь к жиму. Через некоторое время он сказал:
- Рудольф, этот помост покрыт бесцветным лаком. Как же мы сможем выполнять „ножницы“? Ведь тут разъезжаются ноги.
Я сымитировал „ножницы“, и ноги у меня действительно заскользили по помосту. Тогда я принёс из соседнего зала канифоль и хорошенько натёр ею свои ботинки. Попробовал выполнять глубокие „ножницы“ и обнаружил, что ноги по-прежнему скользят. “Что же делать?” - подумал я.
Собрался было перейти в другой зал, но там уже тренировались Ю.Власов, Е.Минаев и В.Бушуев. “Ладно, - решил я, - сделаю ещё два подхода - и достаточно”. Тем более, что меня замучил насморк и немного знобило.
С.Ульянов ушёл, и я словно начал разминаться заново. Вырвал стойку с бешеной скоростью 110 кг - хорошо, 120 кг - тоже хорошо. “Ну, если рывок идёт так легко, - подумалось мне, - то дёрну-ка я ещё 130 кг, потом поприседаю - и хватит на сегодня”.
Я надел на штангу 130 кг – это вес для моего обычного первого подхода на соревнованиях. “Если сейчас вырву в стойку, - подумал я, - то можно будет смело начать выступление со 135 кг”.
Я настроился, и принял стартовое положение. Штанга пошла так легко, что я не стал протягивать её выше, а ушёл под неё в „ножницы“. И тут моя передняя нога начала скользить. Всё произошло неожиданно - я полагал, что по лакированному помосту будет скользить задняя нога.
Я решил на ходу поправить штангу и стал перешагивать вправо. Но в этот момент мне будто кто-то ударил в спину тупой бритвой. Я всё-таки выровнял своё положение и не уронил штангу вбок, дабы не портить новенький отлакированный помост. Когда я опустил штангу, то выпрямился с большим трудом (вот оно, обычное печальное последствие “подъёмной жадности”: нужно быть готовым безжалостно бросить неточно поднимаемую штангу в любой момент. – Сост.).
Сначала я лёг на скамейку, обливаясь потом и чувствуя, что у меня что-то вздувается в правом боку, чуть ниже лопатки. Но затем, зная, что лежать в этом случае ещё хуже, чем ходить, я мелкими шажками направился к нашему врачу Марку Борисовичу Казакову. Тот, как всегда, находился рядом с А.Воробьёвым. Я сказал, что повредил широчайшую мышцу спины с правой стороны. Доктор посмотрел меня, прощупал и сообщил:
- Да, есть опухоль. Давай я сделаю обезболивающий укол.
- Может, просто принять таблетки? - попросил я.
Казаков дал мне две таблетки, и через полчаса боль притупилась.
Трудно описать, что я пережил в тот момент. Обнадёживало то, что до моего старта оставалось почти восемь дней, а это для меня срок немалый.
Стр. 706-707 img 1095
Тихо, осторожно, превозмогая боль, я пошёл в наш автобус и лёг там на заднее сидение. Но лежать я не мог и стал искать позу, как мне расположиться поудобней, пока остальные штангисты закончат тренировку. Я постоял посреди автобуса, опираясь руками о сидения, - всё равно тянуло под лопаткой. Тогда я опять перепробовал разные положения и всё-таки нашёл самое удобное: встал на колени и лёг грудью на заднее сидение. Вот так дышать стало вроде бы легче. Но ощущение вздувания продолжалось с нарастающей силой. Нет, не мог стоять и на коленях. Нужно было, несмотря на боль, чуть двигаться.
Чувствовалось, что в спине что-то оторвалось, и при малейшее движении оно кусало меня. Я понял, что разорвал мышцу. Я знал, что если приложить к порванному месту холод, то боль утихнет. Но на дворе было лето, и автобус просто раскалился.
Постепенно в автобусе начала собираться наша команда. Евгений Минаев заметил, что я весь побелел. Он первым спросил, не случилось ли чего.
- Да, всё из-за этого лакированного помоста…
- Что ж тут поделаешь!
В автобусе слышались шутки и смех, а я был убит горем. Господи, я ведь столько лет стремился к этой цели - стать олимпийским чемпионом, прошёл через такие преграды! А теперь вроде и доверие появилось со стороны властей- и вот тебе на! За что же бог меня так наказал? (Бедный зазомбированный религиозным дурманом Плюкфельдер: даже в минуту катастрофы он занят поисками своей вины перед неким зловредным и мстительным чудовищем. – Сост.)
Пообедав, я ощутил вялость, которая усилилась после того, как М.Б.Казаков дал мне ещё одну таблетку. Все гуляли, а я сидел в комнате со своей травмированной спиной.
Перед отъездом Михаил Лазаревич Аптекарь из Подольска дал мне книгу, сказав, что её надо бы читать перед казнью: она написана так, что рассмешит даже того, кому совсем не до смеха. Это была книга „Четвёртый позвонок“ финского писателя Мартти Ларни. Я развернул её, да так зачитался, что забыл об ужине.
Пришёл наш заботливый доктор М.Б.Казаков, снова дал таблетку и осмотрел меня.
- Да, есть кровоизлияние, - сообщил он. - Скоро твой правый бок, видимо, изменится в цвете, потемнение заметно уже сейчас. Завтра начнём лечить, будем делать лёгкие прогревания. Думаю, всё должно зажить.
Доктор замолчал и задумался. Пока он размышлял, я взял бумагу, нарисовал позвоночник, лопатки и широчайшую мышцу спины. Потом протянул рисунок и ручку Марку Борисовичу и попросил его начертить, где именно разорвалась мышца.
По его указанию я сел на стул и задрал рубашку, а доктор повернул меня и начал медленно давить на разные участки спины. Мне стало больно. М.Б.Казаков сказал мне:
- Если хочешь, чтобы я тебе точно сказал, насколько серьёзна твоя травма, то придётся потерпеть.
Я взял в зубы свой кожаный ремень, и доктор снова принялся ощупывать мою спину. Наконец он нащупал ямочку, и боль стала ужасной. М.Б.Казаков взял ручку и стал рисовать на бумаге.
- Вот здесь, Рудольф, в самом низу широчайшей мышцы спины оторвались несколько волокон.
Наступило гробовое молчание. Лицо доктора погрустнело. А я так хотел услышать от него: мол, через неделю ты восстановишься. М.Б.Казаков достал свой носовой платок, сложил его в форме широчайшей мышцы спины и потянул снизу.
- Смотри, Рудольф: вверху большая мышца, а здесь очень узкий участок, и он надорвался. Там у тебя такая ямочка, что туда входит палец. Дальше разрыв не пошёл, так как мышца во время твоего усилия перегруппировалась. Этот кусочек оторвался не до конца - ни то, ни сё. Если пучок оторвался бы полностью, это было бы лучше для тебя на будущее. А так неизвестно, как мышца поведёт себя. В жиме, возможно, выдержит, в рывке худо-бедно - тоже, но вот насчёт толчка я не уверен. А если разрыв пойдёт к позвоночнику, откуда близко до центральной нервной системы, то ты можешь стать инвалидом на всю жизнь.
- Может парализовать? - спросил я.
М.Б.Казаков пожал плечами: мол, не исключено. Затем встал, положил мне руки на плечи и сказал:
- Через неделю всё стает ясно. У итальянцев хорошая терапевтическая аппаратура. Ультразвук, лекарства - и всё придёт в порядок. Сейчас отдыхай, а послезавтра пойдём на тренировку, попробуешь жать лёжа. И вообще через три дня тебе нужно будет начать побольше двигаться. Ночью можешь включить грелочку на малую мощность.
Доктор сказал „отдыхай” – но я не мог даже нормально лежать. Мне становилось лучше, когда я двигался туда-сюда по комнате.
* * *
В столовой ко мне подсел Юрий Власов. Он был уже в курсе дела: о моём несчастье ему рассказал А.Курынов.
- Хочешь с нами сегодня посмотреть с горы на ночной Рим? - спросил он. - Наш итальянский друг Пиньятти нас приглашает. Почему бы тебе не съездить? Хватит сидеть одному взаперти.
Стр. 708-709 img 1096
Вечером, в 22 часа мы с Власовым и с Курыновым поехали на маленьком „Фиате“ по римским достопримечательностям. Мне стало настолько интересно, что я забыл про свою несчастную травму Но она, конечно, никуда не девалась.
Вернулись мы в 24 часа, когда все уже давно спали. Юра выпил замечательного итальянского вина. Я тихо лёг, а они с Курыновым остались беседовать в комнате Власова .
Ночью пришёл Саша и прошептал мне, что Воробьёв устроил Власову скандал. Туалет и ванная здесь приходились одни на две комнаты, и когда Юра пошёл помыть руки, его сосед Воробьёв засёк Власова и принялся его воспитывать. По словам Курынова, Власов не позволил нашему капитану команды разговаривать с собой менторским тоном, и они наговорили друг другу таких слов, которые детям лучше не слышать.
- Завтра утром будет собрание, - добавил Саша, - и нам влетит за римские ночи.
На собрании А.Воробьёв, сильно заикаясь, сказал, что Ю.Власов - человек невоспитанный и что от него разило вином.
- Я этого просто так не оставлю, - пригрозил Воробьёв, - и обязательно потребую, чтобы Власова завтра же отправили самолётом в Москву.
Днём для обсуждения вопроса о дисциплине собрались тренеры. Позже я узнал, что состоялась также их накачка со стороны Госкомспорта СССР и лично H.H.Романова, который вызвал к себе для объяснений самих Ю.Власова и А.Воробьёва.
А.Курынов сказал мне, что Власов опять говорил с Воробьёвым на равных. У Юры для этого имелись достаточные основания: он выиграл чемпионат мира 1959 г. и чемпионат Европы 1960 г., Воробьёв же в первом турнире уступил, а во втором вообще не участвовал.
Ю.Власов - человек самолюбивый, и наскоки со стороны А.Воробьёва был ему, конечно, не по нраву. Между Воробьёвым и Власовым пробежала чёрная кошка. К чему это привело, расскажу позже.
* * *
Я понимал, что А.Воробьёв выстраивает под себя всю сборную страны. Он увидел, что в подготовке штангистов море секретов и что на горбах атлетов можно возвести целую науку.
О профессорской карьере Воробьёв мечтал давно, а позже он отрастил себе ещё и профессорскую бородку.
А пока что Аркадий Воробьёв готовился к сражению с Трофимом Ломакиным. Если они не были бы одноклубниками-армейцами, то с конкурентом Воробьёва обошлись бы, конечно, просто. Но для армейского тренера А.И.Божко оба соперника были как родные дети, и не пустить в Рим чемпиона СССР Т.Ломакина, победившего А.Воробьёва в честной борьбе, он не мог.
Я уже писал, что Воробьёв, проиграв первенство страны, потерял спортивное право находиться в сборной. Уступил – значит, сиди дома. Ведь не взяли же в Рим, к примеру, Фёдора Богдановского, тоже олимпийского чемпиона Мельбурна, сказав ему: ты, мол, Федя, посиди дома, а на Олимпиаду поедет Саша Курынов.
Бывает, что атлет явно сильнее соперника, но по какой-то уважительной причине не может выступить в отборочном состязании. Например, в 1960 г. чемпионат СССР в весе 60 кг выиграл Рафаэл Чимишкян с суммой 350 кг, но на состоявшемся месяцем ранее чемпионате Европы победил Евгений Минаев с результатом 360 кг – что на 10 кг больше. Тут начали работать расчёт и логика, и на чемпионат мира тренеры решили выставить всё же Минаева. Но в случае с Ломакиным и с Воробьёвым всё было совершенно очевидно: один из них должен остаться дома. Но нет – тут в категории 90 кг тренеры решили выставить сразу двух атлетов.
Арифметика здесь проста: чтобы пойти на такое, нужно в какой-то другой категории не выставлять никого. Не повезло, как я уже писал, атлетам легчайшего веса - 56 кг. Чемпиона Европы В.Стогова, который вполне мог претендовать на место в команде, но был готов устроить в Риме скандал, если его не выставили бы, на Олимпиаду решили не брать вовсе. Взяли миролюбивого, уступчивого Степана Ульянова, чемпиона СССР. Однако в Риме А.Воробьёв и H.H.Шатов решили выбросить Ульянова из команды, высвобождая место для самого Воробьёва.
В весе 90 кг нельзя завоевать сразу две золотые медали, а С.Ульянов вполне мог стать олимпийским чемпионом. Следовательно, произвольное решение тренеров нанесло ущерб интересам команды - это ясно и первокласснику.
- Так вы выставляете меня на соревнования или нет? - спросил Ульянов у Шатова.
Уважаемый Составитель, сначала по Вашим комментариям.
Воспитанный в современной интеллигентной семье, бывший балерун Александр Курынов - и в самом деле, откуда Плюкфельдер всё это взял ?
Не иначе из собственной фантазийной головы.
"(вот оно, обычное печальное последствие “подъёмной жадности”: нужно быть готовым безжалостно бросить неточно поднимаемую штангу в любой момент. – Сост.)."
На мой взгляд, беда вся в том, что нет ничего определённого в этом неопределённом мире. Плюкфельдер действовал на авось. И был прав. Ибо бывает и так и этак. Например, без всякого сомнения, подобные случаи бывали с Плюком уже не раз. И всегда заканчивались благополучно.
И наоборот, излишняя сверхбдительность и осторожность, как это ни противоречит "здравому смыслу", могут привести к несчастному случаю.
К тому же (якобы) Рудольфу Владимировичу не хотелось портить такой "великолепный" помост. Интересно, такие помосты были исключительно в зале, в котором тренировался Плюкфельдер, или залы, в которых пробовали силы другие советские спортсмены, имели помосты точно такие же ?
Из текста сие не очень ясно.
Думается, другие залы для советских спортсменов имели помосты нормальные. Иначе, кто-то ещё из советских атлетов непременно травмировался, и тогда штангисты возмущённо обратились бы к своему руководству с целью испросить у устроителей Олимпийских игр или иные залы, или же срочный ремонт помостов. Заключавшийся в обдирании лака с них.
Додуматься только - подложить такую свинью ! Устроители ещё бы солидолом помосты намазали. А чтобы доски не гнили !
В залах, где тренировалась американская сборная....да если бы Гофман только увидел лакированные помосты, на уши поставил бы устроителей ! Запретив тренироваться своим бесценным спортсменам вплоть до устранения неполадок.
Нашим же тренерам на всё было плевать. Никто ничего не проверил - а ведь лак на досках помоста является грубейшим нарушением технологиии изготовления, а также и техники безопасности !
Что-то Плюкфельдер блажит. Трудно поверить, что так всё и было. В противном случае, придётся признать Плюкфелдера идиотом.
Опытный штангист, да ещё и немец - а это генетически разумный и осторожный литет мента ! - что ли не ведал Рудольф Владимирович, к чему приведут эксперименты на скользком помосте, на котором разъезжаются ноги даже и без всякого веса ?!
Мало и этого. Воспитанный в советских традициях, одна из заповедей которых - "у начальства голова большая. Чтобы думать за нас", а также в закономерной догадке - "уж не происки ли это злобных империалистов ?" - Рудольф Владимирович просто обязан был НЕМЕДЛЕННО ДОЛОЖИТЬ руководству советской сборной о такой "порнографии".
А начальство, у которого большая голова, а ещё и ответственность за команду - пусть бы и подавало протест устроителям. Добиваясь от них обдирания лака с помостов или разрешения на это обдирание силами самих советских спортсменов.
Что может быть проще-то ? Но Плюкфельдер к начальству не обратился. Видимо, себя посчитал намного умнее начальства. За что и поплатился, бедняга.
"(Бедный зазомбированный религиозным дурманом Плюкфельдер: даже в минуту катастрофы он занят поисками своей вины перед неким зловредным и мстительным чудовищем. – Сост.)"
Улыбнуло. Но спорить не буду. Не раз уже, уважаемый Составитель, мы с Вами по этому поводу спорили. --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Настораживает чрезвычайная лёгкость римских снарядов. Аж весы побежал искать потрясённый Плюкфельдер ! Уж не на Луну ли он прилетел ? Вместо Рима ?
Вот такие "бесстероидные" годы. Но только чем они отличаются от "стероидных" лет ? В которых.... да тот же Давид Адамович тянул с помоста 160-килограммовую рывковую штангу, но веса её почему-то не ощущал. Уж не на Луне ли я ? - озадаченно думал Ригерт. И думал так - ровно три раза. Пока, наконец, до него не дошло, что ни на какой он не Луне, а всего-то лишь в Мюнхене.
Вон, и Юрий Петрович, даже ещё и не в Риме, а уже в Майори, себя опознать не мог. И воображал себя первым покорителем лунных просторов.
Так не бывает. Точнее, бывает. По единственной "витаминной" причине - это когда "земное притяжение берёт каникулы" и уступает место притяжению лунному. ----------------------------------------------------------------------------------------------------- Плохо закреплённые панцирные кроватные сетки ? А доложить начальству большеголовому - что ли влом было ? Пусть бы и разбирались начальники в "инциНденте". ------------------------------------------------------------------------------------------------------ "В весе 90 кг нельзя завоевать сразу две золотые медали, а С.Ульянов вполне мог стать олимпийским чемпионом. Следовательно, произвольное решение тренеров нанесло ущерб интересам команды - это ясно и первокласснику."
Воробьёв - экий же негодяй. Лишил команду возможной - ещё одной - золотой медали. Чёрт с ней, с командой ! Главное - на Олимпиаду попасть самомУ.
Что делать, если Коммунист Никитович двери высоких кабинетов ногой открывал. --------------------------------------------------------------------------------------------------------- Из рассказа Плюкфельдера следует, что:
"Вернулись мы в 24 часа, когда все уже давно спали. Юра выпил замечательного итальянского вина. Я тихо лёг, а они с Курыновым остались беседовать в комнате Власова."
Когда конкретно выпил Юра это замечательное итальянское вино ? Днём ? Во время поездки по городу ? Или сразу по возвращении в "общагу" ?
И почему вино ? Если Юра пил бренди ?
Странно. Ничего другого не остаётся, как обратиться к ВЫСШЕЙ ИСТИНЕ - КНИГЕ КНИГ. И прочесть чистосердечное признание самогО "безвинно репрессированного" профессора-штангиста-алкоголика:
"...И опять Рим! И солнце прямое, но совсем не тяжелое. Творящая сила солнца. Я забывал о тренировках и несчастье. А несчастье привалило за болезнью. И накликал его я.
2 сентября после обеда я отдыхал в шезлонге — тень под домом густая. Дома Олимпийской деревни подпирали бетонные столбы. Жарко, далеко за тридцать.
Меня окликают. Узнаю: Владимир Булатов, Игорь Петренко — "шестовики" и Виктор Липснис — толкатель ядра.
Булатов объясняет: "У Виктора четвертое место! Скобла, Роу — позади! Не откажи, выпей с нами за победу. У нас самая малость — бутылка бренди".
Я почти не знал их. Тем более тронуло приглашение. Не от потребности выпить — победа ведь! Значит, я для них свой — это тоже приятно. К тому же не только я еще не выступал, но Булатов и Петренко — тоже. Ссылаться, стало быть, на режим грешно. До выступления все прокачается бесследно, ведь мне работать 9 сентября, на следующий день после Воробьева, то есть через неделю. Пошли к Липснису.
Вернулись вроде удачно: никто не приметил...
Но подняли меня с постели на суд команды. Был суд короток и беспощаден: ходатайствовать о запрещении выступать на Играх, отправить домой, а пока для назидания держать меня в бойкоте.
Донес Воробьев. Наши комнаты имели общую дверь. Услышал, чуть свет поставил в известность "инстанции".
Очень обходительные люди вызывали и убеждали: "Назовите, с кем пили, и вам все простят". Не сказал. В один из дней меня пригласил Романов (Н.Н.Романов — председатель Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта. Настоящий друг спорта): "Забудь все. Для боя готовились. Ни о чем не думай, кроме победы. Больше дергать не станут. Готовься к выступлению..."
Все циничней и проще. Думаю, решающую роль в моей судьбе сыграла моя исключительная форма, а точнее — тренировка. Я провел ее вслед за собранием. Зал ломился от репортеров и публики. Каждый подход рождал аплодисменты — такого никто не слышал и не знал. Я не щадил себя. Да и что щадить, не буду ведь выступать. По тем временам я отработал на неслыханных весах.< br> Известие о тренировке не могло не дойти до руководства, оно добавилось к его осведомленности о моей редкостной готовности. О ней сообщали не только римские, но и ведущие газеты мира. Спортивный раздел у них самый подробный. А рубка между нами и американцами за "золото" склонялась в нашу пользу. Ну как не выложить козырь — победу "самого сильного человека в мире", да в самый последний день: наши выступления закрывали Игры.
Для меня это означало непереносимо громадное напряжение — до сверхнатуги взводилась пружина риска. А проиграю?.. Сотрут... Именно после работы на внушительных весах (и болезнь с бойкотом не приморили) Романов и молвил: больше дергать не станут. Искренняя поддержка Романова тоже имела значение.
Господи, за одну глупость платить практически жизнью, генеральным изломом ее! Дикость ведь! Тогда многие карьеры строились на доносах. Многих сметали с пути (из жизни тоже) доносами. Исключат из партии, погонят из армии — и скребись на карачках по жизни с "волчьей" характеристикой. И будь это единичный случай! Господи, оглянись! На что ж направлялись и измалывались силы во все десятилетия: не на развитие способностей, спокойное созидание, а на преодоление среды, иначе говоря — всех этих мокриц, этой злобы, зависти, неправды.
А вот бойкотом я был обложен по-прежнему. Тяжкий крест, когда впереди такое испытание. А ну коли сорвусь? Болезнь грызет, мысли о будущем... Как же я клял себя!.. Дурень, кругом виноват!
Катастрофа, но уже не только для моей спортивной жизни. Вообще катастрофа, так не оставят — это гражданская смерть!
Я не сомневался в силе. Но случайность... Вот такая случайность, как эта болезнь. И мало ли прочих случайностей? Одна объективность судьи чего стоит! И все может решить ничтожная случайность — вдруг травма!
А кругом веселье: все постепенно заканчивают соревноваться. Лишь мне выступать в самый последний день Игр. Круче не закрутить пружину испытания. Весь на излом — выдержу ли? И только тренер со мной...
Мой друг, жизнь — это всегда акт воли!"
Рассказ Власова весьма отличается от рассказа Плюкфельдера. Хотя во многом и схож. И кому после этого верить ?
Думается, Власов использовал свою показательную тренировку как сильный психологический удар по "присыпкиным".
Ибо ЧТО БЫ сказали советские руководители всесильному Бобу Гофману, если бы Юрий Петрович внезапно исчез из олимпийской деревни ?
Мол, выпил, подлец. А с этим строго у нас.
Смешновато, однако.
Или же, мол, заболел несравненный профессор-штангист ?
Как это заболел ? - снисходительно посмеялся бы Гофман - если только вчера я сам его видел, поднимающим огромные штанги !
И что руководству делать ? Руководству - по словам того же Плюкфельдера - готового лизать Гофману пятки ?
Парадокс, казалось бы. Гофман был прямо заинтересован, чтобы Власов не выступал. Но спросил бы о нём всё равно. Вот этого и боялись "присыпкины" !
Получается, Коммунист Никитович зря старался. Сколько сил приложил для того чтобы изничтожить ненавистного выскочку Власова - да всё понапрасну. Слишком мелок был Коммунист Водолазович соваться в "большую политику".
Это не дома плодотворно стучать на товарищей. В отсутствие всемогущего Гофмана.
Тот промолчал. Тогда С.Ульянов поднял на тренировке рекордные веса: жим – 110 кг, рывок – 110 кг, толчок - 135 кг. У Н.И.Шатова со лба полился пот. Он не знал, куда спрятать глаза, и разводил руками:
- Куда же мы денем Воробьёва?
- Выходит, меня выкинуть легче? – горько усмехнулся Ульянов. - А ведь я могу выиграть Олимпийские игры, и Казахстану совсем не помешает олимпийское золото.
Кому тут пожалуешься? В команде даже не обратили внимания, что происходит неприкрытый разбой.
Представители Казахстана в нашей делегации отсутствовали. С.Ульянов пришёл ко мне, когда я лежал с больной спиной, и сказал, чуть не плача:
- Почему молчит мой тренер Костиков?
Я смотрел на Стёпу и ничем не мог помочь. Сказал ему только:
- Видимо, начальники учли прошлые заслуги Воробьёва, а также то, что он выступает на Олимпиаде последний раз.
Итак, тренерский совет решил выкинуть из команды молодого атлета, который ни разу не был олимпийским чемпионом или чемпионом мира, хотя Степан Ульянов как чемпион СССР имел полное право выступить на Олимпиаде. Мне вспомнилось, как В.Стогов говорил на аэродроме:
- Знаешь, почему меня не берут? Да потому, что в Риме я подниму скандал и Воробьёв окажется на скамейке запасных.
В этом случае Трофим Ломакин, я знаю, снова стал бы олимпийским чемпионом. Но Воробьёв преградил Стогову путь - он ведь открывал ногой дверь к председателю Госкомспорта СССР H.H.Романову.
Раньше тренеры сборной и начальство Спорткомитета прикрывались органами госбезопасности. Когда в 1958 г. из команды выбросили меня, все точно так же пожимали плечами, а некоторые загадочно шептали мне в ухо: „КГБ!“ Но какой КГБ мог действовать здесь, в Риме? Имело место только подлое лукавство и трусость со стороны Н.И.Шатова, а также тренера из Алма-Аты Костикова, которому явно не хотелось портить отношения с Госкомспортом и с Федерацией тяжёлой атлетики СССР.
Зачем был нужен этому тренеру С.Ульянов? Ну, стал бы он олимпийским чемпионом вопреки всем интригам. Для него это, конечно, стало бы достижением, но что сие принесло бы Костикову? Вот наши руководители и загрызли тихого Степана Ульянова, просто-напросто не выставив его на соревнования, несмотря показанные им на тренировке рекордные результаты. Всё действительно было решено ещё в Москве.
Мы со Степой сидели в моей узкой комнатушке, где пахло краской и цементом: я - с разорванной спиной, он - с разорванной душой.
- А почему ты спохватился только сейчас? - спросил я.
- Я хотел сделать прикидку ещё в Москве, - объяснил мне Степан. - Но Н.И.Шатов отговорил меня: „Зачем? Ты ведь всё равно поедешь в Рим“. Сегодня я сказал Шатову, что сделаю прикидку. Он ответил: „Ну, делай, я посмотрю“. Но сначала он повёл меня на весы, и у меня оказалось 2,5 кг лишних.
Напомню читателям, что для легчайшего веса это небольшой избыток. Намного мучительней согнать лишних 2-3 кг спортсменам с весом 90 кг и более.
Размявшись, С.Ульянов сказал Н.И. Шатову:
- Мне ведь через два дня выступать, может, сейчас не надо поднимать предельные веса?
Шатов согласился, но не остановил Степана, когда тот стал показывать очень высокие результаты, которые я привёл выше.
- Почему вы меня не останавливаете? - недоумённо спросил Ульянов.
И только тогда Н.И.Шатов сообщил наконец правду:
- Стёпа, тренерский совет решил выставить на соревнования не тебя, а Воробьёва.
- Как же так? - возмутился Степан. - Воробьёв всё проиграл, так почему ему создают привилегии?
- А об этом ты спроси его самого, - прошептал Шатов, наклонившись к Ульянову.
То, о чём рассказал С.Ульянов, не стало для меня новостью. Все спортсмены знали, что начальники творят с ними произвол, но ничего не могли изменить...
* * *
Стр. 712-713 img 1098
Перед приходом Степана Ульянова я и сам беседовал с Н.И.Шатовым, который сообщил, что моя травма ставит команду советских штангистов в трудную ситуацию. После подачи заявки с указанием фамилий атлетов и их весовых категорий никакие замены больше не допускались, и если кто-то не мог выйти на помост, то команде за него выставлялся ноль. Как я уже упоминал, это правило распространялось и на заболевших спортсменов. Так что, сказал Шатов, мне ни в коем случае не следует надеяться на кого-либо другого.
А.Воробьёв уже предложил выставить вместо меня С.Лопатина, выступавшего в весе 67,5 кг, но команда только что получила отказ. Оказывается, на эту тему в Олимпийском комитете в Москве имелось специальное разъяснение, но наши переводчики допустили халатность и не довели его до тренеров. Так, по крайней мере, утверждал Н.И.Шатов.
- Может, это всё же вы сами проворонили, Николай Иванович? - спросил я.
- Ты, Рудольф, в любом случае обязан завеситься на соревнования, - сказал он, не отреагировав на мой вопрос. - А там посмотрим: сможешь выступить - хорошо, не сможешь – ну ничего не поделаешь.
Я слонялся по комнате уже четвёртый день. Мне было стыдно показаться людям на глаза, и я приходил в столовую позже всех. Наш доктор М.Б.Казаков навещал меня всё реже.
После скандального разбирательства с Ю.Власовым всю команду будто ударили пыльным мешком из-за угла. Никто уже не знал, что правильно, а что - нет. Выходить в город фактически запрещалось - под предлогом избегания инцидентов, имевших место с олимпийцами в форме советской команды. Нас призывали проявлять максимум осторожности даже на олимпийской дискотеке.
Хорошо ещё, что американцы привезли киноаппаратуру и по вечерам, как темнело, показывали на площади в олимпийской деревне мультфильмы о проделках Микки-Мауса. Мультфильмы были настолько смешными, что у меня не только опять разболелась спина, но и стало прихватывать судорогой живот.
Пошёл пятый день моей отлёжки в гостинице, почти в камере-одиночке, где я мог только отжиматься и осторожно делать „ножницы“. Один раз в день я ходил на физиотерапию. Наконец после очередного осмотра М.Б.Казаковым мы решили начать тренироваться. До моего выступления оставалось три дня.
Я приступил к тренировке очень осторожно. Боль чувствовалась, но терпимая. Я так обрадовался, что невозможно передать. Даже сделал протяжку с весом 100 кг.
- Ну вот, - похвалил меня Н.И.Шатов, - а то залежался, как сибирский барсук...
Что ж, подумал я, теперь можно поприседать. Может, ещё пронесёт, и я выиграю Олимпийские игры? Я присел пять раз с весом 120 кг, затем столько же с весом 130 кг и четыре раза с весом 150 кг. Всё, решил я, пора закругляться. Чуть не прыгая от радости, взял сумку и пошёл в душевую. Но в коридоре меня остановил Н.И.Шатов.
- Погоди, Рудольф. Ты пять дней пролежал в постели. Знаешь, как из-за этого у тебя „сели“ ноги?
Я рассказал о своих приседаниях.
- Нет-нет, - стал убеждать меня Шатов, - этого мало. Снова три дня в постели - это плохо. Пошли поприседаем ещё.
Делать нечего, я согласился. Приседания у меня опять пошли легко, с весом 150 кг я присел на пять раз. Затем Н.И.Шатов надел на концы штанги ещё два диска по 10 кг - в итоге, значит, 170 кг. Сначала я хотел отказаться, но увидел, что настроение у Шатова кислое. Я спросил его:
- Зачем так много, Николай Иванович? Я ведь едва отошёл от травмы, а тут как-никак 170 кг.
- Знаешь, Рудольф, тебя критиковали на тренерском совете. А Воробьёв сказал так: „Если Плюк никогда не поднимает на тренировках максимальные веса, то он, значит, большой трус. Потому у него и травмы, что он не ходит смело на большие веса. Он к ним психологически не готов“.
- Может, вы и правы, - ответил я. - Пойду приседать.
Я присел на один раз с весом 170 кг и поставил штангу на стойку.
- Вот видишь, - обрадовался Шатов, - а ты боялся!
Он подошёл ко мне, потрогал мою четырёхглавую мышцу и сказал:
- Знаешь, она всё-таки какая-то дряблая. Присядь-ка ещё три раза - и тогда станет ясно, что ты готов сражаться за чемпионство.
Я присел – и у меня что-то чуть стукнуло. Я поправил штангу, переложил груз на левую сторону, осторожно присел ещё и на этом хотел закончить. Но Н.И.Шатов скомандовал:
- Что же ты, Рудольф? Давай ещё раз, как договаривались!
Я присел - и у меня как рванет спину! Теперь я точно узнал, в каком месте порвалась мышца. Встать я не смог. 170 кг с меня снял Шатов.
- Вот мы с вами и доигрались… - сказал я ему.
- Что такое, Рудольф? В чём дело?
Стр. 714-715 img 1099
- Я оторвал себе мышцу.
Доктора М.Б.Казакова на месте не оказалось. У меня снова налилось чуть ниже правой лопатки. Прощупать это место левой рукой я не мог. Обидно было ужасно...
Ну почему человек так устроен? Будто чёрт ходит возле него. Знаю: так, как сделал я, поступать негоже или, выражаясь интеллигентным языком, нельзя. Такое случается именно тогда, когда человек действует в угоду сатане.
Н.И.Шатов, словно онемев, смотрел на меня непонимающими глазами. Уверен: он думал, что я его разыгрываю. У меня же перед глазами будто носился туман.
Господи, как тяжело в шахте! Я знал, как людям отрывало лебёдкой или отрубало в золовнике под камерой руки. Но там риск и потери оправданы, ибо уголь необходим народу, он даёт тепло людям. А почему я рисковал здесь? Может, бог наказывал меня за то, что я стоял не под той звездой? 10 лет упорного труда - и вот тебе на!..
В команде могли подумать, что я симулирую. Дураков не сеют и не пашут, они сами растут, как дикая трава и сорняки. Кое-кто даже считает их патриотами - как же, ведь стараются во имя Отечества!
Вот такая римская трагедия накрыла меня. Как нарочно, произошёл второй разрыв той же мышцы. Но кому тут что докажешь?
Не буду утверждать, что во всём виноват Н.И.Шатов, вернувший меня в зал, чтобы я присел ещё несколько раз. Он ведь хотел как лучше. Или, может, Шатов думал: Плюк симулирует, выведу-ка я его потихоньку на чистую воду.
Когда я приседал на 4 раза с весом 150 кг, Шатов куда-то уходил. Не общался ли он с кем-нибудь? Откуда у него появилось такое твёрдое готовое решение, что мне нужно присесть именно с весом 170 кг и именно на три раза? Может, ему это кто-то посоветовал? Или он сам сообразил, зайдя в туалет, что нужно сделать именно так?
Мы сели с ним в автобус. Н.И.Шатов молчал. Я знал: он переживает, что перемудрил. Но в то же время Шатов ещё наделся на то, что я его разыгрываю. Поэтому он по-прежнему настаивал, что мне нужно взвеситься перед соревнованиями. Когда мы вышли из автобуса, Шатов рассказал мне о моих соперниках и об их результатах.
- Рудольф, ты выиграешь у них на одной ноге. Не трусь, - и он ободряюще хлопнул меня по спине.
Меня будто током ударило.
- Вы что - хотите, чтобы я вас нокаутировал? - спросил я.
У меня неудержимо покатились слёзы, чего со мной не случалось давно. Я не стал больше говорить с Н.И.Шатовым. Отошёл в сторону и подождал, пока наш обер-шеф не скроется из глаз.
* * *
Я пришёл к себе в комнату. Ну, вот и потренировался. За что боролся, на то и напоролся. Может, стоило сходить к Казакову? Но зачем? Он ведь уже обрисовал мне ситуацию. А словам Воробьёва доктор М.Б.Казаков, дипломат и его друг, не стал бы перечить в любом случае. Даже если нашему доктору кто-нибудь плюнул бы в глаза или оскорбил его, он только утёрся бы и промолчал.
Зачем ему было рассказывать Воробьёву всю правду? Чеши языком или нет - от этого ничего не изменилось бы. Такова уж жизнь на нашей грешной земле.
Я лёг в кровать. Мне стало легко - будто меня вытащили из обвала в шахте и я лежал на сырой земле, возвращаясь к жизни.
Чувствовал я себя так, словно меня ударило обухом. Греть спину было нельзя. Боль усиливалась от любого лёгкого шевеления.
Ну вот, думая я, и приехали! Шёл-шёл по кругу и пришёл на то же место, что и неделю назад, и точно так же лёг с разорванной мышцей. Разница только в том, что теперь вся боль сосредоточилась в одном месте, а тогда мне показалось, будто кто-то отесал топором весь мой правый бок.
Саша Курынов обедал в столовой. Когда он придёт, подумал я, попробую подняться, если смогу. И попрошу его принести мне еду.
Назавтра Курынову предстояло выступать. Задача перед Сашей оказалась не из лёгких: его соперником был сам Тамио (Томми) Коно из США – “железный гаваец ”. По происхождению Коно японец, и во время войны, когда он был ребёнком, американские власти отправили его с родителями в резервацию как выходцев из вражеской державы. Но уже в 16 лет Коно выиграл чемпионат мира, а затем начал жить на дотации от миллионера Боба Гофмана, который стал его спонсором. Фёдор Богдановский при виде Коно переставал спать по ночам.
Стр. 716-717 img 1100
В тот момент Коно как раз пришёл к нашему корпусу - в короткой майке, натянутой так, будто она вот-вот лопнет. Это всегда признак того, что тело атлета находится в высшей точке готовности. Наша команда относилась к Томми Коно благожелательно, да и в прессе о „железном гавайце“ писали хорошо.
Наконец в комнату пришёл Саша.
- Ты что, Рудольф, лежишь, почему не на обеде?
Я сообщил в двух словах, что снова порвал мышцу.
- Ах ты, незадача! - вздохнул Курынов. - Но пообедать всё равно надо.
Я еле поднялся с помощью рук, держась ими за койку. Как оказалось, Саша спешил.
- Сейчас отнесу Коно маленький казанский сувенир, - пояснил он. - Он там внизу стоит, красуется. Пообещаю ему: мол, если проиграешь мне, то подарю тебе ещё один сувенир. И скажу, что я, мол, очень слабый, а он точно станет чемпионом. Я Коно не боюсь.
Я поддержал намерение Саши - в психологическом плане он был прав. Но поддержал ли бы такую позицию Воробьёв, капитан нашей команды?
Саша провёл меня вниз по лестнице, и я вышел через заднюю дверь, чтобы не увидеться со скопищем американских и наших штангистов. Саше я посоветовал лечь сегодня попозже, чтобы как следует выспаться перед выступлением. В столовой мне встретился М.Б.Казаков, и я обо всём ему рассказал. Он не удивился и заметил:
- Воробьёв всё равно настаивает, чтобы ты завесился перед соревнованиями.
Ночь прошла скверно, но я вёл себя как можно тише, чтобы не мешать Курынову. О штанге мы с ним не говорили вообще. У нас с Сашей были разные уровни пережитого, и он, комсорг нашей команды, старался при мне поменьше молоть языком.
Время тянулось медленно. Я снова сходил на физиотерапию, включив самую малую дозу тепла - разрыв мышцы был ещё совсем свежим. Потом проводил на бой Курынова, а затем лёг.
* * *
Поскольку я почти всё время лежал и мало с кем общался, то знал о выступлениях штангистов только по передачам телевидения и радио. В первый день соревнований в весе 56 кг, как и ожидали наши тренеры, победил американец итальянского происхождения, глубоко верующий католик, совершенно неграмотный Чарльз Винчи. Вот его победный результат - 105+107,5+132,5=345 кг.
Эти веса показывают, что Степан Ульянов по своему уровню подготовки вполне мог сразиться за первое место. И он имел на это полное право. Но спорткомитетовские деятели перекраивали команду так, чтобы им было удобно творить свои тёмные делишки - Dunkel-Schmuggel, если выражаться по-немецки. Степа сидел рядом с моей кроватью и рыдал от обиды.
Во второй день в весовой категории 60 кг выступил Евгений Минаев. Для него это был второй олимпийский старт. В 1956 г. в Мельбурне он с суммой 342,5 кг занял второе место, уступив 10 кг американцу Исааку Бёргеру.
Теперь соперников, которые жили и тренировались на разных континентах, судьба свела вновь, и они поменялись местами. Е.Минаев занял первое место с суммой 372,5 кг. Второй призёр, на сей раз Бергёр, опять уступил 10 кг. Евгений страшно обрадовался, что принёс команде первую золотую медаль. Рост его результатов за 4 года свидетельствовал о том, что он умел упорно тренироваться.
И.Бёргер, еврей по происхождению, был самым приятным в общении атлетом. У него имелось что-то общее с Сашей Курыновым - они оба быстро входили в доверие и отличались искренностью своих суждений.
Я разговорился с Бёргером в столовой после его выступления, и он объяснил мне своё поражение тем, что у него много работы. Брат купил ему 20 сигаретных автоматов, но Исаак взял кредит и приобрёл себе ещё 10 штук.
- Я установил их в разных районах города, - рассказывал мне И.Бёргер, - и теперь мотаюсь, как белка в колесе. Завтра, Рудольф, я уеду, иначе мой автоматный бизнес заглохнет.
Исаак рассказывал, что у них в семье говорят сразу на трёх языках – на английском, на немецком и на идиш. На идиш - в основном, в синагоге.
Когда я уходил из столовой, у меня щемило сердце. Ну почему я такой несчастливый? Сколько добрых дел упустил из-за штанги… Теперь мог бы уже заочно окончить горный институт. Какому риску я подвергал свою семью, так часто уезжая от неё и оставляя молодую любимую жену! Хорошо, что жена меня понимает. А у скольких моих знакомых спортсменов семья развалилась на почве постоянных отлучек…
Я раньше всё думал: вот выиграю Олимпийские игры, и тогда можно будет потихоньку работать на шахте, тренировать молодых ребят, жить с семьёй и с друзьями до пенсии и после неё.
Стр. 718-719 img 1101
И вот я оказался здесь - и теперь хожу в олимпийском костюме, ем всё, чего душа пожелает. Перед моими глазами мелькали люди со всего земного шара - мир, дружба! А проблемы у каждого были свои.
В моей далёкой Сибири от меня ждали золотой медали. Газета „Советский спорт“ написала:
„Всех атлетов советской команды ожидает упорная борьба. И только наш один атлет – сибиряк Рудольф Плюкфельдер - настолько силён, что может себе позволить выступить на одну весовую категорию выше. Результат Р.Плюкфельдера вполне конкурентоспособен и в весе 90 кг“.
Вот и накаркали! Читая эту статью, я разозлился на журналиста Марина из Горького: зачем нужна такая преждевременная похвальба?
Была и ещё одна дурная примета. В первый день, перед самой тренировкой, я вдруг обнаружил у себя насморк. Но у нашего доктора Казакова не оказалось нужных капель, и он отправил меня в медпункт.
Там я застал одну нашу знаменитую гимнастку. Она лежала на кушетке, и вокруг неё вились провода: гимнастка принимала ультразвук и токи Бернара от повреждения голеностопа. Я спросил:
- Что, уже травмировались здесь?
- Нет, - ответила гимнастка, - это я в порядке профилактики.
И тут я возьми да и ляпни:
- Я вот впервые приехал на Олимпиаду, и у меня ничего не болит.
Гимнастка внимательно посмотрела на меня большими голубыми глазами и спросила:
- А вам сколько лет?
- 33 года.
- М-да... А рассуждаете вы словно школьник.
- Вы это о чём? - не понял я.
Гимнастка снова взглянула на меня, видимо, подбирая слова, чтобы не обидеть.
- Я знаю, Рудольф, что вы, шахтёры, не верите во всякие приметы. Мы же, гимнасты, суеверны и не можем сказать вслух такое, что сейчас сказали вы. Но вы - человек другой закалки. Может, сатана вас и помилует.
Я вышел из медпункта, и слова гимнастки всё роились у меня в мозгу. Но мои чувства оставались на 100% оптимистичными. В таких случаях все предупреждения улетают на ветер. Как же: ведь я такой здоровый, что со мной может случиться? Я сел в автобус и через час получил тяжёлую травму. Выходит, и я не ушёл от удара сатаны?
Позднее я иногда встречался с той гимнасткой, но обходил её. Я боялся затронуть больную тему - мне казалось, что в этом случае она наотмашь ударит меня по лицу.
Та гимнастка – её фамилию я называть не буду - очень милая и умная женщина. Её муж стал знаменитостью в олимпийском движении, они москвичи. Через много лет я разговорился с ними. К тому времени я преодолел свою римскую неудачу и стал-таки олимпийским чемпионом. Но о встрече в медпункте мы вспоминать не стали. Они знали, что соль на раны не сыплют.
Вторую золотую медаль среди наших штангистов завоевал Виктор Бушуев - тихий, спокойный, уравновешенный атлет. Мы подолгу находились вместе на сборах и на соревнованиях. Когда я приезжал домой в Киселёвск, то все наши сборники ещё мелькали в моём воображении. Но вспомнить Виктора удавалось обычно в последнюю очередь. Его всегда и всё устраивало. Он, равно как и многие волжане, говорил, нажимая на звук „о“ - особенно, если вставлял „для связки” матерное словечко.
В Риме Виктор Бушуев в 4 часа утра всё так же тихо, незаметно принёс свою золотую медаль в олимпийскую деревню. Наши тренеры довольно потирали руки. А их наехало в Рим столько, сколько я не видел ещё никогда. В 10 утра мы чествовали Виктора Бушуева.
Люди переполняли олимпийскую деревню. Однажды к нам пришли приехавшие в Рим в качестве туристов советские тренеры - М.Касьяник и многие другие, которых я не знал, а с ними - наш президент Федерации тяжёлой атлетики Константин Назаров. Они были обвешаны фотоаппаратами и нацепили на себя море значков - почти как американцы.
Мы вышли на улицу, туристы прицелились нас сфотографировать, но тут К.Назаров обнаружил, что на его фотоаппарате „Киев” нет объектива. Все бросились разглядывать оставшуюся от него чёрную дыру.
За рубежом с лица дяди Кости обычно не сходила улыбка - говорили, что здесь он даже спит с улыбкой. И вот лицо нашего президента стало кислым, он весь побелел и сказал:
Стр. 720-721 img 1102
Дилетант
Сообщение: 907
Откуда: Россия
Отправлено: 17.10.15 00:49. Заголовок: Не смог (или не захо..
Да уж, не смог (или не захотел) Господь Бог защитить Рудольфа Владимировича от подлого удара Cатаны. Вот Сатана и ударил Плюкфельдера в спину. Предварительно лишив его разума.
Именно временное отсутствие разума не позволило "Плюку" осознать совершенно очевидную вещь - на лакированном скользком помосте всякие кульбиты со штангой безмерно опасны.
Тут-то бы...ещё бы и...не так чтобы всё и потеряно было...
Но Сатана нанёс добивающий "контрольный" удар. Использовав своим орудием бесноватого глуповатого Шатова. Который, понятно, "хотел как лучше"....тем и выбил железного "Плюка" из борьбы за олимпийское "золото". Да что там за "золото" - из борьбы вообще !
Как и Бог, Сатана вездесущ, безграничен. Единовременно наличествуя в бесчисленном множестве точек Вселенной, не забыл Сатана поселиться и в Коммунисте Никитовиче. Облюбовав только что народившегося младенца Аркашу, Сатана ничтожной частью своей бесконечности пронизал-пропитал аркашины плоть и кровь.
И стал Коммунист Никитович служителем Сатаны. Его провозвестником, медиумом, одним из несметных разящих отравленых копий.
Сам того не подозревая, однако.
И всё, что ни делал Коммунист Никитович в жизни, казалось ему единственно верным, принципиальным и правильным. Непримиримость к разгильдяям, глупцам, ленивцам, никчёмностям буквально распирала его.
А тут ещё этот Плюкфельдер. Божий одуванчик. Вверивший Богу свою судьбу, а не славной Коммунистической партии. Не окончивший даже и десять классов, а всё туда же, в теоретики и мудрые тренеры, род его немецкий так-перетак ! Ещё и трус вдобавок. Спину чуток попортил и сдулся, заплакал. Не могу, дескать, с такой спиной выступать, хоть режьте меня на куски !
А как же я ? - кипел Воробьёв возмущением - С оторванным напрочь абдуктором, но спартакиадное "золото" всё-таки взял ! Никому не отдал. Даже и обязательный пьедестал перенёс, теряя от боли сознание.
Вот оно, мужество ! ----------------------------------------------------------------------------------------------------- И в чём после этого винить Коммуниста Никитовича ? Не его, Сатану винить надо. -------------------------------------------------------------------------------------------------- А вот смотреть американские смешные мультфильмы "Плюку" не следовало. С такой травмой, как у него, крайне вредно не только смеяться. Но и чихать и кашлять. --------------------------------------------------------------------------------- "Но сначала он повёл меня на весы, и у меня оказалось 2,5 кг лишних.
Напомню читателям, что для легчайшего веса это небольшой избыток. Намного мучительней согнать лишних 2-3 кг спортсменам с весом 90 кг и более."
Неужели так ? ---------------------------------------------------------------------------------------------------- В одном из фантастических рассказов, мною читанных в детстве, отважный космолётчик Будущего переломал все кости себе в схватке с инопланетными монстрами. Да разве ж это беда ? Друзья-космолётчики положили хлюпающий мешок с костями - всё, что осталось от их товарища - в специальный агрегат и оставили на ночь. Чудодейственные токи и волны за этот период полностью восстановили-срастили скелет несчастного, заживили порванные внутренние органы, мышцы, связки....
Еле дотерпел до утра покалеченный. Чувствуя, как тело с каждой секундой наливается нешуточной силой и звонкой энергией. И едва друзья распахнули агрегатову крышку, вчерашний желеобразный мешок, словно чёртик, скакнул наружу, схватил свой громящий всесжигающий блЯстер и бросился мстить за себя отвратительным монстрам.
Вот и Рудольф Владимирович. Заполучивший всего-то нефатальную травму. Требовавшую лишь длительного времени для своего исцеления.
Даже и не чудо-агрегат - снадобье хотя бы какое. Ускоряющее процесс заживления в 10-15 раз. И за оставшуюся до старта неделю, Плюкфельдер не только бы выздоровел, но и успел обрести былую спортивную форму.
И сатанинский злорадный смех Воробьёва внезапно осёкся бы. Это сколько же ж сделал Аркадий Никитович для того чтобы вывести "Плюка" из строя, и.... - всё Сатане под хвост.
Уважаемый Дилетант, Ваш комментарий такой замечательный, что я стал склоняться к следующей мысли: лучшие большие комментарии из этого обсуждения не должны пропАсть. Их следует собрать в отдельный файл "Комментарии" и соединить с файлом, в котором будет содержаться книга Плюкфельдера.
- Ну и итальянцы - вот воры так воры! Как же они смогли скрутить объектив, если фотоаппарат всё время висел у меня на груди?
Да, вопрос на засыпку... Президента окружили и наши сыщики из КГБ, удивляясь жиганской выучке итальянцев.
- Ничего страшного, - сказал Назарову один из представителей „конторы глубокого бурения“, - давайте-ка пойдём в полицию, я знаю итальянский. Они должны отвечать, раз у них так воруют.
Вскоре Назаров и представитель органов вернулись. Наш дядя Костя, опять улыбаясь, сообщил, что завтра у его фотоаппарата появится точно такой же объектив. Действительно, наутро Назаров пришёл к нам с новым объективом и стал снимать в комнате, где жили трое наших ребят.
Назаров сел на койку, расслабился и принялся расхваливать внимательных итальянских полицейских. Потом взглянул на тумбочку и увидел, что на ней стоит его объектив.
- Откуда он у вас? - спросил Назаров ребят. - Выходит, это вы его украли?
- Как это “украли”? - возмутились штангисты. - Вы ведь не снимали фотоаппарат с груди. Значит, вы сами и выкрутили объектив, а потом забыли вкрутить обратно.
- Вы авантюристы! - взвыл Назаров.
- Что вы такое говорите? - сказал Сергей Лопатин. - Мы понятия не имеем, откуда здесь взялся ваш объектив.
Уж не знаю, вернул ли Назаров итальянцам объектив, который купила ему полиция, зарегистрировавшая уникальное воровство. Помню только, что потом к нам пришёл Воробьёв и рассказал, как он подшутил над Назаровым. Незаметно выкрутив объектив, Воробьёв показал его Назарову: вот, мол, купил здесь для себя. А тот, не разобравшись в ситуации, побежал в полицию.
Вот такие шутки иногда проделывал наш капитан команды. Мы, конечно, посмеялись, нам было весело. А каково было Назарову?
* * *
На следующий день соревновалась моя весовая категория. В стартовом протоколе значилось 25 атлетов. Организаторы Олимпиады явно не ожидали такого наплыва участников. В итоге соревнования продлились целых шесть или семь часов, и спортсменам приходилось часто и много разминаться.
Вечером Воробьёв коротко переговорил со мной. Мне хотелось объяснить Аркадию, в каком состоянии я нахожусь. Но он всё растолковывал мне, чего я лишусь, если не выступлю здесь, и по-своему пытался подбодрить меня:
- Понимаешь, твои конкуренты боятся одного только вида Плюкфельдера. Ты выступаешь на Олимпиаде впервые, и я понимаю твои переживания - со мной такое тоже случалось.
Я хотел сказать Воробьёву, что мои переживания имеют отношение только к полученной травме, а обещанные мне в случае победы льготы травму никак не ликвидируют, но Воробьёв уже смотрел по сторонам, явно ожидая кого-то увидеть. Я понял, что беседа со мной нужна капитану нашей сборной только для ответа на возможный вопрос: „А ты сам говорил с Плюком?“
Мне было известно, что проблемы имелись и у самого Воробьёва. На последней тренировке у него развалились ботинки, которые он носил много лет. Они вели его от победы к победе, а тут - на тебе! Воробьёв, как и я, работал в „ножницах“, и на заднем ботинке у него лопнула нитка. И тот разошёлся по шву. Когда-то у меня хранилась фотография, на которой запечатлено, как Воробьёв чинит свой ботинок. Но главной проблемой для Воробьёва оказалось то, что Трофим Ломакин подшучивал над ним, где только мог, и чем закончится их битва, было неясно.
Не помню точно, с какими словами отскочил от меня Воробьёв, увидев нужного ему человека. Всё это происходило за ужином. А когда стемнело, я лёг с грелкой, прикованный к месту, как арестант в камере, за свои необдуманные действия – за нарушение разминочного процесса на тренировке, за халатность и т.д.
Вдруг в комнату ко мне постучали. Я сказал: „Пожалуйста, заходите“ - и увидел самого председателя Госкомспорта СССР Николая Николаевича Романова. Он сразу же закрыл за собой дверь. Я хотел встать, но от резкого движения у меня так кольнуло в боку, что даже в глазах потемнело. Я прикусил губу и всё-таки встал.
- Э, нет, Рудольф, ложись, - произнёс гость, - мы можем побеседовать и так. Ты слышал, что Курынов отстаёт от Коно после жима всего на 5 кг? Говорят, теперь Саша победит.
- Да, очень надеюсь, - кивнул я.
- Вот было бы хорошо: сразу две золотые медали в вашей комнате... Но Воробьёв сказал мне, что ты перестраховываешься. Это правда?
Стр. 722-723 img 1103
- Николая Николаевич, а вы когда-нибудь спускались в шахту? - ответил я вопросом на вопрос.
- Нет.
- Так вот в шахте во сто раз страшнее, чем на помосте.
- Я тоже так думаю, Рудольф.
- Николая Николаевич, мне не 20 лет, а уже 33 года. Возможно, это последние Олимпийские игры в моей жизни. Я соревнуюсь по 12 раз в год. Так с чего это я стал бы бояться? И почему Воробьёву вдруг пришло в голову, что я трус?
H.H.Романов сидел, держась правой рукой за сердце. Он замолчал, будто к чему-то прислушиваясь. Затем встал со стула и глубоко вздохнул.
- Видишь, Рудольф, у меня у самого сердце щемит. Больно - спасу нет. Вчера чуть в Москву не отправили - мне было так плохо, что хоть караул кричи.
- Понимаю: я через всё это уже проходил.
- Неужели тоже сердце болело?
- Да, именно из-за болезни сердца я в спорт и пришёл.
- Ну-ка расскажи!
- Это долго рассказывать, но сердце у меня заболело в ссылке от тяжёлого шахтёрского труда.
- Так ты был сослан? А я знаю немцев из того дома, где живу, которые и раньше работали, и сейчас работают в архиве. Но их почему-то никуда не ссылали.
- Скорее всего, они из смешанных семей. Или просто не немцы, а евреи.
H.H.Романов помолчал, будто что-то обдумывая.
- Слушай, Рудольф, у меня есть специальный фонд, и я имею право платить из него стипендию в тройном размере. К тому же олимпийскому чемпиону причитается орден Ленина и всё остальное.
- А что это – “всё остальное”?
H.H.Романов развёл руками, отведя их с колен. Было видно, что он едва в состоянии держать спину, не опираясь на руки.
- Ну, например, хватит тебе жить в Сибири. У нас есть возможность забрать тебя вместе с учениками в Москву. Но для этого, сам понимаешь, нужен большой успех.
- Спасибо, Николай Николаевич, я завтра пойду на соревнования. Взвешусь, закажу веса для первых подходов и начну разминаться. Пойдёт дело - выступлю, а нет – значит, всё то, о чём вы сейчас говорили, для меня пропадёт. Вы только сильно не волнуйтесь, а то, я вижу, у вас плохо с сердцем.
H.H.Романов как-то по-особенному посмотрел на меня.
- Да, Рудольф, плохой из меня олимпиец. Явился, понимаешь, воодушевить тебя, а вышло, что тебе же и пришлось меня утешать. Но если ты желаешь мне здоровья, то знай: лучшее лекарство для меня - это твоя золотая медаль. Ну, на худой конец, серебряная.
Кто-то постучал в дверь и позвал H.H.Романова. Он встал и подал мне руку, мягкую и маленькую относительно его роста. Я подумал: видно, этот человек провёл свою жизнь не так уж плохо, если ему пришлось работать только головой, а не руками.
Но ведь о работе для рук тоже надо беспокоиться, иначе жизнь накажет за это упущение. Меня же она наказала за мою недальновидность, за то, что я, сидя в своей скорлупе, стал разгильдяем.
После разговора с нашим спортивным генералом меня что-то начало морозить. Я понял, что H.H.Романова ко мне направил А.Воробьёв.
Никаких других слов, кроме крепких шахтёрских выражений, я в адрес Воробьёва послать не мог. Я едва сдержал слёзы. Это же в высшей степени оскорбительно: тройной оклад, орден Ленина, жизнь в шумном городе и постоянные унижения перед такими, как он. Вот так влип, подумал я. Всё шито белыми нитками!
Видимо, Воробьёву казалось, что если он бегает к начальству, то демонстрирует этим, какой он великий патриот. На деле же он прятал голову в песок, как австралийский страус, а думал, что всё делает правильно. Я слышал, что Воробьёв намеревается стать врачом. Я не позавидовал бы тем пациентам, которым он начал бы ставить свои превратные диагнозы.
Что поделаешь: одни терпят унижения из-за своих несчастий, другие зарабатывают себе авторитет на несчастьях окружающих. Так было и в тот день, когда мы с Ю.Власовым и А.Курыновым любовались с горы на ночной Рим. Тогда Воробьёв поднял скандал, и кто смог бы доказать, что он не прав? Ведь Воробьёв вроде как добивался порядка в сборной.
Стр. 724-725 img 1104
Все знали, что Воробьёв скоро закончит поднимать штангу и будет претендовать на пост старшего тренера сборной. А пока он пользовался моментом, когда можно сделать себе карьеру с помощью локтей. Н.И.Шатов только загадочно улыбался и, видимо, думал: давай-давай, мол, Аркаша, не такая уж сладкая это работа - быть старшим тренером!
Воробьёв рвался к должности старшего тренера сборной не из патриотизма, а ради того, чтобы иметь под рукой подопытных кроликов для подготовки диссертации, причём не только собственной, но и, как мы позже узнали, диссертации своей жены Инны.
О деятельности Воробьёва в тяжёлых водолазных ботинках на этом посту я ещё напишу. А пока мне пришлось поверить, что он хотел как лучше. Хотя в итоге всякий раз получалось, что наш капитан выпячивал сам себя.
Разговоры, подобные тем, что вёл Воробьёв накануне моего выступления, вообще-то, вести не принято. Человек с нормальным интеллектом может расценить их в лучшем случае как проявление недомыслия.
А.Воробьёв вместе с H.H.Романовым явно не блистали познаниями в психологии. Глубоко Воробьёв никогда не размышлял. С виду он проявлял беспокойство о моём выступлении, но смогу ли я заснуть, наслушавшись его унизительных накачек перед схваткой на помосте, - это его уже не интересовало. Воробьёва волновало только то, чтобы он оставался в фаворе у Романова.
Так было и в 1959 г., когда Н.И.Шатов решил взять на чемпионат мира не А.Воробьёва, находившегося в плохой форме, а В.Двигуна. Вскоре всплыла история с китайской водкой, и поездки на чемпионат лишили самого Шатова.
Вот с такими мыслями я остался после ухода H.H.Романова.
Ночью я вышел в туалет и увидел, что в коридоре в кресле расслабленно сидит Курынов.
- Саша, ты что – получил ноль? – обеспокоенно спросил я.
- Нет, - засмеялся Курынов, - наоборот, я выиграл у Коно рывок. Я вырвал 132,5 кг, а он - 127,5 кг, и теперь мы с ним после двух упражнений сравнялись. Через два часа пойду на толчок. Это кошмар - 40 человек в одном потоке! Ты спи, Рудольф. Если приду к утру, то полежу в коридоре: всё равно уснуть не смогу. Теперь я точно заломаю гавайца.
- Рад за тебя, Саша, - сказал я.
О визите H.H.Романова я решил ничего ему не говорить. Саша ещё не закончил соревноваться, и лишняя информация была ему ни к чему. Я принёс одеяло с его койки и укрыл Сашу. Поскольку это известно: потеря веса через какое-то время приводит к ознобу. Курынов обрадовался. Когда я вернулся из туалета, Саша спросил:
- Ты как: сможешь выступить?
- Наверное, смогу. Ты за меня, Саша, не беспокойся.
Я принял таблетку от боли и, как ни странно, уснул. Отмёл все глупые разговоры и отдался в руки господа бога. Как он захочет, так и будет.
* * *
Я проснулся в 6 утра. Открыл дверь - и меня на пороге обнял Саша Курынов.
- Я победил гавайца! Толкнул 170 кг, а он остался на 160 кг. Моя сумма 437,5 кг, его - 427,5 кг.
Вот молодец - победил такого талантливого атлета!
Саша нырнул в постель и укрылся с головой.
Итак, мы завоевали уже третье золото. Хорошо, что ребята выступают с полной отдачей, подумал я. Если они завоюют 5 золотых медалей, то меня не станут сильно песочить в печати.
Тут я узнал, что Саша Курынов вдобавок ко всему установил ещё и два мировых рекорда: в толчке и в сумме троеборья. Саша мне об этом не сказал - чувствовал, что у меня беда.
Не знаю, как у кого, но у меня в день соревнований время летит быстро. Ко мне пришёл Н.И.Шатов.
- Ну что, шахтёр, готов в забой? Или как там у вас – “идут шахтёры в бой за уголёк”? Только здесь, Рудик, добывают не уголь, а золото. Понимаешь? Золото!
Шатов играл и жонглировал пропагандистскими фразами (“Идёт вперёд стахановское племя, идут шахтёры в бой за уголёк” – слова финальной песни из фильма “Большая жизнь”
– он тоже пошёл на поводу у Воробьёва.
Я сложил в сумку ботинки, трико, напульсники, мягкое махровое полотенце, которое мне дала жена, сказав, что оно только для соревнований. Н.И.Шатов замолчал, увидев, что настроение у меня не на высоте. Или он вспомнил, что это по его вине я пошёл на вес, который окончательно доломал меня? А может быть, он заметил, что я наклонился за ботинками, не сгибая спины, поскольку она у меня задубела?
Шатов был всё-таки человеком наблюдательным, и его голос теперь звучал ласково и просительно. Я взял сумку, и Шатов тут же предложил её понести. Я рассмеялся.
- Ты смеёшься, Рудольф? – с надеждой спросил он. – Значит, всё в порядке?
Стр. 726-727 img 1105
- Нет, Николай Иванович, просто я представил, что вы захотите мне помочь и на помосте, и мы пойдём поднимать штангу вдвоём.
- Молодец, не теряешь юмора! А то был такой грустный. Как я понимаю, ты всё-таки выступишь?
- Посмотрим, Николай Иванович. Я взвешусь, как мы договаривались, и заявлю начальные веса. А потом приму пятерную дозу обезболивающего, и мы с М.Б.Казаковым пойдём на разминку.
Мы сели в автобус. Вбежал запыхавшийся Казаков.
- А я везде ищу тебя, Рудольф!
Он сел рядом, и по дороге я рассказал ему, как у меня дела с травмой. Под шум автобуса доктор шепнул мне:
- Я видел H.H.Романова, и он сказал, что штанга у нас на Олимпиаде идёт хорошо. „Смотрите сами, - говорит, - может, побережём нашего шахтёра? Похоже, он действительно болен“.
Теперь всё пошло как всегда. За 10 лет я выступал, по моим подсчётам, сто двадцать раз. Стало быть, в тот день намечалось моё сто двадцать первое и самое постыдное выступление.
Мне сообщили, что если я не взвешусь, а просто откажусь соревноваться, то все расходы спишут на Госкомспорт СССР: Международный олимпийский комитет как бы накажет нас за такие несерьёзные действия. Всё было разложено по полочкам, как в аптеке. Воистину: человек предполагает, а бог располагает.
Я встал на весы. Кошмар: вес упал - я завесился на 81,9 кг.
Главный секретарь соревнований Оскар Стейт из Великобритании тщательно измерил ширину моего ремня, высоту каблука, проверил напульсники, похлопал меня по плечу и сказал по-немецки: „Hier ist alles in Ordnung“ . Рядом стоял Н.И.Шатов со скучным лицом. Видимо, он думал: „Ну и спектакль мы здесь устраиваем!“
Неподалёку находился врач польской команды - милейший интеллигентный человек. Он был, понятно, заинтересован в хорошем выступлении моего постоянного соперника Иренеуша Палинского, которому поляки планировали второе место после меня. Польский врач с недоумением смотрел на меня. По его лицу я понял, что он всё понимает. Врач хорошо говорил по-немецки и удивлённо спросил меня:
- Ist alles gut - oder?
__________________________ * Здесь всё в порядке. **Всё в порядке или нет? __________________________
Я сделал невесёлую гримасу.
М.Б.Казаков, как всегда, имел при себе несколько термосов – с бульоном, с крепким чаем и с кофе. Всё это он держал под личным контролем - случалось, что в напитки для штангистов подмешивали снотворное, и атлеты на ходу засыпали. Я выпил бульон и два сырых яйца, съел кусочек хлеба и запил это апельсиновым соком.
Рядом готовились к выступлению японцы, они для подогрева еды и напитков использовали примусы. Точнее, у них имелась специальная подставка и маленькая сковородка, а снизу горел сухой спирт. Всё было чисто и опрятно: ни дыма, ни запаха. В то время японцы уделяли еде очень много внимания.
Я вышел на парад участников - самый позорный в моей жизни. С меня полил пот - видимо, от нервного потрясения или от стыда за мою беспомощность. Я знал: мои крылья подрублены, и когда все мои соперники взлетят, я останусь на земле. Мне ничем нельзя было помочь, кроме жалости. Шахтёры привыкли к моим победам. Если сказать кому-нибудь из них, что я не буду выступать, то за такое можно и по шее схлопотать.
Ладно, хватит хныкать, подумал я про себя. Вытер пот с лица свежим мягким полотенцем, и мне показалось, что я ощущаю запах родного дома.
Опытный Н.И.Шатов не спускал с меня глаз. Он приложил руку к моему лбу, подержал и сказал:
- Ты волнуешься, Рудольф.
Через микрофон до нас доносился звон соревновательной штанги. В Кузбассе по этому поводу говорят „начали месить“, на Украине - „тягают штангу“. Вес на штанге рос, до моего выхода оставалось 15 подходов. Я попросил Н.И.Шатова оставить меня, и он согласился.
Мы остались вдвоём с Марком Борисовичем Казаковым. К моему счастью, никого из наших атлетов здесь не было: все они чествовали А.Курынова. А может, знали, что я не смогу выступить? Или подумали: „Он выиграет и без нашей поддержки“?
Я надел новые сухие носки, плавки, натянул лямки у красивого олимпийского трико, и мы с М.Б.Казаковым пошли на мою разминку. Здесь имелись большой разминочный зал наверху и внизу, в подвале маленький зальчик с двумя помостами. Врач молча следовал за мной. Я решил размяться в большом зале.
Стр. 728-729 img 1106
Чуть побегал на месте, помахал руками, поотжимался вверх ногами. Подошёл к штанге весом 60 кг. Натянулся и подумал про себя: кошмар! Этот вес я почувствовал так, будто кто-то специально тянул меня за травмированное место. Я встряхнулся и настроился.
У доктора на лице появилась такое выражение, будто он хоронит кого-то из близких. Он ведь хорошо знал, где и как у меня оторвалась мышца.
Я поставил на штангу 90 кг. Специально сжал спину, сковав себя и, думая: “Может, всё-таки пронесёт?”, потянул. Хорошо, что рядом бросали штангу, поэтому мой стон никто не услышал.
Вокруг шныряли фотокорреспонденты, то и дело наводя на меня свои объективы. Я знал, что фоторепортёры на международных соревнованиях падки до интересных снимков. Помню, на чемпионате мира 1959 г. я укутался в халат и включил грелки, электрический провод от которых тянулся за сцену. Меня таким и сфотографировали и написали: „Шахтёр Плюкфельдер заряжается электричеством“.
Я опасался, что если сейчас попытаюсь взять на грудь 110 кг и меня стукнет так, что я потеряю сознание, то меня запечатлеют с подписью о варварском отношении к спортсменам в коммунистическом лагере, где любительским спортом и не пахнет.
Я подошёл к доктору и предложил сойти в нижний зальчик и запереться в нём. Там я собирался сходить на 120 кг. И если ничего не получится, то, значит, моему участию в соревнованиях конец. М.Б.Казаков с этим предложением согласился.
Зал внизу был совершенно пустым. Я закрылся вместе с доктором, а также с массажистом. Массажист сильно меня растёр. На штангу поставили 120 кг. До моего предполагаемого выхода на соревновательный помост оставалось 8 подходов. Главное, - сказал я себе, - взять вес на грудь. Но это оказалось страшно больно.
Я напрягся и начал тянуть штангу вверх. Она отскочила от меня, я упал от болевого шока. Чтобы не потерять сознание, тут же перевернулся на спину, и боль моментально отступила.
Казаков сунул мне под нос ватку с нашатырем, я стал жадно нюхать. Через 5 минут попросил врача, чтобы он снял меня с соревнований. Из глаз ручьём лились слёзы.
- Может быть, вы думаете, Марк Борисович, что я симулирую? - спросил я.
- Что ты, Рудольф! – помотал головой доктор.
Массажист не отходил от меня. Чтобы унять страшную боль, вызванную, видимо, излиянием горячей крови на разрыв мышцы, я прижал спину к скамейке.
М.Б.Казаков вернулся и сообщил, что снял меня с соревнований. Н.И.Шатов исчез непонятно куда. Видимо, он понял, что я точно не боец, и удалился, чтобы не волноваться.
Врач принёс лёд и приложил его к моей спине. Я опять принял обезболивающие таблетки. Боль утихла. Казаков попросил меня лечь на живот и стал прощупывать мышцы, идущие к позвоночнику. Чуть ниже правой лопатки он увидел кровоизлияние - это место уже начало чернеть. Вскоре доктор выдохнул с облегчением.
- Слава богу, разрыв пошёл вверх, а не вниз, к позвоночнику, чего я так боялся. Теперь я спокоен - ты, Рудольф, не станешь инвалидом.
М.Б.Казаков ощупывал меня, рассказывал и расспрашивал. Когда он надавил одним пальцем на позвоночник, а другим - на нерв, я сказал, что так не больно.
- Не огорчайся, Рудольф - ты счастливчик, - подытожил доктор. - Позвоночные нервы в порядке, через месяц ты будешь ставить мировые рекорды.
Тогда я и понял, что Казаков - это врач от бога. Он сменил мне лёд, сделал ещё один укол, и боль опять стихла. Я спросил его:
- А Воробьёв собирается стать врачом?
- Да, - кивнул Казаков, - а почему это интересует тебя, Рудольф?
- Просто так.
М.Б.Казаков покряхтел, но ничего не добавил к своим словам. Затем он сказал:
- Я сейчас попрошу, чтобы тебя на автобусе отвезли в гостиницу. Согласен?
- Да, спасибо, я полежу. Мне ведь теперь опять нужен покой...
Вскоре я оказался в гостинице на своей койке. Всё вокруг было тихо. Я взялся дочитывать книгу „Четвёртый позвонок“ и опять насмеялся вдоволь. А потом принялся сам себя успокаивать, поскольку не случилось самое плохое - несчастье с кем-нибудь из близких.
Ведь, например, на наших шахтах несчастные случаи происходили каждую неделю. У нас все знали, что если колёса на скипе крутятся медленно, то это значит, что наверх выдают мертвеца. Никто из тех, кто спускается под землю, не застрахован от несчастья. А случай со мной - это урок для меня на всю жизнь.
Уважаемый Составитель, с комментариями поступайте как знаете. ------------------------------------------------------------------------------------------ Романов Николай Николаевич (27.07. /09.08./ 1913 – 26.09.1993). Главный ГОСКОМСПОРТовец СССР.
"Студент Ленинградского финансово-экономического института (с 1933). Секретарь райкома ВЛКСМ, секретарь Ленинградского обкома и Ленинградского горкома ВЛКСМ (с 1936).Секретарь ЦК ВЛКСМ (1939 – 1947).Председатель Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта при Совете Народных Комиссаров СССР (с 1945), при Совете Министров СССР (с 1946). Заместитель председателя Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта при Совете Министров СССР (с 1948). Заместитель министра здравоохранения СССР, начальник Главного управления по физической культуре и спорту (с 1953). Председатель Всесоюзного комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР (с 1954). Председатель Оргбюро, председатель Центрального совета Союза спортивных обществ и организаций СССР (с 1959). Секретарь Всероссийского Центрального Совета Профессиональных Союзов (ВЦСПС) (с 1962). Персональный пенсионер союзного значения (с 1975). Автор книг "Трудные дороги к Олимпу" и "Восхождение на Олимп"." Награждён орденами Ленина, Трудового Красного Знамени (трижды).
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Назаров Константин Васильевич (20.12.1905 - 13.02.1996).
"Константин Назаров родился 20 декабря 1905 года в деревне Никитино Спасского уезда Рязанской губернии. Заслуженный мастер спорта, заслуженный работник культуры, чемпион III мировой рабочей олимпиады 1937 года в Антверпене. Неоднократный рекордсмен страны по штанге, старший тренер сборной команды СССР по тяжелой атлетике, дебютировавшей в 1946 г. на чемпионате мира в Париже. 16 лет занимал пост вице-президента ИВФ, принимал участие в организации и судействе четырех олимпийских турниров штангистов: в Хельсинки, Мельбурне, Риме, Токио. В знак особых заслуг перед мировой тяжелой атлетикой в 1968 г., решением конгресса ИВФ, был удостоен звания «Президент-лайф» (почетный пожизненный президент)."
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Коммунист Никитович скоммуниздил у Назарова объектив с фотоаппарата и теперь не нарадуется тёплой удачной шутке. Эко же ж я патриарха-то, ха-ха-ха !
Что-то крысиное определённо проглядывается в чертах Воробьёва. За другие фотографии судить не берусь, но на этой фотографии - точно.
Всё-таки он стал профессором. Настоящим, с бородкой. И, уж естественно, без усов.
А вот Юрий Петрович настоящим профессором так и не стал. Хотя и называли его профессором-тяжелоатлетом. Поэтому Власов носил не только бороду (совсем не профессорскую), но и усы.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------ Смех и грех. Вице-президент Международной тяжелоатлетической федерации терпел остроты в свой адрес от какого-то "просто атлета".
Правда, Воробьёв меру всё же знал. Например, у Романова вывинтить объектив из фотоаппарата Коммунист Никитович вряд ли рискнул бы.
Вообще же, шутят над теми, кто не может за себя постоять. Или беззлобен до ужаса. Или - даже и при высоких чинах - являет собой посмешище. --------------------------------------------------------------------------------------- Коммунист Никитович, помнится, описывает свой предстартовый разговор с Плюкфельдером совершенно не так. Здесь же, в плюковских мемуарах, Воробьёв лишь наскоро побеседовал с Рудольфом Владимировичем. Отбывая номер - "Я понял, что беседа со мной нужна капитану нашей сборной только для ответа на возможный вопрос: „А ты сам говорил с Плюком?“ В общем, для галочки. ----------------------------------------------------------------------------------------------- Пока ничего не сказано о бойкоте, которому подвергся Юрий Петрович стараниями Коммуниста Никитовича. ---------------------------------------------------------------------------------------------- "Вскоре я оказался в гостинице на своей койке. Всё вокруг было тихо. Я взялся дочитывать книгу „Четвёртый позвонок“ и опять насмеялся вдоволь. А потом принялся сам себя успокаивать, поскольку не случилось самое плохое - несчастье с кем-нибудь из близких."
Удивляет смех Плюка в такой "подходящий" момент. Хотя, если подумать, это была реакция на избавление от смертных тяжких опасностей. Облегчение, иными словами. ----------------------------------------------------------------------------------------- Романов, несмотря на то, что хватался за сердце в 1960 году, прожил ещё 33 года. Умерев в возрасте 80 лет. Ограбленный же патриарх Назаров дотянул до 90 лет.
"Воробьёв рвался к должности старшего тренера сборной не из патриотизма, а ради того, чтобы иметь под рукой подопытных кроликов для подготовки диссертации, причём не только собственной, но и, как мы позже узнали, диссертации своей жены Инны."
Не Инны, а Эльвины.
Рудольф Владимирович совсем запутался. В первых главах своего романа именует жену Воробьёва правильно, а вот теперь...
Уважаемый Дилетант, огромное спасибо: меня тоже насторожила эта странная "Инна", и я уже хотел консультироваться по поводу этого имени у ветеранов.
Я помню, что в каком-то сборнике материалов по спортивной медицине под редакцией Аркадия Воробьёва фигурировала пара статей за авторством некоей вроде бы Э.Воробьёвой. Этот сборник я найти пока не смог. Очень хорошо, что Вы сразу решили этот вопрос.
Уважаемый Составитель, верное имя своей жены называет сам Воробьёв. И не где-нибудь, а в знаменитейшей "Железной игре". В главе 1-ой.
"Однажды мой приятель, мастер спорта Миша Блехер, с таинственным видом отозвал меня в сторону и сказал:
— Слушай, у меня есть такая девочка, просто загляденье. Между прочим, играет в баскетбол. Хочешь, познакомлю?
— Давай! — сказал я.
И девочка пришла. После первых её слов я вдруг почувствовал, что язык отказывается мне повиноваться, и надолго замолчал. Нужно было как-то спасать положение, что-то говорить, но я лишь краснел, тяжело переминался с ноги на ногу, как медведь, и... молчал. К счастью, Мишка быстро нашёл выход.
— Аркадий, — сказал он, — Эльвина вот играет в баскетбол. Хочет развить силу, но не знает, как это сделать. Ты бы вот в порядке шефства просветил её на сей счёт.
Я наконец немного ожил. Начал рассказывать о методах развития силы, показывать упражнения, предложил девушке попробовать кое-что самой. Видя моё усердие, ребята понимающе перемигивались и усмехались, но мне было уже не до них.
Мои советы, видимо, благотворно сказались на игре. Девушка вскоре пришла опять. Прошло совсем немного времени, и она стала моей женой. Из полуподвала мы с ней перебрались... в кабинет врача. Нет, на здоровье мы не жаловались. Просто спортклуб предоставил нам для жилья комнатку площадью метров двенадцать — бывший врачебный кабинет. Конечно, ни кухни, ни ванны, никаких удобств не было и в помине. Двери из комнаты открывались прямо в коридор, по которому то туда, то сюда постоянно сновали спортсмены. Но я не смущался. Нет худа без добра: столовая близко, тренировочный зал под боком. Только знай себе тренируйся, не ленись. И я тренировался всласть."
Называет Эльвину Эльвиной и Плюкфельдер. Постараюсь найти соответствующее место в рассматриваемом романе Плюка. И выложить цитату.
Пришёл сияющий Александр Курынов и принёс громадный букет цветов.
- Это нам дали на двоих, Рудольф, - сказал он. - Знаешь, я такой счастливый! Завтра начнутся самые интересные соревнования: между Воробьёвым и Ломакиным. Нужно будет обязательно их посмотреть. Все желают победы Трофиму, но Воробьёв страшно готовится. Он даже вежливо попросил Ю.Власова, чтобы тот вёл себя потише. Сначала Юра хотел куда-нибудь уйти, но потом передумал: пронёсся слух, что у Аркаши к нему претензий нет.
* * *
Наутро доктор сделал мне укол. А.Курынов ушёл куда-то к гимнастам, а я собрал силы и поплёлся смотреть поединок Т.Ломакина с А.Воробьёвым. Но наблюдать сидя для меня оказалось тяжелее, чем ходить. В спине с правой стороны был будто накачан воздух.
Общаясь с нашими штангистами, я видел по их лицам, что они не уверены в необходимости моего снятия с соревнований. Тем более, что первое место занял хорошо известный всем Иренеуш Палинский из Польши, набравший в сумме всего 442,5 кг и показавший относительно слабые результаты в жиме и в рывке - соответственно 130 кг и 132,5 кг. Правда, в толчке Палинский выступил героически, установив мировой рекорд - 180 кг. Вторым с суммой 430 кг стал Джим Джордж из США, также мой знакомый.
С кем я ни беседовал, мне говорили, что при таких соперниках следовало выходить на помост. Тогда я поворачивался спиной и задирал рубашку: весь правый бок у меня уже почернел от кровоизлияния. Увидев это, Сергей Лопатин сказал, приложив руку к сердцу:
- Извини, Рудик, я не думал, что у тебя всё так серьёзно. Обязательно покажи свою спину Воробьёву, а то он до сих пор не верит, что у тебя тяжёлая травма. Откровенно говоря, я и сам в тебе сомневался.
Подошёл Евгений Минаев. Лопатин поднял мне рубашку и сказал:
- Смотри, Женя, как у Рудика разорвалась мышца.
- Да, хуже не придумаешь, - как-то глухо произнёс Евгений. - Но ничего, Рудик, если команда выиграет, то я потребую на собрании, чтобы отметили и тебя. У футболистов ведь отмечают наградами тех, кто находится в запасе, так почему нельзя наградить тебя? Правильно я говорю, Серёжа?
- Конечно, - подтвердил Лопатин.
Мы ходили по разминочному залу и наблюдали за разминкой штангистов со всего мира. В основном все разминались одинаково, только тепло одетые американцы почти не производили разминку: намазавшись жгучими растирками, от делали два-три подъёма за кулисами и затем сразу выходили на соревновательный помост.
Сначала Т.Ломакин и А.Воробьёв разминались рядом. Наши парни, включая меня, больше крутились возле Ломакина. Жим завершился победой Ломакина: 157,5 кг против 152,5 кг у Воробьёва. Пять килограммов преимущества - это неплохо. К Воробьёву никто не подходил, не считая его личного друга врача М.Б.Казакова.
Помимо общего зала, итальянцы оборудовали для разминки ещё два бокса. Воробьёв ушёл в один из них, Ломакин - в другой бокс рядом. Боксы хорошо проветривались - их отделяла от улицы не кирпичная стена, а просто решётка. Зевакам снаружи было прекрасно видно, как разминаются атлеты. С трёх-четырёх метров они выглядели как звери в клетках.
В рывке Ломакин застрял на начальном весе 130 кг. Из-за халатности А.И.Божко и Н.И.Шатова Воробьёву вовремя не сообщили, когда его выход. Ему пришлось выходить на помост в спешке, не размявшись как следует.
Было видно, что большинство зрителей симпатизирует Т.Ломакину. Такое тенденциозное отношение пришлось А.Воробьёву не по нутру. Мне такое отношение тоже не понравилось бы. В страшном гневе, какого я у него ещё не видел, Воробьёв вырвал 142,5 кг и сразу вышел вперёд.
Воробьёв метался по своей клетке как зверь. К тому же он был весь покрыт кудрявой шерстью, и у его решётки собралось столько итальянцев, что полиции пришлось их отгонять. В боксах все по-прежнему крутились возле Ломакина.
Это обстоятельство, а также накладка в рывке побудили Воробьёва прийти в соседний бокс с предложением, больше похожим на протест. Поскольку Аркадий был капитаном команды, к нему приходилось прислушиваться. Воробьёв сказал Н.И.Шатову:
Стр. 732-733 img 1108
- Сейчас уже ясно, что золото и серебро у нас. Поэтому я прошу вас, Николай Иванович, удалить из бокса Ломакина всех посторонних. Оставьте одного массажиста и тренера, а остальная толпа пусть идёт в зал.
Последние слова были произнесены явно обиженным тоном. Шатов хотел что-то ответить, но Воробьёв разнервничался и стал говорить совсем нечленораздельные фразы.
Конечно, всем было ясно, что борьба в любом случае увенчается успехом нашей команды, но чисто по-человечески ребята хотели победы Т.Ломакина. Однако это желание, напротив, обернулось в пользу А.Воробьёва, поскольку раззадорило его. Дескать, ах вы такие-сякие, ну я покажу вам кузькину мать!
Меня в боксе Ломакина не было - я находился на улице. Ко мне подошёл Серёжа Лопатин и сказал, что борьба развернулась не на живот, а на смерть. Несмотря на свой порванный старый ботинок, Воробьёв толкнул 177,5 кг. Ломакин же остановился на весе 170 кг. Сказались его прежние нарушения спортивного режима, то есть то, что он часто обманывал тренера А.И.Божко.
Воробьёва в Риме многие предрекали неудачу. Мол, он ведь и в 1959 г. точно так же рвался выступить в Варшаве, а что из этого вышло? Проигрыш. Над Воробьёвым втихаря хихикали: дескать, так ему и надо.
Его можно было с полным основанием не брать на Олимпиаду, выставив взамен С.Ульянова. Но Н.И.Шатов и тренерский совет испугались. Если перед Варшавой Воробьёв обратился к самому H.H.Романову, то теперь он мог записаться на приём и в ЦК мудрой Коммунистической партии всего Советского Союза.
Однако вся тихая подковёрная дипломатия рухнула перед натиском примитивных „ножниц“ Аркадия Воробьёва. Его бойцовские качества настоящего олимпийца вывели Воробьёва, на зависть всем недоброжелателям, на первое место. Вторым стал Трофим Ломакин, третьим - чемпион мира 1959 г. Луис Мартин (Великобритания).
Вот и свершилось то, о чём так много спорили и гадали. Поединок Воробьёва и Ломакина получился весьма интересным. Они оба знали, что достигли своего потолка и что на следующие Олимпийские игры двери для них для обоих наверняка окажутся закрыты. Но Степан Ульянов сказал по этому поводу:
- Они себе место в жизни нашли, а вот обо мне никто думать не будет.
Как там ни было бы, но наша команда добилась новой победы. О моей неудаче практически забыли. В Олимпийскую деревню пришла безумно обрадованная Инна, жена А.Воробьёва. Она осталась в комнате у мужа. Его сосед Ю.Власов поднялся на наш этаж и принялся ходить по коридору туда-сюда. Я тоже не мог уснуть и застал Власова за этим хождением.
- Что, Юра, не спится? - спросил я.
- Наш капитан забыл, что мне завтра нужно выступать, - ответил Власов. - Жена - женой, но хоть под утро-то мне, надеюсь, дадут поспать?
Разговоров на животрепещущие темы я заводить не стал. Поскольку знал: чрезмерное возбуждение мозга оставляет в спортсмене отрицательный след. Поэтому я предпочёл помолчать - у Власова и без меня было достаточно информации. Я ушёл, а Юра остался сидеть в кресле, прикрыв глаза.
10 сентября 1960 г. олимпийские поединки штангистов завершались выступлением тяжеловесов со всего мира. Наш Юрий Власов завесился на 122,7 кг, негритянский атлет Джим Брэдфорд из США - на 132,5 кг, другой американец Норберт Шемански - на 112 кг.
Мы не сомневались, что абсолютным чемпионом станет Ю.Власов. Юра был нашей гордостью. Нам нравились его простота и умение расположить к себе собеседника. Иностранцы тоже постоянно приходили в восторг от Власова.
Публика заполнила зал „Паллацетто делла спорто“ до отказа. Юрий Власов и Джим Брэдфорд закончили жим с одинаковым результатом - 180 кг, но Юра был легче и потому вышел вперёд. Рывок также выиграл Власов - 155 кг, Брэдфорд же одолел 150 кг. А в толчке Джим далеко отстал от Юрия, завершив выступление с результатом 182,5 кг. Власов же толкнул 202,5 кг , набрав в итоге сумму 537,5 кг и установив два мировых рекорда - в толчке и в троеборье. Вот такую победную точку поставил в выступлениях штангистов на XVII Олимпийских играх в Риме наш Юрий Власов.
Михаил Лазаревич Аптекарь отметил в своём справочнике по тяжелой атлетике, что в Риме установлено 10 рекордов мира, 9 из которых принадлежат атлетам СССР: Е.Минаеву, А.Курынову и Ю.Власову - по два, и по одному - В.Бушуеву, Т.Ломакину и А.Воробьёву. В неофициальном командном зачёте сборная СССР далеко опередила атлетов США и Польши.
* * *
Стр. 734-735 img 1109
6 сентября 1960 г. мне исполнилось 33 года. Я радовался, что в Риме никто не заикнулся о моём дне рождения. Когда лежишь в постели с подбитыми крыльями, такие напоминания ни к чему.
11 сентября, то есть сразу же после завершения выступлений штангистов, состоялось собрание нашей команды. От имени Госкомспорта СССР нас всех поздравили с замечательной победой, поименно перечислив отличившихся. Добрые слова произнёс и Н.И.Шатов. Упомянув о том, что мне не повезло, он сказал:
- А в основном вы все молодцы.
Собрание шло к концу, но тут из задних рядов тонким голосом попросил слова Евгений Минаев.
- Вот мы все с медалями, и только Рудольфа Плюкфельдера постигло несчастье с этим лакированным помостом. Такое могло бы случиться и со мной. И если нас будут награждать, то я прошу, вернее, мы всё просим наградить и Рудольфа.
Раздались недружные голоса:
-Да! Поддерживаем!
Должен отметить, что в 1960 г. я действительно получил орден Знак Почёта, хотя в Риме не выступал. Что же касается денежного вознаграждения за Олимпиаду, то мне о нём ничего не известно. Я пишу об этом потому, что всех интересовало, сколько же нам заплатят.
И ещё о деньгах, раз уж я коснулся этой темы. Мы находились в Риме на довольствии организаторов соревнований, и Спорткомитет выдал нам только так называемые карманные деньги на мелкие расходы.
В столовой было слышно, что представители некоторых видов спорта уже покинули Италию, а у меня ещё оставались неизрасходованные деньги.
По пути в гостиницу я встретил серебряного призёра Олимпиады по вольной борьбе Савкуза Дзарасова из Северной Осетии, знакомого мне по сборам в Баковке. Он искренне обрадовался, увидев меня.
Дзарасов слышал о моём несчастье и сожалел, что со мной такое случилось. Он рассказал мне, как по глупости проиграл Вильфриду Дитриху из ФРГ:
- Рудольф, что за человек этот Дитрих! Он боролся здесь 9 дней, из них 5 дней - в классической борьбе, где чемпионом стал Иван Богдан из Киева. Он обошёл Вильфрида по очкам. Я был уверен, что Дитрих уже выдохся, и что я поэтому стану чемпионом. Я решил потянуть время и лёг плашмя на живот. Но Дитрих, этот кусок гранита, обхватил меня руками. Руки у него - как железные клещи. Как я ни отрывал их от моего тела, он каким-то чудом пропихнул их мне под живот и соединил в замок. Слушай, у меня же вес 110 кг! А он с прямой спиной, на девятый день борьбы оторвал меня от ковра. Представляешь, какая машина! Я, грешным делом, цеплялся руками за ковер, но он как кран оттащил меня, развернул на лету, и я упал на лопатки. Это почти то же самое, как твой разрыв мышцы спины.
- Но тебя-то в итоге серебро, а у меня - ноль…
- Да, Рудольф, я тебя понимаю. Слушай, давай поедем в город! У меня остались лиры, надо их истратить.
- Поехали, Савкуз. Я тоже как раз хотел купить итальянские сувениры и игрушки детям.
Мы договорились встретиться через час у входа в олимпийскую деревню. Я пришёл к себе в комнату, и обнаружил, что вся наша команда, видимо, уехала на банкет. А меня, судя по всему, как больного оставили в покое. Что ж, такова жизнь спортсмена или артиста. Да и на производстве такое встречается.
Я и сейчас соизмеряю всех и вся с великими тружениками, работающими под землёй. То, чем занимаемся мы, штангисты, - детская забава по сравнению с делом моих коллег-шахтёров. Они совершают подвиг каждый день. Во время войны все шахтёры получили бронь. Так вот из тех, кто имел её, до конца войны дожило всего лишь 40%. Остальных либо завалило в шахте, либо их лёгкие разрушил силикоз.
Я вышел из олимпийской деревни и разглядел, как красиво оформлен вход в неё. Кругом были надписи на разных языках „Добро пожаловать!”, а слева стояла известная статуя - два голодных малыша сосут молоко у легендарной Капитолийской волчицы.
Что в этой статуе поучительного, в чем её смысл? Вот статуи Геракла подчёркивают и прививают культ красивого тела. А молоко волчицы - что оно может привить детям? Говорят же, например, что молоко матери, находящейся в состоянии горя или стресса, плохо отражается на ребёнке. Подошёл Савкуз Дзарасов, и я спросил у него:
- Как думаешь: волчье молоко - это хорошо или плохо для ребёнка?
- Плохо - дети злыми станут, - ответил Савкуз.
- Я тоже так думаю. Но тогда, наверно, волчьим молоком поили бы будущих солдат.
Стр. 736-737 img 1110
- Не знаю... Но эта волчица напоила Ромула и Рема, а от них, говорят, пошли римляне и другие люди. Вот мы и получились злыми, как волки. У некоторых волк даже стал национальным символом. Но раз уж эти дети сосут волчицу, то мы им мешать не будем. Пойдём, Рудольф!
Мы немного отошли, показался трамвай. Я спросил по-немецки, и мне рассказали, куда нам нужно ехать и где сходить.
Мы сели в трамвай - чистенький, но очень скрипучий. Я не обратил внимания на то, что Дзарасов был в синей шерстяной куртке с нашитыми буквами „СССР“. Мы сидели, тихо беседуя, и треск трамвая заглушал для окружающих наш разговор. В трамвай зашла женщина с двумя детьми, и мы уступили ей свои места. Но вскоре к нам приблизился парень лет тридцати и стал хрюкать, указывая на буквы „СССР“ и мотая головой в сторону Дзарасова.
- Чего он хочет? - не понял Савкуз.
Я спросил парня по-немецки, и тот произнёс:
- Das ist ein russisches Schwein.
- Он говорит, что ты - русская свинья, - перевёл я.
Дзарасов крепко схватил парня, а затем поднял его и, сложив пополам, втиснул наверх между двумя поручнями, за которые держались пассажиры. И оставил там в спрессованном виде. Люди дружно зааплодировали Савкузу и закричали: „Браво, русс!“ На следующей остановке мы с Дзарасовым на всякий случай вышли.
Мы посмеялись, а потом я вспомнил, как нас предупреждали, чтобы мы не ходили по улицам Рима с нашими нашивками. Хорошо ещё, что в трамвае не оказалось фоторепортёров. Мы зашли в сквер, и Савкуз по моему совету оторвал злополучные буквы, чтобы, не дай бог, не попасть ещё в какую-нибудь неприятную историю. К счастью, буквы оказались пришитыми не очень крепко.
В большом магазине мы истратили свои нищенские лиры. Правда, мне удалось купить оригинальный кофейный сервиз с позолотой. Никто потом не верил мне, что он стоил так мало. Кроме того, я купил своим малышкам по кукле и игрушечный медицинский набор, чтобы они могли играть с куклами в больницу. Там имелись маленькие шприцы, „лекарства“ с итальянскими названиями и с инструкциями, от каких болезней их надо принимать, и т.п.
К вечеру мы с Савкузом вернулись в олимпийскую деревню. Назавтра предстояло улетать на Родину, а пока в деревне царили суета и толкотня.
Когда мы прилетели в Москву, мне тут же вручили билет на самолёт до Новосибирска, и через день я уже оказался в Киселёвске.
* * *
Домашние уже давно привыкли к моим отъездам и приездам, но эта поездка оказалась особой. Я думал, что после фиаско в Италии меня никто не навестит, однако ко мне пришли друзья-штангисты - Иван Кошкин, Николай Малинин, Геннадий Ащеулов и Анатолий Тузов. Позднее меня навестили и наши электрики. Все они говорили:
- Жаль, Рудольф, что так случилось. Но ничего, теперь надо готовиться к Олимпийским играм 1964 года в Токио.
В клубе мы перебрали помосты и сделали станок для жима ногами лёжа. Пока заживала спина, я десять дней трудился над этим в нашем мехцехе.
И тут мне дали бесплатную путёвку в санаторий „Зенковский парк“, находящийся неподалёку от соседнего Прокопьевска. Я приехал туда тихо, старался общаться как можно меньше.
Массажистка ужаснулась, увидев большую шишку под моей правой лопаткой. Я сказал, что не знаю, откуда она взялась, и массажистка пошла за врачом. Врач стал ощупывать мне спину и спросил, откуда это у меня. Я сказал:
- Доктор, я штангист и, видимо, порвал мышцу.
- Ага, - смекнул он, - теперь мне ясно, кто вы. Массируйте Плюкфельдера, Мария Васильевна, это у него олимпийская травма. А вы, Плюкфельдер, зайдите потом ко мне.
Массажистка долго обрабатывала мой узел на спине. Врач-физиотерапевт хорошо меня принял. Я рассказал ему, как всё случилось в Риме.
В санатории я в основном бегал и делал усиленную зарядку. Завёл новых друзей, и 25 дней прошли как во сне.
Когда я вернулся домой, на землю уже лёг снег. Я походил ещё немного на лыжах - и травма совершенно перестала меня беспокоить. Теперь нужно было готовиться к чемпионату РСФСР, который состоялся 20 декабря 1960 г. в Уфе.
Там я выступил с блеском, установив мировой рекорд в рывке - 141,5 кг.
1961 год мы встретили в новой квартире за большой ёлкой. После переезда наш дом пополнился совершенно новыми людьми. Однако мать грустила:
- Жили бы мы по-прежнему под одной крышей, и встретили бы Новый год с Николаем, с Марией и с их детьми.
- Всё верно, мама, - сказал я, - но когда-нибудь нам всё равно пришлось бы разъезжаться. Годом раньше, годом позже - какая разница?
Наш Киселёвск жил Новым годом. На площадь у треста „Киселёвскуголь“ навезли снега и с помощью воды соорудили фигуры из русских сказок. Мы собрались навестить Николая и родителей Валентины, но дети, увидев захватывающее зрелище, помешали нам это сделать.
Самой интересной из фигур была огромная голова сказочного человека с длинной бородой. Люди со свистом и с криками выезжали на санках из его рта и скатывались по бороде. Все эти аттракционы были бесплатными. Смотришь на них - и будто попадаешь в какой-то иной мир. Увы, к весне пригрело солнце, и наша сказка растаяла.
Вскоре мы уехали из Киселёвска и больше уже никогда не встречали подобных зрелищ - а жаль. У наших детей сохранились воспоминания о том Новом годе на всю жизнь.
Наконец я с трудом завёл машину, и мы поехали в Афонино. Мой брат из тех людей, которые ни в чём не меняются. Он всегда считал, что любое издевательство над своим телом - занятие глупое. Мол, человеческое тело так устроено, что его нельзя искусственно деформировать. Организм - как жесть: если кто-то согнёт жестяную форму, выдавленную на горячем прессе, то она вскоре примет первоначальный вид и может измениться только под воздействием времени. Мы с братом похожи внешне, но представления о свойствах организма у нас были разные.
Я рассказал Николаю, как разорвал мышцу спины. У брата имелась хорошая черта - умение слушать. Он никогда не перебивал меня, и мне поэтому всегда удавалось быстрее и точнее излагать свои мысли.
В ответ Николай рассказывал о своём шахтёрском труде. Наша шахта № 4-6 вступала в 1960-е годы, и под землёй многое менялось. Верхний горизонт шахты был отработан, шахтёры уходили глубже под землю, на второй горизонт. А многие остались в земле навсегда.
Жертвы у шахтёров не воспринимались как катастрофа, подобная будущему Чернобылю. Мы привыкли к ним так же, как к жертвам автомобильных дорог.
За беседой о спорте и о шахтёрском труде мы попробовали напиток, изготовленный Николаем. Он гордился своим изделием и любил объяснять, почему от него не болит голова.
После обеда мы навестили моего тестя, который занимался на шахте учётом добытого угля. Он считал вагонетки с углем, поступившие с каждого участка, то есть от него зависело, сколько заработают люди. Например, если план выполнялся на 101%, то полагалась премия, а если на 100% - то нет.
В конце месяца, особенно перед Новым годом, Самуил Адамович иногда поддавался на уговоры какого-нибудь горного мастера и приписывал ему десятка два вагонеток по 3,5 тонны каждая - с условием, что в следующем месяце он столько же потихоньку вычтет. Затем горные мастера обнаглели и начали давить на тестя, а позже и угрожать ему. Приезжая к нам в центр города, он рассказывал мне об этих историях. Даже начальник шахты был недоволен тем, что Зигель не подписывает комбинату фиктивную добычу.
8 лет назад за приписанный уголь осудили прежнего начальника шахты. Его преемник вызвал С.А.Зигеля и сказал:
- Вы, я знаю, человек верующий, а значит честный. Я назначаю вас старшим учётчиком угля на шахте. Что там ни было бы, ни в коем случае никому не приписывайте не добытый уголь. У нас не колхоз, где можно жить на приписках.
Тесть согласился, но с тех пор времена изменились. И теперь он рассказывал мне, чуть не плача:
- На шахте распространяют слухи, что я умышленно занижаю добычу, и требуют убрать меня. Пьяные шахтёры опять бранились возле моего дома. Мол, здесь живёт фашист, который нас грабит, не записывая добытый нами уголь, и мы из-за него теряем в зарплатах.
Я на мгновение зафиксировал поднятую штангу – и судьи единогласно засчитали вес. Ассистенты принесли ширму, и меня за ней опять взвесили. Во мне оказалось 81,5 кг - хотя я и выпил чая, всё равно потерял 0,5 кг за считанные минуты. Весь стадион зааплодировал мне стоя. Я посмотрел на правительственную трибуну. Там стоя аплодировал Г.А.Насер, а рядом с ним - коренастый Н.С.Хрущёв.
- Установлен новый мировой рекорд! - объявил диктор. - Теперь ждём от нашего тяжеловеса Евгения Новикова всесоюзного рекорда в жиме.
Странно такое читать: выходит даже М.Л.Аптекарь не знал, что мировой рекорд - еще год назад - установил Т.Коно -145! И в Сталино, и в Москве Плюкфедер в жиме устанавливал лишь всесоюзные рекорды...
Я сделал два зачётных подхода в интересах команды и попросил установить на штангу мировой рекорд - 148,5 кг. При этом в сумму троеборья по тогдашним правилам должно было пойти только 147,5 кг.
Для рекорда хватало именно 147,5 (Житецкий выжал 145,5 21 сентября). Такой вес и фигурирует в хронологии мировых рекордов! Кстати, Плюкфельдер так и не пояснил, почему после 144 ему нужно было устанавливать 148!? Подобные вольностии от того, что у людей нет перед глазами хронологии мировых рекордов... Кстати, судя по всему, "в интересах команды" хватало и первого подхода, но нам неизвестно, что же поднял автор мемуаров в "двух зачетных" подходах (застрявший в зубах термин: как будто есть незачетные подходы!?).
Петр Кравцов
moderator
Сообщение: 16
Откуда: США, Нью-Йорк
Отправлено: 20.10.15 04:52. Заголовок: Петр Кравцов пишет: ..
Петр Кравцов пишет:
цитата:
Я снова выполнил два зачётных подхода, и мне выкатили рекордные 138 кг (но в сумму троеборья вошли только 137,5 кг). В рывке я не волновался: это моё любимое упражнение.
В этом случае действительно штангу нужно было взвесить, поскольку не было уверенности в точности разновесов по 250 граммов!
Петр Кравцов
moderator
Сообщение: 17
Откуда: США, Нью-Йорк
Отправлено: 20.10.15 05:00. Заголовок: Петр Кравцов пишет: ..
Петр Кравцов пишет:
цитата:
И я, перезаявив вес, толкнул 167,5 кг. И установил тем самым третий мировой рекорд. Меня снова взвесили и объявили: есть мировой рекорд в сумме - 452,5 кг!
Это новость: после установления рекорда в сумме никому не было дела до собственного веса атлета. Контрольное взвешивание проводилось только после рекорда в упражнении!
Петр Кравцов
moderator
Сообщение: 18
Откуда: США, Нью-Йорк
Отправлено: 20.10.15 05:09. Заголовок: Петр Кравцов пишет: ..
Петр Кравцов пишет:
цитата:
В Москве мне рассказали, как драматично сложилось выступление на чемпионате Трофима Ломакина. Его основной соперник Джим Джордж из США был легче Ломакина, и Трофиму для победы в сумме нужно было поднять на 2,5 кг больше соперника. Когда Ломакин закончил толчок с результатом 170 кг, Джордж тоже толкнул этот вес, и малая золотая медаль в данном движении досталась американцу из-за меньшего собственного веса. Но у Джорджа оставалась ещё одна попытка в толчке на 175 кг, и в случае успеха он отнял бы у Ломакина первое место в троеборье, набрав одинаковую с ним сумму.
Ошибка памяти "малые" медали начали вручать только в 1969 году на ЧМ-ЧЕ в Варшаве!
Составитель
moderator
Сообщение: 1654
Откуда: Россия, Казань
Отправлено: 20.10.15 08:19. Заголовок: Уважаемый Пётр Никол..
Уважаемый Пётр Николаевич, большое спасибо за Ваши полезные комментарии, находящиеся по адресам:
Отправлено: 20.10.15 10:49. Заголовок: Всё, что удалось узн..
Уважаемый Составитель, меня всё равно не покидает ощущение, что, совсем недавно, об Эльвине я где-то читал. О том, что Коммунист Никитович коварно использовал спортсменов советской тяжелоатлетической сборной как подопытных кроликов не только для своих научных исследований, но и для диссертации любимой жены.
И жена Воробьёва была в этом "где-то" не какой-то безликой, а с указанием имени. -------------------------------------------------------------------------------------------------- Всё, что удалось узнать о воробьёвской жене Эльвине, укладывается в несколько строчек и пару фотографий.
Воробьёва Эльвина Илларионовна. Врач спортивной медицины, кандидат наук. Даты жизни 1929-2005. То есть прожила Эльвина 76 (полных или неполных) лет. И вся её жизнь находится (находилась) внутри жизни Коммуниста Никитовича (1924-2012). Прожившего 88 лет. Следовательно, последние 7 лет своей замечательной жизни Воробьёв жил вдовцом.
С женой - по Свердловскому медицинскому институту своей однокурсницей, младше его на 5 лет - Коммунист Никитович познакомился в 1950 году. И том же самом году таки женился на Эльвине Илларионовне.
Дети счастливых супругов - Воробьёва Наталья Аркадьевна и Воробьёва Алёна Аркадьевна. -------------------------------------------------------------------------------------- Очень полезная ссылка, в которой есть фотографии жены Коммуниста Никитовича, его отца, брата, матери, дочерей:
Отец Воробьёва Никита Яковлевич. Годы жизни 1865-1940. Получается, прожил он 75 лет. На момент рождения Коммуниста Никитовича, отцу его было уже 59 лет. Что ж, такое отцовство вполне возможно.
Тем более, Аркадий не первый ребёнок в семье. Были ещё сестра Нина и брат Борис.
И, скорее всего, мать Коммуниста Никитовича была намного младше его отца. В противном случае, её, на нижеприведённых фотографиях, следует считать 90-летней старухой. Что, конечно, не соответствует её не так и старому облику.
Смущает другое. В своих произведениях, Коммунист Никитович пишет примерно следующее: "я сам не маленький (169 см и действительно не так и мало для доакселеративной эпохи), а вот отец - прекрасный кулачный боец - был выше меня на целую голову".
Снимок отца, солдата царской армии, исходя из моложавого вида папаши, приходится датировать концом 19-ого века, в крайнем случае - началом 20-ого века. В то время, армия вооружалась винтовками Мосина образца 1891 года. Самый длинный вариант таких винтовок имел в "высоту" 131 см, вместе же с примкнутым игольчатым штыком - 174 см.
На снимке же (это хорошо видно на "оригинале" фотографии в ссылке) воробьёвский родитель намного ниже острия примкнутого к винтовке штыка. Врёт Коммунист Никитович о высоченном росте отца своего, или родитель на снимке вооружён какой-то другой, допотопной винтовкой ? Более чем - со штыком - двухметровой ?
Коммунист Никитович, Эльвина, их дочери и мать Воробьёва - Прасковья Александровна. 1954 год. -------------------------------------------------------------------------------------------
Коммунист Никитович, жена его Эльвина, их дочки, брат Воробьёва Борис и мать братьев Прасковья Александровна. Тетюши. 1958 год. -------------------------------------------------------------------------------------- Ну, и уже приводившаяся фотография:
Многажды орденоносец и медалист 86-летний Коммунист Никитович с дочерью Алёной Аркадьевной. Малаховка. 2010 год. ======================================================= Плюкфельдер пишет:
"Воробьёв метался по своей клетке как зверь. К тому же он был весь покрыт кудрявой шерстью, и у его решётки собралось столько итальянцев, что полиции пришлось их отгонять. В боксах все по-прежнему крутились возле Ломакина."
Взглянем на снимок "разоблачённого" Воробьёва. Сделанный на борту теплохода "Грузия", в 1956 году. На обратном пути по морям-океанам домой, в СССР, с XVI Олимпийских игр в Мельбурне. Где Коммунист Никитович стал чемпионом.
Ну, и где здесь питекантроп ? Коим Рудольф Владимирович уж больно злорад представить читателю Коммуниста Никитовича ? Самое место которому в клетке, в каком-нибудь зоопарке ? Выставленному на потеху уважаемой публике ?
И никакого тебе сплошного волосяного покрова. Если и присутствует довольно густая шерсть - только на груди Коммуниста Никитовича. Что почти неопровержимо свидетельствует всего лишь о том, что "питекантроп" являлся сильным мужчиной не только на штангистском помосте, но и....
Заврался Плюкфельдер. Неужто не понимает, что каждый любитель тяжёлой атлетики очень легко способен проверить все его утверждения ? --------------------------------------------------------------------------------------------- Коммунист же Воробьёв показал себя в Риме волевым и бесстрашным бойцом. Неприязненность к нему коллектива и глупые шуточки Трофима Ломакина лишь подстегнули его жажду победы.
Не всякий так может. К примеру, "профессор" Юрий Петрович мог бы вполне провалиться в подобных условиях. Замандражировав, заёрзав, замельтешив. ------------------------------------------------------------------------------------ Кстати, о Юрие Петровиче.
Напрасно я ждал. Так и не упомянул Плюкфельдер о жестоком бойкоте, которому подвергли "присыпкины" Юрия Власова в Риме.
Забыл Плюкфельдер об этом ? Или намеренно не упоминает бойкот ?
В последних рассмотренных отрывках романа Рудольфа Владимировича, Юрий Петрович ведёт себя как ни в чём не бывало. С кем хочет общается, и соседствует комнатами всё с тем же Коммунистом Никитовичем. Даже и - будучи попрошенным Воробьёвым - оставляет капитана команды наедине с любимой женой. Совместно порадоваться воробьёвской олимпийской победе.
Сам же отправляется "погулять". Невзирая на завтрашний сверхответственный старт. Требовавший предварительного полноценного отдыха.
А ведь Власов совершенно не так описывает предстартовую свою эпопею. Что-де никто не общался с ним, и жил он - с Богдасаровым, тренером - чуть ли не в роскошных аппартаментах Романова.
Забыт Плюкфельдером и почётный (или непочётный) эскорт. Сопровождавший (или несопровождавший) Власова на олимпийский помост.
С чего бы это ? ----------------------------------------------------------------------------------------- Шутить, как пошутил с "неонацистом" в римском трамвае советский борец - такое, наверное, возможно.
В случае даже поломки "фашистских" рёбер, "неонацист" мог бы подать пространную жалобу в италийский "демократический" суд. Но высокие стороны - СССР и Италия - крайне навряд ли допустили бы "международный скандал".
Вероятнее всего, иск "неонациста" был бы удовлетворён не скупясь и всецело. За счёт, может быть, СССР. И "неонацист" даже и рад и доволен остался бы. Бухая, на протяжении целого года, ежедневнейше-непросыхающим образом, на буквально свалившиеся на его неразумную "фашистскую" черепушку со знойного итальянского неба нежданные халявные лиры.
Составитель
moderator
Сообщение: 1656
Откуда: Россия, Казань
Отправлено: 20.10.15 17:03. Заголовок: Уважаемый Пётр Никол..
Уважаемый Пётр Николаевич, Вы написали:
"...что же поднял автор мемуаров в "двух зачетных" подходах (застрявший в зубах термин: как будто есть незачетные подходы!?)"
А каким ещё образом можно терминологически отличить те подходы, результаты которых идут в зачёт суммы, от тех подходов, результаты которых в зачёт суммы не идут?
Вы также написали:
"...после установления рекорда в сумме никому не было дела до собственного веса атлета. Контрольное взвешивание проводилось только после рекорда в упражнении!"
Возможно, именно так оно и было. Но тогда вызывает сомнение непоследовательность данного правила: ведь если атлет поднял в нескольких движениях не мировые рекорды, но эти отдельные нерекордные его движения дали в сумме рекордный результат (типа 422,5 кг Солодова на "Дружбе-1984") при том, что рекорды в его категории принадлежат другим людям - например, 195,5 кг в рывке Благоева и 235 кг в толчке Храпатого, - то почему этого рекордсмена в сумме не нужно сразу же взвешивать? А вдруг он весит уже на 5 кг больше нормы - что и позволило ему установить рекорд в сумме? Почему отношение к рекорду в отдельном движении должно быть иным, чем отношение к рекорду в сумме при нерекордных отдельных результатах?
тут меня вызвали на помост, и я толкнул 175 кг - повторение мирового рекорда Т.Ломакина. А.Медведев стал ругать Любавина и меня за то, что мы не заявили на 0,5 кг больше, то есть новый мировой рекорд.
175,5 кг я уже толкал в прошлом году на соревнованиях на Приз Москвы, но судьи вес не засчитали. Однако через год я неожиданно узнал, что тот рекордный вес, поднятый 25 августа 1958 г., мне всё-таки засчитан, хотя денежную премию за рекорд я так и не получил.
Здесь что ни слово, то знак вопроса: 175 - мировой рекорд был не Ломакина, а Коно (26.11.1956), да и актуальный рекорд был 176 Д.Джорджа (05.12.1956). Опять же, что сие значит:"...я толкал...но судьи вес не засчитали". А через год он узнал, что 175.5... ему засчитали!? У Аптекаря 175 и 175.5 - всесоюзные рекорды.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 39
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
