Этой публикацией я попробую пойти по стопам уважаемого Дилетанта.
Событиям, описанным в этой книге, предшествовало следующее: какой-то начальник послал Рудольфа Плюкфельдера, тогда ещё неокрепшего мальчика из немцев-спецпоселенцев, в шахту с вредными условиями. Примерно через неделю работы в этих условиях Рудольфу стало так плохо, что врачи еле его откачали и дали инвалидность. Но мальчика вернул к жизни спорт. К концу 1940-х - началу 1950-х годов Плюкфельдер стал одним из лидеров СССР по классической борьбе в своей весовой категории (скорее всего, 76 кг). Однако в связи с тем, что ему не давали спортивно расти из-за его неподходящей национальности, Плюкфельдер переключился на тяжёлую атлетику, где также начал добиваться всё бОльших и бОльших успехов.
РУДОЛЬФ ПЛЮКФЕЛЬДЕР ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ КНИГА II ИЗ КИСЕЛЁВСКА ВОКРУГ СВЕТА МОСКВА 2009
УДК 054.6 ББК 63.3 П40
Р.В.ПЛЮКФЕЛЬДЕР Чужой среди своих. Книга II. Из Киселёвска вокруг света
Ред. В.Ф.Дизендорф. М.: Центр немецкой культуры, Общественная академия наук российских немцев: - 2008. - 848 с.
ISBN 978-5-93227-013-4
Настоящее издание - вторая книга воспоминаний выдающегося спортсмена-тяжелоатлета, олимпийского чемпиона, неоднократного чемпиона мира, Европы и СССР, заслуженного мастера спорта СССР и заслуженного тренера СССР Рудольфа Владимировича (Вольдемаровича) Плюкфельдера (Пфлюгфельдера), с 1991 г. проживающего в Германии. Издание охватывает основную часть его активной спортивной карьеры (1954-1961 гг.), начавшуюся для автора с дебюта на чемпионате СССР и завершившуюся завоеванием им второго титула чемпиона мира. В этот период автор жил в г. Киселёвск Кемеровской области. Книга предназначена для всех читателей, интересующихся спортивной жизнью, а также отечественной историей, в частности - историей российских немцев.
Первая книга воспоминаний «Невыездной», посвящённая детству и юности автора, вышла из печати в Москве в 2008 г. Последующие автобиографические книги Р.В.Плюкфельдера охватят период его тренерской работы (с 1965 г.), когда он, став ведущим специалистом в своём виде спорта, воспитал многих прославленных советских спортсменов-тяжелоатлетов.
Издание осуществлено Центром немецкой культуры в РНД (Москва) Общественной академией наук российских немцев при финансовой поддержке Министерства внутренних дел Федеративной Республики Германия через АНО «Брайтенарбайт»
Стр. 3 img 184 ГОД 1954-й: АНЖЕРО-СУДЖЕНСК - ПЕТРОЗАВОДСК
Весной 1954 года нас, кузбасских тяжелоатлетов, собрали в Анжеро-Судженске. На основании определённых нормативов в сумме троеборья здесь производился отбор для участия в чемпионате СССР.
В итоге отбора по всей стране было допущено 158 атлетов от 16 команд спортивных обществ. Соревнования должны были пройти 10-13 мая 1954 г. в Петрозаводске, тогдашней столице Карело- Финской ССР.
Для меня, до сих пор „невыездного“ немца-спецпоселенца, это было грандиозное событие. Мы с Иваном Кошкиным, моим другом и учеником, радовались как маленькие дети.
От Кемеровской области на чемпионат попали в основном ребята из шахтёрских городов. Иван Кошкин, еле согнав вес до необходимого уровня, выступал в легчайшем весе (56 кг). Чемпионом здесь стал Бакир Фархутдинов („Динамо“, Москва): жим - 95 кг, рывок – 95 кг, толчок – 120 кг, сумма троеборья - 310 кг. Кошкин занял 9-е место, подняв соответственно 85+75+100=260 кг. На соревнования попал и самый мой молодой ученик - Анатолий Коржов. Он выступил слабо, но был в восторге, увидев собственными глазами многих атлетов, о которых раньше только читал в газетах.
Как и он, я был на таких больших соревнованиях „белой вороной“. Двери в гостиничных номерах часто бывали открыты, и я мог видеть через коридор, что в номере напротив лежит на кровати человек, задрав ноги к стене. Это был будущий чемпион 29-го лично-командного первенства СССР 1954 года Владимир Пушкарёв. Выступая в среднем весе (82,5 кг), он поднял в жиме 117,5, в рывке – 125 кг, в толчке - 162,5 кг, в троеборье - 405 кг. Второе место в этом весе занял Николай Меркулов (Вооружённые Силы, Киев), поднявший 125+120+155=400 кг. Третьим был Трофим Ломакин (Вооружённые Силы, Москва), набравший в сумме 395 кг. Став чемпионом СССР в 1953 г., этот кряжистый атлет, выходец из Алтая, год спустя выступил неважно, не дотянув до своего прошлогоднего результата в рывке 7,5 кг, в толчке - 12,5 кг, а в троеборье - целых 20 кг.
Стр. 4-5 img 185 В будущем Трофим Ломакин станет моим главным соперником. Но в Петрозаводске я был далёк от соперничества с корифеями, передо мной стояла совсем другая задача - не „светиться”, чтобы, не дай Бог, не обратить на себя ненужного внимания. Выступать в полную силу не советовал мне и мой друг Иван Кошкин. Ещё слишком свежо было в памяти, как в декабре 1947 г., на соревнованиях в г. Копейск Челябинской области, меня, „невыездного” немца, пытались сдать в милицию мои земляки с Украины, дабы избавиться от лишнего конкурента. Этот неприглядный эпизод я описал в первой книге своих воспоминаний.
Вот и в Петрозаводске я боялся, что всё это может повториться: в то время драконовские нормы спецучёта ещё распространялись на нас, российских немцев, в полной мере. Поэтому я ходил по Петрозаводску как глухонемой. С людьми общался мало, стремился избегать контактов с навязчивыми собеседниками и побольше увидеть город.
Меня поразили его крупные современные здания. Было видно, что они построены совсем недавно, уже после войны. Большим и величественным показался мне местный драмтеатр. Создавалось впечатление, что война совсем не затронула эти места.
А в основном я, конечно, старался посмотреть соревнования от начала до конца. Даже штангисты небольшого роста, весом 56 кг, выходя на сцену, смотрелись из зала гигантами. Большое значение имела и обстановка, максимальное внимание к такому трудному виду спорта, как тяжёлая атлетика, которое чувствовалось здесь. Я особенно хотел увидеть на этих соревнованиях своего любимого атлета Григория Новака. К сожалению, он в Петрозаводске не выступал, по какой причине - я так и не смог узнать.
Просмотрев две первые весовые категории, я с точки зрения техники мало что для себя почерпнул.
В полулёгком весе (60 кг) чемпионом стал Рафаэл Чимишкян („Динамо”, Тбилиси) с результатом: жим - 102,5 кг, рывок – 105 кг, толчок - 137,5 кг, сумма - 345 кг. Он и произвел на меня наибольшее впечатление. Большинство штангистов имеют с анатомической точки зрения непропорциональное сложение: либо сильный плечевой пояс, но слабые ноги, либо наоборот. А вот Чимишкян от рождения обладал полной телесной гармонией. Жаль, что в те годы печать ни слова не писала о красоте фигуры штангистов.
Правда, с технической точки зрения мне в этом весе больше всех понравился Иван Удодов („Динамо”, Ростов-на-Дону), хотя он и занял только 3-е место с суммой 332,5 кг. В технике жима у меня с Иваном было полное совпадение. В этом упражнении он отстал от Чимишкяна всего на 2,5 кг, опередив на 5 кг серебряного призёра в общем зачёте.
Вообще, после этих соревнований к жиму перестали придираться так строго, как раньше. Видимо, судьи, да и тренеры решили считать жим техническим упражнением. Простой примитивный жим был под силу только Григорию Новаку, но и он отличался мощным первоначальным ускорением. Остальные атлеты старались придать штанге ускорение внизу за счёт сжатия своего тела, как бы катапультируя снаряд вверх.
Проблема была в том, что не каждому удавалось выполнить этот прием в привычной классической манере. Позднее я выяснил, почему. Оказалось, что если предплечья атлета от природы удлинены, то за счет сжимания плечевого пояса создается мощное усилие вверх. Теперь, если штанга уже вышла на уровень глаз, то остаётся только ее дожать. В эти тонкости никто вникать не хотел. А я и тогда знал, что в жиме имеются большие резервы.
Но борьба за чистоту жима не прекращалась. Особенно спекулировали на этом судьи, поднимая тем самым свою значимость. Перед соревнованиями - как у нас, так и за рубежом - шло предварительное задариванье судей. В СССР никто не знал заранее, кто и какой вес будет судить. Зато на чемпионатах мира или Олимпийских играх всё было известно за год вперед: фамилия судьи, страна, которую он представляет, весовая категория. Многие спортсмены считали, что судьи судят по своему усмотрению, то есть в зависимости от симпатии или от антипатии к данному атлету.
В 1964 г. на Олимпиаде в Токио мой результат при подходе в жиме к весу 155 кг зависел от чехословацкого судьи. Судьи не засчитали мне вес: двое - против, один - за. На банкете я спросил у чеха:
- Вы смотрели видеокассету с моим жимом?
- Да, смотрел, всё было хорошо, - ответил тот. - Но я получил установку от нашего коллектива: судить советских спортсменов по всем правилам. Ваш тренер Аркадий Воробьёв придрался к нашему Гансу Здражиле за повязку на пальцах и тем самым сбил ему настрой на вес. Воробьёв это сделал умышленно, вот я и нажал на красную кнопку. А так как это жим, то тут 50 на 50 - можно засчитать, а можно и нет.
Стр. 6-7 img 186 Если мне тогда засчитали бы 155 кг в жиме, то я установил бы в троеборье мировой рекорд. Но, как видно, не суждено.
Вот и за 10 лет до этого я всё ходил вокруг атлетов и не мог понять: почему одним засчитывают вес, а другим - нет? Я пришёл к выводу, что нужно сильно фиксировать ноги, чтобы они не „гуляли” во время мощного начала жима.
Лёгкий вес (67,5 кг) в Петрозаводске выиграл Дмитрий Иванов („Спартак”, Москва), известный в будущем журналист газеты „Советский Спорт”: жим – 115 кг, рывок – 115 кг, толчок - 142,5 кг, сумма - 372,5 кг. Среди полусредневесов (75 кг) первенствовал Юрий Дуганов („Искра”, Ленинград) - соответственно 115+127,5+150=392,5 кг. Вторым здесь был Фёдор Богдановский (Вооружённые Силы, Ленинград), самый молодой тогда атлет: 120+115+145=380 кг.
Я выступал в весе 75 кг, подняв в троеборье небольшой вес, и во время соревнований смотрел, как разминался Ю.Дуганов. Юрий был красиво сложен, а его техника рывка была такой своеобразной, что уму непостижимо, как он поднимал штангу. Тем не менее Дуганов установил в этом движении 9 мировых рекордов: начав в 1950 г. со 127,5 кг, он в 1955 г. в Подольске довёл свой результат до 133 кг. Дальше его пошёл только в 1958 году, в Стокгольме, Томми Коно из США - 133,5 кг.
Дуганов был тогда самым плодовитым из мировых рекордсменов. Но его технику рывка не принял на вооружение никто. Эксперимент, который провёл в этом отношении я, оказался катастрофически неудачным. Только такой талантливый и неповторимый атлет, как Юрий, мог работать этим стилем. Он обладал и рекордом в рывке одной рукой, доведя его до 98 кг.
В следующей весовой категории (82,5 кг) мировой рекорд в рывке установил в Пекине в 1956 году Аркадий Воробьёв - 136,5 кг. Затем его опередил Джим Джордж из США - 137,5. 28 сентября 1958 года, в Ростове-на-Дону, я „снял” рекорд Джорджа - 138 кг. Перед этим тренеры сборной Н.И.Шатов и И.З.Любавин вкупе с „компетентными органами” бессовестным образом решили не брать меня на чемпионат мира в Стокгольм. А свой последний мировой рекорд в рывке - 142 кг - я установил 21 декабря 1961 года в Днепропетровске.
В весе 82,5 кг, как я уже писал, в Петрозаводске выступал Николай Меркулов, красивый стройный атлет, который сражался за победу с В.Пушкарёвым, но проиграл. Выступив в своем весе, я имел возможность наблюдать за кулисами, как разминаются атлеты. Мне понравился Меркулов. После выступления я решил поговорить с ним на волнующие меня темы - как подводить себя к соревнованиям, за сколько времени нужно снижать нагрузки и т.п. Николай согласился поделиться со мной. Я дал ему свой адрес, он гоже хотел дать мне свой, но сказал, что в армии ему пообещали жилье и скоро у него будет новый адрес.
Через год я узнал, что в квартире Меркулову отказали. К тому же он поссорился со своей невестой и решил уйти из жизни. Съездив на соревнования за границу, он нелегально купил себе пистолет. Этим оружием Николай и попытался покончить с собой. Он приставил пистолет к виску и нажал на спуск. Пуля прошла сквозь голову, но мозг каким-то образом остался невредим. Однако Николай Меркулов ослеп на всю жизнь. Он все-таки женился на своей тогдашней невесте и, насколько я знаю, живёт в Киеве до сих пор.
Этот печальный случай, увы, далеко не единичен в среде наших штангистов. Покончит жизнь самоубийством Григорий Щеглов (Вооружённые Силы, Москва), занявший на чемпионате в Петрозаводске 2-е место в лёгком весе с суммой 360 кг. Вскоре точно так же уйдёт из жизни А.Жгун, затем - Е.Кацура. Я ещё вернусь к трагедиям Анатолия Жгуна и Евгения Кацуры. Чем объяснить всё это? Быть может, тем, что штанга притягивает к себе очень азартных людей?..
В Петрозаводске я впервые увидел Аркадия Воробьёва (Вооружённые Силы, Свердловск). Он стал чемпионом в полутяжелом весе (до 90 кг) с результатом 130+135+170=435 кг.
Победитель в тяжёлом весе (свыше 90 кг) Алексей Медведев (собственный вес 104,4 кг) показал результат 142,5+137,5+170=450 кг. В 1953 г. Медведев также стал чемпионом СССР, но с суммой 427,5. Таким образом, за год он поднял свой результат в троеборье на 22,5 кг! Высвечивался новый супертяжеловес. Тем не менее, тренерский совет сборной не выставил Медведева на чемпионат мира 1954 года в Вене.
Стр. 8-9 img 187
Как ни парадоксально, расчёт тренеров оказался правильным. Вместо тяжеловеса был выставлен второй, наряду с Р.Чимишкяном, полулегковес - И.Удодов. Они оба подняли по 350 кг, и схватка у них получилась довольно забавная. В жиме Иван опередил Рафаэла на 2,5 кг, в рывке такой же перевес был за Чимишкяном, а в толчке они подняли одинаковый вес - по 137,5 кг. Теперь всё зависело от собственного веса. Чимишкян и Удодов вместе сгоняли вес в бане, но при взвешивании Иван оказался тяжелее. Таким образом, в этом весе команда СССР завоевала и золотую, и серебряную медали.
А Медведев на победу в Вене рассчитывать не мог: чемпион мира Норберт Шемански из США победил здесь с результатом 150+150+187,5=487,5 кг, превысив сумму чемпиона СССР на 37,5 кг.
В итоге сборная СССР победила в командном зачете, завоевав 3 золотые и 3 серебряные медали. У команды США оказалось 3 золота, 1 серебро и 1 бронза. Самым именитым атлетом на этом чемпионате стал Р. Чимишкян, установивший 3 мировых рекорда. Так завершился для нас, штангистов, год 1954-й.
* * *
После Петрозаводска меня встретили в г. Киселёвск Кемеровской области, где я тогда жил, весьма торжественно. Я не занял призового места, но сумел добраться из Сибири даже до Ленинграда.
Мой киселёвский жизненный наставник, профессор А.А.Гинке, о котором я написал в предыдущей книге, много рассказывал мне о своём родном Санкт-Петербурге, однако этот город оставался для меня загадкой. По пути в Петрозаводск мы останавливались в Ленинграде, но стояли там недолго, и куда-то сходить у меня не было возможности.
Снова в вагон, опять стук колес, который настолько впитался в нашу плоть и кровь, что казался чем-то очень знакомым и естественным.
В этой поездке я отвечал не только за себя, но и за своих учеников - Кошкина и Коржова. Иван Кошкин не вызывал у меня особого беспокойства, но за молодого Анатолия Коржова я волновался. Он с таким любопытством и с такой жадностью смотрел на людей, что готов был идти куда и к кому угодно.
Нам выдали на поездку командировочные, но это были настолько мизерные суммы, что позволить себе за счет этих денег мы практически ничего не могли. А Анатолий всё время сидел в вагоне-ресторане и попивал пиво „Жигулевское”. По всему было видно, что его не интересуют новшества тяжёлой атлетики, проблемы ее техники или стратегии. Распишешь ему тренировки, а он заранее говорит:
- Это я выполнить не смогу.
На вопрос „почему?” следует ответ:
- Нет желания.
Постепенно я установил, что у Анатолия нет внутренней тяги к штанге, нет потребности вознаградить себя за предыдущие нагрузки. Не ощущая мышечной радости от подъема веса, он все время недотренировывал свой организм. Здесь важную роль играл психологический фактор.
Я не решился насиловать атлета: в те годы судьба штангиста мало зависела от его результатов - штанга предназначалась прежде всего для успехов на производстве и для заполнения пустого свободного времени.
В то же время я знал: тело должно трудиться, правильные целенаправленные тренировки, без насилия над организмом, постепенно и незаметно приведут к цели, и тогда тренировочный процесс станет благом, а не болью и наказанием.
Порой атлет замечает, что он все тренируется, а результаты стоят на месте. Тут возникают сомнения и разочарования. Анатолий Коржов доверялся мне во всем. Он проявлял активность в организации тренировки, причем у него, такого молодого, было поведение взрослого человека. И я тоже верил в него. Вот и на чемпионате в Петрозаводске Анатолий прибавил в сумме троеборья, хотя и занял последнее место в своем весе.
Главным его достоинством было то, что он мог собраться в кулак и реализовать свои возможности независимо от того, на какого масштаба соревнованиях выступал. Я размышлял, как найти у него резервы силы. Как-никак, это был первый мой ученик, ставший в будущем мастером спорта СССР.
С Иваном Кошкиным были другие проблемы - у него от природы не было включения в локтях, и из-за этого он не мог реализовать свои возможности. Он брал на грудь на 20 кг больше своего лучшего результата, но поднять этот вес от груди не мог.
Стр. 10-11 img 188
Чтобы мобилизовать все силы, требуется еще и дисциплина. Дисциплина во всём. Организм особенно не терпит, когда над ним издеваются, что принято называть нарушением спортивного режима.
* * *
У Анатолия Коржова не было отца, только мать и брат, но его нельзя было назвать „человеком с улицы“. Он тренировался уже 3 года. После того, как Анатолий попытался совершить самоубийство, которое не удалось ему по чистой случайности, я проникся к нему особым сочувствием и вниманием. В то же время я не хотел отнимать у него то, что он считал для себя самым важным.
Трёх лет достаточно, чтобы понять, в каком направлении человек может пойти. Но только в Петрозаводске я окончательно убедился, что Анатолий любит жизнь, не желает отказывать себе ни в чем и хочет иметь все немедленно, сегодня. А того, что за его занятия спортом, который и мобилизует, и отвлекает человека от всяких непристойностей, платит общество, - этого он понимать не желает. Живя как бы в кредит, взаймы, он считал, что так и должно быть, и стремился переложить свои проблемы на другие плечи.
Вижу, Анатолий после соревнований опять сидит в ресторане. Я подсел к нему и спрашиваю:
- Как ты думаешь, почему я не сижу в ресторане?
- Не знаю, наверно жадничаешь, - пожал плечами Анатолий.
- Ну хорошо, скажи, сколько суток мы ехали от Сибири до Петрозаводска?
- Около пяти, - насчитал Коржов.
- И сколько ты за это время израсходовал своих денег, так называемых командировочных?
- Не считал.
- А сколько у тебя осталось в кармане?
Анатолий сунул руку в карман, прикинул.
- Да, - говорит, - что-то мало остается на обратный путь. - Он опустил глаза. - Черт побери, так хорошо было сидеть в ресторане, а ты тут мне испортил настроение!
Подошла официантка, несет еще 4 бутылки пива, заказанные Анатолием. Он спрашивает:
Рудольф, будешь пить?
- Нет, - сказал я, - у меня едва хватает денег на обратный проезд.
Коржов отнес бутылки за другой столик и принес назад деньги, уплаченные за пиво. Сидим, молчим. Я подумал, что он сейчас уйдет от меня, такого назойливого тренера. Но нет, сидит. Затем говорит:
- Ну, до Сибири как-нибудь доеду.
- А ты когда-нибудь голодал в своей молодой жизни? - спросил я.
- Зачем тебе это? - взвинтил глаза Анатолий.
- Ты скажи, да или нет?
- Нет, - четко отвечает Коржов.
Я ничего не говорю, жду его дальнейших мыслей. Тут Анатолий наклонился к столу и со смешком сказал:
- Если мы будем ехать в одном купе - ты, Кошкин и я - неужели вы меня оставите голодным?
- Значит ты преподносишь нам свои ресторанные удовольствия как свершившийся факт? Вроде с тобой произошел несчастный случай, а теперь, Иван и Рудольф, поделитесь с Анатолием? Выходит, ты живешь во благо своему рту, а мы, если откажем тебе в еде или не дадим денег, будем черствыми и жадными людьми?
Тут я подумал, что Анатолий, видимо, считает: мол, не дадут поесть, ну и ладно, не умру же я с голоду.
- Может, ты и прав, - сказал я. - Нужно обязательно обжечься, чтобы понять, как это больно.
- А ты голодал? - вдруг спрашивает Коржов.
- Да, - отвечаю я коротко.
- И сколько же дней? - вежливо продолжает расспрашивать Анатолий.
- Совсем без еды я оставался 5 дней, а частично - целый год.
- Ну и как? - со смешком поинтересовался он.
- Об этом я спрошу тебя, когда мы приедем в Киселёвск. А теперь продолжай развлекаться, но смотри, чтобы в 11 вечера был в номере, иначе мы без тебя не уснем.
** *
Стр. 12-13 img 189 Назавтра мы сели на поезд Петрозаводск-Москва. Устроились с Кошкиным в одном купе, ждем Анатолия. Он не спешил - видно, разглядывал на перроне голубей и все остальное, что двигалось вокруг. Я волнуюсь, видя, что моя опека над Коржовым принимает нежелательный оборот. Кошкин смотрит в окно и приговаривает:
- Вот засранец, где же его носит?
Поезд трогается, Анатолия нет. Вагон все чаще стучит на стыках, и мое сердечко, слышу, тоже набирает обороты. Не находя себе места, я вышел из купе. Стоим с Иваном в коридоре, и на уме у нас только одно. Чемпионат в Петрозаводске ушел куда-то далеко, будто с воза упал.
У Кошкина от природы был дефект речи, а когда он волновался, то так гундосил, что нужно было внимательно прислушиваться, чтобы понять, о чём он говорит.
- Видишь, какой он, Коржов, думает только о себе! - сказал Иван. - Сколько ты с ним возишься, а он всё не понимает, что мы за него переживаем.
Я мысленно ругал себя, что не осадил Анатолия железной рукой. Сам ведь думал, что в таких случаях доверять ему нельзя. Слишком он еще молод и теперь может влипнуть черт знает куда.
Иван зашёл в купе, а оттуда вышел пассажир, тем временем подсевший к нам, - молодой мужчина лет 25-27. Он приблизился ко мне и шепотом спросил:
- Вот с нами едет человек - он что, больной? Почему он говорит через нос?
Мои мысли были далеко, и я не сразу понял, о чём идет речь. А когда попутчик настойчиво переспросил, я, как бы между прочим, брякнул:
- Вы правы, у него запущенный сифилис, он ездил в Петрозаводск на спецлечение.
Вижу, товарищ заволновался, стал топтаться на месте. А меня понесло, и я с серьезной миной прошептал:
- Вы руку ему не подавайте и держитесь от него подальше.
- А как же вы сами? - ужаснулся попутчик.
- Я его сопровождаю, у меня есть специальные таблетки против заражения.
Не дослушав, мой собеседник помчался к проводнице, она открыла ему соседнее купе.
Избавившись от нежелательного в этой ситуации соседства и устав ждать в коридоре, я опять вошел в купе. И тут вдруг появляется Анатолий. У меня будто сняли с плеч несколько пудов. Кошкин сильно ругал Коржова, сказал ему, что он эгоист.
А я наконец осознал, что Анатолий не стремится шаг за шагом повышать свое спортивное мастерство. Стало быть, он в каком-то смысле эксплуатирует и спорт, и меня. Или тут было примешано что-то ещё, чего я не мог уловить? С этого дня я окончательно уяснил: сколько тренер ни приложил бы сил и желания, чтобы воспитать чемпиона СССР или мира, если сам атлет не согласен с этим на все 200%, то ничего из этого не выйдет.
Анатолий понял, что мы с Иваном сильно на него обиделись. Он стал оправдываться, а потом залез на верхнюю полку, где уже лежала постель, и забылся мёртвым сном.
Мы с Иваном ходили есть в вагон-ресторан. В Москве купили пахучего чёрного хлеба, отломили краюшку и положили Коржову под нос. Он проснулся, съел хлеб и снова уснул. За четверо суток пути от Москвы до Сибири он съел всего 200 граммов хлеба.
В Киселёвске, на станции Акчурла, когда мы вышли из поезда, Анатолия от слабости качнуло. У него закружилась голова, но я успел его подхватить. По дороге к автобусной остановке Коржов страдающим голосом сказал:
- Теперь я понял, как тяжело не есть несколько суток. Спасибо, Рудольф, вы преподнесли мне урок. Я запомню его на всю жизнь.
Так оно, видимо, и было.
Вскоре Анатолий ушел служить в армию. Там он тоже выступал, но его результаты по штанге застопорились. Они и не могли вырасти, так как у него не было возможности систематически тренироваться. А если и была, то ему мешало врождённое нежелание напрягаться. Правда, благодаря прекрасной нервной системе, он всегда подтверждал норму мастера спорта, пока планку мастерского норматива не подняли.
Долгая дорога в Петрозаводск и обратно выбила меня из привычного ритма восстановления силы. При остановках в пути я делал пробежки, сажал на плечи Кошкина и приседал с ним.
"Я особенно любил разбавлять смородиновым соком водку."
"В воскресенье я достал лучшую смородину и две бутылки водки. Знал, что беседа будет долгой."
"Давай, Рудольф, разводи водку со смородиной! Ты так умело это делаешь, что водки всегда не хватает. Помнишь, мы однажды выпили с тобой целых два литра - и ни в одном глазу?"
"После такого разговора и водка со смородиной не могла подействовать".
Теперь улетучились последние сомнения. Конечно же, Алексеев ученик Плюкфельдера. Причём, лучший.
Рудольф Вольдемарович не только поставил правильную технику Василию Ивановичу. Не только приучил его работать со штангой творчески и тяжело. Но ещё и, личным примером, вдохновил применять самый ценный и правильный восстановитель.
Вот и кушали стероиды бочками все эти рединги, дьюбы, пикетты, манги, плачковы. Но где им за Василием Ивановичем было угнаться !
Потренируется, бывало, всласть Алексеев. А после тренировки - русская баня. Попарится чемпион чемпионов - и в сугроб. И так - несколько раз. И вся эта бесхитростная процедура - под литрУ смородиновой водочки.
Дома, после этого, поужинает Василий Иванович плотно и - спать.
10-часовой освежающий оздоровительный сон. Под аккомпанемент оглушительного богатырского храпа. В животе приятно перевариваются несметное количество заглоченной пищи и литрА восстановительной водочки. И поутру Василий Иванович ну, як огурчик ! ------------------------------------------------------------------------------------------------------------------ Книга интересная, жизненная. Много всего узнаёшь, и не только о тяжёлой атлетике и штангистах.
Но отдельные недостатки всё же имеются.
Где испепеляющая огненность меченых дней ? Где треск, звон, завывание, гул готовых порваться надвое мускулов ? Где надсадное преодоление себя ?
Нет и в помине. А если и проскальзывает иногда - не более чем мимоходом.
Опасных случаев, чреватых смертельным исходом, у меня было много. Спасала страховка, так называемая блокировка. Электрик, слесарь или простой подсобный рабочий - все они тоже подвергаются под землёй смертельной опасности. Зимой дежурному электрику на шахте приходилось особенно тяжко.
А потребители платили за электроэнергию символическую сумму. Электросчётчики в доме были у нас в то время большой редкостью. Люди рассчитывались за электричество в зависимости от количества патронов, розеток и электроприборов. За нарушение правил подключения электрики просто ликвидировали точки, забирая с собой провода.
* * *
Меня часто выводила из тренировочного ритма работа на производстве. К тому времени я уже нащупал, как наиболее эффективно развить силу. Например, я планировал ударную тренировку через каждые 15 дней. Если в этот момент вмешивались другие дела, отнимавшие много энергии, то полная тренировочная нагрузка (позже я стал называть её стрессовой) не получалась. Издевательство над собой тоже имеет пределы.
Подстанция высоковольтного устройства отключалась при появлении на щите утечки электроэнергии. И вот отдел главного механика, наш мецхех, все мы искали место утечки электричества в землю, которое называли просто “земля”. Мы отключали энергию по участкам – “земля”, то есть утечка, долго не исчезала, хоть тресни.
У меня был самый высокий процент нахождения утечек. Слава богу, в конце концов мы точно определяли, на каком участке происходит утечка. В большинстве случаев утечки случались на улице Шахтовая.
Если мы находили “землю”, созданную умышленно, то дело передавалось в прокуратуру. Таких случаев у меня, к счастью, не было.
Наш начальник цеха А.Т.Клышко знал, что теперь они справятся и без меня. Я за неделю вперёд говорил ему, когда у меня прикидка, то есть когда я пойду на 90% от максимального веса, как при первых подходах на соревнованиях. Я приглашал шефа на тренировку, и он приходил - как правило, вместе со своими знакомыми.
Всё держалось в секрете, я допускал в таких случаях только близких мне людей. Делал прикидку в жиме, тут же в рывке и затем в толчке. Когда мои зрители просто наблюдали, как легко я поднимаю штангу, её вес их не очень впечатлял. Но если я предлагал им поднять этот вес самим, то отношение ко мне у них складывалось совсем другое. Посмотрев на мою прикидку, они обычно уходили в кино. Потом заходили ко мне после сеанса и удивлялись, что я всё ещё продолжаю тренироваться.
При этом болельщики, конечно, часто думали: этот парень ненормальный - чем поднимать такую тяжесть, лучше выкопал бы мне погреб. Кстати, такие мысли возникали и у меня - когда я доходил со своими тренировками до того, что от штанги начинало тошнить. Тогда я, например, мог напроситься выкопать колодец. Или ещё: у нас в насосной сняли с фундамента старый американский компрессор, под которым был страшно крепкий бетон. Я сказал Клышко, что хочу отдохнуть от штанги, но при этом поработать так, чтобы энергозатраты у меня были не ниже. Александр Терентьевич расцвёл.
- Тогда берите с Иваном Кошкиным кувалду и вместе разбейте бетон в компрессорной.
И я вместо тренировки так намахался большим молотом, что мои коллеги потом весь день вытаскивали бетонную крошку. Клышко водил в компрессорную начальство и говорил:
- Вот что значит большой спорт – наш чемпион за три часа разбил два фундамента! Если я послал бы сюда бригаду Корнева, то они копошились бы два дня, да ещё и стонали бы, что платить за это нужно по повышенной расценке. Жаль, что никто из этих парней не хочет идти за Рудольфом - видно, потому, что нет у них такой большой цели. Их цель - работать поменьше, ведь больше тарифа всё равно не заплатят. Дома они трудятся хорошо, но только те, у кого есть своё хозяйство. А у большинства и огорода-то нет. И они ищут, где бы вы-пить, чтобы после этого уснуть. Кроме танцев, молодёжи после работы заняться нечем. В спорте тяжело, результат растёт медленно.
Стр. 312-313 img 364
Уточню: наши забойщики, а также крепильщики, особенно на основном штреке, нагружались на работе так, что лишней энергии у них почти не оставалось. А вот энергозатраты остальной массы рабочих - слесарей, электриков, машинистов электровозов и всех прочих работников на транспорте, равно как и механиков участков, и горных мастеров, были невелики. Весь этот контингент в конце концов ощущал сие на себе. Нельзя утверждать, что у каждого из них развилась гиподинамия, но такая вероятность существовала. А ведь конечный результат работы шахты, то есть доставка угля на-гора, в бункер или в отвал без этих людей невозможен.
Когда я намахался кувалдой, мои мышцы расслабились. После 30 лет я почувствовал, что мой организм лучше усваивает белковую пищу. Позже я понял, что с возрастом моя вегетативная система стала эффективнее воспринимать гормоны. Сие заметила и моя жена.
Я поделился этим открытием со своим доктором Антонидой Михайловной. Она считала, что мой организм созрел, а физическая атака с моей стороны, то есть спорт, помогла мне сбалансировать эндокринную систему.
- Ну что, Рудольф, боли в сердце у тебя прекратились? - спросила Кожевникова.
- Откуда вы знаете? - удивился я.
- Знаю: ведь на то я и врач.
Напоследок Антонида Михайловна дала мне несколько добрых житейских советов. Как ни странно, этот мой визит к А.М.Кожевниковой оказался последним.
Живя в Германии, я узнал, что, по здешним представлениям, первое место в жизни человека занимает бог, а второе - врач. Не мать, не отец, а именно врач. Но если бога принято воспринимать субъективно, то врач - это реальность. Люди полностью доверяются только богу и врачу. Мой напарник по погрузке угля в вагоны Торгаев любил говорить по этому поводу:
- Бог-то бог, но и сам будь неплох.
За шесть дней после борьбы с бетоном я переделал всё необходимое по дому. Одевался потеплей, чтобы больше потеть. За эту неделю мои кости и связки отдохнули от давления на них штанги.
* * *
Я статистически обработал свои нагрузки за истекший год. Когда все они отразились на бумаге, и перед глазами возникла объективная картина моей жизни в спортзале и на соревнованиях, мне показалось: ну, теперь-то я обнаружил все закономерности наращивания силы! Всё вроде бы стало ясным. Но в действительности прояснилось далеко не всё.
Система моего организма не действовала круглый год строго одинаково. Вновь осваивать издевательские нагрузки после отдыха мне было даже в радость. Я познавал себя, как слепой распознаёт собственную комнату. Аналогично обстояло дело и с опытом моих учеников. Моё ощущение: вот она, истина! - куда-то улетело, как эхо.
Меня неприятно поражала категоричность в утверждениях преподавателей столичного ГЦОЛИФКа: мол, так-то развивается сила, а так-то - ловкость и гибкость. Всё это подтверждалось опытом далеко не каждый раз. Может, скепсис здесь и не уместен, но когда на штангу набрасываются килограммы, и всё сосредоточивается в одной точке опоры, то это заставляет подходить к индивидуальной личности данного штангиста с моментальной режиссёрской реакцией. Это не значит, что преподаватели ГЦОЛИФКа неправы. Но они, даже имея профессорские звания, преподавали нам всего лишь азбуку спорта. В то время как штангистам высокой квалификации нужна уже не азбука, а кое-что более продвинутое и содержательное.
Тренер имеет дело со сложным объектом - с человеческим организмом, с его многогранными связями с природой, а также с его внутренним миром, то есть с субъективизмом. Здесь всё находится в одной упряжке - как объективное, так и субъективное. Похоже, что тут уместно объединить материалистическую и идеалистическую философии, используя конвергентный подход.
Штатный говорун может возразить на всё на это с трибуны. Однако штанга на трибунную трескотню никак не отреагирует и останется всё той же материальной, упрямо-вещественной. Мы хотим сдвинуть материальное тело с мёртвой точки, но при помощи трескучей болтовни сие сделать невозможно. Мы, люди, существуем не в словесных построениях, а в реальной природе, и потому чтобы обеспечить всем необходимым себя и свою семью, нам нужны крепкие мышцы.
В XX веке получилось так, что технический прогресс застал нас, людей, врасплох. Людям показалось, что, помимо работы на производстве, сила им больше не нужна нигде. Да и откуда человеку знать обо всём, что его ожидает в жизни?
При работе в коллективе чья-то слабость может быть компенсирована за счёт работы более сильных. И слабые пожимают плечами: мол, ты здоровый, так давай вкалывай! Но значит ли это, что они обречены оставаться слабыми всю жизнь? Могу утверждать со знанием дела: силу, равно как и грамотность, можно приобрести. Нужно только заниматься собой.
Стр. 314-315 img 365
К сожалению, в жизни мне не попалась ни одна книга, где чётко описывалось бы, какими основными возможностями должны обладать мужчина и женщина в зависимости от возраста. А такие сведения нужны.
Исходя из всего изложенного, я ратую за то, чтобы человек приобретал дополнительную силу путём систематической работы над собой. Человек, в отличие от машины, имеет способность сопротивляться любой точкой своего тела. Не только снаружи, но и внутри, примером чего могут служить наши суставы.
Я уже писал, что до ссылки в Сибирь постоянно бегал босиком. На моих подошвах наросла толстая кожа, и колючки, твёрдые комки земли или щебень меня не травмировали. Едва только сходил снег, как я уже носился босой. Помню, меня даже хотели отчислить из пионерского лагеря за то, что у меня не было обуви. Тогда за меня заступился наш учитель.
Когда я работал в шахте с японцами, они научили меня бить ребром ладони. Я целый год бил правой рукой по твёрдым предметам, в основном по дереву, и у меня на ребре ладони кожа стала более толстой.
Когда мне было 12 лет, мой дядя по матери Александр Комник работал в нашем колхозе ветеринаром. В колхозе имелись два кастрированных быка, по-украински - вола. Кожа на шее у них была в несколько раз толще обычной - этим местом они тянули телегу или бричку. Я спросил у дяди:
- А что, волы рождаются с такой толстой кожей?
- Нет, конечно - она наросла от тяжёлой работы, от давления ярма, - ответил дядя.
Сама природа подсказывает нам, насколько велики наши резервы. Большой спорт тому пример, он помогает человеку. Спортсмен физически работает обычно легко, иногда даже шутя. Он несёт своё тело, имея большой запас физических возможностей. Усталость у него быстро проходит. Любительский спорт и был нацелен на воспитание этих качеств, пока в дело не вмешалась политика.
В Италии, под Миланом, был завод, куда принимали на работу только спортсменов. В 1960 г., после чемпионата Европы, мы побывали на этом заводе и долго беседовали с рабочими-спортсменами. Хозяева завода были в прошлом велосипедистами-профессионалами. Они выпускали продукцию высокого качества, экономя на медицине: заболеваемость составляла у них всего 5-10% от обычного уровня, и то за счёт травм спортсменов на соревнованиях.
Кстати, нам всем подарили там по фену для сушки волос и по бутылке оригинальной формы, наполненной коньяком. Фен прослужил в моей семье 25 лет, а ведь у нас дома было пятеро женщин. Так что спортсмены выпускали продукцию высокого качества.
У нас в то время сверху постоянно шли директивы об „окультуривании” массы людей через культработников клубов. При этом нам навязывали стиль музыки и одежды. Партия критиковала комсомол за то, что молодёжь позволяет себе слишком много свободы.
Меня всё это непосредственно не касалось - на танцы или к пивному киоску наши штангисты не ходили. Но критиковать пытались и нас - за то, что мои подопечные не помогали бороться со “стилягами”. Так называли тогда молодых людей, которые носили узкие брюки. На нас долго давили, но после бесед я, кажется, убедил блюстителей строгих нравов, что затея запрещать на моду не имеет перспективы. Что же касается хулиганства, то стиляги отличались этим редко. Если такое и происходило, то, как правило, в результате провокаций, которые организовывали сами бдительные комсомольцы. Бывало, к нам в спортзал обращались за помощью, но пока мы поднимались на второй этаж, „нарушители порядка” уже исчезали. Постепенно молодёжь перестали трогать, и проблема отпала сама собой.
Зимой посещаемость нашего спортзала достигала максимума. Зачастую я не мог там полноценно тренироваться. Пять помостов, семь штанг на 20 кв.м и 25-30 штангистов – это тесновато. В зале стояли шум и гам, по ушам бил грохот от бросания штанги. Мы были как одна семья. Со второго этажа к нам даже перешли некоторые борцы.
Из-за переполненности зала мне приходилось тренироваться после остальных. Мои тренировки длились более 4-х часов. Мой подход ко всем нашим штангистам, которые тренировались после работы, носил щадящий характер - не дай бог перегрузить атлета. А школьников-десятиклассников я держал в жёстких рамках по части нарастания нагрузок и их последующего сбрасывания.
Стр.3 16-317 img 366
ГОД 1958-й: АДЛЕР-ПОДОЛЬСК-СТАЛИНО-ПОДОЛЬСК-АЛУШТА- МОСКВА-АЛУШТА-МОСКВА-ПОДОЛЬСК-РОСТОВ-НА-ДОНУ
1957-й год мы проводили дома нашим традиционным солёным арбузом. Этот год стал для меня примерочным. Скептики никак не ожидали, что я буду прогрессировать на 30-м году жизни.
Выиграть у Трофима Ломакина - это считалось в то время почти немыслимым делом. Особенно, если посмотреть на Трофима воочию. Сибирский самородок - что ноги, что руки. Мощные мышцы по бокам, вся задняя часть тела - гора мускулов. Бицепсы и трицепсы рас-пухли как у культуриста. А ведь все знали, что Ломакин не „качался“ и не любил культуристов.
На чемпионате минувшего года во Львове Трофим случайно заметил меня, когда мы одевались после душа.
Во время разминки и на самих соревнованиях мы с ним не общались. А.И.Божко, старший тренер Вооружённых Сил, старался держать всех своих подопечных в поле зрения. Так ему было легче давать указания, а у приехавших с периферии тренеров было меньше возможностей что-либо подслушать и взять на вооружение. Поэтому у них была сбоку отдельная разминочная. Остальные, то есть динамовцы и мы, представители профсоюзов, разминались вместе.
Расчёсывая мокрую шевелюру, Ломакин внимательно посмотрел на меня и спросил:
- Слушай, это ведь ты стоял на пьедестале на втором месте? Где же ты был раньше?
- Раньше я, как немец, по бериевской путёвке осваивал Сибирь.
Узнав, что мы соседи (он родом из Алтайского края), Ломакин пригласил меня в буфет, но я отказался, и он с приятелем удалился.
За новогодним столом я возвращался мыслями к Еревану и ко Львову. В 1956 г. я стал третьим на Спартакиаде народов СССР, набрав в троеборье 420 кг. В 1957 г., несмотря на свои туристические вояжи, я смог занять 2-е место по стране.
Учитывая динамику моих тренировок, да ещё и затраты энергии на производстве, мои нагрузки, как считалось по тем временам, противоречили всем научным рекомендациям. Но мой результат, тем не менее, рос: во Львове я поднял в троеборье уже 432,5 кг.
Там я отстал от Ломакина на 7,5 кг, но по собственному весу имел резервы. Я завесился на 81 кг, то есть до предельного веса в нашей категории у меня был запас в 1,5 кг. По моим данным, каждый приобретённый килограмм твёрдой „сухожильной” мускулатуры даёт прирост в сумме троеборья до 15-20 кг.
А моему конкуренту Ломакину пришлось сгонять более 2 кг. Причём, как я узнал, он избавился от них не за счёт питания, а с помощью пяти заходов в парную на 25-30 минут. Опытный тренер мог без труда определить, что у этого атлета, вынужденного сгонять свой вес, перспективы в данной весовой категории 82,5 кг уже нет. Ибо в дальнейшем его собственный вес только вырастет, и тогда ему придётся сгонять уже 4-5 кг. А при такой сильной сгонке веса штангисты теряют силу.
У борцов, особенно классического стиля, дело обстоит несколько иначе. Так, серебряный призёр Олимпийских игр из Сталинска Владимир Манеев сгонял до 11 кг. Штангист может себе позволить сгонять вес форсированно, в течение полутора суток. Борцы же занимаются этим гораздо дольше - неделю, а то и целый месяц. Разница между нами и между ними в этом смысле состоит в следующем. Штангист завешивается, через час выступает, и на этом для него соревнования заканчиваются. А борцы соревнуются по несколько дней и должны иметь необходимый вес каждый день. Борец с предельным весом все эти дни голодает и пьёт жидкость в ограниченном количестве.
Кстати, как ни парадоксально, больше всех среди штангистов сгоняют атлеты именно небольшого веса - до 75 кг и меньше. Более тяжёлым сгонять вес гораздо труднее. Например, Алексей Вахонин из категории 56 кг, сгоняя всякий раз по 4-5 кг, выступал нормально, а Давид Ригерт, выступавший в категориях 90 кг и 100 кг, согнав столько же, выступать вообще не смог бы: его обезвоженный организм начинало сводить судорогой. „Мухачи“, то есть самые лёгкие штангисты, в таких условиях даже устанавливали мировые рекорды.
Наука этот феномен пока не объяснила. Я могу только предположить, что чем меньше тело, тем активнее протекают обменные процессы и тем лучше - из-за меньшего расстояния - идёт коммуникация сигнала к атаке, подаваемого из мозгового центра.
Стр. 318-319 img 367
Если исходить из изложенного, то я мог позволить себе сгонять вес только в пределах 3 кг. Но мой печальный опыт подсказывал мне, что даже и при такой вроде бы небольшой сгонке резко теряется сила.
Поэтому я и в Новый год размышлял за столом, что могу позволить себе съесть и чего лучше не трогать. Солёный арбуз - это хорошо, он является мочегонным средством и выводит из организма шлаки. Я открыл бочку с арбузами, значит будем нажимать на них - в открытом виде они долго храниться не могут. Тем более, что мне как раз нужно пить как можно больше жидкости.
Этот праздник - мой самый любимый. Встречая новый год и провожая старый, я участвовал как бы в двух праздниках сразу. Я спрашивал у жены, как нам поделить эти праздники, какой из них она хочет посвятить себе.
- Конечно, Новый год, - отвечает Валентина. - Ты ведь старше меня на два года, и я хочу сократить эту разницу хотя бы на год, чтобы ты больше прислушивался к моим советам.
За свою жизнь я встречал Новый год в самых разных широтах. Но в сибирском Киселёвске этот праздник выглядел по-особому. Наш Афонинский рудник лежал в долине, защищённый горами от северных ветров. Под лёгкими дуновениями снежинки будто спускались с парашютами. Подставишь ладонь, и они медленно ложились на неё.
Я подставлял руку и считал до 20. Сколько снежинок оказывалось на моей ладони, столько раз я целовал Валентину. Потом наступала её очередь. Валентина подставляла обе руки – и я возражал. Тогда она прикладывала свою ладонь к моей - моя была размером почти в две её ладошки.
- Так что, - лукаво замечала Валентина, - всё справедливо.
Летели снежные хлопья, и мы считали снежинки.
- Ну вот, сейчас ты будешь отрабатывать за то, что целый год не целовал меня, - говорила жена.
Раньше, гуляя по улице в новогоднюю ночь, мы обычно заходили ко мне в зал, который располагался рядом с шахтой. Теперешний мой клуб был далековато, и мы два-три часа бродили просто так, без плана и без компаса. Намечали переулок и шли в обнимку. Нам было хорошо.
Когда пришли домой, уже светало. Дети спали. Мы тихо, осторожно улеглись в постель. Небольшая усталость как бы отгоняла прошлое, а будущее пребывало в ожидании. Лёгкое опьянение помогало забыть обо всём.
Я чувствовал, что моя мечта стать чемпионом мира, работая на шахте, близка к воплощению - вопреки предсказаниям всех скептиков, что это невозможно. Может, я один стану такой белой вороной.
Однажды в поезде я сказал, что знаю штангиста, который работает на шахте подземным дежурным электриком и скоро станет чемпионом мира. Потом я ещё дважды повторял этот рассказ, и мне никто ни разу не поверил. Я предлагал пари. Некоторые даже давали мне свои адреса, но в основном попутчики избегали заходить так далеко. Фамилию штангиста я не называл, это был мой секрет.
* * *
Проснувшись после новогодней ночи, мы навестили родителей Валентины. 1958-й год начался.
Домашняя суета из года в год одинакова. Моя мать до конца своих дней оставалась трудягой, ей всё время нужно было что-нибудь делать. Её стихией были огород и коровник, весь день она проводила на ногах. Как-то раз с нашей коровой случилось несчастье, и мать замучила меня, пока я не купил ей взамен коровы четырёх поросят. Валентина работала, а после работы шила на заказ. Ей приходилось нелегко. Мы все занимались делами, точить лясы было некогда.
С начала 1958 года я стал тренироваться более интенсивно, чтобы набрать объёмную силовую нагрузку. Валентина работала во вторую смену и возвращалась домой в час ночи. Но я, несмотря на усталость, не засыпал, пока она не приходила.
Валентина научилась массировать меня и могла определить, какую нагрузку я дал себе сегодня. Я уже писал, что моя мать была специалистом по вправлению вывихов. Когда у меня начинали болеть коленные и локтевые суставы, мать их вправляла. Словом, теперь у меня было два массажиста. Они согласились массировать меня дважды в неделю. Без помощи жены и матери я не смог бы быстро восстанавливаться.
Стр. 320-321 img 268
любитель
администратор
Сообщение: 79
Отправлено: 28.08.15 13:11. Заголовок: Дилетант пишет: Где ..
Дилетант пишет:
цитата:
Где испепеляющая огненность меченых дней ? Где треск, звон, завывание, гул готовых порваться надвое мускулов ? Где надсадное преодоление себя ?
Уважаемый Дилетант, отсутствие всего перечисленного в книге Плюкфельдера - не недостаток, а достоинство. Вы требуете от Рудольфа Владимировича, чтобы он писал как нытик Юрий Петрович, самовлюблённо описывающий работу своего организма. А Плюкфельдер - тренер, аналитик, наблюдатель, прошедший - в отличие от Юрия Петровича - школу настоящей жизни в ссылке, под надзором спецкомендатуры, в шахте. Ему, как он пишет, "лясы точить было некогда".
В ту зиму у меня была самая большая нагрузка на тренировках. Тогда я ещё не знал, в какое время в моём организме резко замедляются биохимические процессы. Поэтому я устанавливал себе нагрузки по принципу „куда кривая вывезет”. Я выдержал нагрузки, небывалые в практике штангистов, карабкаясь в основном вслепую и рискуя. В ходе четырёхчасовых тренировок я доводил себя до того, что, споткнувшись, мешком падал на пол.
Тому, как правильно падать, меня научили военнопленные японцы. Раньше мне казалось: мол, что тут такого - упал и упал. Но если не знать, как сгруппироваться при падении, то можно получить серьёзную травму. В своё время я целую неделю ходил на наш кирпичный завод с Яковом Малеровым, о котором написал в первой книге, и один японец за две буханки хлеба учил нас, как группироваться при любых падениях. Эти движения нужно тренировать. Такое умение особенно ценно при падении с мотоцикла. Есть и методика падения со столба, с крыши и т.п.
Я уже в 10 лет умел прыгать с высоты 5 метров. Правда, прыгал я в картофельную ботву. Как-то я заманил прыгать с собой своих друзей - Якова Реймхена и Якова Гита, но они из-за этого чуть не стали инвалидами. Моего отца в то время с нами уже не было - он сидел в тюрьме. Но дома меня ожидали неприятности за мои „исследования“ человеческих возможностей.
Дела на шахте у меня ладились, ко мне относились с вниманием. Дежурные электрики сдавали мне смены честно, без подвохов. Аварии, случавшиеся на шахте во время моего дежурства, я моментально ликвидировал. Тут мне пригодилось то, что я знал на шахте каждый угол и освоил много профессий. Если, например, нужно было что-то сварить, то я тут же хватался за сварочный аппарат, и шахта возобновляла работу в полном объёме.
Всё-таки работа приносила мне больше удовлетворения, чем спорт. В спорте я видел прежде всего подспорье для трудовой жизни и средство для выживания в этом мире.
Я навсегда запомнил, что городские ребята умирали в сибирской ссылке, как мухи. Они были неспособны отрезать кусок мяса от дохлой лошади или перекопать огород, чтобы добыть несколько мёрзлых прошлогодних картофелин, из которых текла вода и которые пахли гнилью. А я мог копаться весь день, зато пяти обнаруженных картошек хватало, чтобы дождаться следующей такой удачи. При этом нужно было ещё добиться, чтобы хозяйка разрешила тебе копать свой огород. Главное – это не сидеть и не ждать голодной смерти.
Теперь передо мной стояла другая задача - стать недосягаемо сильным. Я шаг за шагом „бомбил“ свои сухожилия. Гипертрофированные мышцы я мог бы накачать достаточно быстро, но к силе как таковой это отношения не имеет. Приходилось выполнять разовые подъёмы штанги с весами, близкими к предельным. А в конце тренировки я закреплял гриф в станке и тянул его в статичном режиме.
Вскоре от этого упражнения у меня заболела спина. Я вынужден был пересмотреть свои планы, а также держать спину в тепле. У моей двоюродной сестры Эммы, которая жила на шахте „Суртаиха“, была собака с мягкой шерстью. Эмма связала мне из этой шерсти пуховый пояс, и вскоре боли прошли. Я получил урок - спина оказалась моим самым уязвимым местом, нагрузки на которое нужно было тщательно планировать.
Американцы пропагандировали статичные упражнения, но их штангисты в тот период уже откатились в командном зачёте на второе место в мире после наших. Тем не менее советская печать часто писала, что будущее - за изометрией, то есть за статикой. Правда, советские теоретики физкультуры и спорта относились к этой идее осторожно. Изометрию пытались привить и в лёгкой атлетике, особенно в её силовых видах – в метаниях диска и молота, в толкании ядра. Но я, наученный горьким опытом, этой методикой больше не интересовался.
* * *
После моего выступления во Львове в 1957 г. ко мне, как я уже упоминал, приехало несколько украинских парней. Они хотели работать на шахте и тренироваться у нас. Некоторые ребята имели второй разряд по штанге, но их результаты вплотную приближались к первому разряду. На нашей шахте был перекомплект, рабочих сокращали. Мне пришлось встретиться насчёт трудоустройства украинских штангистов с начальником треста „Киселёвскуголь“ Глебом Александровичем Быстровым.
Г.А.Быстров назначил мне время встречи в тресте на субботу, на конец дня. В кабинете с Быстровым, как всегда бывало при наших встречах, находился его заместитель Виктор Александрович Бакатин.
Быстров внимательно меня выслушал. Он не забыл мою жалобу, что горком профсоюза угольщиков не хочет платить мне за тренерскую работу. А ведь я говорил об этом почти два года назад. Я сказал, что мне платят в месяц за 50 часов по самому минимальному тарифу.
Стр. 322-323 img 369
Быстров поинтересовался и моими соперниками. Я упомянул о Трофиме Ломакине, представителе Вооруженных Сил, и о Матвее Рудмане из „Динамо”.
- И ты, шахтёр, значит, вклинился между ними, - констатировал Быстров. - А кто ещё из штангистов выступает на чемпионатах СССР от ДСО „Шахтёр"?
- К сожалению, на последнем чемпионате из шахтёров выступал я один.
- Ну что ты скажешь, Виктор, да ведь он герой! - произнёс Быстров, обращаясь к Бакатину. - Вот бы распространить его опыт по всей стране!
Быстров ждал, что скажет его мудрый помощник. Бакатин пожал плечами.
- Насколько я знаю, Рудольф много пережил, а за битого, как говорят, двух небитых дают. Помнишь, всего несколько лет назад ему и слесарем не разрешалось работать? Тогда ведь все немецкие имена выжигали калёным железом, и даже лампу Вольфа приходилось называть просто шахтёрской лампой.
- Нет, - возразил я. - У меня была „Победа", но она отнимала много нервной энергии, и я её продал.
- Знаю, слышал, - кивнул Быстров. - Кстати, кому и за сколько?
- Директору музыкальной школы, причём за такую же сумму, что и купил.
- А почему не дороже?
- Всё очень просто: я становлюсь известной личностью. А нашего директора музыкальной школы тоже знают в городе, и его обязательно спросят, у кого и почём он купил „Победу". Я не хочу выглядеть в глазах людей спекулянтом.
- Слышишь? - сказал Быстров Бакатину. - Так что правду говорит русская пословица - злые языки страшнее пистолета.
Тот улыбнулся и подхватил:
- Вот чего не хватает нашим начальникам шахт. Они на все разговоры о себе плюют с высокой колокольни.
- Забыли о рабоче-крестьянском государстве, - кивнул Быстров. - Таким вот макаром мы и возвращаемся к неравноправию.
Он спросил о моих предложениях, и я рассказал, что с Украины приехали два штангиста, которых не берут к нам на шахту, поскольку у нас происходит сокращение штатов.
- Но ведь они будут работать на общих основаниях? - уточнил Быстров.
- Конечно, - ответил я.
Быстров всё записал и спросил:
- А где эти ребята живут?
- Я устроил их в общежитие.
- Хорошо, - сказал Быстров. - И ещё один вопрос - может быть, не совсем корректный. Как в штанге к тебе, Рудольф, к немцу, вообще относятся?
- Ну что вам ответить… - уклончиво протянул я. - В тяжёлой атлетике, точно так же, как и при добыче угля, всё измеряется в килограммах, и отношение складывается в зависимости от полученного результата. Земное притяжение конкретно, его не подтасуешь, как при игре в карты. Добытый уголь ведь нельзя приписать, если его нет? Вот так и у нас в штанге: поднял ты столько-то - вот такой ты и есть. К тому же я поднимаю штангу после не самой лёгкой работы в шахте. Что же мне ещё могут сделать? Тем более что Сталина и Берии уже нет.
Быстров притих, спрятав глаза и ожидая, что скажет Бакатин. Но тот молчал.
- Всё верно, Рудольф, - произнёс наконец Быстров. - У нас сейчас тоже нет никаких установок по поводу немцев. Видимо, ваша немецкая история постепенно уйдёт в прошлое. Скажи, а после второго места на чемпионате СССР тебя на шахте чествовали, премию какую-нибудь дали?
- Нет, я через нашего физрука запретил что-либо делать в этом плане.
- А почему? - заинтересовался Быстров.
- Мы часто выступаем со штангой на сцене, так что пропаганды тяжёлой атлетики у нас достаточно. А мне уже и в поезде приходится скрывать свою фамилию - народ теперь знает Плюкфельдера.
Стр. 324-325 img 370
- Ясно, Рудольф, ты нам всё хорошо объяснил. Я позвоню на шахту, чтобы ты и твои ребята не попали под сокращение. А насчёт анонимок, которые пишут на вашу секцию, я сказал, чтобы всё это порвали. И ещё: забудь о прошлом, Рудольф. Ты ведь наш человек, воспитанный в духе шахтёрской жизни. Делай всё честно, а мы тебя поддержим.
На прощание Г.А.Быстров и В.А.Бакатин подали мне руки. Я спустился на первый этаж к Князеву, главному бухгалтеру горкома профсоюза угольщиков: мне уже три месяца не выдавали почасовую оплату за тренерскую работу. Князев был в курсе, что я стал призёром первенства СССР, и едва я открыл рот, как он перебил меня:
- Я знаю, Рудольф, что мы тебе должны. Объясни-ка мне, что такое жим, рывок и толчок.
- Объяснить-то я могу, - сказал я в некотором недоумении, - но поймёте ли вы?
Вместо словесных упражнений я взял стул и наглядно показал, как выполняются все три упражнения.
- А какие результаты ты показал в каждом движении? - спросил собеседник, понаблюдав за моей комедией со стулом.
- В жиме 135 кг, в рывке 132,5 кг, в толчке 165 кг, в сумме 432,5 кг.
- Да, не думал я, что ты занимаешься таким серьёзным делом, - покачал головой Князев. - Ты привези справку, что у тебя есть дети, а то мы ведь высчитываем с тебя за бездетность. А сейчас зайди в кассу, получи свои кровные.
“Вот и хорошо, - подумал я, - накуплю на базаре таёжного мёда”.
Я быстрым темпом зашагал домой, а по пути, находясь в приподнятом настроении, зашёл в наш спортивный зал. День у меня был не тренировочный, мне предстояло работать в ночную смену, но я решил поприседать со штангой на плечах, полагая, что мои ноги ещё слабоваты. Приседая с каждым весом по 3-4 раза, я добрался до 180 кг – всё было нормально. Трудовые будни начались.
Мои два парня с Украины ждали в общежитии, когда я ими займусь. Я не торопился устраивать их на шахту, мне сначала хотелось увидеть их анатомические возможности. Придя с ночной смены, я поспал до обеда, а потом зашёл за ними в общежитие, и мы стали тренироваться. Когда они разделись, я первым делом проверил их на гибкость. По баллам они еле набрали 50% - никакой перспективы. А я-то уже сходил ради них в трест и на комбинат! Как же быть, ведь они проделали к нам такой долгий путь?
Об их бесперспективности я им ничего не сказал. Оформлять их к нам в мехцех не стал - у нас и без того уже работали 6 штангистов. В общежитии мы зашли в буфет, я взял бутылку вина, мы с ними посидели. Видно было, что ребята хорошие, сообразительные. Я сказал им:
- Оформлю вас на участок. Это - золотая жила, там добывается коксующийся уголь, и принимают туда по блату. Будете зарабатывать на уровне начальника шахты, только не ленитесь.
Они расцвели, восприняли мои слова как сказку. Мы договорились встретиться назавтра у комбината. Я познакомил их с начальником участка М.М.Новосельцевым. Сказал, что для соревнований они будут освобождаться редко - всё честно. Наедине я пояснил Михаилу Михайловичу, что они взяты на работу начальником шахты по распоряжению Г.А.Быстрова.
Итак, с новыми подопечными я потерпел фиаско. Но это только в отношении штанги - шахтёрами они оказались хорошими. Помня добро, они приходили к нам в зал целыми семьями. Один из них, Сергей, как-то раз подвёл ко мне своего двухгодовалого сына и сказал ему:
- Вот дядя Рудольф, он нам крепко помог. Давай пригласим его завтра к нам на ужин!
Пришлось согласиться.
* * *
В 1957 г. на помост хлынуло много интересных атлетов. В среднем весе, то 82,5 кг, куда влез я, тогда первенствовал Трофим Ломакин. Но ему, как я упоминал, уже приходилось заботиться о сгонке веса, рискуя из-за этого проиграть. На переход в следующий вес, 90 кг, Ломакин тогда рассчитывать не мог. Там первенствовал его одноклубник Аркадий Воробьёв, и двух спортсменов от Вооружённых Сил их тренер А.И.Божко в этом весе выставлять не стал бы.
А тут ещё появился я с запасом собственного веса в 1,5-2 кг. Причём специалисты знали, что я набираю темп. Правда, скептики разглагольствовали: мол, Плюкфельдеру уже 30 лет, он явно староват. Да и в печати вовсю велась пропаганда насчёт того, что „нужно открывать дорогу молодым”. Но по результатам протоколов всё получалось наоборот. Молодые в моей весовой категории могли пока только блеснуть и сгореть, как ночная звезда в небе.
В 1957 г. в тяжёлой категории развернулась нешуточная борьба. И в итоге наш многолетний чемпион Алексей Медведев проиграл Евгению Новикову из Минска, атлету небольшого роста с симпатичным круглым животиком.
Стр. 326-327 img 371
Было ясно, что чемпионат СССР 1958 г. внесёт в ситуацию много поправок. Рассчитывал на успех и я, тем более что соревнования должны были пройти в моём родном Донбассе. А.Медведев, с которым я тогда дружил, всё присматривался к моим тренировочным нагрузкам, которые не были под силу больше никому.
- Такую нагрузку можешь выдержать только ты, выносливый шахтёр, - говорил мне Медведев. - А правильно ли то, что ты делаешь, покажет помост.
Он был корректным, очень осторожным и никогда не навязывал свою методику тренировок. В то же время А.Медведев ко всем приглядывался, будто желая что-то почерпнуть для себя. По всему было видно, что он уже тогда готовится стать тренером сборной СССР.
После того как у меня восстановилась спина, я ощутил прилив силы. Теперь я опасался, что мои резервы начнут подгонять меня к соревновательным действиям. Ранний вход в состояние готовности мог помешать мне на весенних соревнованиях. И я решил не снижать тренировочных нагрузок.
Сборы перед чемпионатом были организованы профсоюзами в Адлере, а затем в подмосковном Подольске. Времени до чемпионата СССР, намеченного на 12-15 апреля 1958 г., оставалось немного.
Я распланировал нагрузки таким образом, чтобы дважды выступить на промежуточных соревнованиях - не в полную силу, а в щадящем режиме, позволяющем, как говорят штангисты, почувствовать помост.
Я не раскрывал свои возможности, дабы не привлекать к себе излишнего внимания и не будоражить своих соперников. На тренировках было много глаз, и некоторые из присутствующих, конечно, докладывали о моём состоянии А.И.Божко. Поэтому я редко поднимал там больше 90% своих предельных весов, и определить мои возможности было очень непросто.
Мой основной прошлогодний соперник Трофим Ломакин часто нарушал спортивный режим. А.И.Божко с ним, понятно, замучился. Но за два месяца до чемпионата Ломакин прекратил выпивать и начал тщательно готовиться. Тут подоспела и хорошая новость, что сразу после чемпионата СССР его победители поедут на соревнования в США. Это дополнительно подтолкнуло Трофима к серьёзным тренировкам, чтобы добиться успеха в среднем весе - 82,5 кг.
В смысле результата я был для соперников тёмной лошадкой. К тому же Александр Иванович Божко лукаво объяснял Ломакину: мол, Плюк - немец, ему и по СССР-то разрешили ездить совсем недавно, кто ж такого подколпачного субъекта пустит в США? Трофим прислушался к тренеру, однако времени было упущено уже много. Ко всему прочему, Ломакин съездил к себе на Алтай, который славится великолепной природой и весьма забористым самогоном.
Итак, Трофим принялся форсированно нагонять пропитое время. Но сделать это было не так-то просто. Тем более, что Трофим, сильный от природы, был слаб в смысле терпения, необходимого, чтобы нарабатывать запас прочности. К его сожалению, весть о том, что США примут команду советских тяжелоатлетов, пришла поздновато.
Как я уже писал, А.И.Божко не хотел стравливать в одном весе двух армейцев - А.Воробьёва и Т.Ломакина. Да и Воробьёву такой соперник был совершенно ни к чему. А Ломакин знал, что капитан команды Воробьёв не допустит его конкуренции с собой.
Трофим Ломакин тренировался тихой сапой, а в дни, свободные от тренировок, от него несло спиртным.
Помнится, год назад во львовском парке он на досуге талантливо играл в карты. Сидя на корточках, в красивой тенниске, под которой выделялись бицепсы, Ломакин смотрелся внушительно. Поэтому его боялись трогать, хотя он часто блефовал. Однако позади Трофима всегда сидел наготове друг, который мог защитить его от удара камнем по голове.
Я восхищался природным талантом Т.Ломакина - не только как штангиста. Он же всегда относился ко мне с уважением и с вниманием. В то время я в сборной был „белой вороной“, и боязливые или те, что считали себя сильно умными, обходили меня стороной. А Трофим представлял меня своим друзьям с гордостью.
- Это шахтёр из Кузбасса Рудольф Плюкфельдер, - говорил он. - Не слышали? Вот и я не слышал, пока он не стал дышать мне в затылок. В прошлом году во Львове я еле ноги от него унёс. Так что, ребята, если проигрывать, то только ему.
- Он - шахтёр, а мы кто? Числимся офицерами, но только зарплату получаем.
- Откуда ты знаешь, работает он или нет?
- Что вы, ребята, кто же немца будет просто так держать на шахте? Я работал на руднике, там денежки считать умеют. Кстати, Рудольф, тебе дали спорткомитетскую стипендию?
- Я от нее отказался. Она слишком маленькая, не для семейного человека.
- А как же ты кормишь семью?
- По справке. Я привожу сюда справку, что шахта мне зарплату не сохраняет и что средний заработок за последние три месяца у меня такой-то.
- Видите, ребята, что они вытворяют!..
И Трофим, как всегда, спешил - либо выпить, либо к картёжникам. Не знаю, что именно думали обо мне А.Воробьёв или спортсмены из „Динамо“ - мне это было безразлично. Но я знал, что они относятся ко мне скептически.
До чемпионата я участвовал уже в нескольких соревнованиях. Я, как уже писал, выступал с малым напряжением, но успешно. В РСФСР у меня равных конкурентов не находилось. Был, правда, сильный спортсмен Виктор Лях из Ростова-на-Дону, но он выступал за Вооружённые Силы, и наши пути на этих соревнованиях не пересекались.
Моим тренером по-прежнему считался Иван Захарович Любавин. Он же, как тренер от профсоюзов, опекал и А.Медведева. Любавин вёл себя так, как нам хотелось, не вмешиваясь в нашу подготовку. Он отвечал за организацию выступления – за заявки, за медицинское освидетельствование нашего здоровья и т.п.
* * *
11 апреля 1958 г. я наконец-то ступил на Донецкую землю. Здесь я родился, здесь навсегда лишился своего отца и старшего брата Володю. Отсюда нас за 9 часов выгнали из родного дома, отправив в Сибирь, на каторгу.
А теперь я и не знал, радоваться мне или плакать. После смерти Сталина прошло уже 5 лет. Народ вроде бы заговорил о репрессиях, и многих реабилитировали.
В 1955 г. К.Аденауэр с помощью Н.Хрущёва освободил последних пленных солдат и офицеров Вермахта. Тех, которые воплощая нацистский план “Барбаросса”, шли через Украину, закатав рукава и сжигая всё на своём пути. Говорят, этих военнопленных оставалось в советских лагерях ещё десять тысяч человек. И вот в один миг, когда лидеры ударили по рукам, этих военнопленных с почестью отпустили.
Однако взамен них в заложниках у коммунистических мудрецов остались другие немцы, которые и должны были сполна расплатиться за гитлеровский „блицкриг“. Это были мы. Российские немцы, включая коммунистов и комсомольцев, по-прежнему томились в ссылке на Крайнем Севере и на Колыме, в Сибири и на Урале, в Казахстане и в Средней Азии.
“Но ведь вас ещё в 1956 году сняли с учёта в комендатуре”, - может возразить историк. Да, это действительно так. Теперь нам уже не нужно было регулярно являться к надзиравшему за нами коменданту, чтобы засвидетельствовать, что мы не сбежали. Нам уже ну нужно было являться самим и привозить с собой на санках или на тележках немощных стариков и калек, как я возил свою соседку-инвалидку Марию Дайнес.
“Раз вас сняли с учёта, то, значит, освободили”, - скажет историк. Именно это представление и внушала иностранным журналистам, а заодно и своим гражданам, включая академиков-историков, советская пропаганда. Дескать, мы не таим ни на кого зла, мы отпустили пленных фашистов, а заодно освободили и их советских пособников.
У нас рассказывали, что Хрущёв, встречаясь с Аденауэром, очень хвалил российских немцев за освоение Севера и казахских степей. Мол, они настолько отдались этому увлекательному делу, что даже не хотят учиться после средней школы. В результате чего у немцев теперь самый низкий процент людей с высшим образованием в нашей стране. И это, мол, нас, коммунистов, сильно тревожит. Сердобольный канцлер сказал в ответ, что ФРГ готова принять своих заблудших братьев-трудоголиков на постоянное жительство. Хрущев идею поддержал, и три эшелона с российскими немцами, освоившими степи, тундру и тайгу, вскоре двинулись из Караганды в сторону Фатерланда.
Но тут дала знать о себе советская демократия. К Хрущёву якобы явилась делегация местных русских женщин, которая на свой лад преподнесла ему известный советский афоризм: „Мой муж плохой. Верните мне мужа!“ Дескать, эти немцы хоть и фашисток, но ведь свои, доморощенные. Для чего же им ехать в Германию? В конце концов это ведь именно мы её победили, вот пусть они теперь и живут вместе с нами...
"отсутствие всего перечисленного в книге Плюкфельдера - не недостаток, а достоинство. Вы требуете от Рудольфа Владимировича, чтобы он писал как нытик Юрий Петрович, самовлюблённо описывающий работу своего организма. А Плюкфельдер - тренер, аналитик, наблюдатель, прошедший - в отличие от Юрия Петровича - школу настоящей жизни в ссылке, под надзором спецкомендатуры, в шахте. Ему, как он пишет, "лясы точить было некогда"."
Я ничего не требую от Плюкфельдера. Просто, книга его написана несколько нетрадиционно. Другие штангисты-писатели (не только Власов) так или иначе уделяли своим ощущениям на помосте и на тренировках немало прочувствованных строк. Рудольф же Владимирович оставляет подобные переживания как бы за кадром.
Кроме того, Плюкфельдер являл собой редкий тип успешного штангиста-рабочего. Уж как ему удавалось совмещать достаточно тяжёлую работу в шахте с тренировками и выступлениями - одному Богу известно.
Если взять для сравнения тяжелоатлетов-армейцев (как самый яркий пример), то те же Власов, Ломакин и Воробьёв, достигнув заметных высот, ничем, кроме штанги, заниматься даже и не думали.
Власов - если он измождался литературными опытами, то мог бы и не измождаться. Никто его к этому не принуждал.
Ломакин - по словам хотя бы Власова, в спортивный зал заходил, в "межсезонье", только для того чтобы показаться начальству. И опять зависал где-то. Со своими корешами-собутыльниками.
Воробьёв - да, был грозой фашистских оккупантов, потом водолазом. Что же дальше ? С "первыми победами местного значения" Аркадий Никитович о своём водолазстве как-то невзначай позабыл. Особенно, после высокого приёма, который учинил Воробьёву в своём кабинете опальный маршал Жуков.
Такие армейцы только числились военнослужащими, офицерами. Ничем, кроме штанги, больше не занимаясь. Вероятно, для галочки, командование всё же проводило с ними (раз в год. А то и реже)некую "углублённую переподготовку" типа изучения устава внутренней службы - на этом всякое отношение сих субъектов к армии и заканчивалось.
И ни за какой дополнительной физической работой никто из этих "офицеров" никогда не гнался. В отличие от Рудольфа Владимировича. Не так и редко заменявшего "ортодоксальные" тренировки каким-нибудь нетипичным для штангиста тяжёлым трудом. Например, разбиванием прочного бетона кувалдой.
Жаль, что инженеру-капитану Юрию Власову не пришлось идти плюкфельдеровской дорОгой. Вмиг позабыл бы самоистязание литературными опытами. И тогда не написал бы он КНИГУ КНИГ и не донёс до восхищённого человечества всю прелесть перекатов штанги по мышцам, себя преодоление и огненность сжигающих душу и тело дней. А заодно и доскональное раскрытие природы и сущности никчёмных "присыпкиных".
Однако, с другой стороны, и Плюкфельдер, освободи его от работы в шахте, а, вместо этого, заставь, ночами, оттачивать верное литературное слово, с такой бы нагрузкой не справился. Да и почти никто не справился бы.
Только представить, 20 тонн в спортивном зале угомонил, тут-то бы и рухнуть в постельку и забыться мертвецким сном. Но Юрий Петрович на такую расточительную затрату времени не имел ни малейшего права. В первую очередь, перед собой.
Бывало, поужинает на кухне пельменями и - в кабинет. На машинке до поздней ночи стучать. Воловий труд ! Весь изведётся, пока отыщет правильный оборот. И только тогда начнёт подумывать - а не пора ли в постельку ?
Ляжет в постельку где-то через час или два, лежит себе, пытаясь забыться сторожким коротким сном - "но не спится ему. Никак (как и Мальчишу Кибальчишу) не засыпается".
Голова раскалывается от тысяч слов - эпитетов, метафор, гипербол, причастий, деепричастий, наречий, приставок, суффиксов, окончаний.....и всё это в различных падежах, родах, числах и склонениях со спряжениями - наплывающих тяжкими вОлнами.
Лишь под самое утро мириады слов постепенно умеряют неистовое непримиримое биение между собой, и Юрий Петрович, отвесив челюсть, упокоенно отдаётся недолгой прогулке в объятия Морфея.
Не жизнь - подвиг ! Уж какое там сравнение с примитивным трудом шахтёра !
А кому не верится в это, пусть попробует сам повторить беспримерный жизненный путь штангиста-профессора. И не только суметь устанавливать мировые рекорды, но ещё и умудриться сохранить неповреждённым рассудок.
В гостиницу „Донбасс” в городе Сталино (ныне Донецк) я приехал в неопределённом настроении. С кем мне придётся жить, я не знал. Да меня никто об этом и не спрашивал. По прибытии А.Медведев протянул мне гостиничную анкету: мол, заполняй, будем жить вместе. Что ж, номер 19, нижний этаж - это неплохо. После ресторана мы с Алексеем пошли гулять по красивому городу.
Медведев, как мне показалось, готовился к этим соревнованиям не на жизнь, а на смерть. Он жаждал взять реванш за поражение на прошлогоднем чемпионате СССР от Евгения Новикова. Во время прогулки Алексей прошептал:
- Откуда у Новикова такой большой вес?
- А ты разве знаешь его вес? - поинтересовался я.
- Знаю, - ухмыльнулся Медведев в своей обычной манере. - Он завесился в гостинице в одежде на 124 кг. Значит чистого веса в нём 121-122 кг.
- В прошлом году Новиков завесился на 118 кг. Видимо, он в хорошей форме, - заметил я.
- Пусть нагоняет вес, - сказал Алексей, помолчав. - На этот раз я ему не уступлю.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что после вчерашней тренировки сам Медведев завесился на 122 кг, так что в этом отношении соперники были равны.
Несмотря на свой солидный вес, Алексей мог прогуливаться по 3-4 часа. Я столько не выдерживал, и мы через некоторое время присели на скамейку напротив советского танка, который в своё время первым ворвался в Сталино и был теперь установлен на пьедестале.
Во время оккупации в Донбассе находились в основном итальянские войска. Им противостояли партизаны, которые взрывали водопроводы, жгли элеваторы и тем самым восстановили против себя значительную часть местного населения.
Я был в восхищении от вида восстановленного Донецка. Медведев, как обычно, сидел молча, хотя, конечно, тоже замечал новостройки и знал, что Донбасс - это моя родина. Так, во всяком случае, считал я. Люди из госбезопасности были на сей счёт совсем иного мнения.
Я и раньше жил на сборах в одной комнате с Алексеем Медведевым. Стоило мне, общаясь с ним, затронуть какую-то тему, даже ещё не объяснив её сути, как он тут же принимался напрочь всё отрицать. Если я, например, принимался рассказывать, какие случаи и с какими исходами бывают в шахте, Алексей говорил:
- Нет, это не так, ты не прав, Рудольф.
Постепенно я приноровился к Медведеву и всюду сопровождал его молча. Мы могли гулять часами, не проронив ни слова. Он молчал и тяжело дышал, я тоже молчал. Такая манера общения мне нравилась - при этом я не расходовал свою нервную энергию.
Вот и у танка мы сидели в глубоком раздумье. Может, просидели бы ещё долго, если бы на нас не наскочил какой-то алкоголик. Он ни с того ни с сего обозвал Медведева буржуем, а меня хулиганом. Ишь, мол, уселись, стиляги, интеллигенция проклятая! Позже я узнал, что на этой скамейке почему-то любят сидеть психически нездоровые люди, а также те люди, которые хотят выразить какой-нибудь протест. Мы не стали отвечать на брань и ушли.
В гостиницу набежало народу, как при столпотворении. Стоило чуть постоять в вестибюле - и можно было встретить многих знакомых, с которыми давно не приходилось общаться. Я увидел своих друзей, шахтёров- спортсменов из Енакиева, Кадиевки, Краснодона. Медведев только сопел и пришёптывал:
„Откуда у тебя столько знакомых?”, а потом скомандовал: „Пошли!“
К нам в номер подселили на раскладушке Ивана Крылатова. Я хорошо его знал - в Сталинграде, на российских сборах, мы жили с ним в одной комнате. Иван много рассказывал о своих похождениях по женской линии.
Увидев нас, он чуть не бросился Медведеву в объятия, но тот остудил Ивана вопросом:
- А ты как попал сюда к нам?
Иван объяснил, что ему предложили место на раскладушке, и он согласился, узнав, к кому его хотят подселить.
- Так ты что, баб к нам будешь водить? - в упор спросил его Медведев.
Иван широко улыбнулся, сверкнув золотыми фиксами. Он действительно был красив, да и сложён хорошо.
- Разве я виноват, что не могу отогнать их от себя? - сказал он.
- Выходит, если женщина придёт с тобой в нашу комнату, то это не твоя вина? - строго переспросил Алексей. - Учти, если ты будешь портить нам настроение, то мы выкинем тебя вместе с чемоданом!
Стр. 332-333 img 375
- Всё, я вас понял! - покладисто поднял руки Иван.
Через час мы с Медведевым пошли на ужин в ресторан. Сюда съехалась, что называется, вся тяжёлая атлетика Советского Союза, и мы с трудом нашли себе столик. Вскоре мы увидели нашего соседа Крылатова за столом среди женщин. Они были уже изрядно пьяные. Иван благоухал одеколоном, и женщины вились вокруг него как осенние мухи.
- Кому соревнования, а кому развлечения, - констатировал Медведев, указав на Крылатова.
К нам за столик подсел тренер Семён Исаакович Розенфельд.
- Рудик, ведь Донбасс — твоя родина? — сказал он, плохо выговаривая букву „р“.
- Конечно, - подтвердил я, - равно как и ваша тоже.
- Ваша родина Донбасс? - притворно удивился Медведев, уставившись на Розенфельд а. - А я думал - Израиль.
Розенфельд шутку не оценил.
За ужином мы могли наблюдать, сколько люда примазалось к тяжёлой атлетике. Помимо участников, на чемпионат съехалась на дурочку околоспортивная публика со всех концов страны - с фальшивыми командировочными листами, которые они собирались отметить на каких-нибудь донецких предприятиях. Вернувшись домой, такие деятели благодарили свою судьбу: мол, хай живе советская власть, которую можно дурачить под любым соусом! Только такие профаны и могли трубить во всеуслышание об абсолютной справедливости и строгости судей.
Например, перед тем, как выставить штангу на соревновательный помост, её следовало взвесить на специальных весах, опечатанных городской инспекцией. До этого никто не имел права нарушить на весах пломбу. И если у штанги недоставало 150-200 граммов, то на гриф надевали дополнительные маленькие шайбы. Этого требовали точность и честность.
Но если новый, привезённый с завода гриф, имел вес на 500 г больше положенного, то никто и не думал отпиливать от него кусок. А такие перевесы грифов случались сплошь и рядом. И в результате после установления мирового рекорда оказывалось, что штанга весила, к примеру, не 132,5 кг, а 133 кг. Таким образом, тот перевес, который шёл в зачёт рекордсмену, вынужденно поднимали все его предшественники, которым перевес штанги в зачёт не шёл, а то даже и не давал поднять заявленный вес.
Интерес к штанге был в городе огромным. Всюду висели лозунги, приветствия. Буду откровенным: в такой обстановке я расцветал.
***
И в то же время меня подзуживала вот какая мысль: после войны, когда всё здесь лежало в руинах, прошло всего 13 лет, а впечатление создавалось такое, будто об этом разрушении города все уже забыли. Правда, ни одного штангиста с немецкой фамилией я на том чемпионате не встретил.
Но во время соревнований я о подобных вещах не думал. Тут у меня было только три заботы: жим, рывок и толчок. Всё, больше ничто на свете меня не занимало. Главное - не дать увести себя с пути правильной методики подготовки.
Журналисты ещё не знали, как им быть со мной. При выходе из гостиницы меня атаковал корреспондент местной газеты. Медведев полушутя шепнул ему про мне:
- Он же немец, причём ваш, донецкий. Твою статью не пропустит главный редактор.
Тот кивнул и ретировался.
* * *
Начался парад участников. Герба СССР на моём трико пока не было - я ещё только готовился дать бой за звание чемпиона страны. Трофим Ломакин вышел на парад с растрёпанной шевелюрой. А Медведев шепнул мне, что от него опять несёт перегаром. В параде участвовало 120 атлетов. Дворец спорта „Шахтёр“ кишел людьми, все билеты были уже распроданы. Главный судья И.Кириченко объявил соревнования открытыми.
Первым чемпионом СССР 1958 года стал Степан Ульянов („Локомотив“, Алма-Ата) с суммой 332,5 кг. Этого парня никто не знал, журналистам нашлось, о чём писать. Из прошлогодних призёров на пьедестал почёта пробился только Владимир Вильховский. В 1957 году он был вторым, теперь его результат уменьшился на 7,5 кг, и он оказался ступенькой ниже. А вторым стал никому не известный Виктор Кочегаров из Свердловска с суммой 322,5 кг.
После парада мы с Медведевым решили взвеситься. У Алексея оказалось 121,5 кг, а мой вес упал до 80,5 кг. Но самочувствие в этой атмосфере у меня было хорошим. Одеваясь, Медведев попыхтел, посмотрел на меня, прикрыв один глаз, и сказал:
- Уверен, что сейчас на весы придёт Новиков. Я уйду, а ты, Рудольф, сходи в душ, покрутись здесь рядом и посмотри, на сколько он завесится. - Стр. 334-335 img 376
Миссию мне поручили не из благовидных, но чего не сделаешь ради друга? Не успел я погреться под душем, как душевую оккупировала компания из Минска во главе с Макартумяном. Стало так шумно, что меня, шпиона, никто и не заметил.
Евгений Новиков разделся догола и начал изображать тучную женщину. Как я понял позже, он был прирождённый артистом. В этой душевой он уложил нас наповал. У меня даже что-то закололо внутри от небывалого смеха. А коронный номер Новикова был такой: он нагибался и своей задницей изображал льва. У меня потекли слёзы. Я осмотрелся и обнаружил, что до этого он довёл не одного меня.
Когда все стали расходиться, я вспомнил наказ Медведева. Догнал Новикова и спросил:
- Извини, ты на сколько завесился?
- На 122 кг, - выпалил Евгений.
Медведев обрадовался, что соперник оказался чуть тяжелее его. Я рассказал Алексею о комедиях Новикова.
- Вот чёрт, наверно он в хорошей форме, - пробурчал Медведев.
Львовский помост, как я уже писал, оказался для Медведева неудачным, он тогда проиграл Новикову. За год с тех пор Алексей сознательно поправился на 7 кг, а это немало. Брюки и пиджак стали ему тесноваты, лицо округлилось как таджикский арбуз. Всё для него теперь сосредоточилось на выигрыше нового чемпионата.
Учитывая это, я старался вести себя так, будто у меня в кармане лежит яйцо и я боюсь его раздавить. Медведев укладывался в постель – сразу же ложился спать и я. Я не допускал никаких шуток или слов, над которыми Алексею пришлось бы задуматься, боже упаси! А Крылатова я предупредил, что Медведев идёт на соревнования с расчётом набрать умопомрачительную сумму в троеборье: 500 кг.
13 апреля после завтрака я и Медведев размялись со штангой. Разминка показалась мне фантастически лёгкой. Дабы не сглазить, я сказал Алексею, что самочувствие у меня так себе - мол, не пойму, что и как. Травм у нас нет - и слава богу.
В зале среди шума разворачивалась целая тяжелоатлетическая эпопея. Кругом шли разговоры о штанге, о поисках новой методики. За Медведевым следили. Я тоже заметил, что с меня не спускает глаз Елизаров из Ленинграда.
- Ну что ж, пусть смотрят, - сказал я себе под нос. – Работать надо!
На тренировках мы кое-что подсматриваем у соперников, но, как потом выясняется, всё это очень индивидуально.
Через день мне предстояло выступать, и я применил свой метод отхода ко сну. Сегодня мой сон не должен был длиться более четырёх часов. Медведев и не заметил, что я недоспал. Зато накануне соревнований я выспался хорошо.
Утром я заглянул во Дворец спорта и походил по помосту. Даже потопал ногами: вот, мол, злые духи, я пришёл, а вечером явлюсь при полном зале. Как всегда, проверил гриф. На этот раз на нём была сплошная насечка, и ширину хвата штангисты отмеряли пальцами. Позже я узнал, что эта процедура снимает перехлёстывающий страх. Многие штангисты также катают штангу по помосту, отыскивая то место, где она встанет намертво.
Я принёс на помост гриф с разметкой, по нему точно отметил нужное расстояние на основном грифе и в этом месте наклеил синюю ленту. Точная разметка нужна при рывке. Наклейка моя осталась нетронутой, и потом все даже говорили: вот, мол, молодец, кто догадался это сделать.
Теперь оставалось съесть в ресторане котлету по-киевски - чистое куриное мясо с 50 г топлёного сливочного масла. Всё, через 3 часа мне предстояло выходить на помост. Как обычно, я наполнил в ресторане термос крепким индийским чаем.
Медведев проводил меня до автобуса, где уже дожидался Иван Захарович Любавин. Любавин, как всегда, надел в белоснежную накрахмаленную рубашку и, стоя на выходе из автобуса, интеллигентно стряхивал пепел с папиросы. Второй рукой Любавин держался за ручку двери. Я подал Ивану Захаровичу руку, но тренер, присосавшийся к папиросе, не смог её пожать.
- Ну как, Рудольф, всё в порядке? - привычно спросил он.
Я кивнул: мол, всё хорошо. Пошли расспросы. Я молчал, а потом попросил:
- Иван Захарович, давайте поговорим после соревнований.
Мой прикомандированный тренер от профсоюзов затих.
Вскоре началось взвешивание. И.З.Любавин вёл себя так, как мне хотелось: ненавязчиво, прислушиваясь к моим пожеланиям.
Стр. 336-337 img 377
В то время никто не разминался так интенсивно, как я. Это прямо противоречило господствовавшим рекомендациям: в журнале „Теория и практика“ и в „Советском спорте” специально писали, что чрезмерные разминки перед стартом вредны. Мол, это ухудшает, притупляет пусковую реакцию. В качестве примера приводись американские штангисты.
После представления на параде я выпил чашечку чая, пососал лимон.
Трофим Ломакин заспорил с А.И.Божко - они разошлись во мнениях о начальных подходах.
Трофиму в последние минуты нужно было избавиться от 400 г лишнего веса. Что хочешь, то и делай, хоть кусок кожи отрезай. В такой ситуации ассистенты на взвешивании не отходят от весов и зорко следят, чтобы судья-фиксатор не смухлевал. Подобные случаи раньше бывали, они могли произойти и сейчас.
Божко ругал Ломакина за то, что тот безответственно отнёсся к своему весу. Тренер включил душ и буквально затолкал под него спортсмена прямо в трусах. Трофим ругался по-сибирски, но делал всё механически, без инициативы.
В Сибири у Ломакина было много друзей, которые сообщили ему, с какой лёгкостью я поднимал веса на промежуточных соревнованиях. Поэтому он относился ко мне с уважением.
Душевые находились в комнате профсоюзов, где располагались мы, и я слышал всё, что говорил Божко. Он вполголоса сказал Трофиму:
- Смотри, не проиграй этому немцу!
Трофим только фыркнул.
Божко многое прощал Ломакину в последнее время, покрывая его проступки. 11 ноября 1957 г. в Тегеране Ломакин набрал в сумме 450 кг. Это было большое достижение: Трофим на 2,5 кг превысил мировой рекорд знаменитого спортсмена из США Томми Коно. С тех пор Трофим ходил в героях, позволяя себе жить так, как подсказывало ему сибирское воспитание. Он считал себя алтайским казаком, а бог не обделил его силой. Но силу можно наработать, а можно и потерять. Что гораздо легче.
Божко добился присвоения Трофиму звания офицера, ему улучшили жилищные условия. И вот теперь, если Ломакин не смог бы согнать 400 г за 20 минут, его могли ждать крупные неприятности. Так, во всяком случае, считал Божко - хотя это вряд ли соответствовало действительности.
В привилегированную квартиру Трофим уже въехал, ордер был у него на руках, и ни один суд не мог лишить его этого жилья.
Что касается офицерского звания, то Ломакин получил его по рекомендации главного тренера Вооружённых Сил, то есть самого А.И. Божко, и именно на него, на Божко, и легла бы в первую очередь вина за неудачу спортсмена. Вот чего боялся Божко, если его подопечному не удалось бы согнать вес.
Тренер нервничал, но надеялся, что Ломакин осознает свою ответственность перед командой и вину за то, что позволил себе съесть лишнего или выпить чересчур много воды. Но Трофим, попав под душ, пустил не горячую воду, а тёпленькую. Божко протянул руку, проверил воду и цыкнул на Ломакина:
- Ты что, прохлаждаться сюда пришёл?
Тренер сам открыл на полную мощь горячий кран, а Трофим заорал и выскочил из-под душа.
Собрались друзья Ломакина, картина перед стартом вырисовывалась не из приятных. С удивлением смотрел на всё на это армеец Виктор Лях. Другой одноклубник Ломакина, Евгений Минаев, предложил свои услуги:
- Трофим, одевайся потеплее, я на тебя сяду, ты со мной побегаешь, и твои 400 г моментально сгорят.
На Ломакина накинули два халата, Минаев залез на него, скомандовал „давай!“, и один офицер понёсся верхом на другом по двору Дворца спорта. А что было делать? Ни хитростью, ни другими выкрутасами тут помочь было нельзя.
Что и как показали в итоге весы, я не видел. Но я знаю по своему опыту: если в подобной ситуации пробежать метров 400 в среднем темпе, то 400 г пота вылетят так, будто человека выжали. Поэтому я уверен, что Трофим согнал свой вес честно. Нами, штангистами, этот метод проверен. Боксёр или борец позволить себе такого не могут: у них не настолько сильные ноги.
Не выдержав, пришёл навестить меня А.Медведев. Он никогда не вмешивался в мои планы - ни на тренировках, ни на соревнованиях. Поэтому мне с ним было легко.
- Ну как, шахтёр, готов добывать золото? - спросил Алексей.
- Готов, - улыбнулся я.
Медведев сказал простые слова, но в тот момент они легли мне на душу. Соревновательная тактика у меня была тоже самая что ни на есть простая.
Стр. 338-339 img 378
Преувеличенное внимание к тактике и к стратегии соревнования производит довольно жалкое впечатление. Впрочем, совсем отказываться от тактики в этом случае тоже нельзя. Но атлет, возлагающий большие надежды на обман соперника, не имеет перспективы.
Данной темы я ещё коснусь позже. А на этих соревнованиях я был самым свободным человеком. Я ни от кого не зависел. Стипендия, которую мне выделили будто в посмешище, где-то гуляла, я её не собирался получать. На худой конец мой шеф по работе Александр Терентьевич Клышко или наш начальник треста Глеб Александрович Быстров сказали бы:
- Ну что ж, Рудольф, не получилось сейчас - получится в следующий раз.
Я боялся только нулевой оценки. Считал, что самое безответственное - это выйти на помост и не зафиксировать первый подход, тем более на серьёзных соревнованиях. В штанге должны удивлять не только килограммы. Не менее важна здесь и красота. Не зря ведь говорят: „Красота спасёт мир“. Поэтому выход на помост должен быть прост, но красив.
К сожалению, старая советская школа не выработала такого подхода к штанге, как, например, у польских или у западных штангистов, или у китайцев и у японцев. А журналисты, пишущие о тяжёлой атлетике, в этом отношении не шевельнули и пальцем.
Они предпочитали призывать идти ва-банк, не жалеть себя, грудью закрывать амбразуру. Героическими словами пичкал нас и Аркадий Воробьёв. И кто мог возразить, если такой корифей кричит: раз-два, взяли? Сам же Воробьёв только горло драл, но собственных усилий не прилагал.
В шахте я работал с людьми, выжившими во время войны. Они перенесли немецкий плен, а потом попали в изгои у себя на родине. Этот народ прошёл огонь и воду. Они в момент ощущали фальшь и распознавали, кто хочет прокатиться на их шее. Во мне эти люди оценили открытость и справедливость. Словам они не верили, но я доказывал свою силу делом. С таким характером я и пришёл неожиданно для многих в сборную СССР.
На этом чемпионате А.И.Божко решил напустить на меня сразу двух атлетов от Вооружённых Сил: Ломакина и Ляха. Виктора Ляха, офицера авиации из Ростова-на-Дону, выводил на соревнования Семён Исаакович Розенфельд, но под строгим наблюдением Божко.
На представлении спортсменов Т.Ломакин стоял взъерошенный, с сильно красным носом. Лицо у него тоже было красным, будто ему вот-вот выходить на помост. На меня Трофим не глядел. Если спортсмен хочет дать кому-то бой, он так вести себя не будет.
Ко мне никто не приставал, ничего особенного от меня не ждали. На тренировках я своими результатами не удивлял, для тренеров и для аналитиков оставался тёмной лошадкой.
На взвешивании я продиктовал веса своих первых подходов, И.З.Любавин деловито их заявил. Главное было не дёргаться, этого я теперь не мог допустить. Мой внутренний аккумулятор имел хороший заряд, но любая его разрядка могла повлиять на концентрацию сил на помосте.
Не только Т.Ломакин, но и В.Лях выглядел как гора мышц: него был очень мощный верх корпуса. Неудивительно, что на фоне армейцев я не смотрелся. И потому на меня никто не обращал внимания.
* * *
Соревнования начались с жима. Я уже писал, что меня сильно критиковали за технический жим. Иностранцы к нему относились нормально, а вот советские судьи в порядке воспитания мой жим не засчитывали. Константин Фёдорович Артемьев как-то раз подошёл ко мне и со смешком сказал:
- Рудольф, ты выжимал штангу не хуже других. Но я желаю тебе, чтобы ты исправил свои недостатки, чтобы больше работал над силой рук. Поэтому я твой подход не засчитал. Ты уж не сердись на меня.
Я вспомнил, как в 1947 г. нас, немцев, собрали в комендатуре при киселёвской шахте № 5, чтобы мы дали подписку о добровольном выселении на 25 лет на север, в тундру. Нам сказали, что советское правительство и ЦК ВКП(б) идут на это во имя нашей же защиты. Мол, когда вы, немцы, вернётесь на свою родину и обнаружите, что в ваших домах живут другие люди, то между вами и русскими с украинцами возникнет конфликт. Русский народ озлоблен на немцев, значит, пойдут убийства и грабежи.
И вот советская власть выделила для надзора за российскими немцами 20 тысяч комендантов и их помощников - всё ради нашего блага, всё нам на пользу. Я рассказал об этой заботе Артемьеву и услышал от него:
"Другой одноклубник Ломакина, Евгений Минаев, предложил свои услуги:
- Трофим, одевайся потеплее, я на тебя сяду, ты со мной побегаешь, и твои 400 г моментально сгорят.
На Ломакина накинули два халата, Минаев залез на него, скомандовал „давай!“, и один офицер понёсся верхом на другом по двору Дворца спорта. А что было делать? Ни хитростью, ни другими выкрутасами тут помочь было нельзя.
Что и как показали в итоге весы, я не видел. Но я знаю по своему опыту: если в подобной ситуации пробежать метров 400 в среднем темпе, то 400 г пота вылетят так, будто человека выжали. Поэтому я уверен, что Трофим согнал свой вес честно. Нами, штангистами, этот метод проверен. Боксёр или борец позволить себе такого не могут: у них не настолько сильные ноги."
Не настолько сильные ноги ? Да для такого бега излишне сильные ноги и не нужны. Наоборот, необходимы не очень сильные, но выносливые. Тем более ноша в 60 кг для 80-килограммового человека (даже и совсем нетренированного) совсем непредельная.
400 граммов пота покидают нарочито утеплённого человека под воздействием бега на 400 метров с 60-килограммовой ношей ?
Очень похоже на правду. Однако, как, интересно, быть, если человек генетически почти совсем не потеет ? Думается, эти 400 граммов покинут человека всё равно, но какими-то другими путями - влагой через дыхание или выделением влаги же сквозь кожу в "виде пара".
Иными словами, затраченная энергия должна улетучиться из тела спортсмена. По закону сохранения энергии - не куда-то бесследно, а в окружающее пространство. То есть масса Вселенной остаётся всегда одинаковой - спортсмен похудел, но в ответ потяжелело пространство.
А далее, спортсмен плотно покушал, восполняя утраченную энергию своего организма и тогда имеем обратный эффект - спортсмен вновь поправился, этим самым слегка облегчив окружающую Вселенную.
Всё же такой уморительный бег со "всадником" на спине для результата никак не полезен. Поэтому Ломакину следовало не бухать перед соревнованиями, а вдумчиво и неторопливо привести собственный вес в норму. ------------------------------------------------------------------------------------------------------- "За ужином мы могли наблюдать, сколько люда примазалось к тяжёлой атлетике. Помимо участников, на чемпионат съехалась на дурочку околоспортивная публика со всех концов страны - с фальшивыми командировочными листами, которые они собирались отметить на каких-нибудь донецких предприятиях. Вернувшись домой, такие деятели благодарили свою судьбу: мол, хай живе советская власть, которую можно дурачить под любым соусом! Только такие профаны и могли трубить во всеуслышание об абсолютной справедливости и строгости судей.
Например, перед тем, как выставить штангу на соревновательный помост, её следовало взвесить на специальных весах, опечатанных городской инспекцией. До этого никто не имел права нарушить на весах пломбу. И если у штанги недоставало 150-200 граммов, то на гриф надевали дополнительные маленькие шайбы. Этого требовали точность и честность.
Но если новый, привезённый с завода гриф, имел вес на 500 г больше положенного, то никто и не думал отпиливать от него кусок. А такие перевесы грифов случались сплошь и рядом. И в результате после установления мирового рекорда оказывалось, что штанга весила, к примеру, не 132,5 кг, а 133 кг. Таким образом, тот перевес, который шёл в зачёт рекордсмену, вынужденно поднимали все его предшественники, которым перевес штанги в зачёт не шёл, а то даже и не давал поднять заявленный вес."
Вот и от Рудольфа Владимировича достаётся разного рода "присыпкиным" и "трутням". Из чего делаем вывод, что Юрий Петрович в своей КНИГЕ КНИГ душой не кривит.
Что касается перевеса грифов, то разве только гриф мог не вполне соответствовать "номиналу" ? А блины чем хуже ? Неужто в то время (да, в какой-то мере, и сейчас) их изготавливают с точностью до тысячной доли миллиграмма ? Конечно же, нет.
И весы. Тоже имели и имеют погрешности, от экземпляра к экземпляру, в сравнении с эталонными.
Возвращаясь к грифу. 500 граммов перевеса. Как, вообще, из чего и откуда был способен образоваться такой перевес ? Неточность изготовления ? При столь небольших габаритах грифа, какие-то микроны отклонений в размерах подобного привеса дать не могли. Что остаётся ? А только и остаётся разнородность "содержимого" разных грифов. Сталь разной плотности, несмотря на якобы одинаковость марки. Вполне возможно и влияние разного количества микроскопических раковин в металле. ------------------------------------------------------------------------------------------------- По воспоминаниям штангистов-писателей, перевес, при взвешивании рекордных штанг, и в самом деле очень часто присутствовал. Всё же случался и недовес. К примеру, Юрий Петрович, установив один из первых своих рекордов (в рывке) вместо заявленных им для попыткм 145-ти килограммов, рванул (как выяснилось при взвешивании снаряда) только 144,7 кг. Поэтому судьи записали рекордом Власову всего лишь 144,5 кг. Может, чуть ошибаюсь в числах, но суть от этого не меняется.
И совершенно прав Плюкфельдер, что завышенно весившие (весящие) штанги идут в зачёт только рекордсменам. Да и то, если попытка зачётная. Иначе, вес оформляется лишь рекордом.
"А то и не давал поднять заявленный вес" - и с этим поспорить нельзя. Особенно, имея в виду соревнования мухачей, где поднимаемые снаряды не очень большие.
Предположим, атлет максимально готов в рывке на вес 100 кг. А нерадивые судьи, фактически обманным путём, заставляют атлета поднимать 101 кг. Казалось бы - лишний процент, какое он может иметь значение ? Но на предельных весах, когда "лишняя соломинка ломает хребет верблюду".....
И это совсем не в рекордных попытках, а в попытках "обычных" !
Единственно, что можно здесь в оправдание сказать - атлет не ведает, что поднимает 101 кг. И оттого боится снаряда только как 100-килограммового. Поэтому может его и поднять. По принципу - мозг не знает, душа не болит.
- Вот видишь, какая щедрая душа у нашего мудрого правительства!
Тут уж ни убавить, ни прибавить - каждый всё понимает так, как это выгодно ему в данный момент. Если надо - работая под дурачка.
Справедливости ради замечу, что о моих недостатках, на которые сослался К.Ф.Артемьев, я знал сам и уже принял меры по их исправлению. Когда начались соревнования, я посмотрел на состав судей в нашей весовой категории. Артемьева, слава богу, среди них не было.
Я начал в жиме со 130 кг, Трофим Ломакин и Виктор Лях - со 132,5 кг. Затем я выжал 135 кг, Трофим 137,5 кг не одолел, а Виктор поднял хорошо. Мой третий подход к 140 кг оказался лучшим по исполнению. После этого Лях неудачно взял на грудь 142,5 кг. Всё - я стал победителем в жиме.
Диктор объявил, что мировой рекорд в жиме в нашей категории - 143 кг - принадлежит знаменитому советскому атлету, москвичу Григорию Новаку и установлен ещё в 1949 г.
Медведев смотрел мой жим из зрительного зала. Алексей пришёл к нам в разминочный зал и спросил меня, почему я не иду на мировой рекорд. Я посмотрел на И.З.Любавина. Тот уже смолил папиросу, считая, что соревнования по жиму закончились.
- Рудольф, ты так хорошо выжал 140 кг, что и не почувствуешь эти 3,5 кг, - убеждённо произнёс Медведев.
Я сразу же согласился. На штанге установили 143,5 кг. Я вышел, и судьи единогласно засчитали вес. Всё произошло настолько быстро, что Ломакин и Лях едва успели заметить моё историческое достижение. Оба они поздравили меня, а Медведев выразил мне упрёк по поводу моей нерешительности.
Первый мировой рекорд в моей жизни принёс мне огромную радость. Предыдущий рекорд простоял целых 9 лет - по тем временам это было просто чудо.
В том далёком 1949 году мы с матерью навестили мою тётю Ольгу Порш в посёлке Яшкино Кемеровской области. Я ещё не был женат, и соседка тёти Оли пригласила меня в кино. В фойе была выставлена витрина „Фото ТАСС“. Там я увидел фотографию Григория Новака с чемпионской лентой на груди. Когда дали третий звонок в кино, я открыл витрину и ловко вынул фотографию своего самого любимого штангиста,
Он был моей звездой, он казался мне Гераклом. Не древнегреческим Гераклом из мифа, а живым современником-москвичом. И вот, на тебе - через 9 лет я побил рекорд своего кумира. С такими тонкими руками и с брюшным прессом, который смотрелся как гладильная доска. Да кто же меня сфотографирует и поместит в „Фото ТАСС“? Никто.
После того как я зафиксировал мировой рекорд, состоялась обычная в таких случаях процедура. Меня задержали на помосте, и старший судья повёл меня на весы. Мой вес не должен был превышать установленного для нашей весовой категории предела - 82,5 кг. Взвешиваться требовалось обнажённым. Затем взвесили штангу. Затем составили протокол об установлении рекорда. Под таким протоколом по правилам подписываются все судьи, среди которых должен быть судья международной категории.
А.Медведев налил из моего термоса крепкого чая, сделал несколько глотков и сказал:
- Рудольф, завари мне такой чай, и я тоже начну ставить рекорды.
Любавин куда-то удалился. Медведев с недоумением взглянул на меня:
- А где же фоторепортёры? Ты ведь совершил чудо, Рудольф, и шахтёрам будет радостно взглянуть на своего земляка.
Я пожал плечами и ничего не ответил. Только подумал: не знаю, да и знать не хочу - ведь табу на немцев всё ещё существовали. Медведев не хуже меня знал, что я нахожусь под колпаком.
Начался рывок. Положение моих соперников осложнилось. Виктор Лях закончил рывок весом 125 кг, такой же результат показал Юрий Волчков („Спартак”, Москва). Я этот вес легко вырвал в первом подходе.
Мы остались вдвоём с Трофимом Ломакиным. Он заказал на первый подход 130 кг. Но что такое - штанга чуть не покалечила его! Трофим потянул её, рано отвёл плечи, и штанга упала ему за голову.
К следующему подходу опять вызвали Ломакина: по номерам на большом табло он числился третьим, а я - пятым. Мне это было невыгодно - я уже разогрелся и мог стартовать. Гриф оцарапал Трофиму шейный позвонок, у него появилась лёгкая ссадина. Доктор М.Б.Казаков тщательно смазал её дезинфицирующим средством.
Стр. 342-343 img 380
Ломакин стал неузнаваемым, он нервничал, он на всех был в обиде. В растерянности пребывал и А.И.Божко. Если Ломакин проиграл бы мне или своему одноклубнику Ляху, то Божко мог потерять доверие московского генерала. Вот Божко и потел не меньше Ломакина.
Тренер знал, почему Трофим находится в плохой спортивной форме, как и где выдуло ветром его силу. Веса ведь остались прежними, но соблюдать спортивный режим Ломакин не хотел, надеясь на свой старый запас да на природную силу. А тут приехал какой-то киселёвский штангист с немецкой фамилией, и началось непредвиденное. А.И.Божко негромко ворчал:
- Я предупреждал тебя, Трофим, что эта немчура из Сибири крепко испортит нам настроение. А ты - „ладно, всё равно я у него выиграю“. Вот и выигрывай!
Божко не скрывал своё недовольство от окружающих. Ломакина вызвали на второй подход. Трофим был укутан одеялами, пот лил с него градом. Он, как и я, рвал стилем „ножницы“. Ломакин вышел к тарелке, у которой натирают руки магнезией, и как-то встревоженно принялся переводить взгляд то влево, то вправо. Он долго натирал руки магнезией. Наконец Трофим фыркнул, и магнезия взлетела белым облачком. Народ замер. Многие думали: куда он побежит со штангой на этот раз? Ассистенты, надевающие диски на гриф, увидев, как атлет смотрел по сторонам, поняли, что он может нарваться со штангой и на них. От греха подальше они встали и отнесли свои стулья метра на два от помоста.
В то время на подход отводилось три минуты. Трофим стоял перед грифом, задрав голову и непонятно почему растягивая челюсть. Все зубы у него были вставными, среди них имелись золотые и серебряные. Прожектора не жалели света, и зубы Трофима сверкали. Вид Ломакина вызывал страх, зрители, особенно женщины, ежились и желали ему успеха – было очевидно, что задача перед Трофимом сложная.
И вот произошла та самая ошибка, которую предвидели ассистенты: штанга полетела в сторону, Трофима раскрутило, и он как пробка вылетел из-под штанги в противоположную сторону. Все вздохнули с облегчением, что штанга не придавила его, не проутюжила ему спину и что он ловко от неё избавился. Когда Ломакин поднялся на ноги, раздались аплодисменты. При его уходе зал всё ещё хлопал. Если я не видел бы всего этого, то мог подумать, что мой соперник зафиксировал вес.
Вызвали меня, и я уложился в полторы минуты: вырвал 130 кг, подтолкнул штангу вверх, перехватил её поуже, опустил на грудь и мягко, без шума положил на помост. Зал зааплодировал. Я вернулся со сцены, а Божко за кулисами объяснял Ломакину:
- Понимаешь, победители едут в США! Если ты проиграешь, то, значит, не поедешь. Знаешь, какое хорошее пиво в Америке?
Сцена была довольно забавной. Трофима Ломакина окружили сразу старший тренер сборной СССР Николай Иванович Шатов, научная бригада Роберта Ансовича Романа, лысый, как биллиардный шар, Николай Николаевич Саксонов, а также лучший друг Трофима по забутыльным делам Иван Иванович Удодов.
Но время прошло, и Ломакина вызвали на последний подход к весу 130 кг. Мне же велели приготовиться к подходу на 135 кг.
Трофима Ломакина охватила явная подавленность. Стоять на пьедестале ниже меня гордый чемпион мира и СССР явно не хотел: признать своё поражение – боже упаси! В таких ситуациях проигрывающий штангист обычно старается представить своё поражение как несчастный случай. Тем самым он не винит в поражении себя, не признаётся в слабости или в нарушении спортивного режима, а просто оправдывается так, как это принято у футболистов: мол, мяч не идёт в ворота, хоть тресни! Вот и Ломакин должен был за эти три минуты артистично изобразить невезение.
Он снова появился в свете прожекторов, и публика дружно зааплодировала.
- Трофим, дадим стране угля, мелкого - но до хрена! - кричали шахтёры.
Но всё было тщетно - в третьем подходе у чемпиона сработал инстинкт самосохранения и Ломакин просто сделал тягу, даже не попытавшись подлезть под штангу. Армейские атлеты, вдохновлявшие Трофима на выходе, вмиг исчезли. Остался лишь А.И.Божко, державший одежду Ломакина.
Трофим вышел за кулисы злой как чёрт. Швырнул под скамейку штангистский ремень, вырвал из рук Божко свою одежду, выхватил у кого-то дымящуюся папиросу и стал жадно затягиваться. Судья деловито, не изменив тона, объявил, что представитель Вооружённых Сил, чемпион мира в среднем весе, получил нулевую оценку. Зал затих.
К третьему подходу вызвали меня. Я всё так же легко вырвал 135 кг и опустил штангу на помост без шума. „И без пыли“, - добавил бы известный персонаж артиста А.Папанова.
Стр. 344-345 img 381
Рывок пошёл у меня так хорошо потому, что последние три месяца я много внимания уделял ему и силовому жиму. Но вот с толчком у меня был непорядок. Виктор Лях толкнул 162,5 кг, набрав в сумме 425 кг. А Юрий Волчков опередил меня в толчке, подняв 167,5 кг. Я же зафиксировал только 165 кг и от третьего подхода в толчке отказался.
Лезть на слишком большой тогда для меня вес 170 кг я не хотел, да и А.Медведев согласился с тем, чтобы на этом закончить соревнования. Набрав в троеборье 440 кг, я впервые стал чемпионом СССР.
Я тогда не был готов побить мировой рекорд Т.Ломакина в троеборье - 450 кг, поскольку меня преследовала старая травма - разрыв одукторов в паху. Да и вообще я выступал, не преследуя никаких конкретных планов. Шёл ещё только апрель, а вся моя подготовка строилась в расчёте на осенний период.
* * *
Забегая вперед, отмечу, что чемпионат в Сталино стал удачным не только для меня. Было установлено 5 мировых рекордов и 12 рекордов СССР. Сборную страны пополнили новые молодые атлеты: С.Ульянов, А.Курынов, В.Двигун, Ю.Власов, М.Яглы-оглы.
После соревнований победители чемпионата СССР вылетели в США для проведения товарищеских матчей. Как отметил в своём справочнике по тяжёлой атлетике Михаил Лазаревич Аптекарь, это был первый визит советских штангистов в Америку.
О том, чтобы взять в поездку меня, немца по национальности, боялись даже говорить. Этот Рудольф Плюкфельдер был настолько неудобен, что старший тренер сборной Николай Иванович Шатов вообще не остановился на моей кандидатуре, будто я и не существовал.
А.Медведев поинтересовался, поздравил ли меня Шатов с мировым рекордом и со званием чемпиона СССР. Я ответил утвердительно.
- А насчёт Америки он что-нибудь сказал? - спросил Алексей.
- Нет.
- Значит, туда повезут Ломакина, а тебя просто выкинут, - задумчиво произнёс Медведев после паузы.
Он посоветовал мне не скромничать, а в упор спросить, почему меня не берут в США.
-А не нагловато это будет с моей стороны? - усомнился я.
- Ты что, считаешь, что за тебя должен заступаться я?
- Нет, но ведь у нас есть официальный тренер от профсоюзов - Любавин.
- Правильно – пусть-ка он и походатайствует насчёт тебя, - ухватился за эту идею Медведев.
После соревнований мы с А.Медведевым задержались в ресторане. Спортсмены-шахтёры искренне поздравили меня и пожелали успехов. А вот масса номенклатуры старалась меня не замечать. Медведев пристально наблюдал, как ведут себя люди в этой необычной ситуации. Появился Иван Захарович Любавин и подсел к нам. Медведев спросил его: еду ли я в США? Любавин неопределённо пожал плечами.
- Не знаю. Шатов ничего об этом не сказал.
- Значит, ты для поездки не планируешься, — грустно сказал мне Медведев.
Любавин подтвердил этот вывод и посоветовал мне самому переговорить с Шатовым. В ресторане играла хорошая украинская музыка. Если откровенно, то поездка в США меня не очень интересовала. Я всё больше думал о своей родной деревне Ново-Орловка в 60 км отсюда.
Я написал своим родственникам в посёлок им. Юных Коммунаров (Юнком) под Енакиевом, что буду в Сталино. Я надеялся на их приезд, но меня так никто и не навестил. Оно и понятно - это всё ещё было небезопасно.
Госбезопасность - не сельское хозяйство. Урожай может быть лучше или хуже, а бдительность „органов” находится на высоком уровне во все века и во всех странах. Как говорится, на то и щука в реке, чтобы карась не дремал.
Я хорошо помылся в душе. С удовлетворением отметил, что А.Медведев искренне рад моему чемпионству и мировому рекорду. Я предложил Алексею не торопиться со сном: крепче уснёшь - лучше выступишь. Мы отправились в нашу комнату.
Мы долго не спали. Наступил уже час ночи, а нашего соседа Ивана Крылатова всё не было. В итоге мы так и не услышали, когда он пришёл. Зато поутру на стуле лежали его изорванные брюки, а сам он был весь в глине.
Утром мы с Медведевым сходили в парк на зарядку. Когда вернулись, Иван зашивал свои брюки. Он рассказал нам о своих ночных похождениях с местными женщинами-шахтёрками.
Стр. 346-347 img 382 ПЕРЕСКОК
Штанга для Ивана являлась всего лишь средством для ведения разгульной жизни. Он почти не тренировался, но выступал относительно неплохо. Правда, на каждых соревнованиях Иван травмировался.
- Как же ты будешь сегодня выступать, если всю ночь провёл в милиции? - спросил я его.
- Ничего, - сказал Иван, - я целый час хорошо спал.
Вечером Крылатов сидел в гостинице с костылями – опять получил травму.
Соревнования в весе 90 кг, проводившиеся утром, прошли бурно. Чемпионом СССР, как и ожидалось, стал Аркадий Воробьёв - 460 кг. Второе место занял Виталий Двигун („Спартак”, Сталинабад, ныне Душанбе) - 452,5 кг, третьим стал Василий Степанов („Динамо”, Рига) - 450 кг.
В.Степанов был опытным добротным атлетом. Я встретился с ним на помосте на I Спартакиаде народов СССР в Москве в 1956 г. Тогда он стал чемпионом в весе 82,5 кг, где я занял 3-е место.
В тот год Степанову повезло. За нарушение спортивного режима на предолимпийских сборах в Ташкенте из сборной отчислили Ломакина, Костылева и Удодова. А.И.Божко очень старался всё-таки выставить Т.Ломакина на Олимпиаде, но в то время была строгая дисциплина, и в Мельбурн по праву взяли В.Степанова. Правда, там он стал только вторым, споткнувшись об очень талантливого атлета Томми Коно из США. В точности повторилась история, случившаяся на чемпионате мира 1955 г.
Степанова преследовал какой-то рок. Василий решил перейти из категории 82,5 кг в категорию 90 кг. В 1958 г. в Сталино Степанова атаковали два мощных атлета - А.Воробьёв и В.Двигун. На II Спартакиаде народов СССР в 1959 г. Степанов вновь занял 3-е место вслед за Воробьёвым и Двигуном. Сумма 450 кг будто приклеилась к нему.
Видимо, тренировочный процесс находился у В.Степанова не на должном уровне. То же самое можно сказать и о В.Двигуне. У него слабым местом был жим, у Степанова - рывок. Я ещё в те годы заметил, что их тренеры не вели настойчивой работы по поиску причин этих неудач.
* * *
Здесь возможны и спекуляции: дескать, ученик не был достоин того, что давал ему тренер.
Я уже писал, как перед всесоюзными соревнованиями в Тюмени в 1955 г. меня заставили согнать около 6 кг собственного веса. В основном на этом настоял тренер С.И.Розенфельд из Ростова. Когда я на собрании объяснил, что жировая прослойка у меня на нуле и что согнать столько я физически не в состоянии, тренер Моисей Давидович Касьяник упрекнул меня в непатриотичности: мол, я думаю только о себе, а не о сборной РСФСР. Розенфельд поддержал Касьяника. В весе 82,5 кг я был сильнее К.Датриева из Орджоникидзе (ныне Владикавказ). Но тренеры считали, что раз я стал чемпионом РСФСР в весе 75 кг, то и выступать мне нужно именно в этой категории. А то, что за три недели после чемпионата РСФСР мой вес поднялся, никого не интересовало.
Я жил в одном номере с бывшим штангистом, тренером из Ленинграда Раппопортом. У него было много друзей-тренеров. Когда я в полумёртвом состоянии, содрав с себя несколько килограммов, лежал в угловой комнате, к нему постоянно сходились свои люди, более чем просто друзья, нечто вроде тренерской мафии.
В основном они обсуждали тренерский гешефт - кто сколько получает и как можно получить больше. Но был у них и разговор о неблагодарных учениках, которые после выполнения мастерского норматива уходили в другие общества и даже „спасибо“ не говорили.
- Я столько сил в него вложил, а он, сволочь, ушёл, - сказал один тренер.
Все хором рассмеялись. После этого Раппопорт сказал, что учеников, выполнивших норму мастера, нужно убивать. В ответ на возмущённый возглас своего коллеги он пояснил:
- Вы просто не ищите у него резервы, и он всегда будет ваш, он всегда будет слаб. А вас профсоюз никогда не уволит.
Стр. 348-349 img 384 ПЕРЕСКОК
В то время меня только что включили в сборную РСФСР, причём фактически нелегально – официально я всё ещё стоял на учёте в спецкомендатуре. Это были, пожалуй, самые тяжёлые соревнования за всю мою спортивную карьеру. Я перенёс трёхдневную голодовку, а затем убийственную парную. После 1955 г. у меня начались проблемы с желудком. Тренеры-дилетанты, не имея понятия о последствиях такой сгонки веса, загнали меня в угол, и они же бросили мне обвинение в непатриотизме и т.п. Как будущий тренер я получил урок на всю жизнь.
Я был возмущён тем тренерским разговором. И после соревнований спросил Раппопорта: разве можно останавливать развитие ученика-штангиста? Раппопорт привёл мне ряд подобных примеров.
В то время я всему этому не поверил, и та тренерская беседа вроде бы стёрлась в моей памяти. И только в 1962 г. я вспомнил, что где-то слышал о том, как ученики бывают готовы сожрать своего тренера, дабы утвердить себя...
* * *
Чемпионат 1958 г. увенчался не только моим первым триумфом, но и первой публичной пощечиной на всю страну. Давно уже не было Сталина и Берии, но сталинско-бериевская машина всё ещё работала. Госкомспорт, наследник этой системы, готов был растоптать меня, равно как и представителей других народов-изгоев, чтобы угодить верхам. В конце концов я спросил Медведева:
- Но ты ведь можешь пойти и высказать своё мнение о моей поездке в США?
- Могу, - согласился Алексей. — Но ты знаешь, сколько времени займёт оформление твоего выезда за рубеж? Это делается не так быстро, как твой мировой рекорд. Тебе ведь только недавно разрешили ездить даже по Союзу. И потом, тут начнут разбираться: кто этого Плюкфельдера тренирует, кто посылает его на соревнования? Ты можешь сказать мне об этом на случай, если у меня вдруг поинтересуются?
- Я давно знаю, что никто не хочет быть моим тренером. Ведь ты же, к примеру, не захочешь отвечать за меня как за немца? Поэтому у меня и нет тренера. Есть учебник Н.Лучкина, а остальное - это мои ученики и преподаватели нашего горного техникума. Фамилии я называть не буду.
- Какие преподаватели? - заинтересовался Алексей.
- Например, заведующий кафедрой теоретической механики, он помог мне рассчитать динамику подъёма штанги.
- Ну, Рудольф, запутаешь ты всю советскую науку, - сказал Медведев, покачав головой.
Да, Алексей Медведев где-то в глубине души возмущался и переживал за меня. Он хорошо знал, что меня не возьмут в США. Я тогда сказал ему:
- Я чемпион СССР, хотя не побил мирового рекорда в троеборье. И если Ломакин превысит в США свою же сумму, пусть он и едет на чемпионат мира. Ну, а если нет, то в Стокгольм должен ехать я.
- Да, мечты у тебя неплохие, - загадочно покосился на меня Алексей.
Перед отъездом Медведева на соревнования его категории мы присели на дорожку. На представление тогда вышли 12 тяжеловесов. Газеты в основном предсказывали борьбу между старыми конкурентами - А.Медведевым и Е.Новиковым. Медведев завесился на 120,6 кг, Новиков - на 121 кг. Однако тут впервые появился никому не известный штангист из Москвы Юрий Власов, который завесился на 112,4 кг.
Медведев выглядел в тот момент как непобедимый гигант. Все вздохнули с облегчением: вот он - наш супертяжеловес! Но превосходство Алексея оказалось недолгим. Правда, в Сталино Медведев взял реванш у Новикова за поражение во Львове, набрав 505 кг. Сумма Евгения составила лишь 480 кг. Третьим стал Юрий Власов - 470 кг. О Власове до этого писали немного, и Медведев в наших беседах никогда не упоминал его фамилию.
Итак, А.Медведев вернул себе звание абсолютного чемпиона СССР. А незадолго до этого, в 1957 г. в Тегеране, он стал и чемпионом мира с суммой 500 кг. Однако абсолютным чемпионом мира по- прежнему считался Пол Андерсон из США, набравший 16 октября 1955 г. в Мюнхене 512,5 кг. Прошло 2,5 года, но дотянуться до его результата никто так и не смог. Вот почему А.Медведев был так грустен, когда 15 апреля 1958 г., после его выступления на чемпионате в Сталино, мы сидели с ним в гостиничном номере.
С появлением американского гиганта, который нагнал страха на мир тяжёлой атлетики, тренеры, специалисты и журналисты стали наперебой строить предположения о том, как и откуда взялась такая сила. В умах наших чиновников роилась мысли: как найти способ одолеть её и тем самым подорвать престиж США? Неужто наша мировая тяжелоатлетическая держава допустит повторение 1936 года? Я уже писал в первой книге, что перед этим Серго Амбарцумян обещал Сталину победить всех в мире, но затем наша команда вообще не поехала на Олимпийские игры в Берлин.
После соревнований в Сталино А.Медведев разговорился. Я почувствовал: он переживает, что сумма Пола Андерсона стоит непоколебимо. Когда Медведев говорил, он не любил, чтобы ему возражали. Правильно мыслить мог только он.
За два года знакомства я неплохо изучил Алексея, но разобраться в его весе было невозможно. Он много ворчал, что вес остановился на уровне 122 кг, хоть тресни. У Пола Андерсона было 164 кг, хотя в росте он уступал Медведеву 15 см.
Я не встречал тяжелоатлета, который настолько скрупулёзно относился бы к своему любимому делу, как Алексей. Он очень хотел наработать силу, но не знал, как это сделать.
В то время я уже имел в своём педагогическом багаже знания и стратегию на длительную перспективу. Я знал, сколько ударных нагрузок должен провести и какую они могут иметь отдачу в определённое время. Но как только я начинал объяснять это А.Медведеву, как он тут же перебивал меня.
Я видел, что у него не было своих постоянных учеников, не было такой школы, как у меня. Ему просто не за кем было наблюдать. Заметил я и то, что после тренировок А.Медведев мог гулять по 2-3 часа. Я же при этом надламывался от ударных нагрузок. Это был верный признак того, что Алексей никогда себя не перегружал, а, напротив, недотренировывался. Ему только казалось, что он как следует нагружен. Отсюда и проистекал очень небольшой для тяжеловеса рост результатов.
Я уже писал о тренере Сурене Петросовиче Богдасарове. Человек с огромным универсальным образованием, он быстро нашёл подход к молодому атлету Юрию Власову, 1935 года рождения. Первый их успех и был достигнут в Сталино, когда Власов весил 112 кг при росте 1,85 м.
Я тогда не знал, что все хлопоты А.Медведева о своей методике были напрасны. На II Спартакиаде народов СССР в августе 1959 г. рекордная сумма Медведева в троеборье - 505 кг - устояла, но сам он в этих соревнованиях не участвовал. Видимо, его замучили собственные эксперименты.
Теперь он решил избавиться от лишнего, по его мнению, веса и за короткий срок согнал 12 кг. Но в итоге Медведев наказал сам себя. После сгонки веса он понял, что не сможет сопротивляться Ю.Власову. А тут ещё появился молодой рослый парень из Харькова Леонид Жаботинский, 1938 года рождения, занявший 4-е место на чемпионате СССР. Медведев мог напрячь все силы, чтобы побороться с Власовым, но в затылок уже дышал второй опасный соперник.
Да и Лиза, прелестная жена Медведева, устала носить с рынка тяжеленные сумки с продуктами. Она шутила: мол, от этих сумок её руки стали крепче, чем у самого Алексея.
* * *
Итак, чемпионат в Сталино стал историческим фактом. Его протоколы разошлись по всему свету. Статистики зафиксировали для архивов, кто был кем на этих соревнованиях.
А пока что я радовался, что в своё время послушал своего киселёвского учителя и не прекратил тренироваться. Я был унижен как гражданин просто за то, что родился немцем. Немцы в Киселёвске смотрели на меня как на ненормального. Так, Г.Фришбуттер говорил мне в 1949 г., когда мы с ним стояли в очереди, чтобы отметиться в спецкомендатуре:
- Ты думаешь, советская власть позволит тебе быть равноправным? Если нам всем до сих пор не разрешают вернуться в родные места, то неужели для тебя сделают исключение из-за штанги?
Но существовали и другие мнения. В моего знакомого Ленгарда в своё время выстрелил милиционер, Ленгард стал инвалидом и работал фотографом. Бывая в центре Киселёвска, я иногда заходил к нему. Он стал глубоко верующим человеком, беседы с ним обновляли меня духовно. Я делился с Ленгардом своими мыслями, и он тут же отсекал совершенно, на его взгляд, неверные. Так вот, Ленгард поддерживал моё увлечение.
- Как, Рудольф, мы можем показать, что всё ещё живы, если не через спорт? - говорил он. - Неважно, что кто-то при этом подумает: мол, немцам живётся вольготно, они не ущемлены в правах. Ты вселяешь в нас надежду. Мой сын наклеил твою фотографию на стенку. Ты делаешь историю Кузбасса, а Кузбасс - это мы.
Быть может, будущие поколения оценят садистское коммунистическое деяние - этническую чистку, проведённую при молчаливом одобрении большинства окружающего населения.
Стр. 352-353 img 386
Впрочем, русские, с которыми я работал, сами подверглись геноциду. Их раскулачили, и половина выселенных „кулаков” погибла от нищеты и от болезней. Этих людей тоже сняли с учёта в комендатуре совсем недавно. Да, сибиряки - это люди особой закваски...
* * *
После шумных дней чемпионата в гостинице „Донбасс” стало тихо. А.Медведев сообщил мне, что назавтра нас, победителей, повезут на шахту, чтобы показать, как там работают люди. Он пристально на меня посмотрел, ожидая реакции.
- Мне там делать нечего, - пожал я плечами. - Я сам через несколько дней буду работать в шахте.
- Но наши ребята, да и я ни разу не были в шахте, - заметил Медведев. - Ты сходи к Шатову и сам предупреди, что не пойдёшь на экскурсию.
Я пошёл, но тут Алексей остановил меня в дверях:
- Скажи, Рудольф, а я с такой фигурой где-нибудь в шахте пролезу?
- По основному штреку ты продвигаться сможешь, а вот непосредственно в лаве придётся трудновато. Но ты, тем не менее, сходи и посмотри, в каких условиях я работаю.
Я объяснил Н.И.Шатову, что шахта - это моё место работы, что ходить туда на экскурсию я не намерен и что пока хочу отдохнуть в гостинице, а вечером пойти на тренировку. Шатов сначала меня не понял, и мне пришлось повторить свою просьбу.
- Так ты что, действительно работаешь под землёй? - поразился старший тренер сборной.
- Николай Иванович, - сказал я, - мне ведь нужно зарабатывать на жизнь. Вы мне платите по справке только до тех пор, пока я здесь выступаю. Да и то за это время на шахту пришло уже несколько анонимок, что меня нет на работе. Вашу стипендию я не получаю - на такие гроши семью не прокормишь. И потом, если я не буду работать, то шахтёры меня освищут, когда я появлюсь перед ними на сцене со штангой после какой-нибудь профсоюзной конференции. Не работать и получать деньги у нас, у шахтёров, невозможно.
- Что ты говоришь? - удивился Шатов. - Ну хорошо, оставайся.
- Да, кстати, вы сказали, - продолжил я, - что все чемпионы СССР поедут на товарищескую встречу в США. Я включён в эту поездку?
Н.И.Шатов отвернулся и стал смотреть в окно. Наступила пауза. Я уже попятился назад, чтобы уйти от греха подальше, и вдруг услышал:
- Рудольф, ты ставишь нас в неловкое положение.
- Я — вас, или вы - меня?..
- Ну, да-да: мы - тебя. Но этот порядок установлен не мной. Советские спортсмены должны заполнять специальные выездные документы. Каждого человека проверяют лично через КГБ. И если кто-то невыездной, то это обсуждению не подлежит. Ты ведь выездные документы не заполнял? Вот видишь! Приедем в Москву, начнём оформлять на тебя выездное дело, и ты сам убедишься, какая это канитель. Может, к сентябрю, к чемпионату мира, и успеем. Хотя ты немец, и КГБ будет рассматривать твоё дело особенно тщательно. Зато теперь, когда ты стал чемпионом СССР, мы сможем выделить тебе нормальную стипендию.
- Николай Иванович, если у вас есть время, то я объясню, как отношусь к стипендии. Во-первых, я поспорил с большим руководителем нашего угольного комбината, что стану чемпионом мира, работая в шахте. Во-вторых, у меня 14 лет подземного стажа, и я каждый год получаю выслугу лет. Поэтому я смогу отказаться от зарплаты на шахте только тогда, когда стану чемпионом мира. Но связь с производством я в любом случае терять не хочу. Сегодня я вам нужен, а завтра вы меня выкинете. Я ведь не милиционер и в армии не служу.
- Хорошо, хорошо. Вот приедем на Подольскую базу - вернёмся к твоему вопросу.
Вечером меня переселили в номер к Рафаэлу Чимишкяну. Он был под впечатлением от того, что увидел на шахте.
- Слушай, как ты там работаешь? Это же каторга! Я маленький - и то еле пролез по лаве.
Мне пришлось ещё многое добавить к тому, что увидел Рафаэл. В шахте им всем подарили аккумуляторы. А.Воробьёв рассказывал об экскурсии с восхищением. Но на меня он смотрел с подозрением и в разговор на шахтёрскую тему не вступал, только острым взглядом показывал, что шахта - это дело тёмное.
Стр. 354-355 img 387 ПЕРЕСКОК
Мы всей командой весело вылетели в Москву. Через неделю мне официально сообщили, что двери в США для меня закрыты. На собрании Евгений Минаев по своей человеческой простоте возмутился по этому поводу. Возникла пауза. Н.И. Шатов посмотрел на А.И.Божко и сердито сказал ему:
- Саша, успокой Минаева, или я отстраню его от этой поездки.
На сборах в Подольске я опять жил с Рафаэлом Чимишкяном, и мы много говорили о моей дискриминации. Он относился ко мне с сожалением.
Я вызвал на телефонный разговор жену. Она умоляла меня приехать:
- Идёт посадка картошки. Твои штангисты помогают, но они съели весь наш запас продуктов. Засадили огород и 10 соток в Кутонове, осталось ещё 30 соток в Карагайле. Мы тебя ждём!
Я вылетел домой.
* * *
Меня чествовали в комбинате нашей шахты № 4-6. „Советский спорт“ напечатал мелким шрифтом, что мировой рекорд Г.Новака перекрыт на 0,5 кг. Правда, газета не сообщила, сколько лет простоял этот рекорд. Написали также, что киселёвский шахтёр стал чемпионом СССР и что возраст 30 лет ему не помеха.
В Киселёвском горисполкоме происходила какая-то пертурбация, поэтому на беседу меня никто не вызвал. Всё, в нашем городе меня больше не беспокоили. Может, так оно было и лучше: шла посевная кампания, а день посева, как гласит русская пословица, год кормит.
После весеннего прироста в силе и в технике (чего я особо не ожидал, ибо находился под накатом нагрузок) моя вегетативная система стала прекрасно функционировать - видимо, адаптировалась, что принято называть стабилизационным состоянием. Правда, это произошло во многом из-за слабости соперников в моей весовой категории.
Мой прикреплённый тренер от профсоюзов И.З.Любавин несколько лет спустя рассказал мне, что А.И.Божко через него, своего друга, пытался получить информацию о моих тренировках, чтобы не дать мне вырваться вперёд. Но если шпионы у него и были, то они могли доложить только о тех весах, которые я поднимал на тренировке. А по ним определить мои возможности было нельзя.
А.И.Божко, очевидно, ориентировался по моим „проходкам“. Штангисты и тренеры используют это слово, когда спортсмен поднимает на тренировке 100% или 105% своих рекордных весов. Имея такие данные, можно определить силу штангиста и на этой основе сформировать команду.
Старая школа считала, что после каждой 10-дневки спортсмен должен поднимать если не предельный вес, то около того. А у меня была другая методика: мои „пределы” на тренировках соответствовали 85-90% моих реальных возможностей, то есть начальным подходам. Что же касается главного элемента моей подготовки - объёмной работы на тренировках, то это не интересовало никого, кроме А.Медведева, который уже тогда собирал сведения о тренировочном процессе.
Мой начальник цеха А.Т.Клышко назвал эту деятельность А.Медведева плагиатом. Будь такое у нас на шахте, это назвали бы промышленным шпионажем. Клышко всерьёз заинтересовался тем, почему я позволяю списывать раскладку моих тренировок. Он даже обиделся за меня, что я допускаю такое, и спросил:
- А ты что, Рудольф, тоже передираешь чьи-нибудь тренировки? Может, у вас так принято?
- Нет. Этим занимаются в основном штангисты, которые сходят с большого помоста: Р.Роман, Н.Саксонов, скоро, видимо, сойдёт и А.Медведев. Они собирают объективные данные для своих диссертаций, чтобы законным образом заставить государство выдавать им зря-плату.
- Что я слышу? - возмутился Клышко. - Ты ведь, я знаю, сидишь по субботам в городской библиотеке, „Теория и практика тяжёлой атлетики” - твой любимый журнал. А теперь выходит, что ты отвергаешь науку?
- Я науку не отвергаю - если она действительно служит практике и даёт для неё рекомендации. Но пока Роман, Воробьёв или Медведев перепишут и проанализируют мои тренировки, эти результаты настолько устареют, что открытиями их выводы никак не назовешь. Получается, что они пишут диссертации только для своего круга учёных. Виноваты не диссертанты, а система, позволяющая делать деньги из воздуха.
- А они понимают, что гонят туфту?
- Трудно сказать. Но им этого понимать и не нужно.
- Но ведь после защиты диссертаций им придётся работать тренерами, то есть как-то реализовывать свои научные идеи?
Стр. 356-357 img 398 ПЕРЕСКОК
- В том-то и дело, что все они уходят работать в вузы, а там заниматься тренировками совсем не обязательно. Штанга им нужна как инструмент для получения учёной степени. Причём педагогические диссертации в вузах ценятся. А штанга развивается и без науки эмпирическим и индивидуальным путём.
- Скажи, Рудольф, а есть такая научная тема, как „Тяжёлая атлетика в производственных коллективах?”
- О пользе или о вреде тяжёлой атлетики в условиях производства профессора не имеют ни малейшего понятия. Дело в том, Александр Терентьевич, что наука думает не о людях на производстве, а том, как заменить бы их машинами, автоматами. Мышцы человека можно и нужно приспосабливать к труду. Но технократы видят свою задачу и том, чтобы вообще освободить человечество от мускульной работы. Иначе говоря, интеллигенция считает, что гиподинамия – это нормально. Мол, если хочешь жить и творить, то занимайся либо бегом трусцой, либо запишись в клуб культуристов.
- Ты прав, Рудольф, - согласился Клышко, - умеренный физический труд идёт людям только на пользу.
- Когда я поделился этой идеей на сборах, меня подняли ми смех. Дескать, ты первый, кто с таким оптимизмом смотрит на это дело.
В тот день я был дежурным электриком по шахте. Проверил, сколько двигателей отремонтировано, сколько пускателей готово, чтобы завтра мои штангисты могли доставить их на шахтовые участки. А.Т.Клышко после работы всегда подолгу засиживался в отделе главного механика. Зная, что я дежурю, он зашёл в мехцех пообщаться.
Клышко не мог понять, как можно приравнивать работу армейского офицера или милиционера к труду шахтёра. Ведь армия и милиция живут на бюджетные средства, им не нужно бороться за снижение себестоимости или повышать производительность труда за счёт применения новой техники и технологии. Если шахта не укладывается в плановую себестоимость угля, то приходится избавляться от лишних рабочих. Вот комиссии и ищут, как бы уволить людей или использовать их в другом месте. А армия может себе позволить, например, не посылать офицера Т.Ломакина на реальную службу. То же самое касается положения дел и в ДСО „Динамо”. Но на помосте килограммы для всех одинаковы — неважно, кем кто числится на работе.
- Здесь много несправедливого, - сказал А.Т.Клышко. – Килограммы как единицы веса определяются по международному стандарту. Но как можно определить, кто ты: спортсмен-любитель или же спортсмен-профессионал? Помнишь, на Урале погибли хоккеисты ВВС, которыми командовал Василий Сталин? Они ведь все считались военнослужащими, как и другие армейцы. Над этим вопросом надо думать.
Клышко раскраснелся и добавил:
- Тебя, Рудольф, может быть, скоро освободят от работы. Надежда Афанасьевна из личного стола сообщила, что есть письмо об освобождении тебя для соревнований с сохранением стажа работы. Всё ясно: такую нагрузку, как ты, могут выдержать только единицы. Вон из твоих учеников с работой и с тренировками полноценно справляется один Вахонин. Да и то говорят: мол, когда Рудик здесь, то он тренируется, а когда уезжает, то филонит. Ты ведь встречался с западными спортсменами, как там у них обстоит дело с профессионализмом в спорте?
Я рассказал, что в 1957 г. на Московском фестивале беседовал на эту тему с американским спортсменом Ридом. По профессии он ковбой, сын крупного фермера-миллионера, они специализируются на выращивании бычков мясных пород. Рид хорошо говорил по-немецки, и я спросил, работает он или нет.
- Это зависит от меня. Могу и не работать, - ответил Рид. — Но отец считает, что я должен освоить все скотоводческие профессии и тогда он перепишет хозяйство на меня. Я уже всё освоил, только экзамен ещё не сдавал.
- Значит, ты можешь тренироваться, сколько тебе угодно? Но ведь тогда ты - профессионал?
Стр. 358-359 img 399
- Нет. У нас есть федерация, она за этим следит. Скажем, если человек не работает, но ежемесячно получает деньги за спорт, то его могут обвинить в профессионализме. То же самое, когда человек рекламирует какие-нибудь товары, и ему платят за это гонорар. В нашем любительском спорте есть специальный адвокат, нанятый федерацией, который следит за спортсменами, претендующими на первые шесть мест в чемпионатах США. Если он обнаружит, что атлет получил спортивный приз, который превышает по стоимости среднюю заработную плату, то этого атлета будут считать профессионалом и на определенный срок отстранят от участия в любительских чемпионатах США и мира.
Как я уже писал, на этом основании Федерация тяжёлой атлетики США не допустила к чемпионату мира 1957 г. самою сильного в мире атлета, олимпийского чемпиона Пола Андерсона. Тогда, несмотря на все его титулы, разгорелся принципиальный спор о том, можно ли считать Андерсона любителем. Федерации было наплевать на соображения престижа страны, в США все равны перед законом. Правда, эти суровые нормы послужили немаловажной причиной спада в американской тяжёлой атлетике.
В СССР в 1947—1949 гг. тоже шла дискуссия о любительском и о профессиональном спорте, но вскоре всё заглохло - у нас ведь никогда не было спортивных федераций, независимых от государства. В тот период, как я писал в первой книге, дисквалифицировали и меня - за борьбу с профессиональным артистом Т.Буниным. Но это произошло в рамках классической борьбы. Что касается штанги, то я никогда и нигде не слышал ни о чём подобном.
Мой начальник А.Т.Клышко слишком задержался на работе, и по селектору передали, что его разыскивает жена. Он тут же позвонил домой, а затем попросил :
- Рудольф, проводи меня до дороги, а то здесь слишком много тёмных углов.
По дороге Терентьич остановил меня под столбом с фонарём и поинтересовался:
- Как думаешь, Рудольф, сколько лет ты ещё сможешь тягать эту штангу?
- Я поздновато начал, в 22 года. За 8 лет достиг уровня мировых рекордов. По моим данным и возможностям, лет 6-7 я ещё могу повоевать.
- Но Москва, видимо, будет настаивать, чтобы ты превратился в замаскированного профессионала?
- Может быть, это не такой простой вопрос.
Мы простились. Моё ночное дежурство прошло почти нормально, если не считать аварию на главном водоотливе, где вышел из строя один из насосов - износились сальники. Я поставил новые и утром отправился домой.
Поспав часа два, я пошёл обратно на шахту - надо было сделать кое-что для нашего зала, устроить на работу одного из наших спортсменов и встретиться с подъехавшим журналистом. Затем я пообедал и, как обычно, час поспал. Вечером началась тренировка. Сама по себе она продолжалась 2,5 часа, но после неё пришлось много времени уделить ученикам.
* * *
Вскоре меня вызвали в идеологический отдел горкома партии, где поздравили с победой в чемпионате СССР и с мировым рекордом. Затем мне показали бумагу из российского спорткомитета, где было написано, что нашу команду штангистов шахты № 4-6 опять планируется выставить от РСФСР на Спартакиаду народов СССР.
Начальник отдела агитации и пропаганды Нестеренко, человек с интеллигентным лицом, но в спорте, как видно, полный профан, достал „Советский спорт“, где было написано о моём выступлении, начал читать и вдруг сказал:
- Так это действительно про тебя? Даже не верится!
Он вызвал секретаршу и попросил пригласить сотрудницу из отдела культуры. Пришла женщина, явно не следившая за своей фигурой и внешностью.
- Анна Сергеевна, вы знаете этого человека? - спросил Нестеренко.
Та наклонила голову и подошла поближе - похоже, у неё имелись проблемы со зрением.
- Да, где-то видела, - ответила она. - Помню, что у него немецкая фамилия. По-моему, он штангист.
- Поскольку вы курируете шахтёрские клубы, я хочу, чтобы вы знали в лицо наших киселёвских штангистов, тем более чемпиона СССР и рекордсмена мира. Ведь это престижно для нашего города?
- Да, конечно, - как-то театрально согласилась женщина.
- Запомните, пожалуйста, этого человека. Его зовут Рудольф Владимирович Плюкфельдер.
После ухода Анны Сергеевны Нестеренко пригласил меня в другую комнату, где стоял самовар.
- У тебя как со временем, Рудольф? - спросил он.
- Если разговор будет на пользу, то время найдётся.
- Сейчас обеденный перерыв, так что у нас, можно считать, частная беседа, - сказал Нестеренко.
Он разлил чай и достал из шкафа тульские пряники. Мы попили чаю, и Нестеренко попросил познакомить его с нашим видом спорта. Разговор затянулся на два часа. Мой собеседник настолько заинтересовался тяжёлой атлетикой, что даже принялся записывать весовые категории и фамилии наших ведущих штангистов, а также борцов.
Я рассказал, что нам, штангистам, много помогают руководители треста „Киселёвскуголь“ Г.А.Быстров и В.А.Бакатин.
- Надо же, что делается в нашем городе, а я и не знал, - удивился Нестеренко.
Он проводил меня до двери и сказал на прощание:
- Если что-то будет нужно, заходи прямиком ко мне, минуя и секретаршу. И извини, что я не познакомился с тобой раньше.
Наш разговор, я уверен, Нестеренко вскоре забыл. Словесной пропаганды тогда было много, у нас постоянно переливали из пустого в порожнее. Болтология отсутствовала только в штанге - здесь надо было поднимать реальные килограммы. Точно так же, как из шахты нужно было выдавать реальный уголь и заполнять им вагоны.
Ждать автобуса было долго, и я решил пройтись по своей старой дорожке, через отвалы. За долгие годы они будто стали дли меня родными. Дорога шла напрямик к нам в Афонино, но идти по ней было небезопасно. Обвалы заполнялись талой водой, в них каждый год находили утопленников. Так что если идти напрямик, то нужно было быть очень уверенным в своих силах.
Когда я сказал Нестеренко, что остальные чемпионы СССР поедут в США, а меня выкинули из команды как немца, он внимательно выслушал и спросил:
- А почему же ты не позвонил нам?
- Кому - вам?
- Ах, да, - будто спохватился Нестеренко, - мы ведь ещё ни были знакомы.
Я шёл по своей дороге и думал: если я по-прежнему под подозрением, то мне не поможет никто. Всё сделают так, что виновных не найдёшь Точно так же обстоит дело и с остальными российскими немцами. Одним словом, Stiefkinder*. ______________ *Пасынки. ______________
***
Лично для меня поездка в США нарушила бы стратегический план подготовки к осеннему чемпионату мира, разработанный мной. Но всякое столь крупное спортивное мероприятие показывает и лицо государства. Советский спорт был инструментом утверждения превосходства системы социализма. И я, представитель СССР с такими фамилией и именем, стал бы в США настоящей находкой для зарубежных журналистов, и не только для них.
Поэтому я допускаю, что в органах госбезопасности могли испытывать сомнения по поводу того, как поступить со мной. С одной стороны, неплохо бы выпустить: мол, видите, у нас нет никакого ущемления национальных прав. Но, с другой стороны, можно ли доверять человеку, который едва ли не с пелёнок попал в чёрный список по национальному признаку?
Заглянув в личное дело Р.В.Плюкфельдера, органы обнаружили бы, что мой отец, отсидев как „контра” 5 лет, вернулся из тюрьмы весной 1941 г., а осенью того же года был расстрелян как немец вместе со старшим сыном, который едва умел говорить по-русски. А я с близкими был в это время выселен в Сибирь. Стоило ли выпускать за границу такого человека?
Совсем недавно немцам нельзя было без разрешения коменданта сходить даже в соседнее село. А теперь - смотри-ка, куда намазал лыжи Р.В.Плюкфельдер! Может, он и тренируется специально для того, чтобы улизнуть за рубеж?
Вот почему был так грустен в разговоре со мной в гостинице „Донбасс” старший тренер сборной Н.И.Шатов. Ведь ему, казалось бы, нужно было только радоваться: чемпионат СССР прошёл вполне успешно, а я впервые осуществил свою мечту и побил мировой рекорд, установленный ещё тогда, когда на помосте выступал сам Шатов.
Нужно отдать ему должное: в своё время Шатов тоже находился под огнём критики за перегрузки, за фанатичную трудоспособность на тренировках. Именно поэтому он и молчал, когда другие тренеры критиковали меня за многотонную работу. Н.И.Шатов и Р.П.Мороз втайне поддерживали меня в этом начинании, вселяли в меня надежду на его благополучный исход. А теперь Шатов вдруг сник. Никаких планов, никаких слов утешения.
Стр. 362-363 img 401
Шатов как старший тренер должен был нести за меня ответственность. Деятели из КГБ после Берии не стали бы в открытую подставлять себя. Зачем, когда есть другие способы, когда виноватым можно сделать кого-нибудь другого? Они знали, что я не стану обращаться ни в какой суд. Да и что толку: пока суд да дело, товарищеская встреча СССР-США уже завершится.
* * *
И вот я уселся на небольшом холме - это то место, где я всегда останавливался перед тем, как спуститься по склону в своё Афонино, - и стал думать. С тех пор, как в СССР закрылась надзиравшая за нами спецкомендатура, прошло уже больше двух лет, но в „органы” меня ни разу никто не вызывал. Я жил спокойно - может быть, из-за того, что ещё не стал чемпионом?
Мой собеседник из Киселёвского горкома партии явно хотел, чтобы я выдал ему что-нибудь такое, чего он ещё не слышал, дабы потом сослаться на меня. Хорошо, что я не так много рассказал в отделе агитации и пропаганды - хотя бы из того, о чём пишу сейчас. А нет ли, кстати, связи между КГБ и отделом агитации и пропаганды? Уж больно похож начальник этого отдела на бывших комендантов из нашего Афонина. Может, он пришёл работать в горком как раз после комендатуры?
По моей спине пошёл холодок. Пора было шагать домой, побыстрее переставляя ноги по наклонной дорожке. Пройти мимо большого дома из красного кирпича, пересечь напрямик по переулкам овраги и железную дорогу - это для меня было в охотку .
Ноги несли меня с большим запасом силы. Взяв на плечи штангу весом 80 кг, я на левой ноге приседал „пистолетом” 5-6 раз, а на правой - 7-8 раз. Прыгать на 2,5 м, отталкиваясь одной ногой, не составляло для меня труда. Поэтому из-за оврагов или из-за железнодорожной линии скорость моей ходьбы не снижалась.
Я благодарил бога, что когда-то избавился от болезни сердца. Теперь я ощущал в себе не одну человеческую силу, а две или даже больше, если сравнивать с теми, с кем я работал. Я старался избегать травм. Поднимать штангу - не мяч гонять. Повредив руку, ещё можно сыграть в футбол, но штанга требует, чтобы всё работало на полную мощность.
Как правило, войдя к себе во двор, я садился на крыльцо. Здесь мне казалось, что я счастлив. Что такое счастье? Видимо, состояние человека, у которого есть здоровье, свой дом, семья, дети. В нашем доме не было отца и старшего брата, но со мной жила моя любимая мама. Под одной крышей с нами жил брат Николай. Господи, как я счастлив, что у меня есть брат! А в другом районе Киселёвска, у шахты „Суртаиха”, живёт моя любимая бабушка Минна, которая дала мне имя Рудольф.
Я достиг в спорте больших высот. Но оставалась и неудовлетворённость. Если мы, немцы, были бы равными с остальными народами СССР, то я теперь находился бы в Америке, смотрел бы на небоскрёбы. На днях я прочитал книжку Ильфа и Петрова „Одноэтажная Америка”, написана она с восхищением. Теперь я всё это увидел бы своими глазами. Значит, счастье чуть обошло меня стороной. Так насколько же я счастлив - на 90%? Нет, процентами это измерить нельзя.
Встав с крыльца, я зашёл в сени. Там стояла полуторавёдерная кадушка - бочонок с крышкой, добела очищенной ножом. Тут же находились ковшик и стаканы. Я зачерпнул из лагунка свежий, ещё не набравший крепости квас. Ох, как хорошо! Желания и жажда, потребности и возможность их удовлетворить - это, видимо, тоже счастье. Голодный по-особому ощущает пищу, жаждущий - воду.
Тренируясь, напрягая мышцы до предела, испытываешь боль и мускульные страдания. Но проходит определённое время, и начинаешь ощущать мышечный зуд, чешутся мышцы и суставы, в теле пробуждается скрытая мышечная радость. Может, и это счастье - испытывать удовлетворение от силовой нагрузки? Мне было 30 лет, и в этом возрасте можно ощутить мышечную радость только при условии, о котором написал поэт Николай Заболоцкий:
Не позволяй душе лениться! Чтоб в ступе воду не толочь, Душа обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь...
Есть люди, исповедующие гедонизм, то есть культ наслаждения. V ленивого нет желания трудиться или заниматься спортом. Это естественно - мышцы бездельника не испытывали достаточного физического воздействия. Откуда возьмется у него ощущение, которое принято называть мышечной радостью? Как работа может быть в радость лентяю?
Стр. 364-365 img 402 ПЕРЕСКОК
Наш начальник цеха А.Т. Клышко пристально наблюдал за мной. Причём не только за тем, как я поднимаю штангу или как мы выполняем сложные задания при ликвидации аварий, или как доставляем оборудование для новых участков по добыче угля. Он хотел выяснить: почему я такой?
У нас в СССР пропаганда спорта для шахтёров воспринималась с иронией. Но меня к спорту подтолкнула безысходность, точнее, моя болезнь: компенсированный порок сердца. Теперь пути назад мне не было - только вперёд!
Мои недруги могут заподозрить, что я поддался советской пропаганде и просто выслуживался, как этакий немецкий Павлик Морозов. В действительности же я не имел никакого отношения к пропаганде, для меня она всегда оставалась пустым звуком.
Буду объективным: в те времена никого не принуждали заниматься физкультурой и спортом. Если по данному поводу звучала критика, то она сводилась к простой констатации фактов: мол, мы создаём вам условия, а вы вместо физкультуры пьянствуете и дебоширите.
Мне в этом отношении тоже доставалось - за моих учеников. Так уж была устроена советская система: кто везёт, на того и наваливают. Как в колхозе — старательную лошадь все запрягают, пока она тянет, а если перестаёт тянуть, то с неё сдирают шкуру.
С другой стороны, профсоюзы выделяли средства на всевозможные спортивные начинания. Участникам многочисленных соревнований, проводившихся обычно по субботам и по воскресеньям, оплачивались проездные и суточные, любого разряда гостиницы. Всего этого не отнимешь, это правда. Видимо, конструкторы социалистической системы давно пришли к выводу, что физкультура и спорт должны превратиться в необходимость, в средство наслаждения человека. Но это в теории. А на практике наши шахтовые нормировщики и хронометристы особо разгуляться спортсменам не давали.
Например, Александр Гринёв собрал волейбольную команду, и дело у них пошло неплохо. Но вскоре на 3-м участке, где работал костяк команды, увеличили нормы проходки на основном штреке, а также на сбойках и печах. Гринёв ворвался в кабинет отдела нормирования, однако вышел оттуда с поникшей головой. Нормировщики два часа объясняли ему, какой перерасход несёт шахта от низкой производительности на добыче угля. Участок из месяца в месяц выполнял план, но себестоимость здесь была якобы самой высокой в тресте. Однако Гринёв сверился на других участках и убедился, что производительность у тех ниже, а зарплата - выше.
Как оказалось, нормировщик совершенно субъективно увеличил план 3-му участку, чтобы выжать из спортсменов максимум. Он исходил из того, что у волейболистов, способных сражаться после работы до упаду, остаётся масса неизрасходованной энергии. За 3 месяца ими не досчитались 20% зарплаты. Вскоре команда распалась, а её бывшие участники довели до общего сведения, что к волейболу никакого отношения не имеют.
Вот тебе и оздоровительные мероприятия, вот тебе и борьба за здоровый быт! И в это же время советская пропаганда возвещала на весь мир, что в социалистической системе первичен человек, а деньги не играют никакой роли.
- Ну да, - сказал А.Гринёв, - ещё как играют!
Обобрав шахтёров, нормировщик получал 3-4 оклада за экономию, а с каждой тысячи сэкономленных рублей он клал себе в карман определённый процент.
Хотя дело вроде бы касалось преимуществ социализма над капитализмом, никто в него вмешиваться не хотел. А если бы и нашёлся такой герой, ему вмиг „пришили” бы антисоветскую пропаганду.
Гринёв интересовался, почему на шахте держат меня и моих штангистов, почему нас до сих пор не разогнали нормировщики. Всё объяснялось очень просто: мы делали то, что было не под силу другим, и потому были очень нужны мехцеху. К тому же во время спортивных командировок я от шахты никаких денег не получал и уже на следующий день после возвращения со сборов выходил на работу. Выслушав мои объяснения, Гринёв почесал в затылке и сказал:
- Жаль, что волейбол - не штанга!
* * *
Дома у нас царила суета. Наша старшая дочь Ольга, готовясь пойти в школу, сравнительно легко перешла с немецкого языка на русский. Лилечке исполнилось 4 года. Они были у нас очень интересные девочки. Моя жена Валентина шила им из разного дешёвого материала красивые платья. Дочери в основном любили играть в куклы и в больницу. Моя мать не могла на них нарадоваться.
Стр. 366-367 img 922 ПЕРЕСКОК
Моя Валентина работала на главном вентиляторе шахты. В насосной, где она трудилась раньше, обстановка казалась ей слишком опасной: туда по ночам часто пытались вламываться пьяные. На главном же вентиляторе было хорошее здание, всё капитально запиралось, да и дежурные слесари с подъёмной машины всегда могли прийти на помощь.
Придя домой и попив квасу, я садился за обработку записей своих тренировок. Надо было выяснить, на какую группу мышц легла самая высокая нагрузка. Тогда, планируя следующие тренировки, я знал, насколько еще могу позволить нагрузить себя, чтобы не порвать сухожилия или не повредить спину. Здесь без аналитического подхода не обойтись.
Уметь тренировать себя - это тоже счастье. За 7-8 лет своих занятий тяжёлой атлетикой я приобрёл множество учеников, которым передавал свой опыт и от которых иногда получал непредвиденную информацию. В Москве всё это называлось научной работой, а у нас - наработкой опыта.
Мы не принимали на веру ни одно открытие. Тяжелоатлеты настолько разные, что нельзя в полной мере учесть их реакцию на тренировочные раздражители, полагаясь на одни лишь записи или на строгий контроль за тренировками на бумаге. К тому же наша трудовая специфика отвлекала нас от тех результатов, которых мы хотели достичь на тренировках.
В то время процесс преодоления земного притяжения захлестнул весь мир. Порядки в любительском спорте на Западе оставались прежними, и мы узнавали о скандалах в США, во Франции, в Финляндии и в других странах по этому поводу. Наши тяжелоатлеты, как я уже не раз отмечал, представляли в основном Вооружённые Силы и „Динамо”, то есть систему МВД. От рабочего класса у нас выступало - раз, два и обчёлся. А ведь страна у нас считалась именно рабоче-крестьянской!
Радио и телевидение на весь мир оповещали, что такой-то атлет страны Советов побил мировой рекорд. И ни слова не было о том, кто этот спортсмен - профессионал или же любитель, то есть человек, тренирующийся после рабочего дня.
Никакой особой международной организации тяжелоатлетов- профессионалов в мире не существовало. Стало быть, вопрос о том, кого относить к профессионалам, был фактически внутренним делом каждой отдельной страны. И та страна, которая вела за своими атлетами тщательный контроль, в этой ситуации оказывалась в дураках.
Так, в 1958 г. Федерация тяжёлой атлетики США вновь не допустила к чемпионату мира непревзойдённого Пола Андерсона, и в его отсутствие самым сильным человеком планеты стал Алексей Медведев с суммой 485 кг. Вместо Андерсона американцы выставили нового атлета, никому ещё не известного тогда Дэйва Эшмана, но Эшман остался вторым, набрав в сумме всего 457,5 кг. Зато деятели из американской федерации могли похвастаться, что строго соблюдают статус любительского спорта.
У нас же право выезжать за рубеж или входить в состав сборной СССР по тяжёлой атлетике не имело к принципам любительского спорта никакого отношения. Всё решал старший тренер сборной Николай Иванович Шатов. Кто-то может обвинить меня в предвзятости и сказать, что этими вопросами ведала Федерация тяжёлой атлетики СССР. Да, это так, но только на бумаге. В действительности же в 1950-е годы много чего шло наперекосяк.
Официально профессиональный спорт в нашей стране почти отсутствовал. Профессионалами считались только циркачи. Раньше у нас в цирке выступали борцы классического и вольного стилей. Но правительство якобы узнало, что в цирке много „туфты“, то есть борьбы по сговору или по заранее отработанному сценарию, и потому советская власть прикрыла цирковую борьбу.
Весь спорт был подстроен под лозунг ГТО: „Готов к труду и обороне“. На предприятиях создавались условия для занятий физкультурой и спортом после работы. Строились спортзалы, можно было приобретать любой спортивный инвентарь, который выпускался у нас тогда. Например, я купил в магазине Роскульторга 6 новых штанг, мы приобрели также борцовский ковёр 6 на 6 метров, борцовское чучело, два десятка боксёрских перчаток и боксёрскую грушу. И всё это нам выписали за счёт шахткома, то есть профсоюзных взносов.
Стр. 368-369 img 923
Наши коммунисты кричали, что спорт пойдёт в гору, если под это будут выделены соответствующие средства. И вот вроде бы и инвентарь появился, и тренеры нашлись. Сначала народ охотно записывался в разные секции. А потом сверху пошли разнарядки, и отчётная массовость захлестнула страну. По отчётам оказалось, что количество людей, занимающихся массовым спортом, превысило всю численность населения страны. Иначе говоря, в отчетах врали и занимались приписками. Как в колхозах, где план по надоям выполняли за счёт разбавления молока водой.
Но это было ещё не самое страшное. Главное - в РСФСР слили все спортивные общества профсоюзов - „Шахтёр”, „Металлург“, „Строитель” и т.д. - в единое общество „Труд”. Кроме того остались лишь всесоюзные общества ЦСКА, „Динамо”, „Локомотив”, „Зенит” - общество оборонной промышленности. Теперь количество соревнований заметно сократилось, да и выигрывать их стало трудней. Однако наш коллектив штангистов всё равно оказался сильнее всех в РСФСР, поэтому нас и запланировали выставить на II Спартакиаду народов СССР в 1959 г.
* * *
Если откровенно, то я был слишком увлечён достижениями своих учеников. Особенно много внимания я уделял Алексею Вахонину. Он напоминал золотой слиток, но требовалось много труда, чтобы это золото заблестело. Первые полчаса тренировки Алексей был, как правило, вообще неуправляемым, особенно по понедельникам. Но затем, когда Вахонин разогревался, появлялись признаки, что он меня слушает.
Остальные атлеты были неплохие, но у всех у них, за исключением Геннадия Ащеулова, организм воспринимал нагрузку как обычную работу, не реагируя ни на какие перепады. Так, тяжеловес Николай Малинин мог каждый раз переносить одни и те же нагрузки без всплесков или особых затруднений. Но в сумме троеборья, несмотря на все мои усилия, он не прибавлял.
Таким же оказался и Леонид Лопатин. Он вырывал 90 кг, выжимал 105 кг и толкал 120-125 кг независимо от того, тренировался или нет. Два года мы пробовали с ним разные варианты нагрузок, но всё было тщетно. Леонид прекратил регулярно тренироваться и только выступал. Для коллектива его результаты служили неплохой поддержкой.
Здесь имелся ещё один нюанс. Леонида можно было вывести из застоя, но для этого он должен был испытать три стресса подряд. А это очень тяжёлый и опасный вариант. Я не стал рисковать. Лопатин приносил огромную пользу на производстве, был хорошим организатором, закончил с отличием горный институт. Он был жаден до работы, добыча угля стала его хобби.
Помню, как-то раз он пришёл на тренировку очень грустный. С размаху влез в свои ботинки-штангетки, топнул ногами. Взял из ящика лямки и хлестнул ими себя. Я заметил, что он явно не в духе.
- Что, не выполнил норму по добыче угля? - спросил я.
- Откуда вы узнали, что у меня сегодня на участке завал? - поразился Лопатин. - Кто вам сказал?
Мне пришлось соврать, я ответил:
- Это сказал мой тесть Самуил Адамович Зигель, когда я выходил из шахты.
Тут Леонид раскрыл мне душу, стал ругать себя, что не завёз порожняк и т.п. Затем он начал разминаться и спросил меня:
- А где мой тренировочный план?
- Я порвал твой план после того, как увидел, что у тебя нарушена координация движений.
- Вы узнали от Зигеля, что я ругался на опрокиде, - возразил Лопатин.
- Нет, Леонид, - признался я, - никакого тестя я не слушал. Ты сам мне выдал всё, пока надевал спортивную форму.
Я уже четвёртый год запоминал характерные движения каждого своего подопечного штангиста. Пожалуй, именно это и явилось началом моего творческого подхода к тренерской работе. Позже я стал искать объяснений, полагая, что спортивные успехи связаны с биоритмами. А потом сделал вывод: если человек не занимается физическим трудом, то биоритмы не в счёт, их можно не особо принимать во внимание.
Но мои спортсмены, да и я сам, работали на производстве, и за сутки-двое в наших организмах происходили непредсказуемые изменения. И когда растрачивалось много энергии, приходилось корректировать план тренировок, особенно если до соревнований оставалось 10-12 дней.
Главный враг спортсменов, равно как и мужчин вообще - это пассивный образ жизни, вызывающий застой кровообращения. Правильно организованная работа на производстве идёт спортсмену только на пользу.
Казалось бы, если штангист находится в очередном отпуске, то можно повысить объём тренировочных нагрузок. Но после тщательного анализа мы ничего подобного не обнаружили. Средний вес штанги ещё увеличить можно, но объёмную работу — нет. На супервосстановление после нагрузок можно рассчитывать лишь в том случае, если штангист хорошо подготовлен к стрессу и может поддерживать своё кровяное давление на среднем уровне.
* * *
Больше всех радовался моим достижениям директор киселёвского стадиона „Шахтёр“ Павел Дмитриевич Колчев, о котором я написал в первой книге. Он долгие годы работал в цирке, а теперь был главным человеком на нашем стадионе. У него была прекрасная квартира в центре города, но домой он приходил только спать. За 8 лет, что я хорошо знал Павла Дмитриевича, не помню, чтобы он хоть раз отсутствовал на стадионе.
Свой кабинет он называл камерой хранения - там находились все наши спортивные богатства. А завоёванный нами кубок в виде штангиста, вырывающего штангу одной рукой, стоял у него на столе. Кубок блестел, особенно колени и голова атлета: его трогал руками каждый, кто приходил в кабинет.
Через неделю после побития мирового рекорда я выбрал время и отправился к П.Д.Колчеву. Он долго тряс мне руки, а затем прижал меня к себе.
- От всей души поздравляем тебя, Рудольф! Для нашего города это - чудо. Знаешь, кто первым сообщил мне о твоей победе?
- Наверно, наш начальник треста Глеб Александрович Быстров?
- Нет - Сергей, наш начальник горотдела милиции. Он сказал: помнишь, как в 1950 г. мы спасли Плюкфельдера и не дали МГБ его забрать? Мы тут, Рудольф, отметили твою победу с нашим борцом Павликом Лебедевым, он тоже за тебя болеет.
- То, что меня тогда не забрали, Павел Дмитриевич, - это в первую очередь ваша заслуга. Если бы не ваше отношение к работе, если бы вы в тот момент не оказались на стадионе, то я наверняка попал бы под жернова новой ссылки.
П.Д.Колчев предложил мне вместе пообедать. В ресторане к нам случайно присоединился мой ученик-полутяжеловес, сильный от природы Девис Черентаев.
Ему было 23 года, но по поведению он напоминал подростка 13-14 лет. Из центра города к нам в Афонино он приходил с рогаткой. Как-то я спросил Девиса, почему он так сильно опоздал на тренировку. Тот ответил:
- У нас в центре развелось много воробьёв, и я хотел их перестрелять из рогатки.
Такой аргумент, может быть, казался убедительным ему, но, конечно, не мне и не остальным нашим штангистам. Девис был человек несколько странным и наивным, но в то же время добрым и отзывчивым.
Мы сидели втроём за котлетами по-киевски и за бутылкой молдавского вина. Тон за столом задавал в основном Девис. П.Д. Колчев с сияющими глазами шептал:
- За твоё здоровье и за новые успехи!
Мы как пришли тихо, так и ушли. Я был рад и доволен, что отметил свою победу с человеком, который всю свою жизнь отдал людям. Зарплата на стадионе была мизерной. Я узнал, что Колчев может позволить себе купить мяса для семьи только раз в месяц. И ещё он чуть посетовал, что трудно покупать книги, а сыновья подрастают. Мол, хорошо, что работает жена, за счёт этого мы и существуем. Но тут П.Д.Колчев спохватился:
- Не слушай меня, Рудольф, это я просто так болтаю. Штаны есть, и, как видишь, на мне хорошая рубашка. А самое главное — мы пережили два таких бедствия! Во-первых, выиграли войну. Конечно, тут помогли американцы, это правда, но факт остаётся фактом. Во- вторых, тебя не сожрало сталинское МГБ. Вот этому надо радоваться. Жил бы Сталин, ты мировой рекорд побить не смог бы, всё это прошло бы мимо тебя. Ведь рекорд простоял 9 лет, и никто на него не покушался. Скажи, а ты видел этого бывшего рекордсмена Г.Новака?
- Нет, не видел, но много о нём слышал.
- А он действительно еврей?
- Да, мне сказал об этом тренер И.З.Любавин. Они друзья, и о Новаке он знает всё.
- Вообще-то в своё время в сборной СССР было 90% евреев, - заметил Колчев после паузы. - Видимо, в этом что-то есть. Так что, Рудольф, вид спорта ты выбрал правильный. Вот только почему тебя не взяли в Америку?
Стр. 372-373 img 925
- Вы говорите, что мы избавились от Сталина и осудили сталинские методы руководства. Но меня, как видите, всё ещё считают врагом народа.
П.Д.Колчев положил руки на стол, затем раздвинул их, и скатерть натянулась.
- Видишь, как все гладко и ровно? - спросил он. - А теперь я убираю руки, и на скатерти опять появляются рубцы и бугорки. Вот так и в нашей стране. Война - это горе и беды, но ведь многим во время войны жилось в тылу совсем неплохо. Для некоторых руководителей законы военного времени были просто находкой. Не знаю, как там Москва - это ведь они решают, брать или не брать тебя за рубеж. Но ты своё дело выполнил отлично. Вернее, мы тоже имеем отношение к твоему рекорду и к чемпионскому званию, так что ты всё себе не приписывай. Помни, спортсмен-любитель: наша социалистическая система устроена так, чтобы человек работал, но не перетрудился. А если хочешь перегрузок, то записывайся в стахановцы, и тебя сделают героем труда.
- Не знаю, пропустят ли меня в герои с моей биографией, но выехать из страны на соревнования мне не разрешают.
И я напомнил П.Д.Колчеву о нашем общем знакомом, шахтёре и спортсмене Анатолии Тузове, о котором писал в первой книге. Он заслужил на шахте звание Героя Социалистического труда, но в горкоме партии его кандидатуру не утвердили, поскольку Тузов был разведён.
- Да, у нас любят проповедовать моральные нормы, - согласился Колчев. - Но ты, Рудольф, имеешь серьёзную цель. Мы тебя любим, тебя любят везде, вот и радуйся этому. А если тебя не взяли в США, то это их позор. Они тоже люди, им должно быть стыдно за свой поступок. Но ты ведь ещё докажешь им назло, что сильнее всех?
- Да, если у меня хватит духа. Всё зависит от того, как будут терпеть мои спортивные подвиги в семье и на работе. На шахте на меня смотрят косо. Считают, что я должен либо отдавать все силы производству, либо переходить в профессионалы. Как спортсмен-любитель я шахте не нужен, от моего чемпионства добыча угля не увеличивается. А я каждый год теряю в зарплате. Сейчас я получаю за выслугу лет только 20%, а мой брат - 4 оклада. И он бравирует этим перед нашей матерью.
- Может, по-своему твой брат и прав. Но пройдут годы, много воды утечёт. И ты, Рудольф, останешься в истории тяжёлой атлетики.
Мы разговорились о мировых рекордах в жиме - моём и Новака, и я вспомнил, как „Комсомольская правда” на днях написала: мол, Григорий Новак был удивлён по поводу моего рекорда, заинтересовался, что за человек этот шахтёр, и выразил желание встретиться и поздравить меня. Я рассказал П.Д.Колчеву о Романе Павловиче Морозе, который снабдил меня исчерпывающей информацией об истории мировых рекордов в жиме в нашей категории:
- Он живёт в Москве и тайком даёт мне советы.
- Как это тайком? - недоумённо спросил Колчев.
- Понимаете, на тренировках или на сборах ведущих штангистов спортсмены общаются друг с другом. А если с кем-то хочу заговорить я, то многие тут же отворачиваются. Р.П.Мороз, когда мы с ним встречаемся, сначала осматривается вокруг - не видит ли нас кто-нибудь? - и только после этого начинает со мной беседовать. Когда я уезжаю из Москвы в Сибирь, то всегда звоню ему. И он хоть на полчаса, но приезжает на Казанский вокзал, чтобы проводить меня и дать мне добрый совет. Когда мы встретились после рекорда, я думал, что он задушит меня в объятиях. Вот что он принёс мне на этот раз.
Р.П.Мороз напечатал на бумаге чрезвычайно любопытный документ - перечень мировых рекордов в жиме двумя руками в весе 82,5 кг. Первым обладателем рекорда - 86,5 кг - стал в далёком 1918 году знакомый мне Ян Юрьевич Спарре. Затем рекорды ставили Дмитрий Наумов, военнослужащий из Витебска, и Ефим Хотимский („Спартак”, Киев). Григорий Новак, крепыш неизмеримой силы, впервые появился в этом перечне во время войны, выжав в Новосибирске 128,7 кг. И с 1944 г. он к рекорду уже никого не подпускал.
Стр. 374-375 img 926
- Как же так, - в недоумении воскликнул П.Д.Колчев, - шла война, люди гибли на фронте, а Хотимский и Новак тешились мировыми рекордами?
- Да, - сказал я. - Сталин и в то время не забывал о спорте. Незадолго до Тегеранской конференции 1943 года, когда стало ясно, что СССР в союзе с США и с Англией выиграет войну против Германии, он велел снять с фронта всех мастеров спорта и даже перворазрядников. Они могли служить в армии, но к опасным подвигам их больше не подпускали. Считалось, что спортсмены - это советский генофонд, и потому их берегли.
Советская пропаганда так расписывала Григория Новака, что его самого тошнило от этого. Он заполонил все газеты и журналы - и этим как раз сильно повлиял на меня.
Моссовет выделил Новаку персональную машину. И.З.Любавин рассказывал мне, что Новак получил водительские права, но сам за рулём не ездил, нанимал шофёра. Позже Григорию всё это надоело, и он прогнал шофёра, а машину сдал назад в Моссовет. Сказал: „Я не буржуй, в Москве достаточно общественного транспорта”.
Я обратил внимание П.Д.Колчева на то, что Новак, как правило, увеличивал рекорды в жиме строго на 0,5 кг. Он отступил от этой традиции всего лишь однажды, в 1947 г., когда вдруг превысил свой же рекорд сразу на 2 кг.
Мы с Колчевым сильно засиделись, Девис Черентаев давно ушёл. Но я видел, что у Павла Дмитриевича ещё много вопросов. При выходе он спросил меня:
- А сколько платят за мировой рекорд - ведь наш спорт считается любительским?
- Если платили бы мало, то Новак не стремился бы устанавливать рекорды так часто, каждый раз увеличивая результат на минимальную величину. Его тем более можно понять, что оплата за рекорд, насколько мне известно, не зависит от поднятого веса. Точной суммы премии я не знаю, мне на эту тему пока никто не исповедовался. Слышал только, что бухгалтерия Госкомспорта начисляет премии за рекорды в виде командировочных.
* * *
Домой после нашей беседы я заходить не стал, сразу по пути зашёл в клуб, хотя до начала тренировки оставался ещё час. В тот день два моих ученика были подведены к стрессовой нагрузке. Тем самым я начал реализовать на тренировках свою идею, которую уже два года испытывал на себе.
После моего возвращения с чемпионата СССР число желающих тренироваться резко увеличилось, и я решил разделить штангистов на три группы. Сам я и наши мастера спорта вошли в третью группу. Двум остальным группам я, скрепя сердце, написал общий план тренировок. Я пошёл на это вопреки своим принципам: общий план - это фактически обман штангистов. Каждый атлет индивидуален точно так же, как отпечатки пальцев человека, а то и в большей степени. Если штангист - одарённый спортсмен, то тренер своим огульным подходом может только затормозить его развитие.
Через три месяца я провёл с первой и со второй группами теоретическое занятие. Я объяснил им, что думаю о каждом из них и каковы их индивидуальные недостатки, убедил и научил их составлять себе план тренировок самим, имея в руках общий план, который я дал им в качестве основы. Это было рассчитано на два месяца - пришла бумага, что меня на этот период вызывают на всесоюзные сборы перед предстоявшим чемпионатом мира. Все атлеты сносно написали себе планы, но не всем удалось осуществить мои желания.
Это касалось, например, самого талантливого из них - Алексея Вахонина. Я уже писал в первой книге, что настоящая его фамилия была Кунов. Неподалёку от нас, в посёлке Бабанаково под Белово, он женился на некой Вахониной и при регистрации взял её фамилию. Я спросил его, зачем он это сделал: на мой взгляд, „Кунов” звучало не хуже. Он не сразу мне ответил, но как-то, будучи в хорошем расположении духа, признался, что его прежняя фамилия созвучна нецензурному „чалдонскому” словечку и по этой причине его дразнили в школе.
Правда, жить со своей первой женой Вахонину не пришлось. После регистрации её родители организовали свадьбу. Алексей не рассчитал свои силы и напился с гостями так, что забыл про свою невесту. Кто-то из гостей обидел его. Вахонин, уже обладавший большой физической силой, схватил гостя и бросил его на навозную кучу. Обидчика пришлось отмывать - он вымазался с ног до головы.
Далее новым родственникам захотелось поговорить с Алексеем о спорте и вообще о его планах на жизнь. Один из них сказал ему:
- Сразу же подавайте заявление на квартиру, и вам её дадут. Наш председатель ДСО „Шахтер” говорил на стадионе: мол, Лёшу нужно поскорее женить, иначе он уедет в Киселёвск к Плюкфельдеру.
- Я хоть и пьян был, - рассказывал мне Вахонин, - но сообразил, что её родственники хотят через меня получить квартиру. И если что не так, то просто вышвырнут меня оттуда. Услышав такие речи, я решил поговорить со своей невестой. Но тут вдруг на свадьбе появился наш председатель ДСО, он же директор стадиона, и я спросил его:
Стр. 376-377 img 927
- Вы вправду решили меня женить и дать мне квартиру, чтобы я не уехал в Киселёвск?
Председатель аж расцвел.
- Молодец, Лёша, догадался!
Он пригласил меня подсесть к себе, достал из внутреннего кармана бумажник, осторожно вынул из него белую бумажку и сказал:
- Ты говорил, что у тебя, у почти мастера спорта, нет нормальных жилищных условий и поэтому ты хочешь уехать. Мы в Ведовском горисполкоме посоветовались и решили выделить тебе квартиру. Но жилищная комиссия сказала, что молодому холостому мужчине они квартиру не дадут. Теперь ты женат, и я написал от твоего имени заявление на квартиру, тебе его нужно только подписать. Видишь, я всё делаю для тебя как отец родной.
Но я ничего подписывать не стал и сказал, что мне и в общежитии хорошо. Я понял, что председатель в сговоре с моей новой родней. Они хотели использовать меня как спортсмена, получить то, что им было нужно, а меня - коленкой под зад. Пусть, мол, теперь едет в Киселёвск.
* * *
Я сидел над тренировочными планами своих спортсменов. Все они различались не только по своим физическим возможностям, но и в социальном отношении.
Было много ребят, окончивших 10 классов. Их я нацеливал на нелёгкий путь в жизни. Этим людям предстояло стать капитанами или инженерами, они были строителями своего будущего. Спорт - это подготовка запаса прочности. Ветры, которые дуют в жизни, не должны сломать нас в слабых местах. Удары будут обязательно, и их нужно уметь держать.
Многие не обращают внимания на свои физические недостатки, надеются на жалость: дескать, люди будут думать: что с него возьмёшь, он всегда был хилым. Но факты подтверждают, что из хилых, из слабых порой вырастают богатыри. Воля и трудолюбие вытаскивают человека из болота. В экстремальных условиях приходится противостоять трудностям один на один.
Через много лет из города Клайпеда в Литве ушли на афганскую войну ребята-штангисты.
Вернувшись с войны, эти мастера спорта первым долгом приходили к своему тренеру Сергею Скорику. Они благодарили его за то, что он учил их не только поднимать штангу. Он сделал их людьми, всесторонне развитыми в физическом отношении. Так, по моему совету, они перед началом тренировки в течение 20 минут совершали 4-5 пробежек на 50 метров с ускорением.
Поэтому я вспоминаю сегодня, что к молодым атлетам, к юниорам нужен особый подход. Уже в начале моей тренерской работы моя методика имела целью приучить атлета к самоанализу. То есть к самостоятельности, к готовности взять ответственность на себя. В отношении производственников я учитывал, насколько устал их организм на работе. Но в любой ситуации нацеливал атлета на ударные нагрузки.
К Алексею Вахонину мне пришлось специально прикрепить моего ученика и друга Ивана Кошкина. Я уже писал, что по моей просьбе шахтком поселил Вахонина на одной лестничной площадке с Кошкиным. Если откровенно, Кошкину досталось по полной программе, он много натерпелся от Вахонина. На помощь ему иногда подключался Николай Малинин.
Для Вахонина мне пришлось писать персональный тренерский план. Интеллект Алексея был настолько неорганизованным, что он не мог самостоятельно проанализировать свои тренировки. Но, в отличие от других, Вахонин чётко выполнял всё, что ему предписывалось. Это был тот случай, когда вместо слова „Training” (тренировка) уместно говорить ,,Dressing“ или ,,Dressur“ (дрессировка).
Наблюдая за Алексеем, я увидел, что у него нет чёткого осмысления своих тренировочных действий. Я несколько раз пытался нацелить его на то, чтобы он сообщал мне, где всё хорошо, а где что-то недогружено. Но когда я предоставил ему самостоятельность в тренировках, то это закончилось тем, что две его тренировки были сорваны из-за перегрузок и неправильного чередования упражнений. Обуздать или уговорить его мне никак не удавалось.
Посредниками между нами были И.Кошкин и Н.Малинин.
Стр. 378-379 img 928
Больше всего Вахонин прислушивался к Малинину. Мы с Николаем разработали план, и он говорил Алексею примерно следующее:
- Вот ты Рудольфа не слушаешься, а если бы слушался, то сейчас тоже был бы чемпионом СССР или рекордсменом мира. Лёшка, глупая голова, будь я так талантлив, я обязательно слушался бы тренера. У Рудольфа опыт, он многому может тебя научить. Иначе зачем ты приехал к нам в Афонино? Жил бы в своём Бабанакове. Но ты, я вижу, хочешь покорять штангу, и ты можешь ставить мировые рекорды. Только брось выставлять свои глупые детские принципы.
Дома Вахонина уговаривал его сосед Кошкин, он тоже был подготовлен к этому. И вот, похоже, Алексей покорился, как молодой резвый жеребёнок: давай, мол, Рудик, думай за меня. Я поблагодарил его за доверие. Теперь Вахонин вообще перестал думать хотя бы чуточку.
Исправить его технику с помощью слов было невозможно. Что я ему ни говорил бы, успеха не было - наоборот, наблюдалось ухудшение. Вот мне и пришлось взять за основу цирковой метод - не тренировать, а „дрессировать”.
Чтобы достичь намеченной цели, нужно было сначала „стереть” его неверные автоматические движения, а затем как бы начать с чистого листа. Атлет с повышенным интеллектом при этом бросился бы в панику. Но Алексей всё это воспринял спокойно. Упражнения, которые он делал, выглядели со стороны, на первый взгляд, по-дурацки. Но они подходили именно для Вахонина - единственного в своём роде экземпляра.
За короткий период я сумел сделать очень многое. И сделанное радовало меня, а главное - Алексей тоже был доволен, вроде бы нащупав зацепку. Работа с Вахониным увлекла меня, хотя я ещё не до конца разобрался с самим собой.
* * *
Тем временем атаки на меня в Москве продолжались. На семинарах особенно доставалось за жим именно мне. Меня спасало то, что Роман Павлович Мороз фотографировал меня со всех сторон и доказывал предвзятость судей. Тем не менее я не оставлял без внимания никакую критику в свой адрес.
Между мной и Трофимом Ломакиным целенаправленно создавали напряжённую обстановку. В своё время его перевели из Си6ири в Москву, и тренер А.И.Божко добился предоставления ему в столице разных социальных благ. В категории 90 кг Ломакин в первый раз стал чемпионом СССР ещё в 1952 г. А.Воробьёв выступал тогда в весе 82,5 кг. На следующий год Божко поменял их местами. Это не пошло на пользу Трофиму - его результаты стали снижаться. Так, на чемпионате СССР 1954 г., где я впервые увидел его, он стал лишь третьим вслед за В.Пушкарёвым и Н.Меркуловым.
К сожалению, это выступление стало последним для Николая Меркулова. Как я уже упоминал, он предпринял попытку самоубийства и в результате остался инвалидом на всю жизнь.
Видя, что в весе 90 кг Воробьёв закрыл ему дорогу, Ломакин решил меньше пить и серьёзно взялся за собственный вес. Он стал много бегать, следить за питанием. В итоге Трофим, на радость А.И.Божко, решительно раскидал своих прошлых соперников - Владимира Пушкарёва, а затем и Василия Степанова. Трофим Ломакин был атлетом изумительным, но очень самолюбивым. В Москве он пользовался большим авторитетом даже у генералов, близких к ЦСКА.
Если Ломакин соглашался посетить кого-нибудь из них в домашней обстановке, то для генерала это была большая честь. Сколько раз генералы старались выиграть у Трофима в карты, обчистить его догола, как это делал с ними он!
Однажды один генерал решил пригласить Ломакина без свидетелей. Они сели ужинать, пошли кавказские тосты. Генерал пил крепко, и водка редко сваливала его с ног. Но тут с ним что-то случилось, он уснул за столом. Трофим решил унести его в постель, но генерал был не из лёгких, он как-то вырвался из рук и в коридоре упал на пол.
Шутки Ломакин любил. Он положил генерала поперёк коридора, аккуратно закатал его в широкую ковровую дорожку и повернул вверх лицом. Генерал спал мёртвым сном. Трофим открыл двери слева и справа, чтобы генерала не было видно, и ушёл. Жена генерала уходила к соседям. Вернувшись, она не увидела ни дорожки, ни мужа и бросилась звонить Ломакину. Тот сказал:
- Ваш муж буянил, и я решил завернуть его в дорожку как в смирительную рубашку. Обратите внимание - он лежит в конце коридора.
Стр. 380-381 img 929
Дилетант
Сообщение: 824
Откуда: Россия
Отправлено: 31.08.15 22:36. Заголовок: Где ещё узнать сто..
Где ещё узнать столько, в том числе и пикантных, подробностей из жизни знаменитых штангистов прошлого, нежели в этой книге ? ---------------------------------------------------------------------------------------------------------- Несколько смешновато читать про побитие Плюкфельдером новаковского мирового рекорда в жиме. Рекорда 9-летней давности. Видать, не зря такое долгое время лучшие атлеты мира этот рекорд не могли побить.
Но появился "технический" жимовик Плюкфельдер, и упрямому рекорду пришлось пасть. Да и как тут не пасть, перед швунгом-то !
Григорий Ирмович жал штангу легко, чисто, напевно (как бы сказал отточенный мастер слова Юрий Петрович) - действительно жал.
Это когда бы ещё нелепо дёргавшиеся при исполнении "жима" "технические" горе-жимовики типа Плюкфельдера чисто смогли бы побить новаковский "вечный" рекорд ?
Быть может, и никогда. А потому пошли по пути обмана. Увенчанного как высшим проявлением "жимовой" силы рекордом в 236,5 кг непревзойдённого рекордсмена Василия Ивановича.
Это когда бы ещё нелепо дёргавшиеся при исполнении "жима" "технические" горе-жимовики типа Плюкфельдера чисто смогли бы побить новаковский "вечный" рекорд ?
Уважаемый Дилетант, понимаю Вашу иронию (а может быть, и сарказм). Плюкфельдер - один из самых техничных жимовиков за всю историю тяжелой атлетики. И мы уже не раз обсуждали вопрос о том, можно ли технический жим (жим со срывом) называть швунгом. Я думаю, технический жим - не швунг. Ибо разгон штанги при техническом жиме осуществляется не столько разгибанием ног в коленном суставе и выходом на носки, сколько амплитудным движением корпуса с последующим резким уходом под штангу за счёт отклонения спины назад и выводом вперёд таза - движений, при швунге исключённых (достаточно посмотреть, как швунгует Беджанян - он скорее прыгает под штангу, отводя таз назад). При исполнении жима ступни должны быть прижаты к полу. Если пятка оторвалась - вес не засчитан (незнание этого правила (или его неисполнение по какому-то расчету) меня расстроило на турнире Клокова, где засчитывали веса при шагах по помосту - вообще не жим по сути). Кстати, Плюкфельдер технично, легко, чисто и напевно жал штангу - техническим способом. Новак, конечно, молодец, но не будь Плюкфельдера, нашёлся бы другой штангист, и рекорд Новака в эпоху гонки за рекордами пал бы обязательно. И может быть даже - в чистом, новаковском стиле. При условии отказа от поиска лучшей, более подходящей для увеличения веса и установления рекордов техники.
Итак, на моём пути стоял Трофим Ломакин. Это был крепкий орешек, хотя скрупулёзностью А.Медведева или А.Воробьёва он не отличался. Штанга являлась для Ломакина чем-то вторичным. Природа одарила его физическими способностями столь щедро, что для подъёма силы до мирового уровня ему достаточно было потренироваться 2-3 раза в неделю по 1,5-2 часа.
На чемпионате СССР в Сталино Ломакин пошёл на нулевую оценку, на мой взгляд, умышленно – это была хитрость, нередкая в подобной ситуации для атлетов, которым в Госкомспорте уже оформили выездные документы.
В этой кухне хорошо разбирался старший тренер сборной Николай Иванович Шатов. Он знал: если штангист получил „баранку”, то это ещё не значит, что он проиграл. Тем более, что соперники Ломакина у начальства не котировались. Виктор Лях, хотя он тоже был армейцем, не устраивал Шатова своими результатами. Юрия Волчкова вообще не принимали во внимание. А меня, не имевшего даже стипендии и оформленного выезда за границу, можно было легко отстранить.
Во время поездки в США с Т.Ломакиным провели большую разъяснительную работу. Но Трофим был как тот кот Васька: повар его ругает, а кот продолжает уплетать курицу. Ломакин себе жизнь не усложнял, жил, как хотел, чемпионство не было его целью. Он считал, что медали и очки нужны в первую очередь самому А.И.Божко и т.д.
Вскоре в Киселёвск пришла большая бумага - моё „выездное дело“. Там было много каверзных вопросов, например: „Если нет в живых, то где похоронен?”. В конце имелась приписка, что анкету нужно лично доставить в иностранный отдел Госкомспорта СССР. Кроме того, требовалась характеристика с места работы, а также рекомендация специальной комиссии по выездным делам.
Мой вопрос рассматривался на бюро горкома партии. Правда, меня от данной процедуры освободили, мои интересы представлял мой новый знакомый Нестеренко из отдела агитации и пропаганды.
16 сентября 1958 г. в Стокгольме (Швеция) должен был начаться чемпионат мира по тяжёлой атлетике. В Москве по этому поводу шли совещания, стратеги подсчитывали возможные золотые медали. Согласно объективным показателям, тяжелоатлеты СССР должны были победить команду США. Как в то время говаривал Н.С. Хрущев: „Закопаем американцев!”
В Генштабе с Трофимом Ломакиным крепко поговорили. Он пообещал соблюдать спортивный режим, но тут же добавил:
- У нас в команде есть Плюкфельдер. Он сейчас посильнее меня. Видимо, он и должен защищать честь нашей команды.
Но в военном политбюро ему ответили:
- В Стокгольм поедете вы - Трофим Фёдорович Ломакин.
* * *
Мы на работе установили новую линию, поставили современный днепропетровский трансформатор. В шахте перебрали два насоса, обновили щит на 6000 вольт. После этого наш начальник цеха А.Т.Клышко дал мне недельный отпуск.
Я написал себе план тренировок на это время, но он оказался невыполнимым. Видимо, я так устал на работе, что не смог восстановиться. Зато Алексей Вахонин свой ударный недельный план выполнил.
Моя мать, да и жена Валентина были очень гостеприимными. К нам часто приходили штангисты, особенно те, что участвовали в нашей картофельной кампании. В тот период это были И.Кошкин, А.Тузов, Н.Малинин и глухонемой Виталий Бедарев.
Мне становилось всё труднее отлучаться из дома. Мои дочери уже воспринимали меня почти как гостя.
- Опять уезжаешь, - говорила старшая дочь Олечка, - а обещал нас на гору сводить.
Я давно обещал им также привезти большую куклу, но никак не мог найти такую, как хотелось. Зато привёз большую красивую глиняную собаку. Маленьких же кукол я привозил каждый раз.
Не знаю почему, но дети у меня росли очень спокойными и вели себя почти как взрослые. Не помню, чтобы Олечка нас чем-нибудь расстраивала. Лилечке шёл пятый годик, они с Олей всё время находились вместе. У брата, жившего за стенкой, был сын Николай, на год старше моей Оли. Они играли втроем, но, как правило, недолго. Коля обязательно в чём-нибудь хулиганил, и дети разбегались. Колодец при доме я обил высокими досками - от греха подальше.
В начале августа мне нужно было уехать на сборы в Алушту. А пока что я ездил на мотоцикле по окрестным деревням и выпрашивал у знакомых председателей колхозов делянки под сенокос или пытался купить готовое сено, иначе брат меня на сборы не отпускал.
Стр. 382-383 img 930
Сено удалось найти в совхозе „Сергеевский”, где жили в основном чуваши. С тамошним директором мы два года назад работали вместе, и он пообещал обеспечить нас сеном. В шутку он сказал мне:
- Выиграешь чемпионат мира – и мы привезём тебе сено бесплатно.
Брат успокоился, и меня отпустили в Алушту.
* * *
В Москве мне пришлось попотеть над своими документами для выездного дела. Меня словно просвечивали насквозь: “чей ты родом, откуда ты”, как пели тогда. Если недоставало документов, то делали запросы. Я сказал, что мой год рождения записан в паспорте неверно - 1928-й вместо 1927-го. Мне пообещали обратиться в наш донбасский ЗАГС, но результата я так и не узнал.
Женщина из Госкомспорта, оформлявшая мои документы, позвала меня к себе в комнату, усадила на стул и вежливо спросила:
- Скажите, как у вас хватает духа заниматься спортом после стольких перенесённых страданий?
Я не знал, что ей ответить. Что это, думал: жалость или провокация? Сказал, что пострадали не одни только российские немцы, что рядом с нами в Донбассе было русское село Ивановка, где тоже свирепствовал террор.
- Да, - сказала симпатичная женщина, - как я понимаю, вы не озлобились за выселение немцев из обжитых мест.
- Спорт, в том числе большой, не имеет отношения к политике, - парировал я.
Женщина усмехнулась: проверяя каждого из нас, она прекрасно знала, как обстоит дело в действительности.
- Я рада, что у вас всё хорошо, - сказала она, - а то мой шеф попросил меня поговорить с вами.
После неё я зашёл на второй этаж, в отдел тяжёлой атлетики. Там мы столь же мило побеседовали с Николаем Ивановичем Шатовым. Он сказал мне:
- Ты не беспокойся, мы послали на шахту такую бумагу, что ты в любой день сможешь выйти на работу. Шахта тебя командирует, сохраняя за тобой место, а также стаж работы. Правда, без начисления зарплаты и выслуги лет. Мы выделили тебе стипендию. Когда приедешь домой, в отделе кадров шахты тебе всё объяснят, у нас в Госкомспорте был большой спор среди юристов по поводу того, как с тобой, Рудольф, поступить. У тебя 14 лет подземного стажа, ты у нас один такой. Теперь решено больше не направлять такие справки на производство.
Я ответил, что меня больше всего интересуют мои права на получение шахтёрской пенсии. Н.И.Шатов дал мне на подпись протокол о том, что я установил мировой рекорд. Я обнаружил там запись, что мой тренер - И.З.Любавин, который в то время был старшим тренером общества „Труд”.
Я прочёл это место вслух и посмотрел на Шатова. Тот скривил лицо, развёл руками и сказал:
- Любавин сам составил этот протокол, но, видимо, боялся показать его тебе.
Я понял, что Шатов немного лукавит. Однако времени на размышления у меня не было, и я подписал протокол.
- Вот и хорошо, с чем тебя и поздравляю, - сказал Н.И.Шатов и тут же исчез.
* * *
Мой друг Алексей Медведев уже уехал в Алушту. Наш поезд на Симферополь отправился вечером, и я вскоре уснул под стук колёс.
Проезжая Украину, я всегда с грустью смотрел на наши донецкие терриконы. Я всё помнил, и мне казалось, что я скоро вернусь в свои родные места. За нашей деревней была балка, где я когда-то скатывался на самодельных деревянных „коньках“: посреди колодки была укреплена проволока, которая и направляла моё движение. Теперь на месте балки стояла гигантская шахта. Помню, в 1939 г. у нас в доме жили геологи. Один из них говорил:
- Ваша деревня - счастливая, под вами нет угля. Ваши предки будто знали 0б этом.
Стр. 384-385 img 931
В 1955 г. я заехал к своим родственникам по линии Ортов, к тёте Полине, которая была замужем за Иваном Бондаренко. От них я на машине съездил домой, но узнал в своей деревне только кладбище и школу. Когда я увидел на той стороне балки привычную шахту с копром и бешено вращающимися колесами, мне показалось, что я нахожусь в Киселёвске. Казалось бы, чего проще - перевестись с кузбасской шахты на донбасскую и опять поселиться своей деревне, но, увы...
На донецких базарах то и дело слышалось: „Тупой как немец...“ Брани в адрес немцев здесь всё ещё было предостаточно У евреев аналогичное явление называется антисемитизмом. Как его назвать применительно к нам, сразу и не придумаешь.
Мои здешние родственники вели себя так, будто то, что случилось с нами, и должно было случиться. Тетю Полину с семьёй не выселяли, поскольку её муж был русским. Она много рассказала мне о том, что они пережили во время оккупации. Я написал об этом в первой книге. Тетя считала наше организованное выселение благом - мол, иначе нам угрожала гибель. Она только не могла понять, почему нас не пускают назад на Украину. Всё это было близко моему сердцу и крутилось у меня в голове, когда я глядел в окно, проезжая Донбасс.
С приближением к Крыму солнце стало ярче, воздух насытился ароматами. Вокруг появились совсем другие деревья и множество цветов. Выйдя с симферопольского вокзала, я услышал гул. Бросалось в глаза, как кипит здесь жизнь.
В справочном бюро мне за 20 копеек сообщили, как добраться до Алушты, и подарили маленькую книжку об этом городе. Через полчаса я уже направлялся туда в такси. Таксист гнал как сумасшедший, и объяснил это тем, что у него туговато с планом. Он мотал нас по горам и лихо крутил на поворотах. Мы долго ехали в гору, затем водитель остановился, чтобы подлить в радиатор воды, и сказал:
- Посмотрите пока на Кутузова, на этом месте турки повредили ему глаз.
Мы увидели маленький бюст полководца. Мои попутчики шептались о чём-то о своём. Они были из Средней Азии, и Кутузов их совершенно не интересовал. По дороге я спросил таксиста об истории Крыма. Он оглянулся, оценил, что трое остальных пассажиров плохо понимают по-русски, и вполне профессионально начал рассказывать мне о своём полуострове, о его оккупаций немцами, об Алуште, о крымских татарах. Я успел узнать немногое: мне уже нужно было выходить.
За билет я уплатил ещё в кассе, а здесь дал таксисту рубль на чай. Он до тонкостей объяснил мне, как найти спортивную базу „Спартак“, и вскоре я стоял у стола администраторши здешней гостиницы. А.Медведев был уже здесь, и администраторша по его просьбе поселила меня к нему в комнату.
Итак, я оказался на всесоюзных сборах по тяжёлой атлетике. Я сел на скамейку у входа в гостиницу, и мимо меня поодиночке потянулись штангисты. Они шли на обед в наш корпус, где слева находилась большая столовая.
Базу построили на средства Госкомспорта СССР. Как правило, она была недогружена, и в основном в ней отдыхали киевляне. Они называли себя дикарями, поскольку приобретали путёвки здесь на месте. Мы жили вперемешку с ними, только в столовой штангисты питались с правой стороны, а дикари - с левой.
Появился Алексей Медведев. Он подал мне руку, что-то мыкнул и махнул рукой: мол, идём со мной. В те годы он говорил так мало, будто перегрелся на солнце. Мы пошли в столовую. Н.И.Шатов сообщил по телефону, что я еду, и Алексей заказал на меня обед. На этой спортивной базе я оказался впервые. База была интересной, и я надеюсь, что кто-нибудь напишет о ней подробнее. Медведев предварительно закрыл комнату и предупредил, что нас могут обокрасть. Так проинформировал их директор базы. Обед был вкусный, особенно если учесть, что я уже больше недели не ел горячей пищи.
На сборы приехали Владимир Стогов и Евгений Минаев из Москвы, Виктор Бушуев из Горького, Фёдор Богдановский из Ленинграда, Аркадий Воробьёв из Свердловска и другие штангисты.
Шел третий день сборов, а Трофима Ломакина всё не было. Армейский тренер Александр Иванович Божко волновался за него, спрашивал, не видел ли я Трофима в Москве или в Симферополе, сердито ворчал:
- Где он шатается?
После тренировки я опять сел на скамейку неподалеку от спортзала. Ко мне подошёл мужчина, оказавшийся шофёром, и сказал, что у него в машине сидит очень знаменитый человек. Так объяснил ему милиционер, который подсадил пассажира в Симферополе, отдал за него талон, велел отвезти на спортбазу в Алушту и для верности отобрал у водителя права.
- Я не знаю, как к вам подъехать, стою вон там. Пожалуйста, заберите этого гражданина, он лыка не вяжет, пьян вдрызг, - умоляющим голосом попросил шофёр. - Стр. 386-387 img 932
Я догадался, что это и есть мой пропавший соперник. В машине под музыку из включённого на полную мощность приёмника, действительно спал Ломакин. Шофёр подсунул мне бумажку, чтобы я расписался, что он сдал мне пассажира: иначе, мол, милиционер не вернёт ему права. Я поставил свою фамилию и сказал:
- Ну что, соперничек, беру тебя под расписку, так что пошли.
- Это ты, что ли? - спросил Трофим, открывая глаза. - От тебя нигде не спасешься. И на помосте кровь мне портишь, и тут опять ты.
Я крепко взял Ломакина под руку, мы двинулись к базе, но он остановил меня.
- Слушай, Рудольф, если нас увидит Божко, то он с меня погоны сдерёт. Давай-ка я пока полежу здесь под кустами, а ты возьми мои документы и постарайся оформить меня в гостиницу.
Я согласился, но в анкете была нужна его подпись. Я вернулся к Трофиму, он расписался, и я принёс ему ключи от номера. Мы по задворкам добрались до гостиницы, он вроде бы протрезвел. Время было как раз послеобеденное, все спали. Ломакин тоже лёг. Анкету мы оформили так, будто он приехал вчера.
Наутро А.И.Божко вовсю ругал Ломакина на собрании. Но ничего, всё обошлось. Неделю спустя Трофим опять пропал. Нашёлся он только дня через три, и его лицо опять оказалось опухшим.
На тренировках Ломакин был старательным, никогда никого не подначивал, себя не возвышал. Все люди для него были добрыми.
* * *
Утром нас подняли на собрание по тревоге - в Алушту в срочном порядке приехал Н.И.Шатов. Он сообщил, что в Москве находится с визитом президент Египта (в то время ОАР - Объединённая Арабская Республика) Гамаль Абдель Насер, который хочет увидеть наших рекордсменов по тяжёлой атлетике. На стадионе в Лужниках прямо на поле выставят помост, и мы перед правительственной трибуной, на глазах Насера и Хрущёва, должны будем штурмовать мировые и всесоюзные рекорды.
Советские штангисты прославились на весь мир, особенно после поездки в США. А Египет до Второй мировой войны считался передовой страной в области тяжёлой атлетики. Именно здесь ввели в мировую практику стиль „ножницы”, в котором я по-прежнему выступал.
Лицо Н.И.Шатова выдавало тревогу, он был весь как на пружинах. Я сидел прямо напротив старшего тренера сборной и видел, как у него потеют руки. Капитан команды А.Воробьёв, не заботясь о вежливой форме, возразил:
- Мы ведь не циркачи. Рекорды не ставят по минутному капризу власть имущих. Мы устали после поездки в США, а тут, видишь ли, кому-то в одночасье захотелось увидеть рекорды.
- Хорошо, - согласился Шатов, - но ведь среди вас есть люди, не ездившие в Америку.
Он посмотрел на меня. Я молчал. С задней скамьи отозвался Евгений Новиков, любимец нашей штангистской семьи:
- Как я понял, Николай Иванович, мы должны оправдать хлеб, который едим. Но почему-то получается так: кто больше кушает, тот выступать не может.
- Стоп-стоп, - прервал его Шатов, - кто это больше кушает?
- Как кто? Разве я могу сравниться по окладу, скажем, с Воробьёвым или с Богдановским? Но вы всё же запишите меня, я установлю рекорд страны в жиме. Если, конечно, Медведев не будет возражать.
Раздался смех.
- Один, значит, есть. Но нас просили о выступлении двух человек. Времени на это выступление даётся 30 минут. - Шатов посмотрел на меня. - Ну что, шахтёр, слабо установить рекорд?
Я сказал, что если выступать предстоит через день, то я успею отойти от тренировок.
- Вот и хорошо, сегодня же вечером вылетим в Москву, - подытожил Шатов.
Мы с Новиковым собрали свою спортивную форму и хорошо поплавали в море. Евгений весь день смешил меня.
Например, когда мы шли с пляжа по длинной аллее, по бокам которой стояли скамейки, Новиков предложил:
- Давай задержим людей, пусть посмеются перед обедом. Я лягу на скамейку, а ты заходи с той стороны и чеши мне живот.
В связи с нарастанием мышц его живот растянулся, и Евгений умел удивительно им управлять. Он улёгся во всю длину скамьи, вытянул голову и скорчил свиную морду. Я стал чесать ему живот, а он принялся хрюкать - совершенно неотличимо от настоящей свиньи. Вначале я мог поверить своим ушам. Народ останавливался, мужики от смеха падали на колени, женщины держались за животы. Одна женщина смеялась так, что побежала в кусты, и её там вытошнило.
Стр. 388-389 img 933
Подошли наши штангисты, схватили Новикова за ноги и свалили на землю. Он встал на четвереньки и принялся лаять. Подобного я ещё не видел. Мы все от судороги схватились за животы. Вот таким был Евгений Новиков. Он не унывал в любой ситуации.
После обеда к нам в комнату пришёл Н.И.Шатов и стал вести со мной задушевную беседу.
- Руководство довольно, что в Сибири появляются новые штангисты, да ещё бьющие мировые рекорды, - сказал он.
А.Медведев, который лежал и отдыхал, при удобном случае подмигнул мне. Вот, мол, каков Шатов: раньше знать тебя не хотел, а теперь сам пришёл к тебе.
Шатов напомнил:
- Рудольф, не забудь взять у нашего доктора Казакова нашатырь и пластырь. И ещё обязательно канифоль для натирания ботинок и магнезию для рук.
Медведев дал мне несколько советов, как ему казалось, не лишних. Он поинтересовался моим собственным весом. Я сказал, что вес в норме. Е.Новиков уже ждал нас с Шатовым.
* * *
Мы вылетели из Симферополя спецрейсом на военном самолёте. Летели на небольшой высоте, в Москве приземлились на специальном аэродроме. Вскоре мы оказались в гостинице на стадионе в Лужниках. Е.Новикова поселили в отдельном номере: Н.И.Шатов знал, что он невыносимо храпит. Меня тоже поселили отдельно. Позже дежурная с моего согласия подселила ко мне парня из Армении. Он совершенно мне не мешал и понятия не имел о спорте.
Меня волновало, что на тренировке я не поднимал даже 90% моих предельных весов. А тут я должен был выжать мировой рекорд - 144 кг, превышавший на 0,5 кг мой предыдущий рекорд.
Обстановка была непростой. Над стадионом открытое небо, во что упереться взглядом? И я решил выжимать штангу с закрытыми глазами. Перед сном я сымитировал свои движения, глядя в зеркало. Пробовал даже закрывать глаза при взятии на грудь. Но установил, что делать этого не надо.
В итоге я решил, что когда зафиксирую рекордный вес на груди и он прижмёт меня так, что глаза, как говорится, полезут на лоб, я закрою их и стану ждать, пока судья даст хлопок. Если же глаза у атлета открыты и он видит облака, то моментально начинает кружиться голова. Об этом явлении особенно хорошо знают те штангисты, что жмут на одном дыхании.
Вечером я часа полтора побродил в одиночестве вокруг стадиона. Про себя я считал предстоявшее выступление халтурой. Продемонстрировать один жим – сие вроде бы легко. Но ставить мировые рекорды в столь необычных условиях – мне так и хотелось назвать это авантюрой.
В Сталино я хорошо выжал 143,5 кг. А.Медведев даже считал, что у меня имелся запас на 5 кг. С тех пор я ещё хорошо поработал на силу, на упругость спины. Дельты (дельтовидные мышцы) у меня не были травмированы, спина и всё остальное, слава богу, не болело. Может, думал я, мне действительно удастся зафиксировать рекорд на радость Г.А.Насеру. И Шатов будет доволен.
А то мне даже что-то стало жаль Николая Ивановича. Он ведь приехал на базу весь белый, испуганный, будто немцы снова напали на Советский Союз, и ему опять предстояло идти в партизаны.
Медведев однажды спросил меня:
- Как думаешь, почему Шатов так отчаянно сражался под Москвой в партизанах?
- Он был мастером спорта, и вообще тогда многие, независимо от национальности, воевали отчаянно.
- Нет, - возразил мне Алексей, двигая указательным пальцем, как маятником, влево-вправо. - В Госкомспорт СССР пришли три анонимки, моя жена их читала. Анонимщик возмущался, что Шатов скрывает свою национальность и отказался от иудейской веры. Теперь ты понял, что он сражался, чтобы не попасть в руки к немцам?
Я не верил сказкам Медведева, но и не старался узнать правду. Даже ради любопытства. В целом Н.И.Шатов относился ко мне нормально. Мне только не нравилась его чрезмерная услужливость перед начальством. Но, может, в Москве так и положено вести себя? Это у нас в тёмной шахте, где рабочие и крестьяне соединились трудом с бывшими военнопленными, среди которых были и интеллигенты, было принято держать ушки на макушке.
А что касается анонимок, то на меня их тоже постоянно писали. За два месяца перед описываемыми событиями меня даже вызывали в киселёвскую прокуратуру, и мне пришлось объясняться, где я получаю зарплату. Любознательных везде полно. Можно испохабить портрет любого человека, нашлись бы только готовые на это анонимщики. Каждый всё воспринимает так, как ему удобно.
Когда остаёшься один в таком большом городе, как Москва, и смотришь на её громадный стадион, то невольно возникают ассоциации египетскими пирамидами. Чего только человек не напридумает, дабы отвлечь себя, чтобы его не тянуло к какому-нибудь дурману!
Наутро я совершил лёгкую пробежку. Нашёл удобное место, встал на руки и отжался 19 раз. Неплохо, отметил я про себя, руки работают в усиленном режиме. Значит, нужна только воля, и тогда можно надеяться на полную отдачу мышц, если выдержит спина.
За завтраком в ресторане я выбрал себе обычные блюда. Съел стакан сметаны с сахаром, блинчики в масле, выпил кофе. На кухне мне заварили индийский чай, и я наполнил им свой термос. Горячий крепкий чай меня бодрил.
После завтрака я стал ждать Н.И. Шатова, который должен был повести нас на выступление. Сел в кресло и занялся аутогенной тренировкой. Самый простой приём - закрываешь глаза, дышишь ритмично и приказываешь сам себе: я успокаиваюсь, моё тело расслаблено. Распускаешь плечи, руки повисают как плети, голова откидывается назад. Я ощутил как бы единство своего тела, все его органы заработали в едином ритме. Меня ничто не беспокоило, кроме разве что шума в ушах.
Не успел я ощутить успокоение, как ко мне без стука вошёл Евгений Новиков. В руках у него было две курицы, завёрнутые в серебристую фольгу. Он попросил взаймы до Алушты 10 рублей - жена Тамара дала ему с собой маловато денег, и теперь ему не хватало, чтобы расплатиться в ресторане. Я поделился, хотя с деньгами у меня тоже было не густо.
Новиков понёс деньги в ресторан и вернулся с чемоданом - его попросили из люкса, поскольку Н.И.Шатов заплатил только за одни сутки. Евгений принялся за курицу (вторую он собирался съесть после выступления), а я позвонил Шатову. Вскоре пришла администраторша и сказала, что мы можем занимать номера до 12 час ночи.
Шатов сообщил, что наш выход на помост состоится в 14 часов. Штанги и два помоста на стадион уже завезли. После курицы Новиков вскипятил в графине воду и засыпал туда пачку цейлонского чая. Получился изумительный крепчайший чай, на лагерном жаргоне - „чифир“.
Время шло, и скоро нам предстояло выходить на парад. К нам подключили ещё трёх атлетов, фамилии которых я забыл. Я по своей привычке предложил Е.Новикову сходить на стадион и опробовать пустой гриф. Мы застали там знакомых штангистов из „Крыльев Советов” и из „Динамо“, которые устанавливали основной помост, метров в 40 от которого находился второй, разминочный.
- Ну вот, - сказали ребята, - вы нам и поможете, мы ведь всё это делаем для вас.
Новиков сослался на то, что съел курицу и теперь не может нагнуться. Для меня же это было делом привычным, и мы с Ю.Юкаровым в несколько приёмов перенесли на себе тяжёлые плахи. Когда помост был готов, мы с Новиковым на нём потоптались, а затем надели на штангу 200 кг, сообща подняли её и бросили на помост с высоты. Помост лежал ровно и будто врос в траву.
- Теперь рекорды можно поднимать спокойно, - констатировал я.
Ещё раз примерившись, я на самой верхотуре стадиона нашёл место, куда можно было упереться взглядом, когда я после хлопка начал бы выжимать штангу.
Е.Новиков весь вспотел.
- Этак мы потеряем силу и ничего не поднимем, - сказал он. - Получится, что Шатов привёз нас для смеха.
- Наоборот, - возразил я. - Считай, что наша разминка уже началась. У меня есть опыт разминки за два часа до старта.
И я рассказал Евгению о том эпизоде, который уже описал, когда мы с учениками случайно обнаружили высокую эффективность такой ранней разминки.
- Разгадка состоит в том, - пояснил я, - что мы расшевелили свои застойные места. У штангистов за секунду включаются все процессоры-нейроны, и синапсы должны принять посылаемый сигнал.
Видимо, усиленное кровообращение на стадии ранней разминки как бы прокладывает дорогу для достижения более высокого результата при втором заходе.
Этот момент мы с моими штангистами окончательно освоили на Спартакиаде народов СССР в 1959 г.
Стр. 392-393 img 935
Я предложил Жене пойти немного отдохнуть и попросил у него цейлонского чая, чтобы заварить его и залить в свой термос вместо ресторанного чая.
Н.И. Шатов сбился с ног, разыскивая нас. Он сообщил, когда нам предстоит идти на взвешивание, и сказал, что после выступления нас сразу же увезут на аэродром.
- Я прилечу к вам через два дня, - добавил Шатов. – Понимаете, здесь дело политическое.
- Политическое? А что, если я не выжму штангу? - подхватил эту мысль Е.Новиков. – Получиться, что я контра, и меня сошлют в Сибирь? Рудольфа вот никуда уже не сошлют, ему легче, он и так давно сослан. А мне что грозит?
- Ты, Женя, не волнуйся, - Шатов похлопал Новикова по гигантскому плечу, - вас в случае чего вряд ли сошлют. Но меня вполне могут снять с работы. А может, всё будет нормально? - Шатов посмотрел на меня. - Не знаю, как ты, Женя, а вот Рудольф точно установит рекорд. Ведь ему оказано большое доверие. Пусть видят, что мы все равноправные.
- Ну, тогда будем стараться, - согласился Новиков. - И ещё один вопрос, Николай Иванович. Насколько я понимаю, после установления мирового рекорда требуется провести банкет. Как с этим быть?
- Но-но, Женя, ты юморист, я знаю, - сказал Шатов и направился к дверям.
- Нет-нет, Николай Иванович, не уходите от ответа, - остановил его Новиков.
- Ты сначала установи рекорд, а уж в Алуште мы найдём средства, чтобы мило посидеть в один из субботних дней. Пригласим и твою Тамару, и мою жену. Верно я говорю, Рудольф?
- Мы - дети божьи, - покачал я головой, - и нам, как неразумным детям, можно наобещать что угодно. Но всё, о чём вы сейчас говорили, мне совершенно безразлично. Я хочу показать то, что смогу, а не то, чего кто-то желает.
- Вот видишь, Женя, Рудольфу банкеты не нужны, - подытожил Шатов и ушёл.
Через час нам предстояло пройти процедуру взвешивании. Я проверил бинты, наколенники, свой нашатырь. На чужой нашатырный спирт деяться нельзя: будет суета, масса народу, и если нашатырь стоит где-нибудь на тумбочке, то к нему будут подходить и нюхать все, кому не лень. Были и такие случаи, когда вместо нашатыря подсовывали „липу“, от которой штангистов клонило в сон. Нужно было учитывать всё: выход на мировой рекорд - дело серьёзное.
Можно назвать это как угодно, можно наклеить нам ярлык: вы, м0л, выслуживались. Но ни политика, ни премия за рекорд меня не интересовали. Я уже писал, что на шахте, затратив столько сил и энергии, я мог бы заработать в десять раз больше. Меня интересовал сам процесс, мои человеческие возможности. Советская система открывала дорогу штангистам - выделяла средства на сборы, на проезд и т.д. Так почему бы не воспользоваться этим и не подвергнуть себя испытанию?
Выход на помост - это для штангиста то же самое, что для парашютиста подготовка к прыжку с самолёта. Здесь всё должно быть взвешено. Наконец у меня всё оказалось собрано, я проверил даже шнурки на ботинках. А то однажды в Сталино у меня случился казус: после мирового рекорда в жиме меня взвесили голым, и затем, когда я в спешке зашнуровывал ботинки, шнурок оборвался. А меня уже вызвали к рывку и объявили, что прошла минута. Я так и не смог связать шнурок, пришлось выходить с открытым ботинком. Хорошо, был только первый подход, и я вырвал вес в стойку. Так что мелочей на соревнованиях не бывает.
У Е.Новикова всё тоже было давно собрано. Я сдал номер, повесил сумки на плечи - и двинулся вперёд, на организованный штурм рекордов. Когда мы пришли за кулисы, там толпились люди, будто на чемпионате Москвы или РСФСР, причём сплошь знакомые. Появился Роман Павлович Мороз. Он извинился, что не пришёл в гостиницу: поскольку ездил на дачу. Я посоветовался с ним, как лучше распределить силы для покорения мирового рекорда. Вообще-то, я уже принял решение, но совет никогда не помешает. Мнение Р.П.Мороза почти совпало с моим.
Мы с Новиковым прошли на взвешивание. Я весил голым ровно 82 кг - в запасе имелось 500 г. Я заказал себе первый подход в жиме 130 кг, второй - 137,5 кг, а третий - 144 кг, мировой рекорд. Новиков завесился на 116 кг. В первом подходе он заказал 160 кг, а затем сразу рекордный вес - 170,5 кг. Тогдашний рекорд СССР в жиме - 170 кг - тоже принадлежал Евгению.
Стр. 394-395 img 936
Стадион нетерпеливо гудел, нас хорошо разрекламировали. Помост установили поближе к правительственной трибуне. Да и нам было выходить недалеко. Я начал немного „гореть“. В течение года я обычно выступал 10-11 раз, но тут набралось столько народа, да ещё оравшего “Давай мировой рекорд”. Это нервировало. Я приказал себе: “Рудольф, не позорься, на тебя смотрит весь Киселёвск, особенно Афонино!” Там люди меня знали лично, я с ними работал на одном предприятии, им был бы приятен мой успех.
Может, и не все порадуются – думал я, - некоторых схватит за горло зависть, и они ничего не смогут с собой поделать. Но всё равно похлопают меня в мойке по плечу. Первым вопросом, несомненно, будет такой: „Сколько тебе заплатили за мировой рекорд?” Ничего не попишешь, шахтёры - не дипломаты, которые умеют скрывать свои мысли.
А здесь теперь языком не потреплешь. Весы и специальные судьи были готовы. Заиграл оркестр. Мы надели трико для представления на параде. Диктор говорил по микрофону на весь стадион, слышно было даже в туалете и в душе.
Мне показалось, что вся Москва собралась лишь затем, чтобы посмотреть на Насера, а после нашего выступления - футбол. Но коли пришёл на футбол, то, хочешь - не хочешь, а придется посмотреть и штангу. Тем самым на нас с Новиковым ложилось ещё больше ответственности.
Пришли люди из руководства угольной промышленности и пожелали мне успеха. Когда мы уже вышли на построение, меня нагло атаковал журналист из ГДР. Я сказал ему:
- Laß mich in Ruhe!
Он ответил, что поговорит со мной после выступления.
Тренировочный помост стоял под трибунами, мы собрались вокруг него. Евгений Новиков опять нас смешил, изображая на помосте умирающего лебедя. Представить только — он порхал при весе 116 кг! Моя задумчивость куда-то исчезла, будто я устроил своим мозгам свежий душ. Николай Иванович Шатов выглядел обозлённым. Он видел в нас безответственных мальчишек - уж это-то я понял, зная его. Он за нас отвечал, а мы тут устроили балаган.
Дали команду строиться. Нас было пятеро. Е.Новиков шагал позади всех и специально раскачивал живот, чтобы повеселить публику. Нас представили, и мы по команде ушли обратно под трибуны. Пока мы разминались, Михаил Лазаревич Аптекарь из Подольска, большой знаток тяжёлой атлетики, познакомил зрителей с историей рекордов мира сперва в моём весе, затем в тяжёлой категории, а также рассказал о трёх молодых штангистах, которые были с нами.
Все пошло, как по писаному. Я выпил полстакана крепкого горячего чая. Натёр себе дельты, спину и ноги финалгоном. И у меня начался процесс разогрева. На меня нашло спокойствие - страх и злость требовалось нагонять на себя там, на помосте.
После того как я во втором подходе выжал 137,5 кг, на штангу поставили 144 кг. И взвесили прямо при народе, на стадионе. Судьи были одеты в специальную форму. Всё смотрелось празднично, быть может, даже по-цирковому. Обижать зрителей, а заодно и меня судьи не хотели, это я почувствовал. То бишь если в моем жиме и нашлись бы погрешности, то в угоду зрителям меня пожалели бы и вес засчитали. 137,5 кг, равно как и 130 кг, я выжал легко. Зрители меня вызывали, слышались крики:
-Давай, шахтёр, давай!
На штангу поставили 144 кг. Я установил штангу так, как мне было удобно, и спихнул ногой с помоста щепки. Взором отыскал на вершине трибун точку, в которую должен был упереться своими сдавленными до предела глазами. Многим этого не понять, но раз надо - значит надо.
Время шло. Я затянул ремень, а затем поднял руки, чтобы освободить сжатую ремнём рубашку. Выпрямился, слегка себя сбалансировал. Когда ноги находятся под грифом, их нельзя передвигать. И если атлету неудобно, то ему нужно стартовать заново, следя во время старта за тем, чтобы правильно отвести таз. Вся нагрузка должна была лечь на позвоночник. Объясняя свою методику ученикам, я называл это сбалансированием.
Я стартовал и взял штангу на грудь в “ножницы”, стараясь заложить её на дельты повыше. Всё это происходило на одном полувздохе. Начал готовиться выжимать. Таз выдвинул вперёд, весь сжался, создавая пружину. Поскольку предплечье у меня длиннее плеча, я мог во время старта заставить работать плечи. За счёт этого я после хлопка судьи быстро начал жим. Руки у меня были крепкими, я на одной силе выжимал по вертикали 135 кг на три раза.
Стр. 396-397 img 937
Я на мгновение зафиксировал поднятую штангу – и судьи единогласно засчитали вес. Ассистенты принесли ширму, и меня за ней опять взвесили. Во мне оказалось 81,5 кг - хотя я и выпил чая, всё равно потерял 0,5 кг за считанные минуты. Весь стадион зааплодировал мне стоя. Я посмотрел на правительственную трибуну. Там стоя аплодировал Г.А.Насер, а рядом с ним - коренастый Н.С.Хрущёв.
- Установлен новый мировой рекорд! - объявил диктор. - Теперь ждём от нашего тяжеловеса Евгения Новикова всесоюзного рекорда в жиме.
Из-за моего рекорда старт Е.Новикова задержался. После моего взвешивания прошло 15 минут, и Евгению пришлось размяться со 160 кг ещё раз.
На штангу навесили 170,5 кг, чтобы Е.Новиков попытался побить свой же рекорд СССР, установленный в 1957 г. на чемпионате Европы в Катовице. Новикова вызывали на помост. Евгений выжал штангу, и стадион опять взорвался аплодисментами.
Тяжеловесов после установления рекорда не взвешивают - у них ведь нет максимально допустимого собственного веса. Мировой рекорд в жиме - 185 кг - принадлежал в то время знаменитому американцу Полу Андерсону. Но новый рекорд СССР - это тоже хорошо.
Для футбольных болельщиков наши рекорды значения не имели, они ждали футбола. Вскоре с поля унесли всё лишнее, и нас, штангистов, как ветром сдуло. В раздевалке со мной заговорили журналисты, но с началом футбола они тоже исчезли.
Первым меня поздравил с мировым рекордом Р.П.Мороз. Потом подошёл с поздравлениями и И.З.Любавин. Особых восторгов я у него не заметил - то ли из-за того, что ещё выступал Е.Новиков и внимание было приковано к нему, то ли жим у меня получился не совсем чистым и качественным. Но это было уже неважно, я вышел на помост не зря.
После выступления мы с Евгением от души посидели в парной. Н.И. Шатов находился в хорошем настроении.
- Ну что, Николай Иванович, - пошутил я, - мы вас защитили. И теперь увольнение с работы вам больше не грозит.
- Да-да, Рудольф, вы молодцы, - подтвердил Шатов. - А то, понимаешь, звонят и говорят, что Насер, оказывается, любитель тяжёлой атлетики. Но мне-то от этого не легче, рекорды по щучьему велению не устанавливаются.
- Но у нас с вами именно так всё и получилось, - уточнил Е.Новиков. - Так что, Николай Иванович, по приезде в Алушту нужно будет сие дело отметить.
- Ну всё, ребятки, в путь! - сказал Шатов, не обращая внимания на эти слова.
* * *
На рейсовом автобусе мы доехали до аэродрома и оттуда перелетели обратно в Симферополь. На базу приехали поздно ночью. А. Медведев меня поздравил и напомнил:
- Я же ещё в Сталино сказал, что в жиме у тебя большой запас.
Я хорошо изучил Медведева. Он был большим „режимщиком”, соблюдал все правила, которые могли способствовать восстановлению утраченных сил. Поэтому Алексей не любил долго слушать собеседника. Как он выражался, „ вешать себе лапшу на уши я не позволю”. В беседе на любую тему Медведев предпочитал говорить сам, но тоже недолго. Так что никакой дискуссии у нас быть не могло, тем более ночью. Я долго не мог уснуть: следствие цейлонского чая или того, что я подремал в самолёте.
Утром на физзарядке Новикова и меня перед строем поздравил А.И.Божко. Команда дружно захлопала. Ко мне подошёл с поздравлениями Евгений Минаев. После зарядки мы пошли к морю. А.Медведев пристально следил за поведением ребят. Когда мы возвращались с пляжа, и он тихо спросил меня:
- А Воробьёв тебя поздравил?
- Нет, - ответил я, - ты же видел.
- М-да, - засопел Алексей, - ну ничего, ещё не вечер. Может, тебе ещё и руку подадут - но тайком, с оглядкой. Это Минаев - рубаха-парень, а остальные вишь, какие ушлые.
- А где Ломакин? - спросил я.
- Увидим его за завтраком. На зарядку его было невозможно ПОДНЯТЬ.
Мы сели за стол, и вскоре появился заспанный Ломакин. Ему кто-то сказал:
- Плюк „снял” твой мировой рекорд в троеборье, он поднял в сумме 452,5 кг.
Трофим вмиг протрезвел, подошёл ко мне и сказал:
- Молодец, Рудольф! Это дело надо сегодня отметить.
Никто не понял, почему это вдруг Ломакин лично поздравил меня. Но когда мы пришли на тренировку, Трофим уже знал, что его разыграли. Тем не менее он сказал:
- Всё равно, Рудольф, я тебя поздравляю.
Стр. 398-399 img 938
Мы впервые тренировались вместе с Ломакиным. Он поначалу всё присматривался ко мне, затем принёс сантиметровую ленту и стал измерять мои и свои руки. Выяснилось, что по охвату я всюду проигрываю 3-4 см.
- Чем же ты жмёшь, если у тебя такие тонкие руки по сравнению с моими? - удивился Трофим.
На алуштинской спортбазе стоял универсальный станок - изобретение И.З.Любавина. Он был сконструирован так, что на нём можно было тренировать любую мышцу, испытывать любые силовые возможности.
Видимо, желая подшутить надо мной или просто из любопытства, Т.Ломакин лёг на скамейку этого станка и стал выполнять жим лёжа. Он выжал 120 кг - и я тоже. Потом я выжал 130 кг, но Трофим в пику мне выжал этот вес дважды. Я не смог выжать 140 кг, а он выжал. Получилось, что я уступил. Но ведь это жим был лёжа, а мы, штангисты, жмём стоя.
Я переконфигурировал станок, и скамейка поднялась вертикально. Всё стало почти так же, как на помосте. Штанга теперь изначально лежала на самой верхней точке, почти на высоте вытянутых рук. Я встал в станок и стал жать штангу силой рук. Здесь оказалось невозможно поддать штангу животом или коленями, это был чистый жим в стойке. Раньше жим таким и являлся, это называлось „немецкий стиль“.
Трофим Ломакин выжал 120 кг, а больше выжать не смог. Я же, на удивление А.И.Божко, выжал 135 кг. Все стали считать диски, думая, что тут какая-то ошибка. Но нет, всё оказалось правильно.
- Вот это сибиряк! - пробурчал Божко.
Ломакин разозлился и опять пошёл на 125 кг. У него была большая челюсть, она выделялась на лице, особенно, когда он смеялся, сверкая золотыми зубами, которых у него был полный рот. Трофим резко начал выжимать штангу, но она пошла не спереди, а прямо ему в подбородок. Что-то хрустнуло, и Трофим закричал:
- Снимайте штангу!
Мы с Божко сняли её. Как оказалось, у Ломакина слетели с зубов две коронки.
- Рудольф так тебя затравил, - сказал ему по этому поводу Н.И.Шатов, - что ты даже челюсть сломал.
Вскоре Ломакин прекратил со мной тренироваться. Его тренер считал, что Трофим не выдерживает таких нагрузок.
- Как с тобой потренируется, так потом три дня отлёживается, - объяснил мне А.И.Божко. - Он к таким нагрузкам не привык.
Зато Ломакин приходил смотреть, как тренируюсь я, и даже дружески помогал мне надевать на штангу диски.
- Жаль, Рудольф, что ты не пьёшь, - говорил он при всех.
* * *
Наш сбор в Алуште, как я уже писал, должен был служить подготовке к чемпионату мира 1958 г. По теории считалось, что этому помогут и морские купания: рассосутся болячки, у кого они есть, твёрдые накачанные мышцы расслабятся в воде.
Однако, по моим представлениям, мы с этими сборами запоздали. В Алушту (а не в США) команде надо было отправляться после чемпионата СССР в Сталино. Тогда можно было и расслабиться, и дать отдохнуть суставам. Но большие чины в Госкомспорте СССР, а также на Украине делали всё так, как было удобно для них, а не для дела.
База „Спартак” была создана специально для спортсменов, которые сталкиваются с запредельными (стрессовыми) нагрузками, - олимпийцев и участников чемпионатов мира и Европы. Здесь они должны были проходить реабилитацию.
Я сам читал постановление ВЦСПС, где перечислялись все специализированные базы высшего спортивного мастерства в стране и где было указано, что в случаях поселения высококлассных спортсменов в обычных санаториях, в домах отдыха или на курортах директоров этих заведений будут снимать с работы.
А что происходило на алуштинской базе „Спартак”? Лишь 20% её обитателей составляли спортсмены высшего класса, а 80% - отдыхающие из Киева и из других городов Украины, а также из Москвы. Для жён спортсменов здесь места не было, поскольку специализированная база оказывалась забита людьми, которые должны были находиться на обычных базах отдыха. На базе никогда не стихали шум и крики, директор сбивался с ног. Когда мы стали разбираться, в чём дело, то выяснилось, что спорткомитеты СССР и Украины не могли полностью загрузить такие базы, а они находились на самоокупаемости.
- Чем я должен платить своим рабочим и служащим? - говорил нам по этому поводу директор алуштинской базы.
На этом мы и успокоились. А трудовому народу большой спорт был ни к чему.
- Это что ещё за спортивный престиж? - спросил меня на пляже какой-то отдыхающий. - На всякие чемпионаты мне наплевать. Мне нужно работать и получать столько денег, чтобы хватило на всё, чего требует моя душа.
- А чего она требует? - поинтересовался я.
- У меня двое детей, жена тоже работает. Я должен каждый день иметь 2-3 бутылки пива, хорошо питаться - поэтому мы покупаем продукты на базаре. В субботу мне нужно как следует выпить, а в воскресенье отоспаться.
- А на какие деньги нужно строить кинотеатры, театры, стадионы, чтобы кто-то занимался с твоими детьми? Выходит, часть зарплаты у тебя заберут, чтобы твои дети могли жить культурно. И за счёт чего охранять наши границы? Так что насчёт пива или пьянок по субботам тебе, может быть, нужно себя ограничить.
Мой сосед по пляжу считал, что он, представитель рабочего класса, должен быть хозяином страны. А если это не так, то, мол, Маркс, Энгельс и Ленин нас обманули.
- Тебе нужно в этом хорошо разобраться и объяснить всё своим детям, пока они ещё тебя слушаются, - сказал я ему. - Вот вырастут они, возьмутся за тебя как следует, и о пиве с водкой придётся забыть. А что касается большого спорта, то ведь чемпионов мира на душу населения у нас совсем немного. Если у тебя и заберут из зарплаты рубль-другой на физкультуру и на спорт, то ты этого даже не заметишь. Зато, если ты сам займёшься физкультурой, то с тебя никто денег не возьмёт.
- Не согласен, - возразил отдыхающий с обгоревшим на солнце животом, - пусть мне платят всё, и никакой культуры мне не нужно. Вон в Америке рабочие получают сполна, а меня почему обдирают?
- А у тебя какая путёвка - профсоюзная? Сколько ты за неё заплатил?
- Нисколько, мне её дали бесплатно.
- Вот видишь. А больницы, а школы? Ведь врачам и учителям тоже надо платить, есть все хотят.
- Да, может, оно и так, - наконец согласился собеседник. - Я просто болтаю, как у нас на работе, когда сравнивают нашу зарплату с американской.
Киевский работяга встал, стряхнул с себя песок и решил искупаться, а перед этим поставить точку в нашем разговоре.
- Я вообще ни во что не встреваю, сижу себе на корабле и плыву. Коммуняки лезут в капитаны, ну и нехай.
- А если корабль начнёт тонуть, и ты с коммунистами тоже? По-моему, тебе лучше держать ушки на макушке.
- Знаешь, - сказал киевский слесарь после паузы, - на это есть КГБ, пусть у них голова болят. Политика - це поганая штука, а я думать не люблю. Люблю гроши да харчи хороши. Пишлы, смоем в море нашу болтовню.
Мой сосед гордо удалился и нырнул в пенистое колыхавшееся море. День и ночь накатывалось оно на берег. И никак не находился умный человек, чтобы обуздать эти волны, которые своей дьявольской силищей размывают берега, не подчиняясь ни партийным органам, ни невидимым службам. Море плескалось и плескалось, освежая и ионизируя воздух.
Вскоре искупался и я. Решил ещё чуток отдохнуть - и пойти на обед. Я лежал на песке и думал, что этот киевлянин гутарит так же, как мой брат Николай. Может, и мне стоит держаться за рабочий класс, а не рваться куда-то в князи или в лорды?
Здесь, на наших рабоче-крестьянских сборах, я не встретил среди штангистов ни одного рабочего. Все они уже не первый год сидели на стипендиях, за ними числись воинские звания, они получали так называемый воинский доппаёк – иными словами, их дополнительно отоваривали. Я спросил Аркадия Воробьёва, пишут ли на него анонимки.
- Это клевету, что ли? - не сразу сообразил он. - А зачем на меня писать? Я всё делаю по закону.
- Но ведь мы же фактически спортсмены-профессионалы. Вот, например, на меня в анонимках пишут, что я получаю на шахте деньги и не работаю.
- Ах, вот ты о чём! Чёрт его знает - может, и пишут. Мне никто об этом не говорит.
Я думал, что он тоже спросит меня о чём-нибудь, но Воробьёв только посмотрел на меня как-то сверху вниз и удалился. Ни привета, ни ответа, подумал я, er will mit mir nichts zu tun haben.
* * *
Стр. 402-403 img 940
Такая холодность со стороны А.Воробьёва сохранилась между нами на многие годы, можно считать - навсегда. Он не умел скрывать своего отвращения к человеку, так было и в его отношениях с другими людьми. Хорошо он относился только к тем, кто перед ним явно подхалимничал.
Поначалу открытость А.Воробьёва мне нравилась. Я думал, что он такой со всеми. Но потом я присмотрелся и увидел: при начальстве Воробьёв демонстрирует такую гибкость, что удивительно как у него выдерживает позвоночник. Но это только перед высшим руководством. Что касается начальства среднего звена или нашего старшего тренера Н.И.Шатова, то их Воробьёв нещадно критиковал.
Через два года я узнал, откуда у А.Воробьёва такая дерзость смелость и непримиримость. Оказывается, в своё время он был чуть ли не сыном полка при тогдашнем командующем Уральским военным округом маршале Г.К. Жукове, который устроил в Свердловске его и Николая Саксонова. Свободный доступ был у Воробьёва и к председателю Госкомспорта СССР Н.Н.Романову. Вот почему он смотрел на меня так свысока.
Зная, что А.Воробьёв собирается стать учёным, я ждал, что он поинтересуется, как мне удаётся совмещать достижение высоких спортивных результатов с работой в шахте. Но нет, опыт других Воробьёва, видимо, не интересовал. Или он считал, что ему ни к чему знать подробности о субъекте с такой подозрительной фамилией?
И всё же через два года А.Воробьёв начал со мной беседовать. Однажды, когда мы гуляли с ним в одной компании, он отозвал меня в сторону и спросил:
- Ты-ты-ты немецкий знаешь или нет?
- Как сказать - знаю на уровне деревни. Я до 14 лет говорил только на немецком. А что вас интересует?
- Понимаешь, мне на тот год нужно будет сдавать кандидатский минимум по немецкому. Может, позанимаемся на следующих сборах?
- В чём смогу - помогу. Но в грамматике вам придётся разбираться самому.
В начале наших занятий А.Воробьёв проэкзаменовал меня на предмет: знаю ли я ту тему, которую он выучил? Некоторые мои слова звали у него сомнения. Я забыл, что во мне сидит швабский говор, а Воробьёв это заметил и покосился на меня. Тогда я произнёс эти же слова на литературном немецком языке, подсказал несколько немецких пословиц.
Бывало, мы шли с ним по аллее, он меня спрашивал, я отвечал. А затем чётко и внятно задавал ему вопрос по-немецки.
Надо отдать должное Воробьёву: он неплохо освоил немецкий язык. Однажды на море я при нём завёл разговор с иностранцами. Это были австрийцы, но потом Воробьёв, тем не менее, довольно точно пересказал мне, о чём мы беседовали.
Характерно, однако, что после сдачи кандидатского минимума я никогда больше не слышал от Воробьёва ни одного немецкого слова. Теперь для карьеры язык ему больше не был нужен, и Воробьёв то ли забыл его, то ли просто игнорировал. Словом, как пришло, так и ушло.
* * *
Наши сборы проходили в довольно напряжённой атмосфере: не так давно, во время поездки по США, один из тех, кто был среди нас (назову его Б.), похитил тарелку с чеканкой и с бриллиантами, подаренную американской командой сборной СССР. Начальник команды К. потребовал вернуть дорогостоящий предмет. Было ясно, что он остался где-то в команде: наши атлеты находились под строгим наблюдением; этаж, где они жили, был перекрыт и чужие туда проникнуть не могли. После долгих дебатов было решено произвести обыск, унизительный, но по-своему справедливый. Когда принесли один из чемоданов и открыли его при всех, в нём оказалась тарелка с бриллиантами. Спросили, чей это чемодан. Его обладатель Б. без тени смущения сказал:
- Ах это? Эту вещь мне отдал Медведев.
- Как же она попала к Медведеву? - поинтересовались у Б.
- Откуда я знаю? - пожав плечами, со смехом произнёс он, глядя прямо в глаза Алексею.
Медведев, густо покраснев, сказал ему:
- Ты сдурел? Я в глаза не видел этой тарелки.
Б. собрался с духом и истерично захохотал.
- Ты что, забыл, Лёша? Ты ведь принёс мне её в комнату и сказал, что К. попросил тебя привезти тарелку в твоём чемодане, но у тебя нет места: мол, возьми, в Москве вернёшь.
Команда и все присутствующие, затаив дыхание, следили за диалогом между Медведевым и шутником Б.
Стр. 404-405 img 941
У некоторых по спине поползли мурашки. Начальник команды К. хорошо Медведева и сразу же понял, что Б. - наглый авантюрист и что если продолжить копаться дальше, то может произойти ещё что-нибудь похуже. Поэтому он подал одну руку Медведеву, а другую - штангисту Б. и сказал:
- Я вам очень благодарен, что вы, как настоящие патриоты, сохранили эту тарелку. Ведь она принадлежит не мне, а Госкомспорту СССР.
Мудрый руководитель К. извинился перед всеми и объявил инцидент исчерпанным.
* * *
Живя с Медведевым в одной комнате, мы по вечерам вместе прогуливались по алуштинским достопримечательностям, в основном вдоль берега моря. Штангист Б. на сборах не только здоровался с Медведевым, но и постоянно мельтешил у него перед глазами на тренировках, явно провоцируя Алексея. Я это заметил и спросил Медведева, в чём здесь дело и почему он избегает контактов с Б. Алексей тяжело вздохнул и сказал:
- Завтра пойдём в кафе, и я тебе всё расскажу.
И вот мы сидели в кафе, а молчаливый обычно Медведев со злостью рассказывал мне о проделке Б. Я сначала не поверил, что этот симпатичный с виду человек может оказаться таким подлым провокатором. Мы заказали ещё по бокалу шампанского, и Медведев сказал:
- Слушай, Рудольф, как жить, если этот наглец каждый день смотрит мне в глаза? У него что — совсем пусто внутри?
Я попросил Алексея уточнить некоторые детали инцидента. Он всё описал, и я спросил:
- А почему ты всё-таки не поднял этот вопрос, когда приехал в Москву? Нельзя же терпеть такое хамство!
Медведев опять вздохнул, долго крутил в руке фужер с шампанским и наконец произнёс:
- Ты понимаешь, Рудольф, сколько удовольствия я доставил бы тем самым этому подлецу, а также всем своим недругам? Представь себе, по моей жалобе соберётся Федерация. Я буду говорить, что Б. врёт, а он скажет то же самое, что и в США: мол, Медведев всё сам спровоцировал, я стал жертвой его шутки. И мои „друзья“ будут потирать руки: ага, попался Медведь в капкан, теперь ему впору отгрызать себе лапу!
Допив шампанское, Алексей посмотрел мне в глаза и спросил:
- Скажи, а у шахтёров такое бывает?
- Трудный вопрос, - произнёс я. - В шахте темно, и там шутника Б. на каждом шагу подстерегал бы несчастный случай. Для шахтёра совесть превыше всего, это - его защита. В шахте при настоящих несчастных случаях огромную роль играет рука, даже мизинец товарища. Клеветника в шахте ждёт страшная участь. Шахтёры часто матюгаются, даже грубят. Но если в шахте кого-то припугнут всерьёз и об этом услышат другие, то служба техники безопасности окажется тут как тут. Ему тотчас принесут расчёт и предложат на выбор перевод на три-четыре другие шахты, чтобы не прервался рабочий стаж. Так что нашему Б. не помешало бы поработать под землёй.
После этого разговора я оценил, какой тонкий стратег Алексей Медведев. У него, что называется, плохому не научишься. Он умел держать удар и не позволил авантюристу Б. продолжить свою свинскую игру.
Выйдя из кафе, мы с Медведевым пошли молча. Странно, но факт: нас устраивали такие молчаливые отношения - видимо, оттого, что мы уставали на тренировках.
На сборах каждый тренировался по собственному плану. Н.И.Шатов считал, что мы должны сами думать над этим. Свою главную задачу он видел в том, чтобы обеспечить нам хорошее питание и условия для тренировок и отдыха. Всякий же разговор друг с другом напрягал нервы и потому отнимал силу.
На мой взгляд, Медведев мне вполне подходил. Алексей иногда заглядывал на тренировках в мой дневник, но я не помню, чтобы он когда-нибудь вмешался в сам ход тренировки.
Перед отъездом на сборы я расписал А.Вахонину план на три тренировки в неделю. Но И.Кошкин сообщил мне в письме, что Вахонин мой план потерял. И вот я сидел в комнате и писал для своего ученика новый персональный план. А. Медведев застал меня за этим занятием, заглянул в план и пожал плечами: дескать, трудно на что-нибудь повлиять на расстоянии, не видя атлета.
Стр. 406-407 img 942
- И что, твой ученик выдержит эти 10-11 упражнений? - спросил он.
- Да, но этого ещё мало.
- Тогда быть ему в чемпионах.
* * *
Сборы в Алуште носили в определенной степени оздоровительный характер. Наши тренеры Н.И.Шатов, Я.Г.Куценко и И.З.Любавин приехали с жёнами, располневшими, но всё ещё красивыми женщинами. Прибыла спортивная свита из Киева и из Днепропетровска. Все они были как одна семья, встречались с криками, с объятиями и с поцелуями. Эти люди были вместе на сборах ещё до войны и даже в военные годы.
В беседах с ними я выяснил, что соревнования по штанге не проводились лишь в 1941-1942 гг. Уже в 1943 г. Сталин понял, что победа в войне неизбежна, и в Горьком прошли всесоюзные соревнования по тяжёлой атлетике, хотя значительная часть территории СССР ещё находилась под оккупацией. Правда, в тех соревнованиях участвовало всего 28 спортсменов.
Тогда же трём штангистам - Е.Хотимскому, М.Касьянику и А.Авакяну - было присвоено высокое звание заслуженного мастера спорта СССР. При этом Авакян был удостоен звания за воинский подвиг - в рукопашной схватке он убил фашиста одним ударом кулака.
Между прочим, удар штангиста по своей силе находится вне конкуренции: метатели, десятиборцы и даже боксёры в этом отношении нам уступают. Это доказал доктор наук Виталий Чудинов. Немудрено, что мне, например, случалось откачивать своих обидчиков. Так что случай с А.Авакяном вполне закономерен. Взрывная мышечная сила воспитывается у штангистов весьма успешно, чего нельзя утверждать в отношении выносливости.
В чемпионате СССР 1944 г. в Киеве участвовало 39 человек, а в чемпионате 1945 г., проведённом в Свердловске уже после по беды над нацистской Германией, - 53 атлета. Абсолютным чемпионом стал тогда Я.Г.Куценко. Как говорил один шутник: кому война, а кому хреновина одна.
И вот теперь все эти чемпионы хлынули на берег Крыма. Разве можно было им в этом отказать! Думать о повышении спортивного мастерства здесь никому не приходило в голову. В Алуште меня не раз спрашивали:
- Ты не знаешь, где тот немец, который снял мировой рекорд нашего Гриши Новака?
- Приходите на тренировку и там вы его увидите, - отвечал я.
Нужно отдать должное жёнам бывших чемпионов, они держались весьма скромно. Зато киевская обслуга из общества „Спартак“ вела себя по отношению к нам, к штангистам, вызывающе.
- Это наша, рабоче-крестьянская база, - говорили они.
Их шум и крики вызывали у меня отвращение. Я сравнивал их с сибирскими отдыхающими из дома отдыха „Торгай“ под Сталинском, где жил по путёвке два года назад, и сравнение было не в пользу Алушты.
Продолжая исторический экскурс, отмечу, что в чемпионате СССР 1947 г. в Москве участвовало уже 150 атлетов. На этом уровне численность чемпионатов осталась и в дальнейшем. А рекордным по числу участников был чемпионат СССР 1940 г. в Минске - 250 человек.
Уже отсюда видно, что Сталин в то время уделял спорту большое внимание. Считалось, что спорт - это лицо народа, проживающего в стране. Если человеку создают условия для тренировок и проводят плановые соревнования, то, значит, страна хорошо организована и готова к большому будущему.
Собираясь вечерами в Алуште, друзья-штангисты вспоминали, каким бывал ажиотаж, когда они в составе агитбригады приезжали в какой-нибудь город, выступали на стадионе и пропагандировали тяжёлую атлетику. В Сибирь они, правда, не наведывались, гастролировали в основном по Украине и по азиатским республикам.
Я очень сожалел, что здесь среди них нет моего любимого тяжелоатлета Григория Новака. Я обращался к Н.И.Шатову, который был с Новаком в хороших отношениях, чтобы узнать подробней об этом феномене. Не знаю почему, но штангисты-ветераны о Новаке почти ничего не рассказывали. Говорили только, что Новак - человек очень свободолюбивый и что в сталинско-бериевские времена ему совершенно немудрено было оказался в тюрьме.
Стр. 408-409 img 943
В первой книге я уже написал об инциденте в сталинградском ресторане, который положил конец спортивной карьере Новака. Тогда Федерация тяжёлой атлетики дисквалифицировала Григория Ирмовича за хулиганство, и он от стыда и из гордости больше не вернулся в семью тяжелоатлетов.
Г.Новак с двумя сыновьями, также мастерами спорта по штанге, с помощью режиссёров создал свой цирковой номер. Реклама у него была великолепной, на его представления народ валил толпами.
Лишь в 1959 г. в Кисловодске мне наконец довелось встретиться с Григорием Новаком, о чём я уже написал.
* * *
Чрезмерная усталость не давала мне совершить поход по алуштинским горам, о котором я мечтал.
Я считал, что меня, чемпиона СССР, обязаны включить в команду на предстоявший чемпионат мира. Но сборы шли уже двенадцатый день, а на информацию о составе команды не было даже намёка. Из российских членов сборной я мало кого близко знал: мы слишком уж отличались по возрасту и по понятиям о жизни. Исключением был лишь Евгений Минаев, но и то я вскоре заметил, что он отдаляется от меня.
Зато я подружился с Рафаэлом Чимишкяном из Тбилиси, армянином грузинской закваски, как он сам себя называл. Симпатичный, красиво сложённый атлет, он выступал в весе 60 кг, где стал чемпионом Олимпийских игр 1952 г. в Хельсинки, а также многократным чемпионом мира, Европы и СССР. Чимишкян представлял привилегированное общество „Динамо”, но позднее я узнал, что в милиции он не числился и звания не имел.
На чемпионате СССР в Сталино Р.Чимишкян уступил в троеборье Е.Минаеву 5 кг. Это было немного, и здесь на сборах Рафаэл, как опытный боец, старался хорошо подать себя на тренировках. Но военнослужащий Минаев находился под командованием хваткого тренера А.И.Божко, который не мог допустить, чтобы ущемили его подопечного.
Чимишкян встревожился, он ведь находился на сборах запасным. А Минаев был силён, в том числе в психологическом плане.
Чимишкян несколько раз пытался завести его на тренировках, чтобы Минаев бросился поднимать большие веса, но из этого ничего получилось. Да и зачем это нужно было Минаеву? В Сталино он уже завоевал себе путёвку на чемпионат мира.
Р.Чимишкян побеседовал с капитаном команды А.Воробьёвым, чтобы его взяли в Стокгольм вторым номером: бывает, что в одном весе команда выставляет сразу двух атлетов. Но тут Чимишкяну сообщили, что Исаак Бёргер из США, основной соперник наших штангистов в весовой категории 60 кг, показал высокий результат - 372,5 кг, и Рафаэл сник.
Р.Чимишкян вплотную заинтересовался моей биографией. Он был единственным человеком в нашей команде, которого волновала судьба немцев, проживающих в СССР. Рафаэл говорил мне:
- Теперь я понимаю, почему ты так часто ходишь один. Все боятся общаться с тобой. Я только удивляюсь, как это Медведев поселился с тобой в одной комнате.
Вскоре Р.Чимишкян сильно повздорил с А.Воробьёвым. Рафаэл обвинил капитана сборной в несправедливости при формировании команды, а также при выделении премиальных. За свои 11 мировых рекордов Чимишкян получил мизерную сумму. Далее он упрекнул Воробьёва, что меня не взяли в США. Тот начал оправдываться: мол, Плюкфельдер - немец, его только недавно сняли со спецучёта.
- А вы пытались включить Рудольфа в состав команды? - спросил его Чимишкян.
Воробьёв совсем лишился дара речи, стал заикаться еще сильнее обычного.
- Об этом ты спроси Н.И.Шатова, - выпалил он. - Никто не хочет брать на себя ответственность за Плюкфельдера. Я, например, такое на себя не возьму.
- Но почему ты должен отвечать за него? - не унимался Чимишкян. - По-моему, каждый из нас отвечает за себя сам.
- Ну да, - нехотя согласился Воробьёв.
- Допустим, есть два атлета, примерно равных по результатам, так что на чемпионате мира может выиграть любой, - продолжал Рафаэл. - Кому из них, Аркаша, ты отдашь предпочтение?
Воробьёв не сразу, но всё-таки ответил, не стал лукавить, как это делают некоторые:
- Лично я предпочту русского парня.
- А почему?
- Задавая этот вопрос, ты имел в виду Ломакина и Плюкфельдера?
- Ну, допустим. Так почему для тебя тут будет играть роль национальность штангиста?
- Как это „почему“? Ведь Россия - это мы, русские. И мы здесь отвечаем за всё.
Рафаэл обиделся, плюнул и ушёл. Я в это время тренировался в конце зала и слышал, как Р.Чимишкян спорит с А.Воробьёвым. После обеда Рафик, как мы его звали, схватил меня за руку и стянул со крыльца столовой.
- Пошли гулять, Рудик, выспаться ты ещё успеешь.
Мы направились в сторону дачи А.И.Кириченко, бывшего украинского партбосса, в то время - секретаря ЦК КПСС. Красивое здание на горе было отделено от окрестности высоким забором. Рафаэл постоял, задрав голову, и сказал:
- Видишь, как отгородилось от нас правительство? И не только на земле. Вон в море буи, чтобы никто не смел заплывать на их территорию. Не дай бог, украдут Кириченко, и всё - пропала советская власть. Вот какие мы рабы. Все равны, но есть и более равные.
Рафик ничего не говорил о своём споре с А.Воробьёвым. Он знал, что я и сам всё слышал. После обеда пляжи были пустыми, море тихим. Чимишкян спросил:
- Ты ведь посадил на базе своё именное сосновое деревце?
- Да, - подтвердил я.
Мы с командой высадили целую аллею этих сосенок. Она так и называлась - „Аллея штангистов“.
- Видишь, - продолжал Рафаэл, - аллею сажали и ты, и я, и все - русские и нерусские. А вот А.Воробьёв считает, что при прочих равных условиях на чемпионат мира должен ехать русский штангист. Он так и сказал.
- А почему бы не бросить жребий? - предложил я. - Скажем, положить в шапку 10 номеров, и кто вытащит больший номер, тот и поедет.
- Ты что, до этого Воробьёв не додумается! - сказал Чимишкян с кавказским акцентом. - Знаешь, я за эти годы в сборной смотрелся всего. Да и не только здесь: я - армянин, живу в Тбилиси и вижу, как там относятся ко мне и к грузинским атлетам. Я испытал несправедливость на своей шкуре. Вот мы посадили деревья - может, хоть они не будут друг другу пакостить? А то живём, как в курятнике.
- Разве куры тоже делятся по национальному признаку?
- Ты прав, у кур этого нет, - засмеялся Рафаэл, - там в этом отношении как в Америке: дерутся друг с другом, но не нация с нацией. Но куры на ночь ищут себе место получше. Вот за это они и клюют друг друга, как мы в сборной. Так что выходит, всё как в анекдоте: клюй ближнего, марай нижнего, а сам забирайся повыше.
Чимишкян указал на дачу Кириченко:
- Вот он забрался выше всех и теперь марает нижних. Чем не курятник?
Мы то шли, то останавливались. Рафик говорил:
- У тебя красивые дети, у меня тоже. Мы жертвуем семьями. Я сказал жене, что сохраню любовь для неё, а она ответила: „Женщина гаснет с годами, и пока ты будешь сохранять свою любовь, моя любовь утечёт, как вода сквозь пробоину в алюминиевой кружке“. Как думаешь, она права?
- Не знаю, но моя Валентина тоже говорит: „Бабий век - сорок лет“.
- А ты помнишь женщину, которая нам вчера приносила фрукты? Так вот, она приглашала меня к себе домой. Она ведь намного старше меня, и я сказал: „У вас любовь уже, наверно, угасла“. А женщина ответила: „Сорок пять – баба ягодка опять“. Так что никто не знает, кто тут прав. Но женщины раньше идут на пенсию, значит, в этом что-то есть. Как говорится: куй железо, пока горячо. Наши тренеры здесь со своими женами, а мы что - реви, как бык, на море? Знаешь, Рудольф, я сильно снизил нагрузки. Думаешь, я боюсь Минаева? Нет, я знаю, что сильнее его. Но я люблю жизнь и больше не хочу себя изнурять. У меня есть все высокие спортивные звания, что мне ещё нужно? Наверно, это мои последние сборы. Нужно больше внимания уделять семье.
Затем Р.Чимишкян стал расспрашивать меня о моей трудовой жизни, о сибирской природе. Всё это его искренне интересовало.
* * *
Через неделю наши сборы продолжились в одном из подмосковных домов отдыха. Я опять поселился в одной комнате с Медведевым. Мне было даже жаль его - я сильно храпел. Но Лёша молчаливо терпел меня. Здесь, как и на базе в Алуште, мы жили среди отдыхающих.
Стр. 412-413 img 945
Тренировались мы в Москве, в спортзале „Крылья Советов. Именно здесь вырос как штангист Григорий Новак. Иван Захарович Любавин, который был старшим тренером „Крыльев Советов”, много рассказывал мне о нём. У Новака здесь была своя личная штанга.
- Когда Григорий ушёл из клуба, - сказал Любавин, - я спрятал его штангу. Пойдём, я тебе её покажу, и если хочешь, то можешь с ней тренироваться.
Таким образом, я с гордостью тренировался со штангой самого Григория Новака. Не могу утверждать, что эта штанга была из лучших: её гриф оказался немного кривым, и Любавин пояснил:
- Гриша надевал на штангу 300 кг и делал тяги, вот гриф и согнулся. А выпрямить его он не смог.
Данное явление было мне хорошо знакомо: бывало, мы получали штанги с недоброкачественными грифами. Я выправлял любой гриф, согнутый посредине. Но вот если он согнут у втулок, то тут не обойтись без кузницы. Я попросил у И.З.Любавина разрешения выпрямить гриф.
- Да ладно, - с сомнением произнёс он, - тебе его не выправить.
Я надел на штангу 150 кг, поставил на ребро плинт - большой деревянный параллелепипед, - поднял штангу и положил её на это ребро. Раскрутив гриф, я точно определил то место, где находился горб. Теперь я должен был поднять штангу на 50-70 см и бросить её грифом на ребро плинта. Поскольку диски штанги не касались пола, весь вес груза давил на горб. Я повторил эту процедуру дважды, и штанга закружилась как по маслу. Любавин ругал себя, что не догадался выпрямить гриф сам.
В беседе с Яковом Григорьевичем Куценко я выяснил, что на тренерском совете в Госкомспорте СССР И.З.Любавин весьма вяло отстаивал моё включение в сборную для выступления на чемпионате мира. В моей стабильности ему сомневаться не приходилось. Почему же Любавин себя так вёл?
Во многом, полагаю, из-за того, что я не подпускал его к своим тренировочным дневникам. Все тренировки я планировал и анализировал сам. Любавин вроде бы согласился с этим, но в глубине души, видимо, ревниво переживал. А кроме того, Иваном Захаровичем руководил страх. Н.И.Шатов не переставал почти в открытую задавать вопрос:
- А что, если Плюкфельдер не вернётся из-за рубежа? Ведь он столько пережил - был сослан, отца и брата уничтожили в НКВД. Я на его месте, наверно, тоже не вернулся бы.
Александр Иванович Божко, тренер Вооружённых Сил и Трофима Ломакина, категорически утверждал, что мой жим за рубежом не пройдёт. За меня заступился Куценко, он сказал, что зарубежные судьи мне, наоборот, симпатизируют.
* * *
На предмет комплектования сборной в наш подмосковный дом отдыха съехалось много начальства. Нетрудно было опознать людей из „органов“, их оказалось двое. Н.И.Шатов представлял каждую кандидатуру в сборную, и присутствующие поднимали руки. Люди из КГБ или МВД (Куценко в точности не знал, откуда были они) не голосовали. Шатов представил для выступления на чемпионате мира в Стокгольме 16-21 сентября 1958 г. следующих штангистов: Владимир Стогов - вес 56 кг, Евгений Минаев - 60 кг, Виктор Бушуев - 67,5 кг, Фёдор Богдановский - 75 кг, Трофим Ломакин - 82,5 кг, Аркадий Воробьёв - 90 кг, Алексей Медведев - свыше 90 кг.
Я рвался на этот чемпионат, и мне шёл уже 31-й год. Если не сейчас, то когда? В Сталино Н.И.Шатов заверял меня, что я завоевал право выступить на чемпионате мира. Он тогда добавил:
- Я говорил Божко: мол, твой Трофим проиграл первенство СССР и потому в Америку поедет не он, а Плюкфельдер. А Божко сказал: „Нет, пусть в США едет Ломакин, а там посмотрим”.
Но здесь Шатов объявил мне накануне:
- Решаю не я, а коллектив.
Короче, он прикрылся ссылкой на демократию. Ох, уж эта наша организованная демократия... Перед обсуждением моей кандидатуры Шатов и Божко вели с кем нужно закулисные разговоры, подсказывая, за кого поднимать руки. Это и была демократия по-советски.
В кабинете директора дома отдыха собрались 11 человек: Н.И.Шатов, И.З.Любавин, А.И.Божко, Я.Г.Куценко, Д.П.Поляков, А.Н.Воробьёв и московское начальство. После представления кандидатов слово дали капитану команды Воробьёву.
Стр. 414-415 img 946
- На мой взгляд, всё верно, - сказал он. - Но есть спорный вопрос насчёт чемпиона СССР Р.Плюкфельдера и чемпиона мира г. Т.Ломакина. Чемпион мира, как у нас заведено, имеет преимущество, однако Ломакин проиграл чемпионат страны этого года. По решению Федерации чемпионы СССР ездили на товарищескую встречу в США. Туда взяли не Плюкфельдера, а Ломакина. Почему? - Воробьёв посмотрел в сторону Шатова. - Тут мы обидели Плюкфельдера. Как я слышал, Н.И.Шатов вроде бы договорился с Ломакиным, что в США поедет он, а на чемпионат мира поедет Плюкфельдер. Но сейчас ситуация складывается следующим образом. Ломакин снизил свои спортивные результаты из-за нарушения спортивного режима. Плюкфельдер для нас тоже загадка. Он никогда не поднимает на тренировках 100% своих весов и не хочет нам подчиняться. У него своя методика, и это его дело. Однако мы должны знать, на что можем рассчитывать. Поэтому я считаю, что приоритет сегодня на стороне Ломакина.
Затем слово получил И.З.Любавин, поскольку я был прикреплён к нему. Он сказал:
- На чемпионате Плюкфельдер победит обязательно, он силен, как никогда. Но что касается доверия к Рудольфу... - Любавин после паузы покачал головой. - Спасибо, у меня всё.
Уверенный в своей „советской демократии”, Н.И. Шатов поставил вопрос на голосование. 9 человек единодушно проголосовали против меня. Ефим Хотимский так характеризовал подобную демократию: „Что я скажу, то и будет”.
Я дожидался своего приговора на улице. Как говорится, судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Или может сыграть в ящик. После затянувшегося заседания его участники торопливо вышли из кабинета. Будто не заметив меня, они пронеслись мимо, как на пожар. Остановился один лишь Яков Григорьевич Куценко и развёл своими мощными длинными руками.
- Знаешь, Рудольф, я ничего не смог для тебя сделать. Все голосовали против твоей кандидатуры, а один я в поле не воин.
- Любавин тоже против? - уточнил я.
- Я же тебе объяснил, что против были все. Видишь ли, у тебя собственная методика, ты на тренировке показываешь только свои начальные подходы. А нам нужно, чтобы ты поднимал предельные веса.
- Но ведь и Ломакин ещё не делал проходки на результат. Говорили, что это будет только завтра. Если надо, то завтра я сделаю максимальные проходки.
Я.Г.Куценко обнял меня, и мы пошли по аллее. Затем он остановился, оглянулся и сказал:
- Рудольф, ты всех нас ставишь в неловкое положение. Ты чужой, тебя никто не планировал. Страх перед немцами у нас ещё сидит в башках. Самое верное - не иметь с тобой дела. Помню, в Мельбурне в 1956 г. ко мне подошёл на аэродроме мой школьный друг Гришка, с которым мы вместе гоняли голубей. Во время войны он сбежал и попал в Австралию. И что ты думаешь? - Куценко опять оглянулся. - Он кричал: „Яков, дорогой, как я рад, что встретил тебя!”...
- И как же вы отреагировали? - спросил я после паузы.
- Я посмотрел вперёд: там стоял гебешник. Оглянулся - а там паслись ещё два стукача. Я точно знал, что они присматривают за каждым из нас. И я сказал Гришке: „Я тебя не знаю и знать не хочу, тикай отсюда!” Он мне вслед: „Яков, а ты свинья!” Но что я мог поделать? Вечером в олимпийской деревне я стал ложиться спать, поправил подушку - а под ней лежат письмо и фотография, где он с семьёй. И надпись: „Яков, извини, я только потом понял, что вам нельзя встречаться с иностранцами”.
- А письмо с фотографией вы порвали или привезли домой?
- А ты как поступил бы?
- Не знаю. Наверно, положил бы фотографию и письмо в тумбочку и сказал себе: пусть лежат.
- Да, ты правильно говоришь. А я вот сглупил, отнёс всё гебешникам. Они вроде так либерально дозволили: „Нам это не нужно, оставьте себе”. Но в Киеве меня вызвали в „органы”, и письмо с фотографией всё равно пришлось отдать. Вот так, Рудольф, в каждом из нас сидит страх. Ты посмотри, что делается с Шатовым. У него же руки трясутся, когда разговор заходит о тебе.
Я сник. В горле у меня застрял комок, стало нечем дышать, сердце рвалось наружу, будто я пробежал 100 метров за 11 секунд. Я.Г.Куценко положил свою огромную руку мне на плечо.
Стр. 416-417 img 947
- Рудольф, я уверен, что ты переживал моменты и похлеще. Ломакин сильно компрометирует Божко, тот говорит: „Всё, я с ним больше мучиться не буду”. У Трофима слишком большой собственный вес, он не сможет дальше конкурировать с тобой. А у тебя ещё 2 кг в запасе. Если Ломакин уйдёт в полутяжёлую категорию, то её уже занял Воробьёв. Ты же понимаешь, что тогда они будут вынуждены брать тебя, - кто сможет тебя заменить? Да ты и в полутяжёлой категории можешь страху начать. Так что не вздумай сейчас много поднимать на тренировке. А вообще дело, видимо, в том, что КГБ не передал твои документы в Госкомспорт. Поэтому они и полощут тебе мозги. И все понимают, что Ломакин - человек непредсказуемый. Не унывай, Рудольф! Ты ведь не в первый раз сталкиваешься с тем, что с тобой поступают не6справедливо. Но ты же не вешался? Утрись рукавом и иди дальше. 8 лет изнурительных тренировок – я знаю, как это достаётся, если всё нужно брать своим трудом...
Мы прошли сквозь аллею, мне нужно было поворачивать налево, Куценко - направо. Он подал мне руку и добавил:
- Я уверен, ты многого достигнешь. За одного битого двух небитых дают.
У меня как будто немного отлегло от сердца. Я.Г.Куценко отошёл на несколько шагов и опять подозвал меня к себе.
- Я вспомнил, - произнёс он, - в Госкомспорт пришла бумага из Болгарии. Они предлагают почти параллельно с чемпионатом провести товарищескую встречу, и я слышал, что это мероприятие хотят поручить РСФСР. Вроде бы оно намечено на конец сентября в Ростове-на-Дону. Вот будет здорово, если ты им всем там покажешь!
О том, что чемпионат мира 1958 г. состоится 16-21 сентября, всем штангистам стало известно ещё в начале года. И мы весь год планировали пик своей формы именно к середине сентября. Поэтому страны-участницы искали, где выступить тем атлетам, которые напряжённо тренировались, но, как и я, не попали в команду на чемпионат мира.
К сентябрю я снизил свои нагрузки. Теперь нужно было продемонстрировать силу на соревнованиях. Всё лето шла интенсивная тренировка, и следовало реализовать накопленное. Достигнутые мной результаты должны были превысить мировые рекорды. Вот я и переживал, что усердно и методично тренировался весь год впустую.
Раньше мне казалось, что мне никто не сможет помешать. Но я заблуждался. Права чемпиона СССР, да еще с мировым рекордом, которые я завоевал в Сталино, оказались пустышкой. Дельцы Шатов и Божко дали мне пинка под зад. А теперь появилась надежда, что я хотя бы реализую наработанное. Правда, титул чемпиона мира у меня уже отобрали, не извинившись. Закулисная игра - это сатанинская сила.
Наше профсоюзное общество было громадным. Однако управляемая демократия по методу Е.Хотимского, о которой я упоминал, находилась в руках силовых структур - обществ Вооружённых Сил и „Динамо“.
Результаты деятельности спортивных обществ в верхах оценивали по полученным медалям: за золото - столько-то очков, за серебро - поменьше, за бронзу - ещё меньше. В конце года ЦК КПСС и Совет Министров СССР выделяли своим верноподданным денежные премии по итогам соревнования между спортивными обществами. Советские идеологи утверждали, что деньги – это зло, но руководители спортивных обществ без стеснения загребали это зло, включая особые премии за чемпионов мира и правительственные награды.
Вот почему А.И.Божко так давил на Н.И.Шатова по поводу меня, сваливая вину на спецслужбы. Деньги и премии никогда не помешают. А этот настырный немец пусть едет обратно к себе в Сибирь и добывает там уголь, чтобы москвичи не замёрзли зимой.
Бывший штангист Ю.Дуганов, о котором я уже писал, и вовсе плевался, когда видел меня. И никогда не подавал мне руки. Я часто задавал себе вопрос: в чём дело?
В 1957 г. на банкете, как я упоминал, Дуганов вдруг бросился в драку на Я.Г.Куценко. Не вмешайся тогда присутствующие, мощный кулак тяжеловеса снёс бы Дуганову голову. Я спросил в Алуште у Куценко, почему он сдержался и не ударил Дуганова. Тот вздохнул и сказал:
- Он ведь больной, страдает периодической эпилепсией. Но он вхож к большому начальству, а там не знают о его состоянии.
Этот аргумент Я.Г.Куценко оказался для меня очень поучительным. Я учился не только тому, что видел, но и по тому, о чём слышал. Куценко из конфликта с Дугановым, на мой взгляд, вышел победителем, проявив волю и сдержанность.
Имела ли игра вокруг меня отношение к прошедшей войне? Может быть. Правда, подобное враньё нередко торжествовало во все времена. Тем более в конце 1950-х годов, когда ещё теплился свежий след бериевской охранки.
Я благодарен Якову Григорьевичу Куценко за его поддержку. Хотя и он тогда голосовал против меня. Видимо, Куценко был вынужден так поступить, дабы не оказаться собакой среди волков.
Иначе зачем он призывал меня не сдаваться?
Стр. 418-419 img 948
- Ты всё равно победишь, - говорил Куценко. - Все они вместе взятые, да и я сам не смогли разгадать твой метод тренировки. А если ты отступишь, то тяжёлая атлетика потеряет вашу сибирскую школу. Ты правильно делаешь, что пока не раскрываешь свои секреты.
Слова Я.Г.Куценко мне не нужно было записывать на бумагу или на магнитофон. Они и без того отпечатались в моём сознании Спасибо ему от всей души!
Мне было бы полегче, если И.З.Любавин хоть для приличия поговорил бы со мной после подмосковного совещания. Я ведь ничем его не обидел. В протоколе об установлении мирового рекорда есть графа: „Фамилия тренера”. Туда, как я уже упоминал, был вписан Любавин. Тренера у меня не имелось, а Любавина ко мне просто прикрепили от общества „Труд“. Ведь лучше вписать хоть кого-нибудь, чем никого. Как передал мне Медведев, ему сообщили из Госкомспорта, что Любавин получил премию за мой мировой рекорд. Казалось, Любавин тем более обязан был мне что-то сказать после совещания, где функционеры решали мою судьбу. Но он сделал вид, будто не заметил меня. Или он боялся этих двух субъектов с нежными белыми ручками, которые сидели на совещании, как голубки, и следили за происходившим?
Да и зачем И.З.Любавину было рисковать своей уютной московской жизнью ради какого-то немца из Сибири? Страна большая, но тренер рекордсмена мира мог жить только в Москве. Умный он или дурак, не имело значения - лишь бы был под рукой. А такие чудаки-фанаты, как я, всегда найдутся, потому и отношение к ним было плевое. Вокруг А.И.Божко и Н.И.Шатова сформировалась ведущая тренерская группировка. Любавин их боялся. Если он заступился бы за меня, то есть стал бы дуть против ветра, то к следующим сборам его уже не привлекли бы. Или после Нового года не утвердили бы старшим тренером ДСО „Труд“. Центр командовал всем и вся. Я.Г.Куценко не рисковал ничем, но и он проголосовал против меня.
- Я знал, что все они ещё до голосования решили выкинуть тебя, - сказал он.
Главная причина недоверия ко мне - я был Stiefkind*. __________________________
* Пасынок. __________________________
- Почему я должен был рисковать ради твоих успехов, когда Божко взял меня за горло? - сказал мне Н.И.Шатов в Подольске пятнадцать лет спустя. - Помнишь, я советовал тебе бросить штангу? Думаешь, почему я это сказал? Да нас вот так брали за горло из-за тебя, - показал он жестом.
- И что же вы говорили в ответ?
- Что мы не платим тебе ни копейки, что ты работаешь на шахте и тренируешься сам. Что у тебя имеются свои ученики, целая школа. Что ты выходишь на помост и выигрываешь. Что мы, мол, можем тут поделать?
- Так и говорили, Николай Иванович?
- Да, так всё и говорили. Время было такое, Рудольф. Знаешь, прошло уже около года, как тобой прекратили интересоваться из органов. Но рулевые нашей тяжёлой атлетики продолжали по инерции держать тебя на прицеле.
После разговора с Я.Г.Куценко на подмосковной базе я смотрел ему вслед и немного завидовал. Всё в нём было гармонично - смотри хоть спереди, хоть сзади. Высокий, стройный, он не раскачивался на ходу, как я. Шагал, на мой взгляд, очень экономно. Центр тяжести наклонял при ходьбе ровно настолько, насколько нужно, не перегружая спину и ноги.
Я долгое время наблюдал за походкой у разных людей. Выяснилось, что все они расходуют энергию при ходьбе по-разному, при равном расстоянии и времени затраты силы у них были неодинаковыми.
Как оказалось, у меня самая что ни на есть неэкономная ходьба: я хожу с наклоном туловища вперёд и враскачку, как говорят - походкой моряка. Но „силовая" походка не мешает штангистам. Наоборот, я зафиксировал на одном курорте 100 человек с такой же точно походкой, и 80% из них были крепкими людьми. А среди 100 человек, у которых я отметил ходьбу в экономном режиме, 80% были, напротив, слабо развиты физически. Видимо, сама жизнь побуждала их экономно тратить силы.
Так вот Я.Г.Куценко, несмотря на всю свою силу, ходил экономно. К этой же группе людей принадлежит и Леонид Жаботинский.
Итак, мы расстались с Куценко и в следующий раз встретились только через год, перед отъездом на чемпионат мира 1959 г. в Варшаву.
" понимаю Вашу иронию (а может быть, и сарказм). Плюкфельдер - один из самых техничных жимовиков за всю историю тяжелой атлетики. И мы уже не раз обсуждали вопрос о том, можно ли технический жим (жим со срывом) называть швунгом. Я думаю, технический жим - не швунг. Ибо разгон штанги при техническом жиме осуществляется не столько разгибанием ног в коленном суставе и выходом на носки, сколько амплитудным движением корпуса с последующим резким уходом под штангу за счёт отклонения спины назад и выводом вперёд таза - движений, при швунге исключённых (достаточно посмотреть, как швунгует Беджанян - он скорее прыгает под штангу, отводя таз назад). При исполнении жима ступни должны быть прижаты к полу. Если пятка оторвалась - вес не засчитан (незнание этого правила (или его неисполнение по какому-то расчету) меня расстроило на турнире Клокова, где засчитывали веса при шагах по помосту - вообще не жим по сути). Кстати, Плюкфельдер технично, легко, чисто и напевно жал штангу - техническим способом. Новак, конечно, молодец, но не будь Плюкфельдера, нашёлся бы другой штангист, и рекорд Новака в эпоху гонки за рекордами пал бы обязательно. И может быть даже - в чистом, новаковском стиле. При условии отказа от поиска лучшей, более подходящей для увеличения веса и установления рекордов техники."
Конечно, нашёлся бы. Но такой чистейший жим а ля Новак был бы под силу только природно физически очень одарённым атлетам. Большинству же штангистов такой идеальный жим на уровне мировых рекордов был просто бы недоступен.
Что касается "напевной" техники плюкфельдеровского "технического" жима - спорить с этим не буду. Лучше приведу видео.
На 8:14 краткое обозрение тяжелоатлетических событий на Токийской Олимпиаде в категории 82,5 кг предваряет ознакомительный текст :
"The Soviet Union*s Rudolf Plukfelder won 82,5 kg class with а 475 kg total. In doing so he became the last "pure" split stylist to win Gold in the Olimpics.
He defeated Hungary*s Gyoso Veres, who missed the WR 187,5 kg C & J he needed.
Hungary*s Geza Toth took second with a superb 185 kg C & J."
Что можно грубо перевести на русский как:
Советский спортсмен Рудольф Плюкфельдер победил в категории до 82,5 кг с суммой 475 кг. Совершив это, он стал последним штангистом-победителем Олимпийских игр, кто использовал исключительно подсед "ножницы".
Плюкфельдер обошёл (бронзового призёра) венгерского тяжелоатлета Дьёзе Вереша, который не сумел толкнуть 187,5 кг (мировой рекорд), в случае успеха приносившие ему победу.
Ещё один венгерский атлет Гёза Тот, для того чтобы стать "серебряным", превосходно исполнил толчок в 185 кг.
Далее следуют кадры с "напевным" жимом Плюкфельдера и венгерских атлетов. А также - с рывком и толчком. Поражает гибкость "Плюка" в толчке 182,5-килограммовой штанги. Еле-еле, но тем не менее зафиксировал вес Рудольф.
Создатели фильма, с "напевностью", видимо, не сильно согласные (наверное, обиженные американцы), на 10:32, вставили ещё один, теперь уже насмешливый и обличающий текст:
"The USA*s Gary Cleveland took fifth place. Gary was known for his great pressing strength. Contrast his strict technique with that of Plukfelder and Veres. Watch how his knees remain locked and he does not employ the "sag and snap" method of the others."
Что означает примерно следующее:
Американский атлет Гарри Кливленд, завоевавший лишь пятое место, славился своей огромной жимовой силой. Сравните только его "прямую" жимовую технику с ("напевной" "технической") техникой Плюкфельдера и Вереша и почувствуйте разницу. Посмотрите на намертво зафиксированные колени Кливленда, а ещё и на то, что он и не думает использовать трюкачество своих соперников, заключающееся не только в толчке ногами, но и в уходе под штангу и переламывании в пояснице до почти параллельности помосту спины.
Вслед за чем, зритель имеет возможность полюбоваться на жим настоящий.
Конечно, "Новаком" не пахнет и здесь, но всё же жим такой чистоты не идёт ни в какое сравнение с бесстыдным "швунгом" Плюкфельдера и ему подобных махинаторов от жима. ------------------------------------------------------------------------------------------ Я, уважаемый любитель, штангу всегда "толкал" жимовым швунгом. Который (в моём исполнении) почти совершенно не отличается от "жима" Плюкфельдера. Поэтому, говоря о швунге, я невольно сужу по себе. ------------------------------------------------------------------------------------------ А вот это один из главных соперников Рудольфа Владимировича, который в теме вниманием отнюдь и отнюдь не обделён. Спешите видеть ! Трофим Ломакин, образца 1958 года, на чемпионате мира в Стокгольме:
Жим Ломакина, мне кажется, почище плюкфелдерского. А вот толчок - на "крючки" выталкивает штангу атлет. Никакого должного распрямления рук в локтях нет и в помине. =========================================== В одном из отрывков Плюкфельдер размышляет о непревзойдённой силе удара штангистов. Не забывает и себя привести в пример - это же ж скольких пришлось откачивать !
В непревзойдённую силу удара штангистов не верю. Удар нарабатывается ударом. Пусть и с привлечением железа. Но не одной только работой со штангой.
Что касается опыта применения ударной силы штангиста в реальной жизни, крайне нечасто можно встретить признания на сей счёт со стороны штангистов-писателей. Сразу приходит на память только Ригерт, ну, и обожатель чужих челюстей Василий Иванович.
Остальные же упрямо молчат по этому поводу. Молчит даже Юрий Петрович. При всей своей "скромности". Видать, и вправду не пришлось ему драться в славные годы расцвета.
Также в одном из отрывков приводятся показатели в жиме лёжа Ломакина и Плюкфельдера. На сегодняшний взгляд - просто мизерные. Вот почему на этом фоне жимы лёжа Юрия Петровича казались воистину колоссальными.
Сам же Юрий Петрович, с упоением похваляясь своими результатами в жиме лёжа, не забывает вспомнить, что женщины толкательницы-метательницы, выжимавшие лёжа до 150 кг, часто вгоняли в краску известных штангистов. Теперь понятно - не только мухачей. А по крайней мере - штангистов до полутяжёлого веса.
Дед
moderator
Сообщение: 107
Откуда: Россия Саратовская область
Отправлено: 02.09.15 17:26. Заголовок: Видел я эти ролики, ..
Видел я эти ролики, но пересмотрел, и так мне стало жаль Джорджа и Вереша...
А Трофим Ломакин ну просто Дольф Лунгрен, точнее, наоборот.
любитель
администратор
Сообщение: 84
Отправлено: 02.09.15 21:29. Заголовок: Дилетант пишет: The ..
Дилетант пишет:
цитата:
The USA*s Gary Cleveland took fifth place. Gary was known for his great pressing strength. Contrast his strict technique with that of Plukfelder and Veres. Watch how his knees remain locked and he does not employ the "sag and snap" method of the others."
Что означает примерно следующее:
Американский атлет Гарри Кливленд, завоевавший лишь пятое место, славился своей огромной жимовой силой. Сравните только его "прямую" жимовую технику с ("напевной" "технической") техникой Плюкфельдера и Вереша и почувствуйте разницу. Посмотрите на намертво зафиксированные колени Кливленда, а ещё и на то, что он и не думает использовать трюкачество своих соперников, заключающееся не только в толчке ногами, но и в уходе под штангу и переламывании в пояснице до почти параллельности помосту спины. Вслед за чем, зритель имеет возможность полюбоваться на жим настоящий. Конечно, "новаком" не пахнет и здесь, но всё же жим такой чистоты не идёт ни в какое сравнение с бесстыдным "швунгом" Плюкфельдера и ему подобных махинаторов от жима.
Уважаемый Дилетант, Гарри Кливленд жал так же, как и Плюкфельдер. Говорю это после просмотра ролика. Он тоже использовал срыв и отклонялся назад. Ему, правда, не хватало гибкости и скорости ухода, которые были у Плюкфельдера. И он меньше добавлял энергию ног (а может, и не умел это делать) за счет маха тазом и ногами в голеностопном суставе. То есть он был плохим, нетехничным жимовиком - в отличие от Плюкфельдера. Я бы не называл жим в исполнении Рудольфа Владимировича бесстыдным. Чего стыдиться-то? Ведь, в сущности, кто сегодня без затруднений поднимет - пусть даже "техническим" жимом - поднятую тогда Плюкфельдером штангу? Таких людей в мире - единицы. Стыдиться того, что ты можешь что-то сделать, а другие - не могут? Это как-то странно. Наоборот, если ты можешь делать то, чего не могут другие, - это повод для радости, гордости. Во всяком случае если речь идёт о спорте, науке (хотя кое-кто гордится и другими достижениями, например умением всегда сдать себе десяток-другой тузов). Плюкфельдер играл по правилам своего времени. Шла борьба за рекорды, и большинство, возможно абсолютное большинство, судей и атлетов закрывали глаза на любые новшества, если оставались выполненными формальные требования: ступни плотно прижаты к полу, подседа перед жимом нет (то есть колени намеренно не сгибаются). А то, что научились подбивать штангу корпусом, уходить под неё за счёт быстрого сгибания-отклонения спины назад и выведения таза вперёд, использовать движение в голеностопном суставе - на эти мелочи внимания не обращали до тех пор, пока травма пояснично-крестцового отдела позвоночника не стала характерным признаком штангистов. Но несмотря на отмену жима жимовики им продолжали гордиться. Примером тому - Василий Иванович Алексеев, всем рассказывавший, как он проиграл от его отмены и сколько собирался набрать в сумме троеборья. И Еналдиев рассказывал то же самое, да ещё добавлял, что как-то раз даже выжал на соревнованиях больше Василия Ивановича (в его отсутствие, вместо толчка, когда жим был уже давно отменен). Так что стыдного в техническом жиме ничего нет.
"Гарри Кливленд жал так же, как и Плюкфельдер. Говорю это после просмотра ролика. Он тоже использовал срыв и отклонялся назад. Ему, правда, не хватало гибкости и скорости ухода, которые были у Плюкфельдера. И он меньше добавлял энергию ног (а может, и не умел это делать) за счет маха тазом и ногами в голеностопном суставе."
Вот именно - Кливленд ногами вообще не добавлял энергии штанги. В то время как у Плюкфельдера при срыве (то есть при преджимовом разгоне) ноги в коленях согнулись-разогнулись совершенно явственно. А это безусловное нарушение правил, за такое можно сразу не засчитывать вес.
Кстати, тем же самым дефектом страдал жим у Алексеева и у Ригерта.
Хотя, с другой стороны, если в жиме постоянно имели место случаи, описанные Богдасаровым в рассказе про Новака,
"Свой первый подход в жиме Новак сделал к весу 120 кг. Он очень легко поднял штангу на грудь, принял стартовое положение, а хлопка судьи всё нет и нет. Кто-то в зале свистнул... И тогда Новак громко крикнул: "Давай хлопок!" Судье ничего не оставалась делать, и он нехотя дал хлопок... Но что это? Почему Новак не жмёт? После хлопка прошло ещё примерно 10-15 секунд, и только после этого Новак выпрямил руки над головой, причём настолько легко, как будто у штанги нет веса. Нужно было видеть, какой восторг это вызвало у зрителей... А главное, всем стало ясно, что это была своего рода пощёчина судье за нечестность.
Когда во второй попытке Новак подошёл к весу 140 кг, хлопок последовал вовремя, и Новак так же легко, как и в первый раз, зафиксировал этот по тому времени гигантский вес..."
то есть своим хлопали в темп, а чужих изводили ожиданием хлопка, то обессиленным чужим (если они не были Новаками) не оставалось ничего другого, кроме как "фокусничать", прибегать к жимовым "фуксам".
Уважаемый любитель, споры про "жим" можно продолжать вечно. Меня же, в этой теме, сподвигло на продолжение сего спора лишь неоднократное упоминание Плюкфельдером своего дефектного жима как личного недостатка, присущего Рудольфу Владимировичу как атлету.
"Плюк" и не притворяется скрывать, что при более строгом судействе его "напевный" "технический" жим ни за что не прошёл бы. И никогда бы не быть поэтому Плюкфельдеру чемпионом.
Жим деградировал уже задолго до якобы губителей чистого жима - Василия Ивановича и современных ему штангистов. Каждый атлет стремился показать в жиме результат побольше, что при всё возрастающем попустительстве судей дозволяло спортсменам применять жимовую технику "кто во что горазд".
Плохо жали все атлеты, но плохо в разной степени.
И никто не собирается обвинять бедных спортсменов в таком раскладе. Если разрешено всё то, что не запрещено - то кому это надо было, в точности копировать Новака ?
Новак же - а может, жать так, как он жал, ему было просто удобнее ? И родись Новак позднее, он мог бы вполне затеряться в массе жимовых трюкачей. Которые, к примеру, обладая способностью поднимать на грудь штангу большего веса, чем Новак, отлично её "выжимали" бы, а Новак - только бы слюнки пускал.
И вообще, даже и подними громоздкий снаряд на грудь Григорий Ирмович - одними руками его не выжмешь, а дёргаться - таланта к этому нет. И что делать ?
В одной из тем уже я писал, что жим можно было оставить. Заменив традиционный жим жимовым упражнением, в котором невозможен мухлёж. Например, жимом сидя из какого-нибудь ограничивающего лишние движения "агрегата".
И тогда тяжёлая атлетика развивала бы, по-прежнему, силу рук, а не только ноги и спину.
Вечером на тренировке И.З.Любавин сообщил мне, что большинством голосов я отстранён от участия в стокгольмском чемпионате мира.
- Ну, а вы почему голосовали против меня? - спросил я.
- Нет-нет, я голосовал за тебя, - стал уверять Любавин.
В нескольких метрах от нас стоял Н.И.Шатов. Я подошёл к нему и спросил, кто голосовал за меня. Шатов посмотрел на меня, потом на Любавина и сказал:
- Все 100% голосовали против. Ты что там юлишь, Иван?
Любавин закряхтел, достал папиросу, тут же закурил и отошёл. Как написал Е.Евтушенко:
У трусов малые возможности, Молчаньем славы не добыть. И смелыми из осторожности Подчас приходится им быть.
И лезут в соколы ужи, Сменив, с учётом современности, Приспособленчество ко лжи Приспособленчеством ко смелости.
Говорят: хочешь счастья - не беги от горя. Но это горе было не моё, а их. Мышцы после перегрузок со временем восстановятся. А вот бесстыжее враньё накладывает отпечаток надолго, быть может, навсегда.
Да, для И.З.Любавина и для других я был неудобен: кто знал, какие ветры подуют из Кремля? А они были люди тёртые, они уцелели в годы репрессий, во время войны их сняли с фронта: служи и прислуживайся! Чем однообразнее опыт, тем больше сила привычки. Вот и получилось, что меня, чемпиона СССР 1958 г., единогласно выкинули из сборной самым демократичным образом. Демократичным, повторяю, по Ефиму Хотимскому, который говорил:
- Вы знаете, что я демократ, не диктатор. Но как скажу, так оно и будет.
Трусливые спорткомитетчики рассуждали в меру своей испорченности: мол, в КГБ есть психологи, которые в точности определили, что причинила Плюкфельдеру и его семье советская власть. Дескать, дураку ясно, почему он лезет из кожи вон, почему тренируется, работая в шахте. Ясное дело: чтобы остаться за рубежом. Каждый психолог на основании объективных данных сможет без труда вычислить его желание удрать на Запад. Его ещё ни разу никуда не брали, а тут - сразу Швеция. Куда его брать, если он и при поездках по Союзу совсем недавно должен был в каждом городе являться в „органы“, чтобы отметить прибытие и отъезд?
Кстати, в афонинской спецкомендатуре мне говорили, что при отпускании меня в другой город они идут на большие нарушения. Мол, не дай бог об этом узнают в высших кругах КГБ - тогда всё, с нас посрывают погоны. Если честно, мне было даже жалко милицию и КГБ, наших доблестных защитников трудящихся. Едва успев занести в дом чемодан, я уже бежал к коменданту Белюгину, чтобы сообщить ему: я опять здесь, и пусть он спит себе спокойно, погоны ему из-за меня не сорвут.
Старший тренер сборной СССР Николай Иванович Шатов, капитан команды Аркадий Никитович Воробьёв, а также главный тяжелоатлетический режиссёр Александр Иванович Божко тоже были довольны, что избавились от меня и что сухари им из-за перебежчика Плюкфельдера сушить не придётся. Дабы не нервировать основной состав сборной, Воробьёв настоял на том, чтобы нас, остальных, со сборов разогнали.
* * *
На этих сборах впервые появился молодой красивый атлет из Казани Александр Курынов, 1934 года рождения. Он представлял студенческое общество „Буревестник”, выступал в полусреднем весе, то есть в категории 75 кг.
Саша испортил спортивную карьеру Фёдору Богдановскому. Который, в свою очередь, несколько лет назад навсегда вытеснил из этой весовой категории Юрия Дуганова. В 1956 г. и в 1957 г. Богдановский без особого труда становился чемпионом СССР. Фёдор очень хорошо себя чувствовал в весе 75 кг, ему нравилось выступать без конкурентов. И вот в 1958 г. неизвестно откуда взялся симпатичный, смелый на помосте Александр Курынов.
Стр. 422-423 img 950
Со сборов в Москве меня, А.Курынова, Н.Костылева из Липецка, В.Коржа из Ростова-на-Дону, Р.Гафарова из Уфы, А.Виноградова из Ярославля и С.Ромасенко из Куйбышева (ныне Самара) перевели на Подольскую спортбазу ВЦСПС. Здесь проводила сборы Федерация тяжёлой атлетики РСФСР.
После пережитых неприятностей я позвонил Р.П.Морозу. Мы встретились в Москве, у памятника Маяковскому. Долго гуляли, и я от всей души высказался по поводу трусости Н.И.Шатова. Мороз не очень возмущался, только сказал:
- Коля никогда не брал на себя никакой ответственности. А ты, Рудольф, счастливчик, у тебя всё от бога. Молодцы болгары, что предложили встречу в Ростове-на-Дону. Вот ты и дай там кому надо по чёботам. Чемпионат мира у тебя украли, ну да ничего. Чемпионат в Стокгольме закончится 21 сентября, а ты выступаешь в Ростове-на-Дону 28 сентября, и результат Ломакина тебе уже станет известен. Вот тут ты и покажешь себя.
Р.П.Мороз был мастером говорить приятные слова, ему как-то удавалось аргументировать их на простых примерах.
Он тут же дал мне пачку пронумерованных фотографий - кинограмму моего рывка. Я просиял: давно мечтал увидеть, как вырываю штангу. Но Р.П.Мороз несколько остудил меня:
- К сожалению, я не могу показать эту кинограмму своим студентам. На нашей институтской кафедре её посмотрели и сказали: „Спрячь и никому не показывай. Здесь всё противоречит тому, что говорит наука. Вот преждевременный подхват руками - тренеры с этим борются, а Плюкфельдер глянь, что выделывает. После этого остаётся только переписывать конспекты наших лекций“.
Я высказал своё мнение на сей счёт, Мороз терпеливо выслушал меня и сказал:
- Я-то с тобой согласен, а вот наука не согласна. Специалисты, видимо, успокоятся только тогда, когда ты начнёшь устанавливать мировые рекорды ещё и в рывке.
Потом у нас зашла речь о приёме в столичный институт физкультуры - ГЦОЛИФК, - где преподавал Р.П.Мороз, студентов из Сибири. Я уже направил туда двоих парней, оба они поступили, и мой собеседник как бы взял над ними шефство.
- Весьма воспитанные ребята, - сообщил он. - Наше институтское руководство приветствует студентов из Сибири и с Урала.
Мороз пообещал перенести с плёнки на фотографии и мой толчок. Думаю, наши встречи шли на пользу и ему. А для меня они были просто отдушиной.
Я относился к Р.П.Морозу как к родному отцу, понимая, что своим советами он старается принести мне пользу и в то же время не озлобить. Он видел, что творят спортивные деятели, спекулятивно прикрываясь своей ответственностью, а на самом деле неприкрыто выискивая выгоду для себя. А ведь, к примеру, в КГБ не собирались стукнуть из-за этого по столу кулаком: почему, мол, такое отношение к человеку из-за его национальности? Нет, они молча наблюдали за происходящим, чтобы спокойно спалось и им, и организаторам наших соревнований.
„Да-да“, - соглашался со мной Мороз. И я понимал, что за этим скрывается многое, о чём он недоговаривает. Когда мы прощались у Белорусского вокзала, Роман Павлович сказал:
- Рудольф, дела насчёт немцев налаживаются. Не думай, что в Кремле всё гладко. Там ведь ещё сидят сталинские кадры, и они не дают новому подняться на ноги. Я уверен: твои выступления нужны и немцам, и всем нам. У нас в институте, когда „Советский спорт“ пишет о тебе, все удивляются: „Как же пропустили этого немца, откуда он взялся? Расскажите, Роман Павлович, вы ведь его знаете“. А в ЦК КПСС, думаешь, газет не читают? Читают, и ещё как! А как радуются твои соплеменники! Поэтому соберись с силами и скажи спасибо, что Федерация не запрещает тебе выступить в Ростове-на-Дону. Пусть твоё выступление докажет их некомпетентность!
Я невольно засмеялся: слова моего собеседника вызвали у меня ассоциацию с русской поговоркой „Постеснялся кобель за краюшкой“ [Такая странная поговорка не известна, увы, даже Гуглу; обнаружена всего лишь одна цитата “Напугали кобеля краюшкой”].
- Ты прав, - сказал Р.П.Мороз, - но не падай духом. Насколько я знаю и понимаю то, что происходит за кремлёвскими стенами, будущее в твою пользу. Все эти годы ты сидел взаперти, но теперь выдал им по первое число! Специалисты понимают, что мировые рекорды не устанавливаются с бухты-барахты, для этого нужно минимум 5-7 лет тяжёлого труда. Значит, ты через это прошёл, и теперь они не знают, как с тобой поступить. Вот в Донбассе, на своей родине, ты показал им, почём фунт изюма. Я ведь слышу упрёки и в свой адрес: это, мол, ты, Роман, настраиваешь Плюкфельдера на подвиги. А я отвечаю: „Рудольф пострадал ни за что, и поэтому я морально поддерживаю его не меньше, чем своих студентов”.
Стр. 424-425 img 951
Подали состав, и я поехал на Подольскую спортбазу, где нам предстояло готовиться к международной встрече с Болгарией. До моего выступления оставалось 10 дней. Оно должно было состояться почти в те же сроки, на которые я ориентировался, готовясь к чемпионату мира.
Я полагал, что теперь без надзора штатных тренеров смогу потренироваться спокойно. Но нет - Иван Захарович Любавин оказался тут как тут. Он пытался успокаивать меня: мол, мы - с тобой. Хотя, дескать, там (следовало указание пальцем в небо) не советуют с тобой возиться. Любавин упомянул и кое-что из того, о чём говорил Р.П.Мороз, так что я понял: в верхах действительно что-то меняется в отношении к немцам. Любавин сочувственно посоветовал мне хорошо выступить в Ростове-на-Дону.
Ну что ж, подумал я: одним лицемером больше, одним меньше - это ничего не меняет. Я даже ощутил радость, что подвернулись болгары с их доброй инициативой и что мне даётся возможность показать себя на всю катушку. Поскольку соревнования были международными, на них могли фиксироваться и мировые рекорды.
* * *
Чтобы попасть на нашу спортбазу, нужно было добраться электричкой до Подольска, а оттуда проехать на такси или автобусом № 34 до Юрьевки. Здесь слева на возвышении стоит красивое здание. Оно заметно издали и будто красуется, но не зазывает и не отказывает. Чем дольше на него смотришь, тем становится интересней. Надо же: вокруг типичные для средней полосы русские берёзки - и вдруг стоит здание явно зарубежного стиля. Каждый раз, приезжая сюда, я не мог наглядеться на его величие.
Вокруг здания насыпан вал [в оригинале – “ров”] высотой метров 15, а шириной - 30. Когда-то здесь стояла крепость, находившаяся на одной линии со Звенигородской крепостью. Эта линия защищала Москву от набегов с юго-запада. На месте данной оборонной линии много лет спустя московский миллионер, булочник Филиппов построил дворец - как гласила легенда, для одной красавицы-цыганки.
Правда, здешний старожил Александр Александрович Михеев, которому было 90 лет, рассказывал мне:
- Я не видел ни Филиппова, ни красивых цыганок. Видел, как сюда приезжали итальянцы, махали руками, что-то записывали. Собрали нас вон в той деревне внизу. А тогда была ужасная безработица. Но у нас имелись лошади и телеги, а на той стороне слева открыли каменный карьер. Приехали специалисты-взрывники, мы бурили камни, и они их ночью взрывали. Целых два года мы возили эти камни на своих лошадях. Выкопали глубокий фундамент, стали складывать из камней дворец, и только через три года, когда он поднялся во весь рост, мы поняли, какие у нас золотые руки. Потом приехали иностранцы и отделали дворец изнутри.
Невозможно описать, как красиво, с какой мудростью выстроено это здание. Толщина его стен составляет около метра. По широкой и величавой внутренней лестнице можно было подняться к спальне цыганки, где она ждала своего возлюбленного. Но А.А.Михеев говорил:
- Насчёт цыганки всё выдумали советские профсоюзы. Филиппов нажил капитал на булочках. Он не стал вывозить его за границу, а выбрал итальянский проект и заставил деньги работать здесь, давая зарабатывать крестьянам. Я видел, как по воскресеньям сюда приезжали хозяева, останавливались на той стороне речки Мóча, пересекали её и поднимались по валу [в оригинале – “по рву”]. Слышалась музыка, пахло жареным мясом.
Так и стоял красавец-дворец, пока не грянула революция. До войны ВЦСПС устроил в здании санаторий-профилакторий, в подвале появились ванные и душевые.
Не хочу утомлять читателей дальнейшими деталями. Непонятно: почему никто в подробностях не описал эту чудесную базу? Может, потому, что спортсменов держали в отдалении от любопытных глаз? Или потому, что рядом с Юрьевкой построили громадные военные склады, где хранились снаряды и взрывные устройства?
Их огородили тройным кольцом суперколючей проволоки. Рядом для всей этой системы построили водонапорную башню. За проволоку не могли незаметно проникнуть даже кошки и мыши, по периметру всё было напичкано электроникой и снабжено наблюдательными вышками. Посмотришь из окон дворца на запад, увидишь окольцованные длинные сооружения, напоминающие силосные ямы, и пропадает всякое желание спрашивать у заезжих лекторов: это что такое? Если бы эти ямы, не дай бог, сдетонировали, то от дворца для любовницы-цыганки и от нас самих остался бы только крепостной вал [в оригинале – “ров”].
Стр. 426-427 img 952
Позже, как я слышал, склады расширили и соорудили возле них целый подземный город с полным жизнеобеспечением на случай атомной войны. Со временем „силосные ямы“ для снарядов, наверное, исчезнут, и на их месте высадят невинные белые берёзки.
И вот я с сумкой в руках спустился к речке Мóча, вымыл ноги, сел и принялся любоваться корнями деревьев, которые речка оголила своими весенними водами.
Это чудо, как устроена природа! Корни устремляются к влаге, переплетаясь, но не уничтожая друг друга, как это делают люди. Все они объединяются в ствол дерева, а оно устремлено к небу.
Я поднялся по крутой тропинке. Говорят, на этом месте когда-то шла страшная битва за крепость. Внутри вала [в оригинале - “во рву”] производили раскопки, находя в кубометре земли по 5-6 человеческих черепов. Кое-где черепа встречались сплошь. Полагают, что здесь обезглавливали врагов, погребая их черепа отдельно.
* * *
На этой базе я чувствовал себя как дома. Нервы здесь успокаивались. Обслуживающий персонал принимал спортсмена как родного сына. Бывало, приедешь, поставишь чемодан или сумку, и тебя сразу спрашивают: „Есть хочешь?“ Конечно, хочу. Штангист, если с весом у него всё в порядке, всегда хочет есть. Тут же позвонят в столовую, там тебя мило встретят, и пока принесут еду, столовские работницы окружат тебя, расспросят обо всех твоих достижениях и скажут: „А за мировой рекорд мы тебе пирог испечём!“
Я лёг на кровать, закрыл глаза и стал думать, как теперь обстоят мои дела. Функционеры от спорта могли сделать со мной почти всё, но отнять набранную спортивную форму им было не под силу. Мой организм претерпел адские нагрузки, была затрачена уйма энергии, и теперь всё зависело не от моего тела, а от судьбы, да ещё от организаторов соревнований.
Штангисты всюду проходят жёсткий отбор, ведут борьбу за место в тех или иных командах. Но такого штангиста, как я, - немца, находящегося под колпаком, которого опасно выпускать за границу, - в мире, наверно, больше не было.
Я прошёл отбор по всем правилам. Победил в жиме с мировым рекордом. Лёгкость, с которой я поднимал штангу, была очевидна даже людям, мало что понимавшим в тяжёлой атлетике. Но с каким трудом всё это мне далось! Как радуются моим достижениям шахтёры! А меня мало того, что не взяли в США, так ещё и со Стокгольмом обманули.
Н.И.Шатов фактически лишил меня победы на чемпионате мира 1958 г. Расскажи об этом домочадцам Шатова, и те просто не поверили бы. Я знал, что они сказали бы:
- Наш Николай Иванович - честнейший человек. Если что и получилось не так, то его на это кто-то толкнул. Не он один делает такие вещи.
Что ж, может, так оно и было.
Теперь сборная СССР готовилась в Москве, а её второй эшелон, то есть мы - в Подольске. Перед отъездом из Москвы на последней тренировке я проделал несколько упражнений, как бы проверяя, насколько готов к выступлению уже сейчас. Я сделал протяжку со 120 кг - это рывковое упражнение. Одними руками, без срыва, я медленно выжал 135 кг. Взял на грудь в чистую стойку 155 кг. Увидев это, Н.И.Шатов взволновался.
Несомненно, по натуре он был человечным, и ему нравилось моё трудолюбие. Р.П.Мороз рассказывал мне, что в своё время у Шатова были неприятности с главным тогдашним тренером Александром Бухаровым из-за злоупотребления чрезмерными нагрузками. Говорили, что Шатов, выступая в весе 67,5 кг, десять раз подряд безуспешно пытался вырвать 110 кг. И вырвал наконец на одиннадцатый раз. Поэтому его считали упрямым трудолюбцем, он любил ишачить, как выражались штангисты.
И вот Шатов подошёл ко мне и несколько смущённо произнёс:
- Я вижу, Рудольф, ты в хорошей форме. Знаешь, мы всё-таки вписали тебя в заявку на чемпионат мира и отправили её в Стокгольм.
- Зачем вам разыгрывать такую комедию? - спросил я.
- Понимаешь, Ломакин вчера опять был на бровях. Божко чуть инфаркт не хватил. Мы не знаем, что Ломакин может выкинуть завтра. Он думает, что мы не можем взять тебя на чемпионат, и решил поиздеваться над нами: мол, он незаменимый. Но он ошибается.
- Это что, надежда для меня, - спроси я, - или вы тоже издеваетесь надо мной?
Стр. 428-429 img 953
- Что ты, Рудольф, ни в коем случае! Я сегодня узнал, что пришли твои документы. И мы теперь можем тебя взять на чемпионат. Божко уже пригрозил Ломакину: ты, мол, будешь лишён за пьянку офицерского звания, а в Стокгольм вместо тебя поедет Адольф (так называл меня Божко).
Н.И. Шатов приблизился ко мне и вполголоса добавил:
- Ты в Подольске сильно не зарывайся. Тренируйся так, 6удто тебе предстоит выступать 17-18 сентября. Если что, мы за тобой пришлём.
- Хорошо, - ответил я, - и на том спасибо.
Поэтому я теперь лежал на кровати и думал. Никто никогда не интересовался, насколько тяжело было пробиться мне - человеку, который работает на производстве, которого урывками вызывают на сборы и сохраняют зарплату по справке с шахты. А теперь - гляди-ка, сколько благодетелей нашлось! Как говорится, не кормили, не поили, но запрягли и погоняют меня кнутом и вожжами, словно коня.
Я знал, что могу плюнуть на них, уехать обратно на шахту и всё объяснить А.Т.Клышко, а также Г.А.Быстрову. Но где же тогда будет моё мужество? Нет, такой радости я своим гонителям доставлять не собирался. Если меня всё-таки возьмут в Стокгольм, думал я, то я поеду, несмотря на то, что они так долго издевались надо мной. Ну всё, следовало поспать перед вечерней тренировкой. К счастью, после шумной столицы здесь было как в глухой деревне.
В Москве на каком-то базарчике я купил у одного кавказца грецких орехов и свежего мёда янтарного цвета. Расколол с десяток орехов, вынул ядра, измельчил их ножом, засыпал в стакан и залил мёдом. Орехи с медом можно есть чайной ложкой, это помогает быстро восстанавливаться.
Придя на тренировку, я застал там Сергея Ромасенко. Это хорошо сложённый атлет имел на груди татуировку - боевой танк. Серёжа отличался простотой и искренностью, никогда не лукавил. Правда, он любил сколачивать на сборах компании для игры в карты. Они завлекали и моих молодых учеников, из-за чего у нас возникали конфликты. Но теперь всё это позади.
Я попытался снизить нагрузки, но ощутил такой прилив сил, что вынужден был опять себя нагрузить. Иначе я полностью восстановился бы раньше времени. Пришлось добавить рывковые тяги, включить силовой жим, а утром пробежать лишний круг по стадиону. Надо отдать должное И.З.Любавину - он не мешал мне в подводке к соревнованиям.
Время шло быстро. Поля порыжели, урожай уже собрали. Вечерами становилось холодновато.
Сборную РСФСР возглавлял знакомый читателю Дмитрий Петрович Поляков. Он постоянно курил, то и дело выколачивая трубку и снова набивая её табаком, особенно при затяжных разговорах. Я уже отмечал, что Д.П.Поляков был одним из умнейших российских тренеров. Я называл его русским мыслителем. Из-за своего зоркого видения сути дела он не был вхож к начальству.
Авторитеты, сидевшие за столом с красной скатертью, для него ничего не значили. Полякову, выходцу из русской аристократии, приходилось иметь дело с новоиспечёнными начальниками, вчерашними комсомольцами, которые видели всё не так, как было принято в прошлом. Новые начальники сплошь и рядом пытались ставить телегу впереди лошади и полагались на „авось”. „Нет, так дело не пойдёт”, - говорил им Поляков. “Ага, - переговаривались между собой начальники, - он возражает, а остальные молчат - так давайте поручим ему конкретную тренерскую задачу, тем более, что до войны он считался хорошим штангистом”. Я уже писал, что довоенные тяжелоатлеты выступали в пятиборье и были более разносторонними спортсменами, чем мы.
Поскольку объём наших тренировок перед соревнованиями резко снизился, у нас оставалось больше времени для бесед. Я многое запомнил из того, о чём говорил Д.П.Поляков. Если можно так выразиться, позаимствовал его интеллектуальную собственность.
Это было золотое время, когда ещё мало кто спекулировал на занятиях тяжёлой атлетикой. Позже я увидел, как штанга стала инструментом спекуляции и „честного” воровства у государства. И я понял, для чего наши штангисты, особенно армейцы, поступают в аспирантуру: чтобы с помощью других людей, уже имевших учёные звания, обеспечить себе лёгкое будущее.
А я по-прежнему приводил к себе на шахту новых горняков, которые должны были работать и параллельно поднимать штангу. Я такую нагрузку выдержал, но способны ли выдержать её другие? Вот, например, Алексей Вахонин преуспевал – правда, только пока я находился рядом с ним в Афонино и каждый день держал его под контролем. Если судить по моим обработанным тренировочном конспектам, Вахонин через 2-3 года должен был стать главным конкурентом сильнейшему штангисту его веса Владимиру Стогову - опять же спортсмену из Вооружённых Сил, то есть из команды А.И.Божко.
Кстати, описанный Плюкфельдером "шутник Б." - это, скорее всего, Фёдор Богдановский.
любитель
администратор
Сообщение: 85
Отправлено: 03.09.15 22:45. Заголовок: В то время как у Пл..
цитата:
В то время как у Плюкфельдера при срыве (то есть при преджимовом разгоне) ноги в коленях согнулись-разогнулись совершенно явственно. А это безусловное нарушение правил, за такое можно сразу не засчитывать вес. Кстати, тем же самым дефектом страдал жим у Алексеева и у Ригерта.
Вес в жиме, кажется, можно было ещё не засчитывать уже при любом отклонении корпуса. Оффтоп(?): Мои базовые сведения о тяжелой атлетике я почерпнул из первого издания детской энциклопедии "Что такое? Кто такой?", где была статья о этом виде спорта. Вот ссылка на неё в Интернете (текст опубликован впервые в 1968 году): click here О жиме там сказано:
цитата:
При жиме спортсмен сначала поднимает штангу с помоста на грудь, затем выжимает тяжесть над головой на вытянутых руках. Всё это он должен сделать только силой мышц И стоит спортсмену только отклониться, «подсесть»под штангу, чтобы движением корпуса помочь уставшим рукам, как на пульте судей вспыхивает красная лампочка — «вес не засчитан».
Интересно, что это писали для детей тогда, когда в учебниках тяжелой атлетике разгон штанги корпусом (срыв) и уход под штангу за счёт отклонения спины назад горячо рекомендовались. Зато картинка в детской энциклопедии - очаровательна. Такие ножницы, и то в рывке, а не толчке, мог сделать, пожалуй, только Плюкфельдер. А негр, рвущий штангу, замер в положении низкого седа, положив штангу себе на голову. Впрочем, главное статья сделала - я с детства знаю о тяжелой атлетике и её классических движениях. Из последующих изданий "Что такое? Кто такой?" статью о благородном металле выкинули.
Составитель
moderator
Сообщение: 1563
Откуда: Россия, Казань
Отправлено: 04.09.15 06:26. Заголовок: Это я помещаю здесь ..
Это я помещаю здесь к тому, что даже у дельных людей и вроде бы крутых специалистов в голове обычно наблюдается сплошная каша.
Сначала я приведу отредактированный мною кусок текста Плюкфельдера, а затем - тот же кусок в нетронутом виде.
Отредактированный текст:
"Стр. 434-435 img 956
Штанга в мгновение ока оказалась у меня на груди. Теперь нужно было опустить локти и до предела сжаться, держа ноги ровно и в напряжении. По хлопку судьи точно в темп я сорвал штангу от груди и подключил таз и дельты. Бог меня не обидел - у меня от природы предплечья длиннее плеч, поэтому весь груз висел на моих плечах, и штангу как бы катапультировало от груди.
Многие бились над вопросом: чем Плюк достигает такого мощного срыва от груди? Правилами соревнований делать мощный срыв не запрещалось. Но никто не задумывался: почему я при толчке могу держать штангу на груди одними лишь пальцами? Разгадка заключалась в большой длине моих предплечий. Люди так и не поняли, что начальное усилие в жиме берётся у меня не от мудрой методики, а от мамы и от папы - я нестандартен по телосложению.
Когда мне засчитали рекордный вес, зал долго аплодировал. Для подтверждения мирового рекорда штангу тщательно взвесили. А потом взвесили и меня - голого, в чём мать родила. Мой вес оказался в пределах нормы - 82,4 кг. Я порадовался: хорошо, что не поел в буфете. Если мой вес превысил бы 82,5 кг даже на 50 г, то мировой рекорд не засчитали бы. А так у меня 100 г даже осталось в запасе.
Теперь следовало „снять” мировой рекорд американца Джима Джорджа в рывке - 137,5 кг, установленный на Олимпиаде в Мельбурне в 1956 г.
Я снова выполнил два зачётных подхода, и мне выкатили рекордные 138 кг (но в сумму троеборья вошли только 137,5 кг). В рывке я не волновался: это моё любимое упражнение.
Я тепло оделся и бешено размялся. Пока пот не польёт с атлета градом, к штанге лучше не подходить. Часто задают вопрос: о чём думает атлет, когда берётся за штангу? Отвечаю откровенно: лично я всегда думал, как получше зацепить гриф руками.
Когда для правильного старта опускаешь таз, важно хорошо сбалансировать тело. А основная масса нашего тела сосредоточена в его корпусе. Если сбалансироваться, сложиться в тазобедренном суставе, то центр тяжести тела окажется над пятками. Поясницу надо прогнуть, таз и живот должны пройти между ног. Нужно сложиться и создать острый угол в тазобедренном сустав. Чем больше прогнута спина, тем активнее ноги работают вверх, при этом они раньше времени не спружинят и не подлезут под гриф.
Я старался разгонять штангу, пронося её как можно ближе к поверхностям тела. Ноги нельзя пускать под гриф ни в коем случае, иначе автоматически потеряется жёсткость в руках. Желательно, чтобы штанга как маятник пошла на атлета, а не наоборот - то есть ноги, повторяю, не должны лезть под гриф. Потому я всегда старался снять штангу с помоста так, чтобы все мои мышцы образовали единое целое и чтобы вся тяжесть пришлась на тазобедренный сустав. Плечевой пояс, дельты необходимо держать под трапецией (трапециевидной мышцей). От старта и примерно до середины подрыва (то есть финального разгона штанги) им, тянущим вверх мышцами плечевого пояса, следует играть пассивную роль, поскольку плечевой сустав должен быть всегда готов к включению на фиксацию.
Здесь есть одна тонкость, по поводу которой тренеры спорят до сих пор, и моих учеников часто вводили в заблуждение по этому поводу. При подрыве я подтягивал штангу руками и сильно тянул её спиной. У меня происходила страшная борьба между спиной и руками. Если у штангиста руки сильнее спины, то получается, как принято выражаться, что он “сильно прихватывает руками”. Но это вина вовсе не рук, а спины - не справляется именно она. Вот по этому вопросу тренеры до сих пор и ломают копья. И если ученик послушен, то неграмотный тренер может завести его в тупик. Поэтому у меня и бывали неприятные споры с тренерами сборной СССР.
Итак, я настроился на побитие мирового рекорда. Когда я выходил на помост, злость была как бы спрятана во мне. Но едва только я нагибался и начинал захватывать гриф, как из меня иногда вылетал мат. Оградительная система (Schonmoment) будто бы соглашалась с этим и в состоянии аффекта позволяла мне буйствовать. Кто может так агрессивно настроить себя, тот и побеждает. Но способность к такому настрою дана не каждому. И если не дана, то нужно искать обходные пути. Это должен делать тренер, хотя процесс самовнушения во многом зависит и от самого атлета. Ведь внутренняя вспышка всё равно должна исходить от самого атлета, и а не от тренера, который остаётся за границами помоста.
Я всегда соблюдал угловую биомеханическую структуру, выдержанность углов у меня была хорошо натренирована - и в результате рекордная штанга вылетела прямо на мои выпрямленные кверху руки. Мне осталось только ровно и осторожно подняться из низких „ножниц”.
Стр. 436-437 img 957"
Оригинальный текст:
"Теперь нужно подвести дельты, сжаться до предела, держа ноги ровно и в напряжении. Я срываю штангу с груди, подключив таз и дельты. Бог меня не обидел - у меня от природы предплечье длиннее плеча, поэтому весь груз висит на моих плечах и штанга как бы катапультирует с груди.
Многие бились над вопросом: чем Плюк достигает такого срыва с груди? Правилами соревнований это не запрещалось. Но никто не задумался, почему я при толчке могу держать штангу на груди только пальцами, - из-за длинных предплечий. Эту загадку так и не разгадали, не поняв, что начальное усилие в жиме у меня не от мудрой методики, а от мамы и папы - я нестандартен по антропологии.
Есть мировой рекорд! Зал меня, конечно, аплодисментами не обидел. Виктор Лях меня даже приподнял, но подбросить вверх не хватило силенки. До установления мирового рекорда штангу тщательно взвесили. А теперь взвешивают и меня - голого, в чем мать родила. Мой вес в пределах нормы - 82,4 кг. Я подумал: хорошо, что не поел в буфете. Если бы вес превысил 82,5 кг даже на 50 г, мировой рекорд бы не засчитали. А так у меня 100 г в запасе.
Теперь нужно „снять” мировой рекорд американца Джима Джорджа в рывке - 137,5 кг, установленный на Олимпиаде в Мельбурне в 1956 г. И снова после двух подходов мне взвешивают штангу. Затем выкатывают 138 кг (в сумму троеборья войдут 137,5). В рывке я не волновался - это мое любимое упражнение.
Я бешено разминаюсь и тепло одеваюсь. Пока пот не польет с меня градом, к штанге лучше не подходить. Часто задают вопрос: о чем думает атлет, берясь за штангу? Отвечаю откровенно: я думал, как бы получше зацепить гриф руками.
Когда стартуешь, опускаясь вниз, важно хорошо сбалансировать свое тело. А основная масса нашего тела - это корпус. Если я себя сбалансирую, сложусь в тазобедренном суставе, то центр тяжести будет давить в основном на пятки. Третий и четвертый позвонок в пояснице надо прогнуть, таз и живот должны пройти между ног. Нужно сложиться и создать острый угол в тазобедренном суставе. Чем больше прогнута спина, тем активнее ноги работают вверх, при этом они раньше времени не спружинят и не подлезут под гриф.
Я стараюсь прижимать к себе штангу поближе к пуповине. Ноги нельзя пускать под гриф ни в коем случае, иначе в этот момент автоматически потеряется жесткость в руках. Желательно, чтобы штанга как маятник пошла на тебя, а не ноги - под гриф. Потому я думаю, как бы снять штангу с пола так, чтобы все мои мышцы образовали единое целое и вся тяжесть пришлась на тазобедренный сустав. Плечевой пояс, дельты нужно держать над трапецией (трапециевидной мышцей). Во время натяжения они должны играть пассивную роль, так как плечевой сустав должен быть всегда готов к включению на фиксацию.
Здесь есть момент, над которым тренеры спорят до сих пор, и моих учеников часто вводили в заблуждение по этому поводу. Далее я подтягиваю штангу руками и сильно тяну спиной. Происходит страшная борьба между спиной и руками. И если руки сильнее спины, то получается, как принято говорить, что ты сильно прихватываешь руками. Но это вина не рук, а спины - не справляется она. Вот тут и ломают копья тренеры. И если ученик послушен, то тренер может завести его в тупик. Поэтому и были у меня неприятности с тренерами сборной СССР.
Итак, я стартую на мировой рекорд. Когда я выхожу на помост, злость как бы спрятана во мне. Но как только я нагибаюсь, начинаю захватывать гриф, так из меня иногда вылетает мат. Оградительная система (Schonmoment) будто бы соглашается с этим и в состоянии аффекта позволяет тебе буйствовать.
Кто сможет так настроить себя психологически, тот побеждает. Но это дано не каждому, и если не дано, то нужно искать обходные пути. Это должен делать тренер, хотя процесс самовнушения во многом зависит и от самого атлета. Ведь все равно внутренняя вспышка должна исходить от него, и тренер не вправе его этого лишать.
Я соблюдаю всю угловую биомеханическую структуру, у меня натренирована выдержанность углов, и в результате вылетает мировой рекорд. Мне остается только ровно и осторожно подняться из „ножниц”.
Здесь уместно еще раз подчеркнуть, что все мировые рекорды ставились при строгой проверке: вначале взвешивается штанга, после установления рекорда наголо взвешивают атлета и дотошно проверяют весы. Сейчас эта процедура упрощена. Штанга не взвешивается - ее взвешивали перед началом соревнований. Спортсмена после установления мирового рекорда тоже не взвешивают."
Тем, кому второй текст кажется вполне понятным, укажу на его слабости.
1. Что это такое: "подвести дельты"?
2. Срывают (а также поднимают и толкают) штангу не "с груди", а от груди.
3. "штангА как бы катапультирует с груди".
Кого или что она, штангА, катапультирует? Нужно написать: "штангУ как бы катапультирует от груди".
4. "Эту загадку так и не разгадали".
Загадки не загадывают и не разгадывают. Равно как масло не маслят. На загадки находят ответы.
5. "я нестандартен по антропологии."
Антропология - это наука о человеке, о его историческом формировании. Нужно было написать "по антропометрии", а ещё лучше - по телосложению. Ещё лучше просто "у меня нестандартное телосложение", но выражение "у меня" в предложении уже употреблено раньше.
6. "Виктор Лях меня даже приподнял, но подбросить вверх не хватило силенки."
Зачем эта подробность и оценка?
7. "До установления мирового рекорда штангу тщательно взвесили."
Неточная фраза. Взвешиванием штанги и атлета рекорд окончательно подтверждали.
8. "Теперь нужно „снять” мировой рекорд американца Джима Джорджа в рывке - 137,5 кг, установленный на Олимпиаде в Мельбурне в 1956 г. И снова после двух подходов мне взвешивают штангу. Затем выкатывают 138 кг (в сумму троеборья войдут 137,5)."
Значит, штангу сначала взвесили, а потом выкатили рекордные 138 кг для рывка?
9. "Когда стартуешь, опускаясь вниз".
А куда ещё можно опускаться: вверх? Вбок? "Опускаясь вниз" - это плеоназм, то есть скрытая тавтология, "масло масляное".
10. "Третий и четвертый позвонок в пояснице надо прогнуть".
Неужели позвонки способны прогибаться? На самом деле прогибают саму поясницу, а не "позвонок в пояснице".
11. "тем активнее ноги работают вверх, при этом они раньше времени не спружинят и не подлезут под гриф." "Ноги нельзя пускать под гриф ни в коем случае, иначе в этот момент автоматически потеряется жесткость в руках."
Это написал не просто коряга, а именно убеждённый коряга. Убеждённый в том, что разгонять штангу нужно не ногами, а руками, которые от разгона ногами могут потерять жёсткость.
12. "Я стараюсь прижимать к себе штангу поближе к пуповине."
Может, хотя бы "к пупку"? Пуповину-то, наверное, отрезали ещё за 30 лет до описываемого момента.
13. "Желательно, чтобы штанга как маятник пошла на тебя, а не ноги - под гриф".
Убеждённый коряга продолжает давить читателю на мозги.
14. "Потому я думаю, как бы снять штангу с пола так, чтобы..."
Штангу принято снимать не с пола, а с помоста.
15. "Плечевой пояс, дельты нужно держать над трапецией (трапециевидной мышцей)."
Что ж ты, милая, смотришь искоса, Низко голову наклоня...
Похоже, тут речь идёт о телесных выкрутасах при борьбы в партере, а не о подъёме штанги. Если плечевой пояс находится над трапецией, то, значит, и голова находится ниже плечевого пояса. То есть штангист тут, видимо, утыкается носом в пол.
Две старушки подошли, Топай-топай. Помолились и ушли Кверху ...опой.
16. "Во время натяжения они должны играть пассивную роль".
Какого такого "натяжения"? Что это за новое слово?
17. "Далее я подтягиваю штангу руками и сильно тяну спиной. Происходит страшная борьба между спиной и руками. И если руки сильнее спины, то получается, как принято говорить, что ты сильно прихватываешь руками. Но это вина не рук, а спины - не справляется она. Вот тут и ломают копья тренеры. И если ученик послушен, то тренер может завести его в тупик. Поэтому и были у меня неприятности с тренерами сборной СССР."
Увы, это ещё одно свидетельстьство того, что Плюкфельдер является убеждённым и агрессивным корягой, что на штангистском помосте он так навсегда и остался базовым борцом-классиком с относительно тонкими ногами и, напротив, с перекачанными (то есть с избыточно сильными в рамках потребности для тяжелоатлетических подъёмов) спиной и руками. Которые были у него вечно кривыми.
18. "и в результате вылетает мировой рекорд".
Куда вылетает? Или из чего вылетает? Из шляпы фокусника?
Я записывал и крепко запоминал всё то новое, что могло пригодиться в жизни: ведь слово тренера и доказательство, основанное на факте, имеют большое значение.
Приехав из Сталино с титулом чемпиона СССР и с мировым рекордом, я попал в мощные объятия своего ученика Николая Малинина.
- Когда я услышал, что ты столько выжал, у меня мороз по коже прошёл. Меня знобило, я даже заболел от радости, - сказал Николай.
Да, я установил рекорд не на дурачка, а благодаря правильному подходу и анализу. Теперь у меня имелась практика, имелись факты, а значит, появилась нужда и в теоретических знаниях. Не только в знаниях из книг – мне надо было знать ещё и то, о чём нигде не написано, надо было уметь уловить, если новое знание у кого-то соскакивало с языка.
Я слышал, что Иммануил Кант во время прогулок всегда носил с собой бумагу и карандаш, чтобы записать неожиданно пришедшие мысли, которые без записи он быстро забывал. Однажды Кант за неимением другой бумаги воспользовался квитанцией на квартплату. Придя домой, он стал вспоминать свою мысль, но не тут-то было: она улетела как музыка, сыгранная в хорошем ритме. И Канту пришлось обратиться в квартирное бюро, чтобы прочесть запись на квитанции.
Я, конечно, не ставлю себя в один ряд с Кантом - боже сохрани! Но стремление к вершинам, мысли на эту тему не покидали меня. Если ты рекордсмен и находишься впереди, значит, тебе придётся разрезать ветер, дабы гонщикам позади тебя было легче. Кажется, такую ношу принимал теперь на себя и я. Но как это можно было совместить с моим положением прокажённого немца?
Вот бедный Н.И.Шатов и капитан команды А.Воробьёв старались быть ни при чём. Мол, мы Плюкфельдера не знаем и знать не хотим. Запретить ему выступать не можем, но вот выставить или не выставить его из команды - да, это в наших силах. А спецслужбы прикидывались, что ничего не видят и не слышат.
Когда мы заговорили с Д.П.Поляковым о том, что меня не включили в сборную, я высказал ему свои упрёки. Он долго держал трубку в углу рта, прижимая ладонью подбородок, будто специально закрыл себе рот. Поляков не осудил ни Шатова, ни Божко, умолчал и о собственной позиции. Только сказал.
- Ну вот теперь ты с нами, разве это плохо?
Да, действительно, всё обстояло не так уж плохо. Я лишился титула чемпиона мира, но, с другой стороны, лучших условий для подготовки к штурму мировых рекордов, чем в Подольске, придумать было невозможно.
Теперь до соревнований осталась неделя - самая ответственная и, если можно так выразиться, осторожная. Не только в данном случае - от того, как проводишь последнюю предстартовую неделю, всегда зависит очень многое.
Я уже писал, что в тяжёлой атлетике нет мелочей. К примеру, если моя рубашка сильно затянута широким ремнём, то она помешает мне, когда я подниму руки на помосте. Значит, рубашку нужно предварительно вытянуть из-под ремня и освободить руки. Когда, выходя на помост, я видел там соломинку или комок пыли, то обязательно их удалял. Или, если атлет не уверен, что штанга лежит на помосте устойчиво и не покатится вперёд, то устанавливает её так, как необходимо для взрывного старта. Ведь при старте в рывке у человека должен быть почти четырёхкратный запас силы, а в толчке - трёхкратный. Более точные данные тут не нужны - важно знать сам принцип.
Если я получил бы за эту неделю даже самую незначительную травму - например, повреждение ногтя на большом пальце руки, то у меня возникли бы проблемы, и сигнал о неготовности мог бы повлиять на моё выступление. Штангисты не большего, чем у меня, веса специально отращивают эти ногти. Особенно в том случае, если чрезмерно короткие пальцы не позволяют надёжно захватить гриф в “замОк”.
Штангисты сыплют на большой палец канифоль, стучат ногтем о дерево, канифоль расплавляется, и маленькая шишка от неё помогает при захвате грифа, зацеп получается без проблем. Но если чуть не так зацепить гриф, - а руки у штангистов крепкие - то ноготь может и сломаться: по закону подлости. [Всё именно так и написано: канифоль, насыпанная на ноготь, якобы расплавляется от стукания пальцем.]
Или ещё одна проблема: простуда. Когда спортивная форма на пике, то атлет по причинам, до сих пор не известным нашей спортивной науке, моментально подхватывает насморк или кашель. Может подняться температура - и тогда всё, провал.
Бывает, что при спуске с лестницы подворачивается стопа и получается вывих. Травма может выглядеть незначительной, но именно в день выступления штангист оказывается выбитым из строя. Таких примеров можно привести ещё много.
Стр. 432-433 img 955
Тренировки идут круглый год, и отнюдь не всегда получаешь от них удовольствие. Меньше всего удовольствия испытываешь, когда приходится нарабатывать силовую базу. Это трудно. Но в то время я вот уже 20 дней недотренировывался на 20-30%. В результате у меня возникло супервосстановление, моя сила увеличивалась с каждым днём. Причём я боялся, что пик сверхвосстановления наступит на день-два раньше соревнований. Теперь в зале стали недопустимыми никакие состязания и подначки .
* * *
Наконец поездом “Москва-Адлер” мы выехали в Ростов-на- Дону. А там поселились в гостинице „Дон“. В Ростове у меня было много хороших знакомых: Иван Удодов, Виктор Корж, Виктор Лях, красавец Алик Алтунин, главный тренер ростовчан Семён Исаакович Розенфельд. А вот знакомый уже читателю Володя Акоев вернулся из Ростова в свою родную Северную Осетию.
Мы приехали утром, тихо разместились. Я поселился с Александром Курыновым из Казани. Команда РСФСР состояла из семи человек: Рафаэль Гафаров - 56 кг, Виктор Корж - 60 кг, Николай Костылев - 67,5 кг, Александр Курынов - 75 кг, Рудольф Плюкфельдер - 82,5 кг, Александр Виноградов - 90 кг, Сергей Ромасенко - свыше 90 кг.
Соревнования открылись во дворце культуры „Строитель” 28 сентября 1958 г. в 18 часов. Сегодня передо мной лежит фотография, запечатлевшая тогда церемонию открытия. Мы выстроились на сцене, от города Ростов-на-Дону нам преподнесли огромный букет цветов. Болгары, равно как и мы, выставили семь спортсменов.
Пока диктор информировал публику о некоторых тонкостях правил соревнований, мы разминались за кулисами. Наш тренер Дмитрий Петрович Поляков был один на всех, так что мы фактически оказались предоставленными сами себе. Эти соревнования ни для кого не имели такого огромного значения, как для меня. Я был готов сокрушить мировые рекорды во всех движениях, что случается достаточно редко.
Я завесился перед парадом на 82,5 кг – то есть впритык. На соревнования к нам за кулисы пришёл симпатичный и улыбчивый ростовский штангист Виктор Лях. Он согласился выводить меня на помост. После взвешивания мы пошли с Виктором в буфет, где я взял 100 г чёрной икры, 100 г сметаны и кусочек буженины с чёрным хлебом. Но едва только я намазал на хлеб масло с икрой и один раз откусил, как мне пришла в голову мысль, что если я установлю мировой рекорд и затем встану на весы, то мой вес может выйти за пределы 82,5 кг. И тогда рекорд не будет засчитан - такие тогда существовали правила. Поэтому я вернул бутерброд на тарелку, отряхнул руки и стал смотреть, как Виктор Лях уплетает икру с маслом. Виктор смеялся и говорил:
- Правильного друга я выбрал, всё мне достанется.
В итоге пришлось выступать на голодный желудок. А что было делать?
Ростовчане, организаторы соревнований, стремились учесть всё, но это получалось у них не всегда. Помню, я пришёл проверить помост, штангу и пространство зала, как всегда делал для адаптации, для обретения уверенности. После этого С.И.Розенфельд попросил меня посмотреть крепления под сценой.
- Ты же шахтёр и в крепях кое-что наверняка смыслишь, - сказал Семён Исаакович.
Спустившись под сцену, я увидел, что стойки, которые должны были принимать удары штангой сверху, стоят наклонно, так что от ударов они тут же повалились бы. Я срочно заставил установить стойки вертикально и устранил ещё несколько неполадок, но, к сожалению, не обратил внимания на разминочный зал. Болгары страшно бросали штанги во время разминки, и с потолка разминочной стала отслаиваться штукатурка, а в находившейся рядом гримёрной слетели со стен портреты артистов.
Я увидел, что над моим соперником-болгарином, который поднимал штангу для разминки, уже навис огромный кусок штукатурки. Он вот-вот должен был отслоиться и упасть парню на голову. Я прекрасно знал, как разгоняются камни в свободном падении – поэтому-то в шахте люди и ходят в касках. Я срочно отвёл болгарина в сторону и отошёл сам. Вскоре часть потолка действительно рухнула. Болгарин сжался в углу и весь побелел от ужаса. Нас перевели разминаться на нижний этаж. Всё это было неприятно.
Публика переполняла зрительный зал. Ростовчане встретили нас радушно, хотя начало соревнований задержалось на 20 минут. Виктор Лях находился рядом со мной и от всей души желал мне успеха. На разминке я уже почувствовал, что побью свой мировой рекорд. Болгарин не мог составить мне конкуренции.
Я сделал два зачётных подхода в интересах команды и попросил установить на штангу мировой рекорд - 148,5 кг. При этом в сумму троеборья по тогдашним правилам должно было пойти только 147,5 кг.
Стр. 434-435 img 956
Штанга в мгновение ока оказалась у меня на груди. Теперь нужно было опустить локти и до предела сжаться, держа ноги ровно и в напряжении. По хлопку судьи точно в темп я сорвал штангу от груди и подключил таз и дельты. Бог меня не обидел - у меня от природы предплечья длиннее плеч, поэтому весь груз висел на моих плечах, и штангу как бы катапультировало от груди.
Многие бились над вопросом: чем Плюк достигает такого мощного срыва от груди? Правилами соревнований делать мощный срыв не запрещалось. Но никто не задумывался: почему я при толчке могу держать штангу на груди одними лишь пальцами? Разгадка заключалась в большой длине моих предплечий. Люди так и не поняли, что начальное усилие в жиме берётся у меня не от мудрой методики, а от мамы и от папы - я нестандартен по телосложению.
Когда мне засчитали рекордный вес, зал долго аплодировал. Для подтверждения мирового рекорда штангу тщательно взвесили. А потом взвесили и меня - голого, в чём мать родила. Мой вес оказался в пределах нормы - 82,4 кг. Я порадовался: хорошо, что не поел в буфете. Если мой вес превысил бы 82,5 кг даже на 50 г, то мировой рекорд не засчитали бы. А так у меня 100 г даже осталось в запасе.
Теперь следовало „снять” мировой рекорд американца Джима Джорджа в рывке - 137,5 кг, установленный на Олимпиаде в Мельбурне в 1956 г.
Я снова выполнил два зачётных подхода, и мне выкатили рекордные 138 кг (но в сумму троеборья вошли только 137,5 кг). В рывке я не волновался: это моё любимое упражнение.
Я тепло оделся и бешено размялся. Пока пот не польёт с атлета градом, к штанге лучше не подходить. Часто задают вопрос: о чём думает атлет, когда берётся за штангу? Отвечаю откровенно: лично я всегда думал, как получше зацепить гриф руками.
Когда для правильного старта опускаешь таз, важно хорошо сбалансировать тело. А основная масса нашего тела сосредоточена в его корпусе. Если сбалансироваться, сложиться в тазобедренном суставе, то центр тяжести тела окажется над пятками. Поясницу надо прогнуть, таз и живот должны пройти между ног. Нужно сложиться и создать острый угол в тазобедренном сустав. Чем больше прогнута спина, тем активнее ноги работают вверх, при этом они раньше времени не спружинят и не подлезут под гриф.
Я старался разгонять штангу, пронося её как можно ближе к поверхностям тела. Ноги нельзя пускать под гриф ни в коем случае, иначе автоматически потеряется жёсткость в руках. Желательно, чтобы штанга как маятник пошла на атлета, а не наоборот - то есть ноги, повторяю, не должны лезть под гриф. Потому я всегда старался снять штангу с помоста так, чтобы все мои мышцы образовали единое целое и чтобы вся тяжесть пришлась на тазобедренный сустав. Плечевой пояс, дельты необходимо держать под трапецией (трапециевидной мышцей). От старта и примерно до середины подрыва (то есть финального разгона штанги) им, тянущим вверх мышцами плечевого пояса, следует играть пассивную роль, поскольку плечевой сустав должен быть всегда готов к включению на фиксацию.
Здесь есть одна тонкость, по поводу которой тренеры спорят до сих пор, и моих учеников часто вводили в заблуждение по этому поводу. При подрыве я подтягивал штангу руками и сильно тянул её спиной. У меня происходила страшная борьба между спиной и руками. Если у штангиста руки сильнее спины, то получается, как принято выражаться, что он “сильно прихватывает руками”. Но это вина вовсе не рук, а спины - не справляется именно она. Вот по этому вопросу тренеры до сих пор и ломают копья. И если ученик послушен, то неграмотный тренер может завести его в тупик. Поэтому у меня и бывали неприятные споры с тренерами сборной СССР.
Итак, я настроился на побитие мирового рекорда. Когда я выходил на помост, злость была как бы спрятана во мне. Но едва только я нагибался и начинал захватывать гриф, как из меня иногда вылетал мат. Оградительная система (Schonmoment) будто бы соглашалась с этим и в состоянии аффекта позволяла мне буйствовать. Кто может так агрессивно настроить себя, тот и побеждает. Но способность к такому настрою дана не каждому. И если не дана, то нужно искать обходные пути. Это должен делать тренер, хотя процесс самовнушения во многом зависит и от самого атлета. Ведь внутренняя вспышка всё равно должна исходить от самого атлета, и а не от тренера, который остаётся за границами помоста.
Я всегда соблюдал угловую биомеханическую структуру, выдержанность углов у меня была хорошо натренирована - и в результате рекордная штанга вылетела прямо на мои выпрямленные кверху руки. Мне осталось только ровно и осторожно подняться из низких „ножниц”.
Стр. 436-437 img 957
Здесь уместно ещё раз подчеркнуть, что раньше все мировые рекорды устанавливались только после строгой проверке: вначале взвешивалась рекордная штанга, а потом взвешивали самого атлета и дотошно проверяли весы. Сейчас эта процедура упрощена. Штанга не взвешивается - её вес откалиброван ещё на заводе-изготовителе. Спортсмена после установления рекорда тоже не взвешивают. Таким образом, после предсоревновательного взвешивания он может позволить себе попить и поесть. Это совсем не то, что, случилось со мной в Генуе (Италия), когда после повторного взвешивания у меня обнаружили лишних 50 г и потому не засчитали мировой рекорд. Но об этом я ещё напишу.
Д.П.Поляков за кулисами поздравил меня с двумя рекордами и сказал: „Ну, вот тебе и Швеция“ - как бы в упрёк Госкомспорту СССР.
Оставалось выполнить толчок. Я был, конечно, возбуждён, но вида не подавал. “Господи, - думал я, - как хорошо, что я на правильном пути в своих представлениях о стратегии наработки силы и о причинах неудач!”
Возраст не позволял мне искать более лёгкие пути. Я должен был действовать в состоянии усталости и в условиях моих экспериментов с молодыми штангистами. Я выдерживал объёмные нагрузки и подвергал себя рискованным испытаниям. Но молодым я этого не навязывал, поскольку боялся, что мой эксперимент может закончиться трагически. Это допустимо только после 24-25 лет, когда атлет учится или работает на производстве.
У меня были три ученика, которые имели все условия для регулярных тренировок. Я сделал попытку навязать им ударные нагрузки, но при первой же серьёзной жалобе всё сократил. Позже я установил, что после 25 лет тренировочный процесс можно уплотнить.
Все атлеты завершили выступления, остались только я и тяжеловес Серёжа Ромасенко.
В толчке, равно как и в рывке, тогдашний мировой рекорд - 176 кг - был установлен в 1956 г. и принадлежал Джиму Джорджу из США. Толкнув для зачёта 160 кг, я собирался пойти на рекорд мира в толчке - 176,5 кг. Я совсем забыл, что для установления мирового рекорда в троеборье мне нужно толкнуть лишь 167,5 кг. На штангу уже установили 176,5 кг, и тут ко мне подошёл Д.П.Поляков.
- Рудольф, ты что - не в своем уме? Сначала толкни 167,5 кг, чтобы получилась рекордная сумма, а там посмотрим.
И я, перезаявив вес, толкнул 167,5 кг. И установил тем самым третий мировой рекорд. Меня снова взвесили и объявили: есть мировой рекорд в сумме - 452,5 кг!
Прежняя рекордная сумма, показанная на чемпионате мира в Тегеране в 1957 г., принадлежала Трофиму Ломакину и составляла 450 кг. “Ну вот, Трофим, - подумалось мне, - я посылаю тебе подарочек. Это мой ответ на то, что меня не взяли в Стокгольм. Я ведь это заслужил, став чемпионом СССР, а меня выкинули из команды”.
На мировой рекорд в толчке - 176,5 кг - я после этого уже не пошёл сознательно. Д.П.Поляков сказал: зачем, мол, тебе бить свою же рекордную сумму? И я этого делать не стал. Да и в паху во время вставания с весом 167,5 у меня вдруг кольнуло. Это дала о себе знать моя старая травма - разрыв абдукторов.
Настояв на том, чтобы я не шёл на 176,5 кг, Д.П.Поляков сказал судьям, что я от третьего подхода отказываюсь, чтобы рекордный результат в толчке не вошёл в сумму. Но судьи ответили: „Нет, поздно. Плюкфельдер уже вызван на помост“. Тогда Поляков посоветовал мне сделать тягу и затем пойти на рекорд в толчке в дополнительном подходе. Однако я уже почувствовал боль в паху и сказал судьям, что приношу свои извинения и от дальнейшего участия в соревнованиях отказываюсь. Зрители были разочарованы, но урожай мировых рекордов я всё равно собрал неплохой.
Друзья холодно поздравили меня, пожимая плечами: они сожалели, что я бил рекорды в Ростове, а не в Стокгольме.
* * *
Результаты Т.Ломакина и советской команды на чемпионате мира я уже знал, об этом сообщил „Советский спорт“. Сборная СССР завоевала 5 золотых медалей, уверенно победив в общекомандном зачёте.
Этот чемпионат отличался множеством протестов из-за жима - их было целых двадцать.
В Москве мне рассказали, как драматично сложилось выступление на чемпионате Трофима Ломакина. Его основной соперник Джим Джордж из США был легче Ломакина, и Трофиму для победы в сумме нужно было поднять на 2,5 кг больше соперника. Когда Ломакин закончил толчок с результатом 170 кг, Джордж тоже толкнул этот вес, и малая золотая медаль в данном движении досталась американцу из-за меньшего собственного веса. Но у Джорджа оставалась ещё одна попытка в толчке на 175 кг, и в случае успеха он отнял бы у Ломакина первое место в троеборье, набрав одинаковую с ним сумму.
Стр. 438-439 img 958
Джордж вытолкнул и удержал вес, но его ноги стояли в „ножницах“. Джим подтянул заднюю ногу – однако это получилось неточно. Джорджа трясло, а судья всё не давал отмашку, поскольку американец чётко вес не зафиксировал. На то, что атлету приходится трястись под штангой, судье наплевать - и правильно. Вес должен замереть на 2 секунды при условии, что обе его ноги стоят параллельно плечам. Строгие судьи дорожат своими оценками и своей репутацией. Если судья допустит серьёзную ошибку, то его не вызовут на следующий чемпионат.
Судья никак не разрешал Джорджу опустить штангу, а того всё трясло и трясло. За кулисами же трясло наших А.И.Божко и Н.И.Шатова. В итоге штанга упала вместе с Джорджем, и вес не был зафиксирован - Ломакину повезло.
Однако Божко всё равно плевался и ругал Ломакина за то, что тот не оторвался от американца в жиме и в рывке, позволив ему поиздеваться над нами. В итоге Ломакин занял первое место, подняв в жиме 140 кг, в рывке 130 кг и в сумме 440 кг. Джим Джордж стал вторым с результатами, соответственно, 130 кг, 135 кг и 435 кг. Тренер Божко приехал с чемпионата мира недовольным.
Алексей Медведев, как и я, тренировался самостоятельно, но делал он это более серьёзно и вдумчиво. Бумаг у него было исписано вдвое больше, чем у меня. Медведев сам разработал для себя и стратегию питания. На чемпионате мира 1957 г. в Тегеране он весил 119,2 кг, в Стокгольме же завесился на 121,8 кг. Как можно заметить, “дитя росло”. Но вот результат Медведева в сумме упал с 500 кг до 485 кг. Правда, в Стокгольме не было Пола Андерсона, дисквалифицированного Федерацией тяжёлой атлетики США, и Медведев вновь стал чемпионом мира.
Конечно, Алексей был недоволен своими результатами. Вроде бы и знаний прибавилось, но, увы... Хотя мы выступали в разных весовых категориях, я нутром чуял, что Медведев чересчур мудрит. Он очень мало разговаривал на тренировках и вообще в жизни. Когда я жил с ним в одной комнате, у нас случались дискуссии насчёт методики, но незначительные. Хорошо, если я успевал сказать несколько слов. Далее следовали поправки и возражения Медведева.
Надо отдать Алексею должное: он непосредственно не вмешиваясь в мои тренировки, но как-то вдохновлял меня. Я же поправить у него ничего не смог.
Алексей мотивировал снижение своей суммы в течение года разными причинами. Однако, на мой взгляд, дело было вот в чём. Медведев считался только с собой, он брал за основу лишь собственный опыт. Тем самым он засиделся на старте, и а результате последовал застой, позволивший соперникам обогнать Медведева. Тем более что среди них появились талантливый атлет Юрий Власов с не менее талантливым тренером Суреном Петросовичем Богдасаровым, которые в итоге „закопали” всех тяжеловесов не только СССР, но и мира.
* * *
С Юрием Власовым я встречался ещё не раз. А пока что вернусь к рассказу про соревнования в Ростове-на-Дону, к моему другу Виктору Ляху. Он попросил меня отложить мой отъезд на сутки. Виктор был холост и жил один в уютной однокомнатной квартире. Выглядел он очень импозантно - широкая грудь, красивая улыбка, - и ростовские красавицы не обходили его вниманием.
Каждая очередная знакомая хотела стать невестой Ляха. Виктор долго рассказывал мне, как расстался с генеральской дочерью, в которую всерьёз влюбился. Она была намного моложе Виктора, но в любви, как он вскоре обнаружил, ушла от него далеко вперёд. Он говорил, что она любит всё французское, особенно духи.
Виктор сводил меня на базар и загрузил фруктами. Там его окружили ростовские базарные урки. Они уважали Ляха - он часто их выручал. Внешность у Виктора была такой, что при встрече с ним исчезала наглость у кого угодно. Мы постояли с урками, пошутили и посмеялись, и пошли дожидаться трамвая. На остановке кто-то стукнул меня по плечу и, сказав, что я уронил кошелёк, протянул мне его и тотчас убежал.
- Это урки устроили тебе, пока мы с ними гутарили, - догадался Виктор. - Но старший урка приказал вернуть кошелёк.
Я понял, что в Ростове не следует быть разиней. Поезд „Тихий Дон” увёз меня в Москву.
* * *
В столице я обнаружил, что поезда на Новосибирск переполнены и что я смогу уехать только через двое суток. Поэтому у меня оказалось достаточно времени, чтобы навестить А.Медведева. Он рассказал, как прошли соревнования на чемпионате мира.
Стр. 440-441 img 959
любитель
администратор
Сообщение: 86
Отправлено: 04.09.15 11:34. Заголовок: Увы, это ещё одно св..
цитата:
Увы, это ещё одно свидетельство того, что Плюкфельдер является убеждённым и агрессивным корягой, что на штангистcком помосте он так навсегда и остался базовым борцом-классиком с относительно тонкими ногами и, напротив, с перекачанными (то есть с избыточно сильными в рамках потребности для тяжелоатлетических подъёмов) спиной и руками. Которые были у него вечно кривыми.
Уважаемый Составитель, а может быть такая корявость Плюкфельдера, т.е. избыточно сильное развитие мышц спины и рук, следствием не столько борьбы, сколько работы в шахте? Ведь там основные работы Рудольф Владимирович выполнял руками, а не ногами. У моего деда ноги были больные, но руки и спина очень сильные. А он всю жизнь проработал на производстве, хотя и не в шахте.
"Джордж вытолкнул и удержал вес, но его ноги стояли в „ножницах“. Джим подтянул заднюю ногу – однако это получилось неточно. Джорджа трясло, а судья всё не давал отмашку, поскольку американец чётко вес не зафиксировал. На то, что атлету приходится трястись под штангой, судье наплевать - и правильно. Вес должен замереть на 2 секунды при условии, что обе его ноги стоят параллельно плечам. Строгие судьи дорожат своими оценками и своей репутацией. Если судья допустит серьёзную ошибку, то его не вызовут на следующий чемпионат.
Судья никак не разрешал Джорджу опустить штангу, а того всё трясло и трясло. За кулисами же трясло наших А.И.Божко и Н.И.Шатова. В итоге штанга упала вместе с Джорджем, и вес не был зафиксирован - Ломакину повезло."
Вначале Рудольф Владимирович рассуждает вполне здраво. Но в конце рассуждений зачем-то снова возвращается к неразрешению судьи опустить штангу. Уж так хотелось Джиму Джорджу получить разрешение, но получить не смог. Нечего было судье разрешать.
Кое-как, но остановил я нужный кадр в вышеприведённом видео. Достаточно точно, кажется, мне удалось уловить момент перед начавшимся падением штанги, а затем и атлета:
"Увы, это ещё одно свидетельство того, что Плюкфельдер является убеждённым и агрессивным корягой, что на штангистcком помосте он так навсегда и остался базовым борцом-классиком с относительно тонкими ногами и, напротив, с перекачанными (то есть с избыточно сильными в рамках потребности для тяжелоатлетических подъёмов) спиной и руками. Которые были у него вечно кривыми."
Вы написали:
"...а может быть такая корявость Плюкфельдера, т.е. избыточно сильное развитие мышц спины и рук, следствием не столько борьбы, сколько работы в шахте? Ведь там основные работы Рудольф Владимирович выполнял руками, а не ногами. У моего деда ноги были больные, но руки и спина очень сильные. А он всю жизнь проработал на производстве, хотя и не в шахте."
Как мне кажется, дело не в работе на производстве и не в базовой натренированности в классической борьбе, а именно в агрессивной, в самоуверенной, в "самооправдывающей" коряжистости.
Я ведь и сам перед тем как начать по-серьёзному ходить в секцию 10 лет проработал грузчиком на производстве, и потому у меня тоже были преимущественно развиты спина и бицепсы рук. Мало этого, я, в отличие от Плюкфельдера, до самого конца своих чисто тяжелоатлетических занятий почти не тренировал ноги полными приседаниями. То есть ноги у меня тоже оставались (и являются сегодня) тонкими. Кроме того, я пришёл в секцию с уже сложившейся, с хорошо укреплённой в голове "деревенской" техникой подъёма на грудь с кривой спиной и с кривыми руками. И с этой техникой я добился во взятии на грудь нехимического результата 120 кг.
Тем не менее я прислушивался к словам окружавших меня в секции людей, я не фыркал самоуверенно и неприязненно, прочитав в учебниках, что при разгонах штанги должен выполняться принцип "от сильнейших к слабейшим" (см. "Поправка к теории"). Поэтому, в полной мере практикуя свой "деревенский" стиль подъёма на грудь, я параллельно сформировал у себя и принципиально другой двигательный стереотип - подъём штанги почти в стойку с прямыми руками и с прямой спиной за счёт классического движения с сильными подрывом и с максимальным подбивом грифа. И за счёт этого прибавил в подъёме на грудь к своему "деревенскому" результату 35 кг. И сейчас пропагандирую для взятия на грудь именно это классическое движение, а не кривоспинно-криворукую "деревенскую" технику - которая, как можно заметить, тоже далеко не беспомощна.
А вот Плюкфельдер не стал добавлять к своим подъёмным навыкам "пряморукий" двигательный стереотип - хотя за счёт тяжёлых серий полных приседаний сформировал для него даже избыточную силовую базу. Вместо этого он предпочитал ругаться со специалистами, дававшими ему вполне доброжелательные и дельные советы.
Кстати, потом теми же самыми спорами с критиковавшими его корявость специалистами с увлечением занимался другой базовый нештангист - Юрий Власов. Он тоже бесподрывно тащил штангу кривыми руками и с наклонной спиной. При всём при том, что тренировался по большей части как пауэрлифтёр. Которые тренируют подъёмы весов за счёт именно разгибания ног, а не за счёт силового сгибания рук.
К тому, что меня туда не взяли, Алексей относился как-то безразлично, хотя я знал, что он желает мне успехов. Видимо, мои дела относились к разряду советской политики, а этим он не интересовался. Как мне кажется, он как человек умный всё знал и понимал. Но таков уж был Медведев: умел думать, говорить о чём угодно, но только не о том, что пахло властью. Раз эти дела не касались его лично, он в них не встревал, невзирая ни на что.
Возможно, Медведев не хотел мне сыпать соль на раны - тем более, что сделать ничего не мог. Хотя это как сказать - у нас в сборной всегда считались с мнением тяжеловесов. Но А.Воробьёв перехватил инициативу, и Медведеву оставалось только слушать. Когда на сборах разбиралось моё „дело“, Алексей при обсуждении отсутствовал. Быть может, ему посоветовали не ходить туда, или он знал, что там придется голосовать. А зачем ему это было нужно?
Я рассказал Медведеву, как установил три мировых рекорда, он поздравил меня, и мы выпили с ним и с его весёлой женой.
С деньгами у меня было туго. Н.И.Шатов выписал мне аванс в Госкомспорте СССР и сказал по секрету, будто они с А.И.Божко жалели, что не взяли меня в Стокгольм. Дескать, этот Трофим уст-роил нам такое, что в штанах у нас было мокро. Шатов заверил меня, что Ломакин уйдёт в вес 90 кг к Воробьёву: пусть, мол, они там сражаются.
Божко и Шатов недолюбливали Воробьёва за его постоянные вмешательства в их дела. Как я заметил, Воробьёв совершенно не церемонился, не советовался, а рубил сплеча. А Шатов, хотя он и партизанил, был человек по-своему добрый и очень боязливый. Он никому не наступал на мозоли и не давал отпора.
Как я понял, Шатов много беседовал обо мне с Р.П.Морозом. Божко якобы сказал Ломакину:
- У этого шахтёра, твоего земляка из Сибири, ты не выиграешь больше никогда. А если хочешь бороться с Воробьёвым, брось играть в карты и пить водку каждый день.
В ГУМе я набрал дочерям и жене разных вещей, купил даже две детские кровати, которые сдал в багаж. Они прибыли в Киселёвск вместе со мной.
Я ехал в купе, моими соседями по вагону были какие-то интеллигентные люди. В отличие от многих моих предыдущих поездок, на этот раз о политике никто в купе не говорил.
Меня никто не узнавал, а я о спорте не сказал ни слова. Правда, о том, что думают люди о спортсменах, мне кое-что услышать пришлось.
* * *
В Новосибирске, где у меня была пересадка, я зашёл в свой любимый привокзальный ресторан. Знакомый официант предложил мне место за столиком под большой люстрой - главной здешней достопримечательностью. Я заказал горячий борщ „московский“, котлету по-киевски и кофе с мороженым. Господи, как хорошо сидеть со своими мыслями там, где тебя никто не знает!
Приехав в Новосибирск утром, я должен был продолжить путь только вечером, и мне предстояло как-то скоротать день. Я сдал ненужные вещи в камеру хранения, оставив при себе тренировочные ботинки, ремень, трико и спортивный костюм. Костюм я в поезде не надевал - в нём во мне сразу же узнавали спортсмена. Носил пижаму, подтверждавшую, что я шахтёр, который едет с курорта.
Я поехал на троллейбусе в новосибирский спорткомплекс „Динамо“, где собирался провести тренировку. Я не тренировался уже четвёртый день, мышцы “чесались” и просили нагрузки. Дежурная меня уже знала. Зал штанги был закрыт, но она охотно протянула мне через стойку ключ от него.
Я тренировался без плана. Проделал короткие пробежки с ускорением, затем упражнения на растяжение. Тренировку со штангой я начал с силового жима, затем выполнил рывок в стойку. Веса не чувствовал, то есть был готов опять выступать и бить мировые рекорды. Тренировка вышла неплохая, я перелопатил около 10 тонн. Принял горячий душ, кровь радостно заструилась по телу. Маленькая травма в паху прошла.
В зал пришли штангисты. Тренера не было, они тренировались сами по себе.
- Вы откуда? - спросили у меня. - Мы вас раньше здесь не видели.
- Да вот зашёл помыться в душе, - слукавил я.
- А что это за мозоль на загривке? - спросил бывалый парень, указав на мою шею. - Это бывает только у тех, кто много и часто приседает со штангой на плечах. Кто вы?
- Я с Анжерки, инженер на машзаводе. Иногда балуюсь со штангой, это верно.
Я посидел в холле спорткомплекса. Народ нескончаемым потоком шёл заниматься разными видами спорта – спорткомплекс представлял собой настоящее индустриальное предприятие по производству здоровья.
Стр. 442-443 img 960
Я выпил у автомата стакан томатного сока за 50 копеек. Выбор здесь был широким - виноградный, грушевый, калиновый соки. Всё это смотрелось неплохо, но следовало поторопиться на поезд.
* * *
Я снова сидел в вагоне. Половина сибирской публики под вечер оказалась пьяной. В вагоне стало шумно, и разгульная весельба всё нарастала. Приходилось делать вид, что мне тоже весело, иначе могли придраться: дескать, почему такой грустный? Или: мы что, тебе не нравимся? Нет-нет, всё хорошо. Пьянка в вагоне продолжалась. Я в таких случаях всегда ложусь на вторую полку и отворачиваюсь или делаю вид, что сплю. Иначе могут замучить: давай, мол, паря, выпьем. В Киселёвск, на станцию Акчурла, я приехал рано утром и пробежал домой с чемоданами через горы.
Валентина меня ждала, ей предстояло дежурить во вторую смену. Мои отъезды и приезды вошли в привычку, и домашние встречали меня без особых восторгов.
„Советский спорт” мы не получали, да моим домашним и некогда было его читать. А мать вообще игнорировала всё, о чём писала наша печать. Она говорила: мол, хватит с нас и той лапши, которую нам на уши вешает советское радио.
Я решил ничего не рассказывать о своих достижениях. Последнее письмо домой я послал ещё тогда, когда не было известно, что меня не берут на чемпионат мира. Мне в то время казалось, что нагло выкинуть из сборной меня просто не могут.
Но Валентина уже знала, что меня не взяли, ей сказал об этом наш начальник цеха А.Т.Клышко. Матери Валентина ничего не сообщила, да и зачем? Мать наверняка сказала бы: „Правильно, что его выбросили. Нечего ему прославлять это террористическое государство”.
Мы с женой вышли на крыльцо. Приезжая, я всегда садился на него, а зимой несколько минут стоял рядом. Вот я и оказался дома. Я погладил крыльцо ладонью. Всё, что здесь было, я выстроил своими руками. Я помнил каждый сучок на этих досках. Гладил их, точно зная, что занозу себе в руку не загоню. Валентина не решалась обнять и поцеловать меня - мы стеснялись матери, которая вот-вот должна была выйти к нам.
- Ага, приехал, блудный сынок! - обняла она меня, появившись на крыльце. - Gott sei Dank, du bist wieder da. Wir haben doch zu Hause so viel Arbeit, und du treibst dich rum*.
Никаких расспросов с её стороны не последовало.
Мы с Валентиной сидели и болтали. Она знала в лицо многих наших штангистов, включая и тех, кто меня недолюбливал. Я коротко рассказал ей о свинском поступке Федерации, не пустившей меня на чемпионат мира. Валентина перебила:
- Нет, это не они. Это приказал КГБ, а теперь всё валят на Федерацию. Да-да, не спорь! Видимо, они сошлись на том, что мёртвый немец лучше, чем живой, как говорили фронтовики.
Жена не знала, что я установил три мировых рекорда. Услышав об этом, она меня обняла и расцеловала.
Вскоре проснулась наша Оля и обняла меня сзади.
- Ой, папочка, как хорошо, что ты дома!
Четырёхлетняя Лиля ещё спала. Она у нас была самой любознательной и смешивала все русские и немецкие слова. Оля же, когда пошла в школу, говорить по-немецки совсем перестала.
Матери мы сказали о мировых рекордах вскользь. Пришла Мария, жена брата. Николая ещё не было, он работал в ночную смену. Мария интересовалась моими успехами больше Николая. Правда, позже её интерес стал угасать. Мы заметили, что у Марии появилась какая-то зависть - ещё и потому, что своим девчонкам я привозил хорошую одежду, а её сыну Коле - всё не то.
После того как я фактически стал штангистом-профессионалом, брат отдалился от меня. Теперь мы встречались только за столом по воскресеньям. Николай с женой не говорили, что я делаю что-то не то. Но сомнения у них были, и иногда они разводили руками, особенно по поводу моего будущего. Они знали, что я выдерживаю адские нагрузки, сравнивали в этом отношении Николая и меня и высказывали опасения, что всё это скажется на мне под старость лет.
*Слава богу, ты опять здесь. У нас ведь дома так много работы, а ты разъезжаешь.
Стр. 444-445 img 961
Я соскучился по домашней работе и, прежде чем пойти на шахту, вычистил погреб.
В шахтовом комбинате уже знали, что я установил мировые рекорды. Видимо, прочитали об этом в „Правде“ или в „Известиях”. Вечером мы собрались в отделе главного механика, и я рассказал, чем занимался во время отсутствия. Пожалуй, это было моё последнее столь откровенное общение с товарищами по работе. В дальнейшем наши встречи носили слишком явный спортивно-профессиональный характер.
Шахтёров не интересовал процесс тренировок или соревнований. Их первый вопрос был таким: сколько мне заплатят за мировой рекорд? Даже А.Т.Клышко, человек тактичный и осторожный, спросил меня об этом. Поскольку я ещё не получал никаких денег за мировые рекорды или за звание чемпиона СССР, то ничего конкретного ответить не мог. Но от ответа я уходить не хотел и сказал то, что слышал: мол, дают по-разному, а сколько — это секрет. Правда, секрет относительный, добавил я, так как некоторые рекордсмены жаловались при мне, что им заплатили смехотворно мало.
* * *
Меня снова вызвала заведующая личным столом. Служебная почта доставила на шахту распоряжение Президиума Верховного Совета РСФСР о том, что я освобождаюсь от работы с сохранением стажа и с гарантированным предоставлением рабочего места по окончании спортивной карьеры.
Заведующая ознакомила с этим документом и А.Т.Клышко. Он всё понял и приказа о моём увольнении писать не стал. Но держать меня в штате в качестве балласта ему тоже не хотелось. После долгих разбирательств в отделе нормирования, а также в плановом отделе Александру Терентьевичу сказали, что плана на меня давать не будут, но фонд зарплаты выделят. Клышко также разрешили каждый год меня сокращать и тут же снова зачислять в штат. Поскольку сокращать кого-нибудь всё равно полагалось, он использовал для этой цели меня.
А.Т.Клышко долго объяснял мне эту механику, но до конца я её так и не понял. Но я твёрдо знал одно: моя трудовая книжка останется на шахте, и потому в Госкомспорт СССР, где мне начисляли зарплату-стипендию, её отдавать не нужно.
Стипендия, выделенная мне, была минимальной. Такую давали только начинающим спортсменам с перспективой. Если же перспектива не оправдывалась, то спортсмена можно было легко снять с довольствия. А от меня перспективы никто не ждал: в 31-32 года члены сборной в большинстве своём уже сходили с помоста или жестоко проигрывали. Вот Н.И.Шатов и говорил:
- Да, этот сибирский фрукт ставит перед нами проблемы…
„Советский спорт“ призвал включать в сборную команду молодых атлетов, а стариков отодвинуть во второй и в третий эшелоны. Среди тех ветеранов, которые не повышали спортивное мастерство, назывались: Р.Чимишкян - 29 лет, И.Удодов - 34 года, А.Медведев - 31 год. Меня в этом списке не было - в момент появления статьи я в сборной ещё не числился.
Моя стипендия была меньше заработка Валентины на вентиляторе. Пришёл первый почтовый перевод из Москвы. Жена отдала мне его и засмеялась:
- Вот ты и стал штатным домкратом!
Я долго крутил в руке маленькую бумажку и всё смотрел на указанную на ней сумму.
- Что смотришь, Рудольф? - спросила Валентина. - Скажи спасибо, что дали хоть такую зарплату. Как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят. Спрячь этот перевод, а то мать увидит и будет критиковать тебя за то, что ты продался дьяволу.
Я сел на кровать и усадил жену под бок.
- Всё в твоей воле, Валентина. Если скажешь, чтобы я отказался, значит, так оно и будет.
- Ха-ха, - ответила она, - кто же отказывается от стипендии? Пусть она маленькая, позже добавят. Куда же тебе девать силу, если ты, по твоему выражению, наработал силовую базу? Там в Москве знают, что ты отказаться не можешь. И потом, разве мало у нас дохода от коровы и от четырёх свиней? А кур сколько! Да провались они со своей стипендией, мы и так проживём!
Валентина знала мои мысли и не хотела обидеть меня, взрослого мальчишку. Поэтому она впряглась в одну упряжку со мной. Жена обняла меня.
- Ты же теперь рекордсмен мира, а скоро станешь чемпионом мира! Вчера я видела жену Белюгина, нашего бывшего коменданта. Она сказала, что с кулаков, врагов колхозного строя, сняли обвинения. Да и на комбинате мне то же самое говорили: мол, кулакам дали вольную, скоро, значит, и с вас снимут ярлык врагов народа. Так что радуйся, Рудольф, лёд тает. Теперь бы только не провалиться под него.
Стр. 446-447 img 962
Мать позвала нас обедать и за столом спросила:
- Это что у тебя за перевод?
- Аванс за мировой рекорд, - ответил я.
- Какой ещё рекорд? - засмеялась мать. - Ты что - зерна больше всех намолотил или громадную симментальскую корову вырастил? Ты ведь со своей штангой ничего не производишь. Хорошо - ты тренируешься, чтобы снова не заболело сердце, чтобы ты крепко стоял на ногах, чтобы тебя больше на шахте никто не обидел, как когда-то, - это я понимаю. А вот премию из воздуха - нет, не понимаю.
Валентина взялась объяснять матери, что это престижно, что тренируется весь мир, а я, мол, стал сильнее всех, вот мне и подбросили немного денег.
- Ты должна гордиться, что у тебя такой сын, а у меня такой муж, - сказала жена и обняла меня за плечи.
Мать посмотрела на нас и, вспомнив о чём-то, ушла вся в слезах. Мы все загрустили, а Олечка побежала за ней.
- Mutti, was ist los?*
Вскоре мать вернулась и извинилась. Как я узнал позже, она вспомнила, что мой отец говорил:
- Вот увидишь, Рудольф нас будет радовать.
- Отец сказал об этом, когда ты на руках ходил по крыше, - пояснила мать. - Я хотела надавать тебе прутиком, но он за тебя заступился. Я стала слабеть, и слёзы от воспоминаний о прошлом льются, не подчиняясь моей воле.
* * *
Дома у нас была маленькая комнатка без окон, там стояла глухая тишина. В этом чулане, как называют подобные помещения сибиряки, я отсыпался после ночных смен. В этой комнатке я был как бы отключён от всего мира. Здесь я научился вмиг засыпать, особенно, испытав большие стрессовые нагрузки.
После отдыха меня ожидало много дел. Ждал на стадионе, где проводились соревнования по бегу на короткие дистанции, наш физрук Масалович, ждал и наш начальник цеха А.Т.Клышко.
______________________ *Бабуля, что случилось? ______________________
Я давно задумал изготовить устройство для опрокидывания вагонеток. В вагонном парке, где я работал в течение года, мы когда-то сделали вороток, чтобы опрокидывать бракованные вагонетки. Основным инициатором этого дела был Гавриил Карпович Коротков, о котором я написал в первой книге. До этого вагонетки опрокидывали с помощью рычагов - древний способ, применявшийся ещё при сооружении египетских пирамид.
Теперь я был дежурным электриком, а Коротков, пожилой человек, по-прежнему трудился в вагонном парке. С ним работали Панин и Чурсин - тоже люди в возрасте. Они крутили ворот, кряхтели и надсаживались, опрокидывая вагонетки. Мне было жаль мужиков, и я решил изготовить для них червячный редуктор. Через киселёвские центральные электромеханические мастерские достал четырёхкиловаттный двигатель, снял со старой ленточной хвостовой червячный винт. Собрал детали, нарисовал чертежи. А.Т.Клышко их подписал. Всё это я вынужден был делать в ночное время, выходя на дежурство.
Через день я вышел на работу в ночь. Если работать днём, то замучат советами, да и станки, а также сварочный аппарат заняты. Ночью же никто не помешает. Плиту, основу лебедки, я нашёл. Клышко дал мне в подмогу токаря Мастренко, мы с ним выточили втулки. К утру агрегат с барабаном и с червячной передачей скоростью 20 см в секунду был готов.
Позже я пришёл и посмотрел, как работает моё приспособление.
- И на шо тоби эта штанга? - сказал мне Панин. - Це дывись, як нам теперь гарно, а то мене грыжа замучила. Ни, Рудик, не уходи с нашей шахты. Нехай рекорды ставят те, хто поглупее, а ты нам нужен здесь.
Стоявший рядом Клышко согласился с Паниным и сказал:
- Ну что, мужики, давайте поблагодарим Рудольфа и пожелаем ему успехов.
- Как же так - отпускаем его насухую! - посетовал Чурсин.
- Да мы уже думали над этим, - развёл руками Клышко, но он ведь не пьёт.
- Ну и что, тогда мы за него выпьем, - нашёлся Чурсин.
- Ага, а наш Скударнов на собрании скажет, что начальник цеха пьёт на производстве с работягами из вагонного парка. А там поди докажи, по какому случаю мы выпили, - сказал Клышко.
Стр. 448-449 img 963
-Это точно, - подтвердил Коротков, - мы сволочи такие, Нам только повод дай. Ядрёна мать, давай хоть поборемся с тобой, Рудольф, помну я тебе рёбра напоследок.
Мы с Коротковым частенько устраивали такие потехи, народ смешить мы любили. Схватились, как и прежде, имитируя цирковых борцов. Коротков ещё хлопал меня по спине и орал:
- Вишь, чемпион тут явился, я тебя отучу ездить на соревнования за казённый счёт!
Я поддался, позволил прижать себя к борту вагонетки. Коротков вообще никогда не боролся, он только видел, как борются за пояса. Словом, мы с ним минут пятнадцать просто поднимали пыль. Пошла на работу новая смена, шахтёры остановились и пораскрывали рты.
- Всё, Гавриил Карпович, ничья! - закричал Клышко, видя, что шахтёры не уходят, хотя им пора спускаться в шахту.
15 минут прощального смеха - это была моя последняя забава со старыми товарищами. С ними я познал свободу труда, доверие, доброту и искренность. А они добрым словом вспоминали меня при встрече. Таких вот людей я видел на шахте и к этому привык, уезжая за пределы Кузбасса, где мне пришлось вливаться в совсем иной мир.
* * *
Меня давно мучил вопрос об отношении к рабочему человеку. Если шахтёр и колхозник ничего не произведут, то на них обрушится вся страна: нет угля - холодно, замерзают детские сады, нет хлеба - голодно. Но люди, с которыми я общался в поездах, нередко высказывались о рабочих и о колхозниках с пренебрежением: мол, учиться не хотели, ленились в школе, вот так им и надо. Слово „колхозник” носило вообще оскорбительный оттенок. И в то же время мы считались страной рабочих и крестьян. Кому же было адресовано это лицемерие?
На сборах я многие месяцы находился рядом с людьми, не имевшими к шахте никакого отношения. Они понятия не имели, как там грязно и тяжело, и не проявляли к этому ни малейшего интереса. Между тем я говорил А.Воробьёву и врачу сборной М.Б. Казакову, что наши атлеты недотренировываются. Мол, в сравнении с шахтёрским трудом штангисты на сборах филонят, только делая вид, что они устают. Отсюда и снижение спортивных показателей.
Я не знал, сколько продержусь в сборной СССР по тяжелой атлетике. Но всегда помнил: на шахте мой дом, мои корни. Здесь я худо-бедно достиг своих рекордных результатов, и теперь хотят меня в сборной или нет, но я - первый.
Когда меня в юности засуживали в классической борьбе, я возмущался поведением судей. Я помню это время - 1947-й год, мне 20 лет, я сильный и выносливый. За год Евгений Иванович Потапов натаскал меня на борцовских приёмах, я „бедрил“ справа налево и наоборот. К каждому соревнованию отшлифовывал до совершенства новый приём, например, „суплес“ - бросок через голову. Со мной было невозможно бороться, я часто побеждал ввиду явного преимущества.
Да, побеждал, но на чемпионат СССР в Риге меня не пустили. Вот я и решил больше не иметь дела с борьбой и перешёл на штангу. Мой учитель советовал мне не бросать борьбу насовсем, он считал, что к 1950 г. нас, немцев, восстановят в правах. И я тренировал на шахте одновременно и штангу, и борьбу.
Однако пришёл 1950-й год, и наш комендант взахлеб рассказывал мне на отметке в спецкомендатуре, какими только способами немцы не пытаются разжалобить наше правительство.
- В какие щели немцы ни лезли бы, мы всё равно вытравим их оттуда как клопов, - говорил он. - Тебя это тоже касается, Рудольф. То ты боролся, теперь вдруг взялся за штангу...
Когда я наклонился над столом, чтобы расписаться в ведомости, комендант прошептал мне прямо в ухо:
- Кончай дурака валять!
Разговор у него был короткий: мол, у тебя нет перспективы. Правда, мои беседы с Белюгиным, другим нашим комендантом, носили совсем иной характер. Мой тренер Потапов был согласен с Белюгиным:
- Не бросай борьбу, тренируйся. Пройдет 3-4 года, и всё равно что-то изменится.
Я всё выдержал и с 1956 г. выезжал уже без особой отметки в качестве преступника, родившегося от матери-немки и отца-немца. О чём думал Верховный Совет СССР, вводя эту варварскую норму? Сколько я ни читал, не помню, чтобы где-нибудь ещё бывало такое. Вот разве только в Библии написано, что из Египта изгнали евреев. Но неужто коммунисты зашли так далеко, чтобы следовать примерам из Библии?
"И с этой техникой я добился во взятии на грудь нехимического результата 120 кг." ......................................................................................................................................... "И за счёт этого прибавил в подъёме на грудь к своему "деревенскому" результату 35 кг."
А стероиды ? Или им Вы отводите самую ничтожную роль в "нагуливании" этих добавочных 35-ти килограммов во взятии штанги на грудь ?
Не кажется ли Вам, что стероиды как мощнейшее средство как раз и обеспечили Вам столь внушительный прирост в результате ? И обеспечили они даже бы и бОльший прирост, если бы Вы не тратили время на запоздалое (а может, и противоестественное) переучивание своего организма на разработанную пусть и под большинство тяжелоатлетов, но для Вас совершенно чуждую технику ? -------------------------------------------------------------------------------------------- Плюкфельдеру так поднимать, как он поднимал, было просто удобнее. Природно, "антропологически" (антропометрически). Порукой тому чемпионство Рудольфа Владимировича. Нисколько он не проигрывал в результатах даже и самым блестящим заведомым технарям.
И этим всё сказано.
Иное дело - кого-то подгонять под свойственные только тебе "антропологические" навыки, возможности, особенности. Вот это уже не есть хорошо.
Уважаемый Дилетант, разные движения имеют не только разную подъёмную эффективность, но также ещё и разную травмобезопасность. Например, техника толчка штанги от груди за голову
травмобезопасна для поясничного отдела позвоночника. А вот толчок штанги вперёд с отклонением корпуса назад,
автоматически приводящий к быстрому сильному переламыванию в пояснице для поясничного отдела позвоночника - травмонебезопасен. В чём я когда-то убедился на собственной шкуре (и от чего иногда страдаю до сих пор).
То же самое касается и различных способов взятия штанги на грудь. Подъём отягощений с самого низа с кривой спиной относительно безопасен только на маленьких скоростях этого движения. То есть, например, при выполнении относительно медленной становой тяги. Быстрые же разгибания спины под большой нагрузкой - типа взятия штанги околопредельного веса на грудь в "деревенском" стиле - тоже рано или поздно приводят к травме позвоночника.
А травмы приводят либо к большим перерывам в занятиях штангой, либо же к полному окончанию этих занятий. Поэтому травмобезопасные подъёмные приёмы всегда обладают наивысшей эффективностью - вне зависимости от предпочтений или удобств для атлета. Мало ли что кому-то удобно ремонтировать высоковольтную сеть без затрат времени на её отключение - рано или поздно погоня за таким удобством приведёт к потере жизни.
Кроме того, для достижения успехов в каком-то действии нужна силовая база. Судя по всему, когда я достиг в деревенских подъёмах на грудь 120 кг, силы моих спины и рук оказались исчерпанными. А я эти силы нарабатывал грузчицкой работой в течение 10 лет. Дальнейшее следование по данному пути, конечно, давало бы прибавки к результату, но эти прибавки, судя по всему, оказались бы небольшими и всё более и более труднодостижимыми. При этом я обнаружил, что силовой потенциал у рук не идёт ни в какое сравнение с силовым потенциалом ног. Иными словами, там, где определённый объём тренировочных занятий увеличивает силу рук на 5 кг, тот же объём тренировочных занятий увеличивает силу ног на 50 кг и более.
Когда мне удалось достичь в "деревенском" подъёме результата 105 кг, "классикой" я поднимал 75-80 кг. Когда я достиг в "деревенском" подъёме результата 110 кг, "классика" позволила мне поднять 90 кг. Когда я достиг в "деревенском" подъёме результата 115 кг, "классика" позволила мне поднять 105 кг. Когда же я достиг в "деревенском" подъёме результата 120 кг, "классика" позволила мне поднять 115 кг. Потом я занимался обоими видами подъёмов целый месяц, но в "деревенском" подъёме это прибавки не дало, а "классикой" я поднял на грудь в стойку 127,5 кг. И в дальнейшем без "химии" довёл результат до 130 кг. А "деревенскую" технику уже полностью забросил.
На этом у меня, несмотря на очень интенсивные тренировки, всё на три месяца остановилось (хотя собственный вес упал). И я тогда начал принимать стервоиды. И они за полтора-два месяца позволили мне прибавить ещё 25 кг. (После чего я из-за травмы поясничного отдела вынужден был бросить толчок и перейти к другим упражнениям типа жима лёжа и приседаний со штангой на спине.)
Вы также написали:
"Плюкфельдеру так поднимать, как он поднимал, было просто удобнее. Природно, "антропологически" (антропометрически). Порукой тому чемпионство Рудольфа Владимировича. Нисколько он не проигрывал в результатах даже и самым блестящим заведомым технарям.
И этим всё сказано.
Иное дело - кого-то подгонять под свойственные только тебе "антропологические" навыки, возможности, особенности. Вот это уже не есть хорошо."
Нет, уважаемый Дилетант, "всё сказано" в данном вопросе, например, вот этим текстом. Цитирую:
"Не совсем точен Мовлади и в своём указании на причину разнообразия подъёмных движений у разных тяжелоатлетов. Мовлади считает, что в техническом плане
"...ни один атлет не является точной копией другого" потому, что "У каждого из них в процессе тренировок постепенно складывается собственный рисунок техники, подходящий только ему одному. Каждый атлет имеет отличное от другого строение и пропорции тела. У разных атлетов по-разному развиты различные группы мышц. У одних особенно сильны ноги, у других — спина, у третьих ярко выражена мощь икр или трапеций."
Названный Мовлади фактор — различия в строении тел, развитии групп мышц и пр. — конечно, и в самом деле имеет какое-то значение как причина разнообразия подъёмных движений тяжелоатлетов. Однако несравненно большее (и вообще основное) влияние на разнобой в движениях у разных штангистов оказывает совсем иной фактор: изначальное обучение или же, наоборот, изначальное необучение правильной технике тренером. (Конечно, формирование каких-то новых, технически правильных движений возможно и у уже сложившихся атлетов — но такое формирование является большой редкостью, поскольку всегда сопровождается огромными, просто-таки титаническими трудозатратами.) Так что чемпионы типа Варданяна, Чемеркина, Власова или Сайдуллаева страдают корявостью вовсе не из-за каких-то своих уникальных "строения и пропорций тела", нет — "корягами" они стали прежде всего потому, что были упущены тренерами в период формирования их подъёмных навыков.
Повторяю: определяющее влияние на так называемое "своеобразие" (точнее, на отсутствие — полное или частичное) техники оказывает вовсе не строение тела, а элементарный недостаток внимания или квалификации тренера. Ведь в какую сторону тренер новичка повернёт (или же не повернёт) — в ту сторону новичок и двинется (или же не двинется). Если у тренера хватает квалификации и заинтересованности, то у всех его воспитанников вырабатывается чрезвычайно единообразная техника (даже в случае большой её сложности: например, в секции тяжёлой атлетики посёлка Шатой, что в Чечне, у тренера Мовлади Абдулаева все воспитанники — хоть с длинными ногами, хоть с короткими ногами; хоть с сильными руками, хоть со слабыми руками; хоть с хорошей подвижностью в плечах, хоть с плохой подвижностью в плечах — все, повторяю, как один, толкают штангу в сед). Если же тренер не хочет (или не может) выработать у учеников правильные (хотя бы с его, тренера, точки зрения) движения, то среди его воспитанников сразу воцаряются "разнообразие" и "собственные рисунки техники"."
Вот так ловко я подковырнул Мовлади, повернув его аргумент против него же самого.
Уважаемый Составитель, и всё-таки антропологические (этот забавный термин, как Вы понимаете, взят мною из приведённого Вами неотредактированного Плюкфельдера) данные атлета законно пребывает на первом месте.
Как кому, но мне, например, нравится плюкфельдеровский толчок - будь он хоть трижды "нерациональным и травмоопасным". В каждой фазе толчка чувствуется мощь атлета. Да и "ножницы" - Рудольф Владимирович вообще всё в "ножницы" делал, "низкого седа" то ли избегал, то ли не понимал. А скорее всего, однажды попробовал, не понравилось : "не моё" - сказал себе "Плюк" - и об "низком седе" забыл навсегда.
Просто удивителен этот спортсмен. В сравнении хотя бы с Юрием Петровичем. Который если и делал что-то вне стен тренировочного зала - только стучал на машинке. Оттачивая, шлифуя, вымучивая.
Плюкфельдер же работал на шахте, много физической работы лопатил по дому, был уже не молод, да ещё и "коряв" - и такие сногсшибательные результаты. Да и травм особых не нахватал.
Чем всё это объяснить ? А только тем, что шёл Плюкфельдер по своему естественному пути и "околонаучных" советчиков слушать не думал. Сам себе был режиссёр, привыкший прислушиваться к своему организму. И делать единственно верные выводы.
Если признать корявость Рудольфа Владимировича ему же помехой, остаётся только догадываться, какие веса удалось ему покорить, если бы он изначально приучался к поднятию штанги "технично". Можно сюда отнести и других знаменитых корявых штангистов - Варданяна, допустим, который поднял бы лучшим своим результатом не 230 кг, а что ли 260-270 ???
Не верится в это.
Так что, попади в своё время, с юности, некоторые великие штангисты-"коряги" к какому-нибудь сверхумному сверхвдумчивому тренеру типа Героя Социалистического труда Народной республики Болгарии Ивана Абаджиева, этот герой вполне был способен уничтожить их самобытность, превратить их талант в посредственность, да ещё и сделать из них инвалидов.
А 88-летний Плюкфельдер жив до сих пор. Значит, здоровье осталось при нём. А не угроблено во имя чьего-то "научного" поиска и карьеры.
Удивляло меня и поведение некоторых наших рабочих. Например, токарь Яков Скударнов однажды сказал мне:
- А какая проблема в том, что вас, немцев, никуда не выпускают? Вы же ни в чём другом не ущемлены?
- Ну как же, - возразил я, - вот ты можешь съездить на курорт, а я - нет.
- Ну и что? Я тоже не езжу на курорт.
- Ну да, ты копишь деньги на свой „вертолёт-мотоцикл”, а мы вот с братом хотим немного подлечиться.
- У нас на шахте есть профилакторий, в нём и лечитесь, - сказал Скударнов, у которого на всё был готов ответ.
-А моего брата как немца выкинули из техникума.
- Не верю, он наверняка просто не сдал экзамен.
Тогда я решил зайти с другого конца.
- Вот ты, Яков, считаешь, что немцев выселили из обжитых мест из-за войны с Германией. Но ты же коммунист, а коммунизм - учение интернациональное. А наш Верховный Совет поступил так, как нацисты в Германии поступали с „недочеловеками”. Моему брату не разрешили летать. Он в Прокопьевске учился на лётчика, а ему выдали диплом моториста. Вот ты купишь себе вертолёт и будешь летать, а брата будут держать в заложниках. И тебе это нравится, как я понимаю. Ты жонглируешь на собраниях словами о правде. Но что скажут об этой ситуации твои братья-коммунисты за рубежом? Вы на словах боретесь за дело рабочего класса, а сами вон что творите.
- Ничем не можем помочь, - пожал плечами Скударнов. - Если Гитлер оккупировал бы всю Россию, то немцы относились бы к нам, к русским, намного хуже, чем мы сейчас относимся к вам.
- Значит, ты считаешь благом расстрел моего отца и брата только за то, что они были немцами? Или то, что расстреляли и уморили с голоду наших деревенских мужиков?
- Как это “расстреляли”? - будто отрезвел Яков Скударнов.
- Расстреляли, уничтожили всех мужчин у нас в деревне. Их забрали прямо с поля, где они собирали урожай. И привели слова Ильи Эренбурга, который написал: „Убей немца, это - единственная гарантия, что ты избавишься от него навсегда”. Такие действия ты называешь добротой? По-моему, ты просто надсмехаешься над русским народом.
- Я тоже потерял на фронте двух братьев, а на моей спине немцы оставили свои автографы.
Скударнов задрал рубашку и показал мне пулевые отметины.
- Мне жаль тебя, Яков. Но жаль и себя, поскольку нас держат в заложниках даже после войны.
- Какой же из тебя заложник, если ты чемпион Московского фестиваля и мастер спорта СССР?
- Хорошо, Яков, вот ты живёшь в своём доме. Я видел, что ты построил этот красивый дом собственными руками. Я помню, как тебе из Кутонова привозили мох для утепления стен. Ты знаешь, где какое бревно лежит в стене, где какой гвоздь ты забил. А вот нам говорят, что немцам к своим домам возврата нет. Это что - равенство нас с тобой? И ты хочешь сказать, что чемпионство - это великое благо? Если стать чемпионом было бы легко, то ты первым встал бы в очередь, чтобы получить это звание.
- Нет, не встал бы, - ответил Скударнов. - Но представь, что ты вернулся в свой дом. А туда уже вселили людей, которые понятия не имеют, кто здесь жил. И что произойдёт дальше?
- А почему вернули в родные места балкарцев, чеченцев, карачаевцев и ещё некоторые народы, а нас, немцев, не реабилитировали? Получается, что коммунисты отказались от интернационализма и проводят политику мести.
- Возьми наш спецпосёлок, - привёл мне Яков новый пример. - Там живёт трудолюбивый народ: бывшие зажиточные крестьяне, „кулаки“. Они домой не возвращаются, хотя там стоят их дома, они могут их заселить. Кулаки все из деревень, а людям там живётся плохо. И я не думаю, что у вас на Украине или на Волге сейчас сладко.
- Выходит, партия и правительство особо заботятся о нас, немцах? Как говорится, пожалел волк кобылу - оставил хвост да гриву. Вот ты, Яков, сидишь как истукан на политзанятиях, тебе там показывают белую бумажку, а ты должен говорить, что она чёрная. Как же ты это объяснишь своему сыну Серёже?
Стр. 452-453 img 965
- Тут ты прав, - согласился наконец Скударнов и выключил свой токарный станок. - Я этот вопрос подниму, ты подал мне идею. Но давай спустимся на землю. Чем конкретно я отличаюсь в своих правах от тебя? Да, раньше ты не ездил по стране, тебя зажимали. Ну, а теперь? У меня есть дом, и у тебя тоже. У тебя был автомобиль - правда, ты его продал, он отвлекал тебя от спорта. Я же держу машину и сейчас. У тебя есть корова, и у меня есть корова. И так во всём. Чего же тебе, Рудольф, ещё надо?
Может, по-своему Яков Скударнов был и прав. Но он не знал и не хотел знать о многом. Например, о том, что за вывеской равных прав КГБ разработал перечень мест, где могли и где не могли работать немцы.
Например, в многочисленные „почтовые ящики” под специальными номерами, созданные Берией, никого из немцев в то время не принимали.
* * *
Позже Яков Скударнов сильно пострадал. Он написал в ЦК КПСС, что хочет купить вертолёт лёгкого типа, подвид летающего мотоцикла. О том, что скоро такие летательные аппараты появятся в СССР у всех желающих, писали, например, в журнале “Техника-молодёжи”. Но в ответ на письмо Якова из ЦК сделали запрос в Киселёвский горком партии: откуда у гражданина Скударнова такие доходы? Прямо к нему домой приехала комиссия. Яков был на работе, но комиссия побеседовала с его женой. Та сказала:
- Он нас всех измучил. Вот смотрите - дом пустой, мебели нет, спим почти на полу, ещё долги за машину не отдали. А он теперь хочет купить вертолёт - и баста.
Составили протокол, и вскоре Скударнова заставили продать автомобиль ГАЗ-21 „Волга”. На вырученные средства с базы импортных товаров в Киселёвске одели троих его детей, привезли кровати, шкафы и венские стулья. И предупредили, что если Яков не прекратит своё самодурство с вертолётом, то его ждёт суд. Вот так закончилась вертолётная феерия Якова Скударнова.
Расставаясь с шахтой, я решил поговорить с Яковом. На шахте он всех настроил против себя. Критиковал, невзирая на партийность или на фронтовые заслуги, не обходя даже подсадных стукачей. Ему было наплевать на всех, он считал себя самым честным. Но, тем не менее, добрались и до него.
Когда я к нему зашёл, он, не отходя от станка, жевал пахучую котлетку с хлебом. Яков замычал и принёс мне ящик. Я сел. Он спросил, где я был. Я сказал, что объехал всю страну. Тут Скударнов вкратце и быстро изложил мне свою вертолётную аферу.
- Дела у меня пошли подлецкие, - сообщил Яков. - Создали комиссию, которая проверила, что я вытачивал на работе. Понимаешь, Рудольф, чтобы заработать, нужно иметь заказы, а у меня их сейчас нет. Я сижу на болтах и на гайках, которые стоят копейки. Люда, наша табельщица, приписывала мне выработку: семью-то кормить надо. А теперь с меня эти деньги высчитывают, и я фактически остался без зарплаты.
- Да, видно с вертолётом тебе придётся повременить, - заметил я.
Яша косо посмотрел на меня.
- Какой там вертолёт - машину пришлось продать! Слушай, поговори с Клышко, ты же с ним в хороших отношениях. Я понимаю, начальник шахты жмёт на Терентьича, хочет выжить меня с работы. Но у меня есть на них компромат, и если они не оставят меня в покое, то я все документы отнесу в прокуратуру. Они даже не представляют, что я про них знаю.
Час за беседой пролетел быстро. Мне всё-таки было жаль Якова. Он был у нас единственным бесстрашным критиком-партийцем. После смерти Лазарева, о котором я написал в первой книге, Скударнов занял у нас в посёлке его место главного балагура. Народ ходил только на те собрания, где должен был выступать Яков. Одна его фамилия на афише означала, что собрание будет весёлое.
Я пошёл домой, и тут меня вдруг будто остановил чей-то голос: постой, Рудольф, поговори с Клышко, они же теперь загонят Яшку! Покажут ему, как надо честно жить при социализме. Да, он тоже грешный, жил на приписках, но мало ли кто ворует?
Я вернулся в цех, в кабинет А.Т.Клышко. Подробно рассказал о разговоре со Скударновым и спросил, можно ли его спасти.
- Нет, - сказал Клышко. - Яков затравил всех, не трогал только меня - и то лишь потому, что я приписывал ему выработку, натягивая зарплату хотя бы до тарифа.
- Хорошо, но если вы заткнёте Якову рот, то тогда на шахте будет вообще круговая порука, - заметил я.
- Шахтком и партком за ним следили, - сообщил мне Терентьич, - и нашли у Скударнова родимое пятно. Меня вызвали и потребовали, чтобы Яков жил так, как он сам диктует нам, то есть честно. Вот и начались конфликты, и я тоже попал под жернова его критики.
Я рассказал Клышко, что Скударнов попросил меня переговорить с ним.
Стр. 454-455 img 966
- Разве мы приписывали ему одному? – с болью сказал Клышко. - Они в комбинате не знают, что делают, а положение действительно плачевное. Иногда идут такие большие расценки, что слесари и токари должны получать громадную зарплату. Но мы вас обворовываем, не платим то, что положено. А потом идут пустые месяцы, и мы за счёт этих удержаний натягиваем людям зарплату. А что делать – не оставлять же их семьи голодными? Парторг говорит мне: мол, заткни Скударнову глотку, он бунтарь. А у меня это никак не получается. Но если он попросил тебя переговорить, то, значит, до него дошло, что и он воровал у государства. Спасибо, Рудольф, я поговорю с ним.
На этом я и оставил свою шахту № 4-6.
* * *
Вечером у Алексея Вахонина прошла прикидка на 90% от максимальных весов. Моё присутствие в зале нравилось моим ученикам. Но контингент занимающихся у нас не уменьшался и в моё отсутствие. Директор нашего клуба Виктор Иванович Савенцов говорил мне:
- Скажи, чем ты привлекаешь штангистов? Зал штанги столько лет уже переполнен, зато на втором этаже великолепный зал для борьбы пустует.
Видимо, многих привлекала не только штанга, но и человеческое общение. В зале стояло четыре помоста: на двух серьёзно тренировались, а на остальных двух просто баловались со штангой, рассказывая разные новости. Сибиряки - народ раскованный и добрый. Сейчас я могу это подтвердить, так как после Сибири жил в разных регионах.
Мы с Анатолием Коржовым и с Николаем Малининым, а также с моим другом Иваном Кошкиным садились за стол, где обговаривали состав команды нашей шахты № 4-6. Самым проворным и активным из нас был Коржов.
Анатолий имел неплохие показатели по штанге, хотя после службы в армии он мало прибавил в сумме троеборья. Желания ходить на тренировки у него было в избытке, но нагружаться он страшно не любил, не выносил утомления. Я несколько раз пытался переубедить его, однако терпел фиаско. Он как-то ухитрялся доказывать, что на соревнованиях за нашу команду покажет такой-то результат. Я научил его самостоятельно планировать тренировки и заметил, что он неплохой организатор.
Анатолий по характеру - не сахар, он был готов раскритиковать любого. Единственный, кто мог его остановить, это я. И то непонятно, почему. То ли он ценил, что я воспитывал его в духе объективной правды, или я просто был для него авторитетом в силу моего личного примера.
Позже, когда я переехал на юг, у меня тоже появилась команда, но такой откровенности друг с другом там уже не было.
На сей раз мне нужно было составить годовой отчёт. Затем накопилось много материала по тренировкам. Всё это предстояло объективно отразить на бумаге, расчертить и вывести динамику нагрузок на тренировках. На сборах я только подсчитывал свои нагрузки. После этого я обрабатывал результаты тренировок и отражал их на миллиметровой бумаге. Теперь я мог сделать шаг вперёд, поскольку знал, как повлияли на меня перегрузки и сколько времени ушло на восстановление. На сборах я этого не делал. Знал, что моё - это моё, но отчего и почему, не выяснял. Советоваться же насчёт планирования своих тренировок мне было практически не с кем. И потом, человеческая душа - это потёмки.
Дома шумели дети, да и мать приставала: сделай то или другое и т.д. Поэтому я пропилил на сеновале окошко 30х40 см и вставил в него стекло. Там я и прятался - рисовал и обрабатывал информацию о тренировках. Мировые рекорды сами собой не рождаются, тем более, что я не Новак и не Вахонин - люди, щедро одарённые от природы. Теперь мне невозможно было обойтись без поиска оптимальных нагрузок для себя и для своих учеников в рамках будущей работы тренера-профессионала.
* * *
Так, я начал скрупулёзно искать причины неудачных выступлений Алексея Вахонина. Я считал, что Вахонин - это человек, который удивит мир, но без меня он был как большой ребёнок.
Семейный быт его в смысле умеренности оставлял желать лучшего. После неудачного молниеносного брака, о котором я уже написал, Вахонин тут же познакомился в общежитии с женщиной старше себя.
Стр. 456-457 img 967
- Что такое хорошо и что такое плохо, я не знаю, - со смехом говорила его Зина. - По мне так всё хорошо.
С точки зрения интеллекта у Зины и у Алексея было нечто общее. Не потому, что они не учились или выросли в безлюдной тайге. Просто они были такими, какими были. У них совершенно отсутствовало чувства ответственности или ощущения чужой боли. Всё это выветривалось из их памяти, и спали они всегда хорошо. Я поселил их рядом с Иваном Кошкиным и потому всё знал об их домашнем поведении. Заботы о нормальной жизни Вахониных Иван взял на себя.
Сначала Зина пила мало и родила сына. Вахонин гордился этим и худо-бедно помогал жене. Чтобы немного отвлечь его от домашнего быта, я организовал ему на шахте № 5 путёвку в профилакторий с ночёвкой.
Затем мы решили устроить Зину уборщицей, но она не согласилась. Тогда ей нашли место на почте. Но вскоре меня вызвали туда и показали на дверь, за которой я увидел лежавшую на полу жену Вахонина. Я вздрогнул, подумав, что произошёл несчастный случай: Зина лежала скорчившись, положив под голову ботинки.
- Вот ваша протеже, - проинформировала меня начальница почты. - Я позвонила на шахту парторгу, и он посоветовал иметь дело с вами, Рудольф.
Я пожал плечами.
- Муж говорил мне, что вы становитесь мировой знаменитостью, да и переводы вам приходят из Москвы, - продолжала начальница. - Я сначала думала, что муж меня разыгрывает, а теперь вижу: тут дело серьёзное. Я могла бы отправить Зину в вытрезвитель, но вспомнила о вас и позвонила вашему парторгу Брюзгину. Понимаете, мы решили доверить ей разносить пенсию, и вот результат. Хорошо, что ещё деньги не потеряла.
Пока мы разговаривали, Зина зашевелилась и стала что-то бормотать.
- Так вы заберёте её у нас? - спросила начальница.
От Зины несло самодельным сибирским пивом. Я поднял её и поставил на ноги как куклу. Весила она немного - килограммов семьдесят. Начальница набрала в рот воды из графина, подошла поближе и брызнула ею Зине в лицо. Та вмиг протрезвела, открыла глаза и стала искать стул, чтобы присесть. Зина сидела и смотрела на начальницу. Та молчала. Я тоже молчал.
- Я вчера все деньги разнесла, - сообщила Зина. - Пенсионеры довольны.
- А где твоя почтовая сумка? - спросила начальница.
- Сумка? - таинственным тоном переспросила Зина. - Видно, я её забыла дома.
Она посмотрела на меня и спросила:
- А вы что здесь делаете, Рудольф Владимирович?
- Да вот пришёл устраиваться на работу. Сумку ты потеряла, и пока не найдут трезвого почтальона, за тебя придётся работать мне. Ведь это я оформил тебя сюда.
Зина стала смеяться, и начальница мотнула головой: мол, уведите её отсюда. Я вежливо взял Зину под руку, и мы направились к её дому. Зина держалась руками за виски и стонала. Видимо, сибирское пиво давало о себе знать. Я привёл Зину к дверям её комнаты, и она сказала мне:
- Почему вы меня бросаете? Вы же знаете, что если болит голова, то нужно опохмелиться.
- Нет, этого я не знаю.
- Ах да, вы ведь не пьёте…
Я хотел узнать, как и что произошло, но из её слов ничего толком не понял. Вечером на тренировке я поговорил с Вахониным. Он вроде бы считал, что всё это нормально.
Зине поручили разносить письма, но сибирское пиво вновь настигло её. Тогда её уволили. К этому времени она ожидала уже второго ребёнка.
Вахонина выкрутасы жены не волновали. В этом плане, как я заметил, у него были железные нервы.
* * *
Я уставал от своих нагрузок, а тут ещё засосала тренерская работа. Да и домашних забот с меня никто не снимал: засыпать достаточно картофеля, заготовить сена - всё это должен был делать я. К счастью, мне помогали штангисты и друзья по работе.
Стр. 458-459 img 968
Установленные мировые рекорды теперь нужно было твёрдо удерживать. Своих успехов я добился, не снижая нагрузок. Позже я установил, что в силовом отношении нахожусь вполне на уровне. Да я и не мог больше наращивать мускулатуру: мой вес был на пределе - 83 кг, а в весовой категории 90 кг я ещё не смог бы оказать достойное сопротивления лидерам.
Тут начались одно за другим региональные соревнования – сперва первенство Кузбасса, потом чемпионат Сибири и Дальнего Востока. Выступления происходили почти каждый месяц, но на шахте нам шли навстречу. На чемпионате Сибири и Дальнего Востока в Кемерово мы вновь встретились с хабаровчанами. Эти соревнования носили характер своего рода фестиваля штангистов: мы вместе тренировались, подолгу сидели в столовой и беседовали. Как я теперь понимаю, государство шло ради нас на большие затраты. Но ценность нашего общения в конечном итоге их оправдывала.
Часто проходили соревнования в Новосибирске и в Томске. Интерес к штанге был за Уралом огромен.
После Олимпийских игр 1964 года аналитики тяжёлой атлетики ломали себе головы: в пяти из семи весовых категорий СССР выставил именно сибиряков - Вахонина, Каплунова, Куренцова, Плюкфельдера, Голованова (нас с Вахониным всё ещё считали сибиряками, хотя в 1962 г. мы уехали в г. Шахты Ростовской области). В этом достижении была и огромная заслуга моего бывшего кузбасского земляка Алексея Галактионова, работавшего в Хабаровске.
В Кузбассе, как я уже отмечал, самым талантливым организатором соревнований являлся Владимир Павлюков. Были и другие организаторы, но о них я писать не хочу, так как цель их состояла в том, чтобы запустить руку в государственный карман.
Восток шёл на риск, нажимая на объёмные нагрузки, тогда как в Москве и в Киеве искали хитромудрые способы, чтобы их обойти. Возможно, это происходило и потому, что прежние атлеты из Москвы, из Ленинграда и из Киева принадлежали к категории старых консервативных людей. Они знали, что их ученики, став победителями, бросят своих учителей и что высшему руководству это безразлично. А вот мы в Сибири рвались вперёд, как неискушенные молодые женихи.
Москве ничего не оставалось, кроме как нас принять. Но заслуги в методике москвичи приписывали себе, хотя никаких теоретических разработок, которые можно было применить на практике, Москва не давала. Новоиспечённые учёные признавали, что их научные труды могут найти применение разве что к 2000 г.
Позже мы ещё не раз встречались с этим научным рвением - делать кандидатские и докторские диссертации на опыте самых подготовленных и передовых атлетов, выдавая всё это за собственные открытия. Мы на Востоке не жили изолированно, и наши успехи давали возможность искусственно созданному московскому научному центру выколачивать деньги на науку.
Я относился к научным работникам весьма осторожно и просил их: пишите, снимайте, ссылайтесь, но только не навязывайте как открытия свои отсталые рекомендации и не смейте без меня вступать в контакты с моими учениками. У меня нет времени и сил работать на вас, на ваши кандидатские, предназначенные для пополнения семейного бюджета. Роман Павлович Мороз здорово поднатаскал меня в этом вопросе.
Объективные данные я принимал с удовольствием, но такой черновой работой наука не занималась. Учёных интересовало, например, как ведёт себя мизинец левой руки при подъёме штанги на предельных весах. Таких примеров можно привести много.
Но с меня, слава богу, не требовали ничего, кроме электрокардиограмм и проверки состояния здоровья атлетов. Это было в 1959 г., и далее я опишу, сколько неприятностей имел по данному поводу.
А пока меня интересовала подготовка к будущему чемпионату мира и в перспективе - к Олимпийским играм. В этой рутинной работе не только жена А.Вахонина, но и любая мелочь могла стать главной.
Теперь я тренировал людей уверенно, мой пример подошёл многим. Возможно, мне нужно было больше считаться с индивидуальными характерами атлетов, но стратегический механизм я раскрыл. Дело было во времени, в регулярной целеустремлённой тренировке и в восстановлении работоспособности атлета.
* * *
Стр. 460-461 img 969
Дилетант
Сообщение: 836
Откуда: Россия
Отправлено: 05.09.15 09:53. Заголовок: Понравилось про Яков..
Понравилось про Якова Скударнова. У самогО было рыльце в пушку по самое некуда, но за правду не мог не бороться. Вот и доборолся.
Вертолёт-мотоцикл....да, так всё и было. Чего только ни писали в тогдашних газетах и популярных журналах. И народ верил. А как не верить, если наша родная страна всё бурнее развивалась семимильными шагами, а советские фантасты явственно видели в осязаемой обозримой прекрасной дали чуть ли не регулярные и чуть ли не межзвёздные перелёты красных бесстрашных космических соколов уже в конце 20-ого века !
Вон, и главный фантаст советской страны, САМ дорогой Никита Сергеевич, с высокой трибуны XXII съезда КПСС клятвенно обещал коммунизм многострадальному советскому народу аж к 1980 году. Ещё немного, ещё каких-то 20 лет и....сразу всё в магазинах абсолютно бесплатно. А небо - кишмя кишит вертолётами-мотоциклами, что тучами саранчи.
Помню, году в 1970-ом, нам, ещё малышам-первокласcникам, наша учительница загибала различные чарующие истории про вот-вот готовящийся наступить коммунизм. Мол, всё будет для блага людей и каждого человека в отдельности.
Например, гуляешь этак по парку, притомился, присел на скамеечку, почитать бы что ли чего....и немедленно, получаешь желаемое. Нарастающий рокот из-за горизонта, и вот уже над тобой висит вертолёт. Со спущенной плашмя, на верёвочке, книжкой. На скамейке откинулся, глаза вверх задрал да и читаешь себе какую-нибудь "Как закалялась сталь". Даже и страницы переворачивать не надо. Пилоту наверху подмигнёшь, он и перевернёт страницу. Посредством нехитрого приспособления.
Висит вертолёт над тобой, горючее вёдрами сжигает - ничего ! главное - человеку вовремя доставлены удобство и радость ! -------------------------------------------------------------------------------------------- Честно сказать, беспристрастно оглядываясь вокруг, в коммунизм мы не очень-то верили. Но истории такие всё равно завораживали. Аж до сладкого щемления сердца и мурашек по телу.
Шли годы. 1980 год становился всё ближе. Но ленинская партия словно бы забыла об обещанном коммунизме. Точнее, не забыла. Всё долдонила о какой-то материально-технической базе. Вот когда её создадим, тогда и.....
И наши вожди с высоких трибун никаких конкретных сроков наступления коммунизма уже не называли. Скоро ! И пусть это "скоро" каждый понимает, как вздумается.
Первоначальные слова (Плюкфельдер работал в тресте "Кагановичуголь"):
Клянемся тебе мы, родной Каганович, Что будем везде и всегда Готовиться к бою, и без перебоя Водить по стране поезда!
Порой чудесною проходим с песнею, И светит счастье нам звездою впереди. Заветы Ленина на нашем знамени, И сердце Сталина стучит у нас в груди!
Припев:
Пусть грянет клич на бой - Мы все готовы к бою в час любой.
Мы все пойдем в поход За край родимый свой, за наш народ!
Посмотри, как цветет без края, Вся в сиянье, страна родная!
Мы все пойдем в поход За край родимый свой, за наш народ!
Дилетант
Сообщение: 837
Откуда: Россия
Отправлено: 06.09.15 00:10. Заголовок: Уважаемый Дед, то, ч..
Уважаемый Дед, то, что Плюкфельдер разделял свой жим на силовой и соревновательный, мог не заметить только тот форумчанин, который эту тему не читал.
"Плюк" упоминает даже про жим в солдатской стойке. Чисто силовой.
А соревнования - так ведь чистым жимом за трюкачами не угонишься. Вот и старался Плюкфельдер, наряду с силовым жимом, ещё и соревновательный тренировал. В мастерстве трюкачества обойдя других трюкачей.
"Я выпил у автомата стакан томатного сока за 50 копеек. Выбор здесь был широким - виноградный, грушевый, калиновый соки. Всё это смотрелось неплохо, но следовало поторопиться на поезд."
50 копеек - "старыми" деньгами. До реформы 1961 года. "Новыми" деньгами это было уже 5 копеек.
И я ни разу не видел в своём городе автоматы с чем-то иным, нежели с газированной водой - с сиропом и без сиропа. Соки продавались на улице или в магазинных кафетериях, налитые в стеклянные конусы или цилиндры. Заплатил продавщице, и она тебе наливает стаканчик. Открывая и закрывая краник своего резервуара.
А вот в Москве, как я слышал, не только с соками автоматы были, но даже с вином и пивом. И не только в Москве и в Ленинграде, но и в столицах союзных республик. А также "на югах", и, вероятно, в каких-то областных центрах. Типа Новосибирска. Где причащался соком Плюкфельдер.
Помню, в нашем городе, автоматы с газированной водой деградировали год от года. Часто не было сиропа в автомате и можно было попить только воды без сиропа, или приходилось по автомату стучать кулаком, чтобы он за потраченные 3 копейки таки выдал наконец порцию пахучего душистого пойла.
Но если даже какой-нибудь автомат был исправен и заряжен сиропом, нередко начисто отсутствовал стакан. Прихваченный алкашами в качестве разметочно-распивочной ёмкости.
============================================= "Меня давно мучил вопрос об отношении к рабочему человеку. Если шахтёр и колхозник ничего не произведут, то на них обрушится вся страна: нет угля - холодно, замерзают детские сады, нет хлеба - голодно. Но люди, с которыми я общался в поездах, нередко высказывались о рабочих и о колхозниках с пренебрежением: мол, учиться не хотели, ленились в школе, вот так им и надо. Слово „колхозник” носило вообще оскорбительный оттенок. И в то же время мы считались страной рабочих и крестьян. Кому же было адресовано это лицемерие?"
С Плюкфельдером солидарен полностью. Именно так всё и было. Радио и телевидение с утра до вечера лаяли песни про "гегемона" - рабочий класс. А в народе бытовало словечко "работяга". Институты выбрасывали из своих недр великое множество выпускников - на 90 % бездарей. В дальнейшем, большей частью, никчёмных бездельников. Однако, сколько гонору ! И высокомерного презрения к рабочему человеку.
Эх, не о таком социализме мечтал в ссылках и тюрьмах кремлёвский мечтатель товарищ Ленин ! =============================================
Уважаемый Составитель, сколько же испохаблено маршей и просто хороших песен с именами Сталина и его соратников. Имена заменены другими словами. Даже и гимн СССР Михалков срочно перестряпал. Под влиянием новых веяний.
Наверное, слышал я этот марш раньше. Уже переиначенный, понятно. Но в голове он не остался. Видимо, нечасто его крутили. Да и не тянет он супротив других, гораздо более звучных маршей.
Например, вот этого. С первоначальным текстом самого крутого куплета, начинающегося с 1:30
Сей знаменитый довоенный марш так и лежал, в послевоенные годы, преданный забвению, "на полке", вместе с одноимённым потрясающим довоенным фильмом.
Сталина-то с Ворошиловым переиначить было можно, но куда девать "малой кровью, могучим ударом" ? Вот и...
Таким атлетом для меня стал тогда Алексей Вахонин. Он не имел природной гибкости, мне нужно было вести поиск и применять то, что подходило именно Вахонину. В то время все атлеты уже перешли во взятии на грудь и в рывке на низкий сед, то есть на „разножку”, но я оставил Алексею „ножницы”: он мог тренироваться и выступать только в этом стиле.
Особая ценность А.Вахонина заключалась в том, что он весил всего 56 кг, а атлетов такого веса в СССР насчитывалось очень мало. А если такие атлеты и были, то физически слабые. Старший тренер сборной РСФСР Д.П.Поляков всё время предупреждал меня:
- Береги Вахонина, Рудольф! Он непутёвый, но что делать - Вахонин нужен стране.
А.Вахонина зачислили в сборную РСФСР, и, кроме того, он выступал за коллектив нашей шахты № 4-6. Вот почему мы занимались им не только на тренировках, но и на работе, и в семейном быту. Я знал, что если за Алексеем присматривать, то он много плохого не натворит.
Однако имелась одна проблема: Алексей не мог показать на соревнованиях тот результат, на который был способен. Почти два года я занимался Вахониным вплотную - и в один счастливый день наконец догадался, как снять с него перевозбуждение. Всё оказалось просто.
Моих слов Вахонин не понимал. Например, он выходил в жиме в первой попытке к весу 95 кг. На разминке я заставил его выжать этот вес, и он это делал хорошо. Ну, думали мы, всё - теперь он справится. Ан нет: Алексей фиксировал вес только с третьей попытки, хотя по своей силовому потенциалу был готов выжать, как минимум, 105 кг. Над этим ребусом ломали себе головы также И.З.Любавин и А.С. Медведев. Но в итоге только разводили руками: мол, на нет и суда нет.
Жим у Вахонина был чисто силовым. По его анатомическим данным я не мог поставить ему технический жим, и вообще никто не мог помочь Алексею в этом вопросе. И все-таки я нашёл ключ к снятию торможения и страха у своего ученика.
На первенстве Кузбасса я привёл Вахонина в зал, где через два часа должны были состязаться штангисты. Он сопротивлялся, не хотел идти: мол, кому это нужно? Но после долгих объяснений согласился. Я провёл Вахонина на сцену, поставил на середине помоста, сам спустился в зал, встал за стулом судейского столика и сказал:
- Алексей Иванович, когда ты выйдешь на помост, вот здесь, за спиной главного судьи буду стоять я. Ты на судью не смотри. Ты гляди только на меня. А теперь, милый Лёша, слушай внимательно. Ты сначала установи штангу на середине помоста.
- А зачем, если она уже будет стоять на месте? - спросил Алексей.
Этого вопроса я и ожидал.
- Дело в том, Лёша, что ты намагничен от волнения. И если ты покатаешь штангу, установишь её посередине помоста, то как бы размагнитишься. Теперь ты и штанга в этом отношении будете уравновешены. То есть вы с ней станете на „ты“.
Всё это я показывал Вахонину на сцене. Он слушал внимательно, что с ним редко бывало, и я продолжил:
- Теперь ты встань возле штанги, а я спущусь к судейскому столику.
Я бегом спустился на своё место и скомандовал:
- Подходи к штанге и хорошо, правильно ставь ноги под гриф. Когда поставишь, я буду стоять вот здесь с поднятой рукой. Видишь мою руку?
- Да, - доверчиво сказал Алексей.
- Так вот, как только я махну рукой, ты наклоняйся и начинай поднимать штангу. На судью не смотри, он тебе не нужен.
После этого я повёл Вахонина за кулисы.
- А теперь давай потренируем твой выход.
Я опять спустился к судейскому столику и вызвал Вахонина к первому подходу к весу 100 кг. Алексей, в точности как я говорил, покатал штангу, поставил ноги под гриф на ширину плеч и поправил ремень: дескать, всё хорошо. И стал в упор смотреть на меня. Я махнул рукой: мол, давай, Лёша! Алексей без особого труда поднял штангу.
- Ты всё понял? - спросил я.
- Да, - ответил Вахонин.
Успех не заставил себя долго ждать. На удивление всем А.Вахонин продемонстрировал, что не видит ни своих противников, ни дотошных судей, а видит только меня.
Сначала некоторые умники возражали против того, что я становился за спину судьи. Но судейское заседание протест отклонило. Не буду называть фамилий - это были всё те же мои „друзья”. Позже я становился не рядом с судьёй, а сбоку в зрительном зале. Вахонин выходил и шарил глазами по залу, пока не находил меня. Затем он кивал мне: мол, я готов. Я махал рукой, и он начинал подъём.
Стр. 462-463 img 970
Явление сверхвозбуждения наблюдалось у Вахонина почему-то главным образом в жиме. С рывком и с толчком проблем обычно не было. Именно поэтому на Олимпийских играх в Токио в 1964 г., из-за того, что я успел прийти на соревнования только к толчку, Вахонин после жима и рывка отставал от венгра Имре Фёльди на 2,5 кг. И когда я появился в зале, Алексей обрадовался как дитя: дескать, Рудик теперь здесь, и я толкну столько, сколько надо. Вахонин плотно застегнул ремень и пошёл на 142,5 кг - олимпийский рекорд в толчке. И стал-таки олимпийским чемпионом. Более подробно я опишу этот эпизод в дальнейшем.
* * *
1958 год неумолимо подошёл к концу. Я называю его ледокольным годом. В накоплении силы я тогда даже переусердствовал. Теперь у меня имелся большой запас прочности. Мои сухожилия (связки) позволяли мне двигаться дальше вперёд. За счёт специальных упражнений я создал себе как бы корсет вокруг суставов. Это не значит, что я прекратил „атаку” на суставы, отнюдь нет.
Каким образом организм автоматически отключается при перегрузке во время подъёма штанги, учёными установлено не было, в спортивной литературе я об этом ничего не нашёл. Я считаю, что нас ограждает от перегрузок система, скрытая в связках. Я назвал этот фактор рефлексом перегрузок или нашей „тёмной стороной'”, подобно „чёрному ящику” в человеческом мозге.
В мою подготовку вмешивался фактор возраста. После 30 лет процесс постепенного старения начинает ускоряться. Я от природы не был „скороспелым”, но возрастные изменения наблюдались, конечно, и у меня. Мне, сильно засидевшемуся на старте, требовалось оторваться от молодых, пока они не догадались, над чем нужно работать. Молодых одаривает сама природа, мне же нужно было уходить вперёд за счёт грамотной и объёмной работы.
Я прошёл углублённый медицинский осмотр в Кемеровской областной больнице. Там установили, что все мои биохимические анализы в норме. С сердцем все как будто тоже было в порядке, не считая увеличения левого желудочка. Правда, в спине я чувствовал тупое воспаление. Рентген ничего плохого не установил, межпозвоночные диски находились в отличном состоянии. Врачи сказали, что сложных проблем вроде нет, но спину нужно больше держать в тепле.
Отношение ко мне оставалось доброжелательным, хотя наш директор клуба Виктор Иванович Савенцов, милейший человек, как-то раз признался:
- Знаешь, Рудольф, в профсоюзах есть люди, которым хочется подставить тебе ножку. Как ты видишь, классическая и вольная борьба у нас заглохла, и теперь в борцовском зале предлагают разместить библиотеку или балетную группу. А ваш штангистский зал хотят забрать под раздевалку танцоры.
Но после моих спортивных успехов эти профсоюзные деятели приутихли. А уж когда передо мной поставили задачу подготовить команду штангистов на Спартакиаду народов СССР, идеи отобрать наш зал остались благими пожеланиями. Но я знал, что молодым танцорам приходится раздеваться в коридоре и в туалете. Поэтому я уплотнил своих спортсменов, мы соорудили ящики для штанг. Занятия танцами отодвинули на полчаса вперёд, и высвободилось место под раздевалку для молодёжи. При разумном подходе всегда можно найти компромисс.
Вскоре снегом запорошило округу, независимо от чьей-либо воли пришла сибирская зима: вот, мол, и я. Надо было утеплять завалинки и фундамент нашего дома, заделать имевшиеся кое-где дыры, наложить соломы в горловину погреба, дабы туда тихой сапой не проник мороз. А в другом погребе, где хранились солёные помидоры, огурцы, арбузы и капуста, следовало добавить на кадках грузы. Мать часто использовала для данной цели мои гири. Зимой я это допускал, но летом они мне были нужны самому.
Мой брат Николай закончил горный техникум. Он показал мне свой диплом и сказал:
- Вот видишь, теперь я могу занимать ответственные должности. А у тебя что? Рекордсмен мира - это пустой звук. Если ты столько же сил затратил бы на учёбу, то ты уже закончил бы институт. Я не вижу перспективы для тебя как для тренера. Кто захочет гробить здоровье под этой штангой?
Брат расхрабрился и палил в меня аргументами. Мне было трудно ему возражать. Предупреждать легче всего, это беспроигрышный вариант. Когда всё складывается хорошо, о былых предупреждениях забывают. Но если события принимают неблагоприятный оборот, то предупреждавший ворчун оказывается на коне. С Николаем никто не спорил, только Валентина сказала:
- Когда Рудольф закончит выступать, то вернётся к работе дежурным электриком. Ты, Коля, тоже ведь не лезешь в начальство?
** *
Стр. 464-465 img 971
У нас в клубе состоялась очередная профсоюзная конференция. Я, как обычно, вывел на сцену своих штангистов, и мы немного развлекли присутствующих. Атлетам установили вес, превышавший мой рекорд в жиме, и в зале объявили:
- На штанге мировой рекорд - 145 кг, под штангой -177 кг.
Зрители зашумели, они не сразу поняли, что вес будут поднимать двое штангистов. Такого наша публика ещё не видела.
К рекордному весу сперва вышел Николай Малинин и принялся артистично раскланиваться, но тут же на сцену вызвали и Геннадия Ащеулова. Малинин подошёл к штанге и подёргал её за гриф - нет, штанга не поднималась. Тогда Ащеулов отодвинул Малинина и тоже дёрнул за гриф – но штанга и тут не поддалась. Тогда Малинин жестами показал Ащеулову: мол, берись за гриф с того конца, а я возьмусь с этого. Атлеты подняли штангу, я дал им хлопок, и они лихо выжали её. Вот вам и мировой рекорд! Из зала закричали:
- Да они же стахановцы!
- Почему стахановцы? - отреагировал я.
- Мы всегда выполняем стахановские нормы вдвоём, а то и втроём, но записываем всё на одного, - объяснил мне зритель – это был парень из общежития. - Точно так же, как у вас, Рудольф. Ты поднимал рекорд один, а эти двое воспитаны в духе коллективизма, и теперь твой рекорд, как видишь, побит. Стахановское движение - это достижение социализма: где один не справляется, поможет другой. Кто же тут будет возражать? Мы ведь не скажем, как было дело, мы - могила, Рудольф. Запишем, что твой рекорд побил Николай Малинин, объявим об этом на весь мир, а там пусть проверяют. - Оратор повернулся лицом к залу. - Товарищи, вы же советские люди, патриоты. Я верно говорю?
- Верно! Правильно! - донеслось из зала.
- Героев делает народ, вот вам живой пример. Выходи, Малинин, мы тебя приветствуем и поздравляем с мировым достижением. А Ащеулову поможем в следующий раз.
Малинин вышел на край сцены и сказал:
- Рудольф весит 82,5 кг, это рекорд в его весе. А во мне 95-96 кг. Так что я никак не могу взять мировой рекорд на себя. Вот, может, Геннадий возьмёт? У него вес, как у Рудольфа.
- Хорошо, пусть будет Ащеулов, лишь бы Рудольф не возражал, - крикнул из зала Сергей Голубев.
Зал загудел, зрители начали воспринимать наши действия всерьёз. Дескать, не зря говорят, что спорт и труд едины. Вот и мы можем устанавливать мировые рекорды как в труде, так и в спорте.
- Вы не совсем правы, друзья, -обратился я к зрителям. - Для регистрации рекордов требуются специальные дипломированные судьи. И потом, после установления мирового рекорда нужно взвешивать и рекордсмена, и штангу.
- Мы не видели того, о чём ты говоришь, - опять сказал из зала Голубев. - Но если там тоже советские люди, то их можно уговорить. Или подкупить. Мы вот все согласились с установлением мирового рекорда - точно так же, как когда-то было в Донбассе со Стахановым.
Дискуссия ещё продолжалась бы, но Малинин и Ащеулов снова вышли на сцену и стали жонглировать гирями. Затем к ним подключился и я. Гири так и летали по сцене, кувыркались и, как по волшебству, прилипали к нашим рукам. Нас приветствовали стоя. Малинин взял в руки по двухпудовой гире и развёл руками - сделал так называемый „крест“. После этого он принялся „креститься” сверху вниз, держа двухпудовую гирю в руке. Есть и такие гиревики, которые „крестятся” снизу вверх, но это очень тяжело.
Вот так мы развлекали шахтёров. На шахте к нам относились с уважением, а народ - это, как известно, сила.
Дома я размышлял над нашим „коллективным рекордом” и решил, что в комментариях по этому поводу, прозвучавших в зале, могут разглядеть политическую подоплеку, а то и скрытую критику политики партии. Но нет, всё обошлось. Видно, действительно настали другие времена. Хрущёвская „оттепель” набирала силу.
Домашнего телефона у меня не было, хотя соседи его установили. Я мог попросить о телефоне Г.А.Быстрова из треста „Киселёвскуголь”, но мне было неудобно. Позже я понял, что с телефоном хорошо, но без него ещё лучше.
Из-за отсутствия телефонной связи за мной однажды прислали дежурную с нашего комбината – оказывается, меня дожидался журналист. Хлеб за брюхом не ходит, подумал я, но затем передумал и пошёл. Мы мило побеседовали с корреспондентом газеты „Кузбасс”. Статья вышла нормальная, хотя кое-что из неё, конечно, вырезали.
** *
Стр. 466-467 img 972
Я надумал изготовить себе раздвижной ящик-солярий - „сухую баню“. Будучи электриком, я мог сконструировать себе в этой области что угодно. Я пошёл в наш стройцех, к своему другу Эдуарду Кирхмайеру, о котором написал в первой моей книге. Эдуард посмотрел мои чертежи и сказал:
- Да это же гроб!
Ящик моей конструкции действительно напоминал гроб, но только круглый. Изнутри ящик предполагалось обить рефлекторной жестью с пятью рядами 100- ваттных и 50-ваттных лампочек.
Человек ложился в ящик, который мы позже назвали собачьей будкой, держа в руках пульт для управления нагревом электроламп. Внизу ящика тоже планировалась обивка глянцевой жестью, а на край ставилась посудина, куда должен был стекать пот. Имелись специальные ручки, за которые при желании можно было взяться руками, чтобы перевернуться.
Я сам выбрал свежее дерево и в течение недели настрогал сосновых досок, советуясь с Кирхмайером. Всё нужно было делать на шпунтах и жароустойчивом клее. В центре города я достал глянцевую мягкую прожекторную жесть. Нашёл электропровод с шеллаковой изоляцией. Пришлось провести и специальный силовой кабель. Электрощит мне изготовили мои товарищи по мехцеху Меркулов и Кирсанов. Ребята внесли кое-какие изменения в мой проект, и через два месяца, как раз к Новому году, моя сухая электробаня оказалась готова.
При её использовании голова оставалась снаружи, а специальное раздвижное приспособление плотно прикрывало шею, то есть человек мог свободно дышать. Нагрев тела усиливался или ослаблялся согласно ощущениям. Ящик-солярий можно было поставить и на попа, чтобы прогреваться стоя. Я считал, что практика покажет, какой положение тела окажется наилучшим, но пульт изготовил так, что лёжа управлять нагревателями было удобнее. Если требовалось прогреть ноги, то три верхних ряда лампочек я отключал, а ближе к ногам нагревание усиливал. Кирсанов поставил реостат, и получилась полная автоматика. В общем, для сибирских условий этот ящик оказался очень полезным устройством.
Через 10 сеансов я забыл о неприятных ощущениях в спине. Упал и вес, который катастрофически накатывал на меня. А мне нужно было удержаться в рамках 82,5 кг и не переходить в категорию 90 кг. Особенно хорошо прогревались плечевой пояс и спина.
Позднее наш доктор Антонида Михайловна Кожевникова присылала ко мне на прогревание шахтёров. Затем заболели суставы у моей дочери Лили. Девочка всё время плакала и жаловалась, что болят ножки. Я потихоньку прогревал её в этом ящике, и через 10 сеансов она перестала жаловаться. Мои штангисты тоже пользовались ящиком, хотя не злоупотребляли им, предпочитая русскую баню. Но они не могли себе позволить такие нагрузки на тренировках, как я, и много тепла им не требовалось.
Затем я взялся изготовить приспособление для улучшения локальной тренировки мускулатуры, где можно было отключить спину, то есть где работали одни ноги.
Мои зимние тренировки, согласно обработанным мною материалам, уступали летним по общему тоннажу и по среднему весу. Такая же картина наблюдалась у моих подопечных. Через 6 лет я установил, что холод замедляет восстановительные процессы. Как ни крути и ни старайся, по многолетней кривой наших нагрузок можно было невооружённым глазом определить, что сибирская зима ухудшает процесс восстановления.
* * *
В плане скорости восстановления в положительную сторону и резко отличались сборы, проводившиеся на юге - в Адлере или в Леселидзе.
По представлениям наших доморощенных учёных, тренировки на море должны были носить щадящий характер. Но по моим данным, всё обстояло диаметрально противоположным образом. Море, чистый воздух, спокойная обстановка и длительные морские заплывы приводили к тому, что процесс восстановления у меня прогрессировал. А если организм сам регулирует себя, то нужно считаться с ним, а не с планами Госкомспорта СССР.
Точнее, в тренировки вмешивался не Спорткомитет, а наши же штангисты, которые хотели выдвинуться и пролезть в науку за счёт своих успехов на помосте. Они и рекомендовали, как сборнику следовало тренироваться.
Стр. 468-469 img 973
Я начинал тренировки на час раньше, чтобы не попасться на глаза нашим горе-корифеям и не выслушивать их упрёки: дескать, что же делает этот Плюк? Мы проводим щадящие тренировки, а у него всё наоборот! Теперь не было заметно, что я давно тренируюсь и уже поднагрузился на 6-7 тонн.
Резких выпадов в мой адрес по поводу тренировок не было, но я знал: тренеры жалуются капитану команды Воробьёву на то, что позволяет себе этот сибиряк из Кузбасса. Правда, Воробьёв не спешил с требованиями насчёт моего подчинения общему распорядку сборной. Видимо, он понимал, что его сознательно натравливают на меня.
Но переговорить со мной на эту тему Воробьёв тоже не желал. Он вообще не хотел, чтобы его заподозрили в дружбе со мной. Если я догонял Воробьёва на прогулке, то он останавливался и жестом показывал: мол, проходи вперёд, освобождаю тебе дорогу. Я понимал, что это значило: „Гусь свинье - не товарищ”.
Сплетни о контактах и о разговорах со мной были неизбежностью. А вот домыслы насчёт содержании наших разговоров полностью зависели от степени подлости стукачей, от природы склонных выслуживаться. Стукачи всегда прекрасно чуют, где лизнуть, а где гавкнуть. Мне, человеку из глубокой и тёмной шахты, было трудно к этому привыкнуть.
Вот уже девятый год я тренировал себя и других. Поиски развития специальной силы - это очень непростое занятие. Три вида данной силы соответствуют трём движениям штангиста - жиму, рывку и толчку, и каждый вид силы имеет свою значимость.
Рецепты развития силы у нас были расписаны как по нотам. Упражнение с пустым грифом штанги я ещё мог исполнить по партитурам наших учёных авторов. Но стоило только нанизать на втулки грифа тяжёлые диски, как всё, о чём писали наши авторы, можно было не читать. С каждым увеличением веса требовались новые понятия и исследовательские подходы. Над этой проблемой штангист думает всё время, пока тренируется и поднимает тяжести. Разумеется, если у штангиста есть способность аналитически мыслить и на этой основе строить свою тренировочную версию.
Позже я часто сталкивался с людьми, которые с помощью математических выкладок придавали своим свежеиспечённым выводам настолько запутанное выражение, что они были понятны только тем, кому положено оценивать диссертации и степень учёности. Все эти хитросплетения московского уклада жизни объяснялись очень просто: жить-то надо. Для того, кто таким способом обманывает в первую очередь государство, рассуждать вслух - это всё равно, что лить на себя кипяток.
Как-то раз я поговорил на эту тему с А.Медведевым. Жаль, сказал я, что нет больше Зощенко или Ильфа с Петровым: вот он, живой материал для сатирика – наши корифеи! Как я уже писал, Медведев в основном предпочитал молчать. Он где-то вычитал, что в процессе напряжённой беседы человек затрачивает много энергии. Но затронутый мной вопрос его немного всколыхнул. Он остановился и посмотрел на меня исподлобья - хитрости ему было не занимать.
- Рудольф, ты ведь добываешь уголь в забое?
- Я электрик и устанавливаю в шахте оборудование.
- Однако там у вас люди работают не только под землёй, но и на комбинате. То есть люди нужны не в одних лишь шахтах. А Москва – это многомиллионный город, и всех его жителей нужно чем-то занять. Так что, Рудольф, сохрани свою энергию на мировые рекорды и на то, чтобы выставить будущим летом на Спартакиаде свой коллектив производственников.
- Выгодное это дело - быть москвичом, - заметил я. - Всегда сойдёшь за умного.
- Ты ведь зубы чистишь сам? - снова покосился на меня Медведев. - А вот твои мозги придётся прочистить кому-то другому.
Слова А.Медведева были знакомы мне с детских лет. Тогда чистили мозги миллионам, причём такими средствами, что я теперь вижу отца и брата только во сне и часто наблюдаю, как плачет мать, тихо вспоминая о нашей краткой совместной жизни в Ново-Орловке.
Вести дискуссии на интеллектуальные темы мне было практически не с кем. А если я дискутировал сам с собой, как иногда сам с собой играет шахматист, то мои рассуждения ложились в кривую борозду. Тех, кто так забороздился, уже нет, но их борозда осталась, и теперь приходится на всём поле пахать столь же извилисто. Что-то здесь изменить можно только после уборки урожая, если тогда удастся забороздиться правильно, желательно — в отсутствие лишних мудрецов.
Чем хороша Сибирь? Тем, что здесь ты сам чистишь себе зубы, никто за тобой не подглядывает и не даёт рекомендаций насчёт чистки мозгов, никто наглым образом не делает из тебя дурака.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 43
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
