Этой публикацией я попробую пойти по стопам уважаемого Дилетанта.
Событиям, описанным в этой книге, предшествовало следующее: какой-то начальник послал Рудольфа Плюкфельдера, тогда ещё неокрепшего мальчика из немцев-спецпоселенцев, в шахту с вредными условиями. Примерно через неделю работы в этих условиях Рудольфу стало так плохо, что врачи еле его откачали и дали инвалидность. Но мальчика вернул к жизни спорт. К концу 1940-х - началу 1950-х годов Плюкфельдер стал одним из лидеров СССР по классической борьбе в своей весовой категории (скорее всего, 76 кг). Однако в связи с тем, что ему не давали спортивно расти из-за его неподходящей национальности, Плюкфельдер переключился на тяжёлую атлетику, где также начал добиваться всё бОльших и бОльших успехов.
РУДОЛЬФ ПЛЮКФЕЛЬДЕР ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ КНИГА II ИЗ КИСЕЛЁВСКА ВОКРУГ СВЕТА МОСКВА 2009
УДК 054.6 ББК 63.3 П40
Р.В.ПЛЮКФЕЛЬДЕР Чужой среди своих. Книга II. Из Киселёвска вокруг света
Ред. В.Ф.Дизендорф. М.: Центр немецкой культуры, Общественная академия наук российских немцев: - 2008. - 848 с.
ISBN 978-5-93227-013-4
Настоящее издание - вторая книга воспоминаний выдающегося спортсмена-тяжелоатлета, олимпийского чемпиона, неоднократного чемпиона мира, Европы и СССР, заслуженного мастера спорта СССР и заслуженного тренера СССР Рудольфа Владимировича (Вольдемаровича) Плюкфельдера (Пфлюгфельдера), с 1991 г. проживающего в Германии. Издание охватывает основную часть его активной спортивной карьеры (1954-1961 гг.), начавшуюся для автора с дебюта на чемпионате СССР и завершившуюся завоеванием им второго титула чемпиона мира. В этот период автор жил в г. Киселёвск Кемеровской области. Книга предназначена для всех читателей, интересующихся спортивной жизнью, а также отечественной историей, в частности - историей российских немцев.
Первая книга воспоминаний «Невыездной», посвящённая детству и юности автора, вышла из печати в Москве в 2008 г. Последующие автобиографические книги Р.В.Плюкфельдера охватят период его тренерской работы (с 1965 г.), когда он, став ведущим специалистом в своём виде спорта, воспитал многих прославленных советских спортсменов-тяжелоатлетов.
Издание осуществлено Центром немецкой культуры в РНД (Москва) Общественной академией наук российских немцев при финансовой поддержке Министерства внутренних дел Федеративной Республики Германия через АНО «Брайтенарбайт»
Стр. 3 img 184 ГОД 1954-й: АНЖЕРО-СУДЖЕНСК - ПЕТРОЗАВОДСК
Весной 1954 года нас, кузбасских тяжелоатлетов, собрали в Анжеро-Судженске. На основании определённых нормативов в сумме троеборья здесь производился отбор для участия в чемпионате СССР.
В итоге отбора по всей стране было допущено 158 атлетов от 16 команд спортивных обществ. Соревнования должны были пройти 10-13 мая 1954 г. в Петрозаводске, тогдашней столице Карело- Финской ССР.
Для меня, до сих пор „невыездного“ немца-спецпоселенца, это было грандиозное событие. Мы с Иваном Кошкиным, моим другом и учеником, радовались как маленькие дети.
От Кемеровской области на чемпионат попали в основном ребята из шахтёрских городов. Иван Кошкин, еле согнав вес до необходимого уровня, выступал в легчайшем весе (56 кг). Чемпионом здесь стал Бакир Фархутдинов („Динамо“, Москва): жим - 95 кг, рывок – 95 кг, толчок – 120 кг, сумма троеборья - 310 кг. Кошкин занял 9-е место, подняв соответственно 85+75+100=260 кг. На соревнования попал и самый мой молодой ученик - Анатолий Коржов. Он выступил слабо, но был в восторге, увидев собственными глазами многих атлетов, о которых раньше только читал в газетах.
Как и он, я был на таких больших соревнованиях „белой вороной“. Двери в гостиничных номерах часто бывали открыты, и я мог видеть через коридор, что в номере напротив лежит на кровати человек, задрав ноги к стене. Это был будущий чемпион 29-го лично-командного первенства СССР 1954 года Владимир Пушкарёв. Выступая в среднем весе (82,5 кг), он поднял в жиме 117,5, в рывке – 125 кг, в толчке - 162,5 кг, в троеборье - 405 кг. Второе место в этом весе занял Николай Меркулов (Вооружённые Силы, Киев), поднявший 125+120+155=400 кг. Третьим был Трофим Ломакин (Вооружённые Силы, Москва), набравший в сумме 395 кг. Став чемпионом СССР в 1953 г., этот кряжистый атлет, выходец из Алтая, год спустя выступил неважно, не дотянув до своего прошлогоднего результата в рывке 7,5 кг, в толчке - 12,5 кг, а в троеборье - целых 20 кг.
Стр. 4-5 img 185 В будущем Трофим Ломакин станет моим главным соперником. Но в Петрозаводске я был далёк от соперничества с корифеями, передо мной стояла совсем другая задача - не „светиться”, чтобы, не дай Бог, не обратить на себя ненужного внимания. Выступать в полную силу не советовал мне и мой друг Иван Кошкин. Ещё слишком свежо было в памяти, как в декабре 1947 г., на соревнованиях в г. Копейск Челябинской области, меня, „невыездного” немца, пытались сдать в милицию мои земляки с Украины, дабы избавиться от лишнего конкурента. Этот неприглядный эпизод я описал в первой книге своих воспоминаний.
Вот и в Петрозаводске я боялся, что всё это может повториться: в то время драконовские нормы спецучёта ещё распространялись на нас, российских немцев, в полной мере. Поэтому я ходил по Петрозаводску как глухонемой. С людьми общался мало, стремился избегать контактов с навязчивыми собеседниками и побольше увидеть город.
Меня поразили его крупные современные здания. Было видно, что они построены совсем недавно, уже после войны. Большим и величественным показался мне местный драмтеатр. Создавалось впечатление, что война совсем не затронула эти места.
А в основном я, конечно, старался посмотреть соревнования от начала до конца. Даже штангисты небольшого роста, весом 56 кг, выходя на сцену, смотрелись из зала гигантами. Большое значение имела и обстановка, максимальное внимание к такому трудному виду спорта, как тяжёлая атлетика, которое чувствовалось здесь. Я особенно хотел увидеть на этих соревнованиях своего любимого атлета Григория Новака. К сожалению, он в Петрозаводске не выступал, по какой причине - я так и не смог узнать.
Просмотрев две первые весовые категории, я с точки зрения техники мало что для себя почерпнул.
В полулёгком весе (60 кг) чемпионом стал Рафаэл Чимишкян („Динамо”, Тбилиси) с результатом: жим - 102,5 кг, рывок – 105 кг, толчок - 137,5 кг, сумма - 345 кг. Он и произвел на меня наибольшее впечатление. Большинство штангистов имеют с анатомической точки зрения непропорциональное сложение: либо сильный плечевой пояс, но слабые ноги, либо наоборот. А вот Чимишкян от рождения обладал полной телесной гармонией. Жаль, что в те годы печать ни слова не писала о красоте фигуры штангистов.
Правда, с технической точки зрения мне в этом весе больше всех понравился Иван Удодов („Динамо”, Ростов-на-Дону), хотя он и занял только 3-е место с суммой 332,5 кг. В технике жима у меня с Иваном было полное совпадение. В этом упражнении он отстал от Чимишкяна всего на 2,5 кг, опередив на 5 кг серебряного призёра в общем зачёте.
Вообще, после этих соревнований к жиму перестали придираться так строго, как раньше. Видимо, судьи, да и тренеры решили считать жим техническим упражнением. Простой примитивный жим был под силу только Григорию Новаку, но и он отличался мощным первоначальным ускорением. Остальные атлеты старались придать штанге ускорение внизу за счёт сжатия своего тела, как бы катапультируя снаряд вверх.
Проблема была в том, что не каждому удавалось выполнить этот прием в привычной классической манере. Позднее я выяснил, почему. Оказалось, что если предплечья атлета от природы удлинены, то за счет сжимания плечевого пояса создается мощное усилие вверх. Теперь, если штанга уже вышла на уровень глаз, то остаётся только ее дожать. В эти тонкости никто вникать не хотел. А я и тогда знал, что в жиме имеются большие резервы.
Но борьба за чистоту жима не прекращалась. Особенно спекулировали на этом судьи, поднимая тем самым свою значимость. Перед соревнованиями - как у нас, так и за рубежом - шло предварительное задариванье судей. В СССР никто не знал заранее, кто и какой вес будет судить. Зато на чемпионатах мира или Олимпийских играх всё было известно за год вперед: фамилия судьи, страна, которую он представляет, весовая категория. Многие спортсмены считали, что судьи судят по своему усмотрению, то есть в зависимости от симпатии или от антипатии к данному атлету.
В 1964 г. на Олимпиаде в Токио мой результат при подходе в жиме к весу 155 кг зависел от чехословацкого судьи. Судьи не засчитали мне вес: двое - против, один - за. На банкете я спросил у чеха:
- Вы смотрели видеокассету с моим жимом?
- Да, смотрел, всё было хорошо, - ответил тот. - Но я получил установку от нашего коллектива: судить советских спортсменов по всем правилам. Ваш тренер Аркадий Воробьёв придрался к нашему Гансу Здражиле за повязку на пальцах и тем самым сбил ему настрой на вес. Воробьёв это сделал умышленно, вот я и нажал на красную кнопку. А так как это жим, то тут 50 на 50 - можно засчитать, а можно и нет.
Стр. 6-7 img 186 Если мне тогда засчитали бы 155 кг в жиме, то я установил бы в троеборье мировой рекорд. Но, как видно, не суждено.
Вот и за 10 лет до этого я всё ходил вокруг атлетов и не мог понять: почему одним засчитывают вес, а другим - нет? Я пришёл к выводу, что нужно сильно фиксировать ноги, чтобы они не „гуляли” во время мощного начала жима.
Лёгкий вес (67,5 кг) в Петрозаводске выиграл Дмитрий Иванов („Спартак”, Москва), известный в будущем журналист газеты „Советский Спорт”: жим – 115 кг, рывок – 115 кг, толчок - 142,5 кг, сумма - 372,5 кг. Среди полусредневесов (75 кг) первенствовал Юрий Дуганов („Искра”, Ленинград) - соответственно 115+127,5+150=392,5 кг. Вторым здесь был Фёдор Богдановский (Вооружённые Силы, Ленинград), самый молодой тогда атлет: 120+115+145=380 кг.
Я выступал в весе 75 кг, подняв в троеборье небольшой вес, и во время соревнований смотрел, как разминался Ю.Дуганов. Юрий был красиво сложен, а его техника рывка была такой своеобразной, что уму непостижимо, как он поднимал штангу. Тем не менее Дуганов установил в этом движении 9 мировых рекордов: начав в 1950 г. со 127,5 кг, он в 1955 г. в Подольске довёл свой результат до 133 кг. Дальше его пошёл только в 1958 году, в Стокгольме, Томми Коно из США - 133,5 кг.
Дуганов был тогда самым плодовитым из мировых рекордсменов. Но его технику рывка не принял на вооружение никто. Эксперимент, который провёл в этом отношении я, оказался катастрофически неудачным. Только такой талантливый и неповторимый атлет, как Юрий, мог работать этим стилем. Он обладал и рекордом в рывке одной рукой, доведя его до 98 кг.
В следующей весовой категории (82,5 кг) мировой рекорд в рывке установил в Пекине в 1956 году Аркадий Воробьёв - 136,5 кг. Затем его опередил Джим Джордж из США - 137,5. 28 сентября 1958 года, в Ростове-на-Дону, я „снял” рекорд Джорджа - 138 кг. Перед этим тренеры сборной Н.И.Шатов и И.З.Любавин вкупе с „компетентными органами” бессовестным образом решили не брать меня на чемпионат мира в Стокгольм. А свой последний мировой рекорд в рывке - 142 кг - я установил 21 декабря 1961 года в Днепропетровске.
В весе 82,5 кг, как я уже писал, в Петрозаводске выступал Николай Меркулов, красивый стройный атлет, который сражался за победу с В.Пушкарёвым, но проиграл. Выступив в своем весе, я имел возможность наблюдать за кулисами, как разминаются атлеты. Мне понравился Меркулов. После выступления я решил поговорить с ним на волнующие меня темы - как подводить себя к соревнованиям, за сколько времени нужно снижать нагрузки и т.п. Николай согласился поделиться со мной. Я дал ему свой адрес, он гоже хотел дать мне свой, но сказал, что в армии ему пообещали жилье и скоро у него будет новый адрес.
Через год я узнал, что в квартире Меркулову отказали. К тому же он поссорился со своей невестой и решил уйти из жизни. Съездив на соревнования за границу, он нелегально купил себе пистолет. Этим оружием Николай и попытался покончить с собой. Он приставил пистолет к виску и нажал на спуск. Пуля прошла сквозь голову, но мозг каким-то образом остался невредим. Однако Николай Меркулов ослеп на всю жизнь. Он все-таки женился на своей тогдашней невесте и, насколько я знаю, живёт в Киеве до сих пор.
Этот печальный случай, увы, далеко не единичен в среде наших штангистов. Покончит жизнь самоубийством Григорий Щеглов (Вооружённые Силы, Москва), занявший на чемпионате в Петрозаводске 2-е место в лёгком весе с суммой 360 кг. Вскоре точно так же уйдёт из жизни А.Жгун, затем - Е.Кацура. Я ещё вернусь к трагедиям Анатолия Жгуна и Евгения Кацуры. Чем объяснить всё это? Быть может, тем, что штанга притягивает к себе очень азартных людей?..
В Петрозаводске я впервые увидел Аркадия Воробьёва (Вооружённые Силы, Свердловск). Он стал чемпионом в полутяжелом весе (до 90 кг) с результатом 130+135+170=435 кг.
Победитель в тяжёлом весе (свыше 90 кг) Алексей Медведев (собственный вес 104,4 кг) показал результат 142,5+137,5+170=450 кг. В 1953 г. Медведев также стал чемпионом СССР, но с суммой 427,5. Таким образом, за год он поднял свой результат в троеборье на 22,5 кг! Высвечивался новый супертяжеловес. Тем не менее, тренерский совет сборной не выставил Медведева на чемпионат мира 1954 года в Вене.
Стр. 8-9 img 187
Как ни парадоксально, расчёт тренеров оказался правильным. Вместо тяжеловеса был выставлен второй, наряду с Р.Чимишкяном, полулегковес - И.Удодов. Они оба подняли по 350 кг, и схватка у них получилась довольно забавная. В жиме Иван опередил Рафаэла на 2,5 кг, в рывке такой же перевес был за Чимишкяном, а в толчке они подняли одинаковый вес - по 137,5 кг. Теперь всё зависело от собственного веса. Чимишкян и Удодов вместе сгоняли вес в бане, но при взвешивании Иван оказался тяжелее. Таким образом, в этом весе команда СССР завоевала и золотую, и серебряную медали.
А Медведев на победу в Вене рассчитывать не мог: чемпион мира Норберт Шемански из США победил здесь с результатом 150+150+187,5=487,5 кг, превысив сумму чемпиона СССР на 37,5 кг.
В итоге сборная СССР победила в командном зачете, завоевав 3 золотые и 3 серебряные медали. У команды США оказалось 3 золота, 1 серебро и 1 бронза. Самым именитым атлетом на этом чемпионате стал Р. Чимишкян, установивший 3 мировых рекорда. Так завершился для нас, штангистов, год 1954-й.
* * *
После Петрозаводска меня встретили в г. Киселёвск Кемеровской области, где я тогда жил, весьма торжественно. Я не занял призового места, но сумел добраться из Сибири даже до Ленинграда.
Мой киселёвский жизненный наставник, профессор А.А.Гинке, о котором я написал в предыдущей книге, много рассказывал мне о своём родном Санкт-Петербурге, однако этот город оставался для меня загадкой. По пути в Петрозаводск мы останавливались в Ленинграде, но стояли там недолго, и куда-то сходить у меня не было возможности.
Снова в вагон, опять стук колес, который настолько впитался в нашу плоть и кровь, что казался чем-то очень знакомым и естественным.
В этой поездке я отвечал не только за себя, но и за своих учеников - Кошкина и Коржова. Иван Кошкин не вызывал у меня особого беспокойства, но за молодого Анатолия Коржова я волновался. Он с таким любопытством и с такой жадностью смотрел на людей, что готов был идти куда и к кому угодно.
Нам выдали на поездку командировочные, но это были настолько мизерные суммы, что позволить себе за счет этих денег мы практически ничего не могли. А Анатолий всё время сидел в вагоне-ресторане и попивал пиво „Жигулевское”. По всему было видно, что его не интересуют новшества тяжёлой атлетики, проблемы ее техники или стратегии. Распишешь ему тренировки, а он заранее говорит:
- Это я выполнить не смогу.
На вопрос „почему?” следует ответ:
- Нет желания.
Постепенно я установил, что у Анатолия нет внутренней тяги к штанге, нет потребности вознаградить себя за предыдущие нагрузки. Не ощущая мышечной радости от подъема веса, он все время недотренировывал свой организм. Здесь важную роль играл психологический фактор.
Я не решился насиловать атлета: в те годы судьба штангиста мало зависела от его результатов - штанга предназначалась прежде всего для успехов на производстве и для заполнения пустого свободного времени.
В то же время я знал: тело должно трудиться, правильные целенаправленные тренировки, без насилия над организмом, постепенно и незаметно приведут к цели, и тогда тренировочный процесс станет благом, а не болью и наказанием.
Порой атлет замечает, что он все тренируется, а результаты стоят на месте. Тут возникают сомнения и разочарования. Анатолий Коржов доверялся мне во всем. Он проявлял активность в организации тренировки, причем у него, такого молодого, было поведение взрослого человека. И я тоже верил в него. Вот и на чемпионате в Петрозаводске Анатолий прибавил в сумме троеборья, хотя и занял последнее место в своем весе.
Главным его достоинством было то, что он мог собраться в кулак и реализовать свои возможности независимо от того, на какого масштаба соревнованиях выступал. Я размышлял, как найти у него резервы силы. Как-никак, это был первый мой ученик, ставший в будущем мастером спорта СССР.
С Иваном Кошкиным были другие проблемы - у него от природы не было включения в локтях, и из-за этого он не мог реализовать свои возможности. Он брал на грудь на 20 кг больше своего лучшего результата, но поднять этот вес от груди не мог.
Стр. 10-11 img 188
Чтобы мобилизовать все силы, требуется еще и дисциплина. Дисциплина во всём. Организм особенно не терпит, когда над ним издеваются, что принято называть нарушением спортивного режима.
* * *
У Анатолия Коржова не было отца, только мать и брат, но его нельзя было назвать „человеком с улицы“. Он тренировался уже 3 года. После того, как Анатолий попытался совершить самоубийство, которое не удалось ему по чистой случайности, я проникся к нему особым сочувствием и вниманием. В то же время я не хотел отнимать у него то, что он считал для себя самым важным.
Трёх лет достаточно, чтобы понять, в каком направлении человек может пойти. Но только в Петрозаводске я окончательно убедился, что Анатолий любит жизнь, не желает отказывать себе ни в чем и хочет иметь все немедленно, сегодня. А того, что за его занятия спортом, который и мобилизует, и отвлекает человека от всяких непристойностей, платит общество, - этого он понимать не желает. Живя как бы в кредит, взаймы, он считал, что так и должно быть, и стремился переложить свои проблемы на другие плечи.
Вижу, Анатолий после соревнований опять сидит в ресторане. Я подсел к нему и спрашиваю:
- Как ты думаешь, почему я не сижу в ресторане?
- Не знаю, наверно жадничаешь, - пожал плечами Анатолий.
- Ну хорошо, скажи, сколько суток мы ехали от Сибири до Петрозаводска?
- Около пяти, - насчитал Коржов.
- И сколько ты за это время израсходовал своих денег, так называемых командировочных?
- Не считал.
- А сколько у тебя осталось в кармане?
Анатолий сунул руку в карман, прикинул.
- Да, - говорит, - что-то мало остается на обратный путь. - Он опустил глаза. - Черт побери, так хорошо было сидеть в ресторане, а ты тут мне испортил настроение!
Подошла официантка, несет еще 4 бутылки пива, заказанные Анатолием. Он спрашивает:
Рудольф, будешь пить?
- Нет, - сказал я, - у меня едва хватает денег на обратный проезд.
Коржов отнес бутылки за другой столик и принес назад деньги, уплаченные за пиво. Сидим, молчим. Я подумал, что он сейчас уйдет от меня, такого назойливого тренера. Но нет, сидит. Затем говорит:
- Ну, до Сибири как-нибудь доеду.
- А ты когда-нибудь голодал в своей молодой жизни? - спросил я.
- Зачем тебе это? - взвинтил глаза Анатолий.
- Ты скажи, да или нет?
- Нет, - четко отвечает Коржов.
Я ничего не говорю, жду его дальнейших мыслей. Тут Анатолий наклонился к столу и со смешком сказал:
- Если мы будем ехать в одном купе - ты, Кошкин и я - неужели вы меня оставите голодным?
- Значит ты преподносишь нам свои ресторанные удовольствия как свершившийся факт? Вроде с тобой произошел несчастный случай, а теперь, Иван и Рудольф, поделитесь с Анатолием? Выходит, ты живешь во благо своему рту, а мы, если откажем тебе в еде или не дадим денег, будем черствыми и жадными людьми?
Тут я подумал, что Анатолий, видимо, считает: мол, не дадут поесть, ну и ладно, не умру же я с голоду.
- Может, ты и прав, - сказал я. - Нужно обязательно обжечься, чтобы понять, как это больно.
- А ты голодал? - вдруг спрашивает Коржов.
- Да, - отвечаю я коротко.
- И сколько же дней? - вежливо продолжает расспрашивать Анатолий.
- Совсем без еды я оставался 5 дней, а частично - целый год.
- Ну и как? - со смешком поинтересовался он.
- Об этом я спрошу тебя, когда мы приедем в Киселёвск. А теперь продолжай развлекаться, но смотри, чтобы в 11 вечера был в номере, иначе мы без тебя не уснем.
** *
Стр. 12-13 img 189 Назавтра мы сели на поезд Петрозаводск-Москва. Устроились с Кошкиным в одном купе, ждем Анатолия. Он не спешил - видно, разглядывал на перроне голубей и все остальное, что двигалось вокруг. Я волнуюсь, видя, что моя опека над Коржовым принимает нежелательный оборот. Кошкин смотрит в окно и приговаривает:
- Вот засранец, где же его носит?
Поезд трогается, Анатолия нет. Вагон все чаще стучит на стыках, и мое сердечко, слышу, тоже набирает обороты. Не находя себе места, я вышел из купе. Стоим с Иваном в коридоре, и на уме у нас только одно. Чемпионат в Петрозаводске ушел куда-то далеко, будто с воза упал.
У Кошкина от природы был дефект речи, а когда он волновался, то так гундосил, что нужно было внимательно прислушиваться, чтобы понять, о чём он говорит.
- Видишь, какой он, Коржов, думает только о себе! - сказал Иван. - Сколько ты с ним возишься, а он всё не понимает, что мы за него переживаем.
Я мысленно ругал себя, что не осадил Анатолия железной рукой. Сам ведь думал, что в таких случаях доверять ему нельзя. Слишком он еще молод и теперь может влипнуть черт знает куда.
Иван зашёл в купе, а оттуда вышел пассажир, тем временем подсевший к нам, - молодой мужчина лет 25-27. Он приблизился ко мне и шепотом спросил:
- Вот с нами едет человек - он что, больной? Почему он говорит через нос?
Мои мысли были далеко, и я не сразу понял, о чём идет речь. А когда попутчик настойчиво переспросил, я, как бы между прочим, брякнул:
- Вы правы, у него запущенный сифилис, он ездил в Петрозаводск на спецлечение.
Вижу, товарищ заволновался, стал топтаться на месте. А меня понесло, и я с серьезной миной прошептал:
- Вы руку ему не подавайте и держитесь от него подальше.
- А как же вы сами? - ужаснулся попутчик.
- Я его сопровождаю, у меня есть специальные таблетки против заражения.
Не дослушав, мой собеседник помчался к проводнице, она открыла ему соседнее купе.
Избавившись от нежелательного в этой ситуации соседства и устав ждать в коридоре, я опять вошел в купе. И тут вдруг появляется Анатолий. У меня будто сняли с плеч несколько пудов. Кошкин сильно ругал Коржова, сказал ему, что он эгоист.
А я наконец осознал, что Анатолий не стремится шаг за шагом повышать свое спортивное мастерство. Стало быть, он в каком-то смысле эксплуатирует и спорт, и меня. Или тут было примешано что-то ещё, чего я не мог уловить? С этого дня я окончательно уяснил: сколько тренер ни приложил бы сил и желания, чтобы воспитать чемпиона СССР или мира, если сам атлет не согласен с этим на все 200%, то ничего из этого не выйдет.
Анатолий понял, что мы с Иваном сильно на него обиделись. Он стал оправдываться, а потом залез на верхнюю полку, где уже лежала постель, и забылся мёртвым сном.
Мы с Иваном ходили есть в вагон-ресторан. В Москве купили пахучего чёрного хлеба, отломили краюшку и положили Коржову под нос. Он проснулся, съел хлеб и снова уснул. За четверо суток пути от Москвы до Сибири он съел всего 200 граммов хлеба.
В Киселёвске, на станции Акчурла, когда мы вышли из поезда, Анатолия от слабости качнуло. У него закружилась голова, но я успел его подхватить. По дороге к автобусной остановке Коржов страдающим голосом сказал:
- Теперь я понял, как тяжело не есть несколько суток. Спасибо, Рудольф, вы преподнесли мне урок. Я запомню его на всю жизнь.
Так оно, видимо, и было.
Вскоре Анатолий ушел служить в армию. Там он тоже выступал, но его результаты по штанге застопорились. Они и не могли вырасти, так как у него не было возможности систематически тренироваться. А если и была, то ему мешало врождённое нежелание напрягаться. Правда, благодаря прекрасной нервной системе, он всегда подтверждал норму мастера спорта, пока планку мастерского норматива не подняли.
Долгая дорога в Петрозаводск и обратно выбила меня из привычного ритма восстановления силы. При остановках в пути я делал пробежки, сажал на плечи Кошкина и приседал с ним.
"Такого чуда, как в тот день, я больше на помосте не виде. Чэнь Цинкай - человечек ростом 150 см - взял на грудь 137,5 кг. Его мощные ноги поднялись из низкого седа, как домкраты. Публика затаила дыхание.
- Господи, - шептала женщина, стоявшая рядом со мной, неужто он покажет китайский фокус?
Штанга передавила Чэнь Цинкаю горло. Вставая, он захрапел, как лошадь. Встав, китаец чуть сдвинул штангу, чтобы освободить горло. В зале раздались крики, в основном на китайском. Мы молчали.
Валентина вцепилась в трицепс моей правой руки, и пока атлет вставал. Она так сжала пальцы, что её ногти прошли насквозь через мою тонкую футболку. Я чувствовал боль, но не подал вида. В зале было так тихо, что если бы я крикнул, то болельщики просто прибили бы меня.
Поправив штангу, китаец начал балансировать. У ботинок Чэнь Цинкая были высокие каблуки - значит вес, поднятый на грудь, следовало хорошо сбалансировать по вертикали на пятки. Китаец чуть подышал. Штанга пружинила, и он искал жёсткое положение для выталкивания её строго вверх. Кроме того, штангист должен попасть в ритм резонанса, возникающего от вибрации грифа.
Диски по краям замерли и теперь как бы ждали, чтобы атлет мягко раскачал груз. Тогда тяжесть встретят спружиненные ноги, и гриф будет атакован грудью. Гриф штанги впился в живое тело, но атлет, находясь в кураже, ничего не чувствовал.
И вот груз вылетел от груди вверх. Резко расставились ноги, и тонкие, как спички, по сравнению с мощными ногами, ручонки атлета подхватили вес 137,5 кг - по тем временам мировой рекорд."
Неторопливо как-то всё. Совсем не так, как поднимал штангу Юрий Петрович. Поднимавшийся из седа с пережатым горлом и немедленно, освобождая для дыхания горло, толкавший вес, дабы не грохнуться в обморок от кислородного голодания.
Да, Власов ещё боялся разрушить опору из мышц. Ещё и поэтому торопился толкать штангу с груди.
Молодец китаец. Хотя, конечно, рекордный толчок принёс ему победу только потому, что неплохой жимовик и рывкач Хальфин в толчке чрезвычайно был слаб. ------------------------------------------------------------------------------------- И ещё Плюкфельдер пишет :
"Перед открытием нас, спортсменов, собрали в Лужниках. Комсомольский босс А.Н.Шелепин прямо сказал нам, что в СССР приехало много шпионов: мол, будьте бдительны! По его словам, африканки, жившие у себя в антисанитарных условиях, здесь позорили нас на весь мир из-за того, что в отведённых им гостиницах не было специальных женских унитазов (очевидно, он имел в виду биде), чтобы они могли подмываться, как положено мусульманкам, по три раза в день. Все конфликтные ситуации на фестивале, по мнению комсомольского начальника, сознательно нагнетались западными спецслужбами."
Всегда испытываю досаду, читая подобное. Как такое стало возможным, что цивилизованный мир обязал себя заискивать и оправдываться перед какими-то грязномазыми дикарями ?
Которые, будучи не открыты цивилизованным миром, преспокойно жили бы и дальше в своём первобытном родоплеменном строе и даже за миллиарды лет "развития" не продвинулись бы вперёд ни на шаг.
И зачем он был нужен-то, этот фестиваль ? Разве нельзя было огромные деньги, затраченные на него советскими правителями, пустить на советскую же молодёжь ?
И чего только эти аборигены ни натащили в Москву ! Не только всякой заразы, ещё и сколько-то московских проституток обрюхатили своим достойным любвеобильным семенем.
И появились вскоре на свет дети фестиваля - красные, чёрные, жёлтые. А папы их - такие же красные, чёрные, жёлтые, как детишки, беззаботно укатили - едва фестиваль закончился - обратно в Туземию.
Уважаемый Дилетант, если Вы написали вот это всерьёз:
"Совсем не так, как поднимал штангу Юрий Петрович. Поднимавшийся из седа с пережатым горлом и немедленно, освобождая для дыхания горло, толкавший вес, дабы не грохнуться в обморок от кислородного голодания."
то в очередной раз рекомендую Вам верить не разного рода выдумщикам типа Юрия Петровича, а хладнокровным и внимательным исследователям этого вопроса типа Аркадия Никитовича. Аркадий Никитович исследовал этот вопрос, повторяю, вдоль и поперёк. Но широкой публике всё по барабану: она не хочет верить, что штанга прижимается к шее собственными же руками атлета. А посему если нажатие грифа на горло слишком сильное, то для освобождения горла достаточно ослабить прижимающее усилие собственных же рук.
Но на самом деле прижимающее усилие грифа - оно очень слабое. Дзюдоисты учатся терпеть в десятки раз более сильное удушение скрещенными локтями, а бойцы ММА в половине случаев успешно переносят так называемую "гильотину".
Кстати, горло вообще очень тяжело пережать - этому при правильном сопротивлении препятствуют и шейные мышцы, и жёсткие хрящи гортани. Пережать в борьбе удаётся именно гораздо более мягкие кровеносные сосуды.
И, повторяю в сто пятьдесят четвёртый раз на этом форуме, кислородное голодание мозга наступает вовсе не от пережатого горла. А прежде всего от вымывания из крови углекислого газа.
Так что если не учащать дыхние перед подъёмом, как совершенно правильно рекомендовал Аркадий Никитович, то никакого кислородного голодания не будет и сознание никуда не потеряется. Кстати, во время однократного штангистского подъёма можно вообще не делать дыхательных движений - от этого результат не упадёт.
И ещё раз: не верьте писателям, тем более "замудрёнщикам". Верьте практическим исследователям.
Вы также написали:
"Как такое стало возможным, что цивилизованный мир обязал себя заискивать и оправдываться перед какими-то грязномазыми дикарями?
...И чего только эти аборигены ни натащили в Москву! Не только всякой заразы, ещё и сколько-то московских проституток обрюхатили своим достойным любвеобильным семенем.
И появились вскоре на свет дети фестиваля - красные, чёрные, жёлтые. А папы их - такие же красные, чёрные, жёлтые, как детишки, беззаботно укатили - едва фестиваль закончился - обратно в Туземию."
Пожалуйста, не употребляйте такие слова, как "грязномазые". Что же касается "этих аборигенов", то в СССР они - это мы с Вами, уважаемый Дилетант. А приехавшие к нам из разных стран люди - они гости. Которые вправе предъявлять аборигенам-хозяевам достаточно большие претензии.
В речи комсомольского вожака Шелепина просматривается явная и очень неприятная ксенофобия.
Да, мусульманки из африканских стран, весьма возможно, живут в антисанитарных в целом условиях. Но то, что они трижды в день подмываются - сие должно только приветствоваться как их первые шаги к общей гигиене. Очень жалко, что мы оказались негостеприимными для африканок хозяевами, очень жаль, что наши руководители вместо того, чтобы спокойно принять критику и постараться хоть немного исправить положение, принялись брызгать в массы своим расистским ядом.
"На самом деле, концентрация хороших людей в СССР была страшно высокой. В сравнении, например, с Европой. Не упоминая тем более ссученно-меркантильной Америки. В которой граждане и при хорошей-то жизни друг на друга не только стучат, но и готовы продать ближнего с потрохами, а уж при плохой-то....Многажды, здесь, уже приводил я примеры из недавней реальности, которые неопровержимо свидетельствуют, что в периоды даже и временных трудностей американцы мгновенно превращаются в крыс - мародёров, убийц, безжалостных эгоистов. И для приведения их к порядку и обузданию требуется вмешательство национальной гвардии."
Поскольку сейчас у Америки не период временных трудностей, то внутри Америки её жители ведут себя в целом намного, в десятки раз лучше нас.
У Вас, уважаемый Дилетант, как мне кажется, неправильное представление об Америке: Вы её неразумно ненавидите. Реагируя на какие-то неприятные мелочи в облике американцев.
А более правильная, как мне кажется, точка зрения на американцев такова: по мелочам (в сравнении с главной современной проблемой) типа благотворительности, заботы о ближнем, гражданственности, опекания науки и изобретательства и т.п. американцы находятся на первом месте в мире.
Однако, к сожалению, у американцев есть одна крайне опасная для всего мира в целом и для нас, россиян, в частности, черта: американцы очень сильно привыкли жить не по средствам. И вот это не морально-сусальное, а грубо-экономическое обстоятельство запросто может привести мир к ядерной катастрофе.
Уважаемый Составитель, а что ужасающего Вы находите в Вашей советской действительности? Ведь коллективизация, репрессии, индустриализация и ВОВ прошли мимо Вас. Ваши детские годы и юность выпали на 1960-ые годы, на пресловутую оттепель, на сытый и на мирный брежневский застой. Так что же было там такого ужасного? "Ужасные" гонения на диссидентов и на прочую шваль,"ужасающая по своей бесчеловечности" ссылка Сахарова в находящийся за полярным кругом город Горький?
Я прожил в СССР 14 лет, но это были самые счастливые годы в моей жизни. Я точно знал, что я живу в самой сильной и лучшей стране в мире, я был горд своей страной. Сейчас я таких чувств по отношению к РФ не испытываю.
"И ещё раз: не верьте писателям, тем более "замудрёнщикам". Верьте практическим исследователям."
Да я им и не верю. В теме "Справедливость силы" я не забыл рассмотреть, наряду с множеством других, и высокоинтеллектуальный практико-теоретический выверт Власова по поводу крайней важности быстрого поднятия атлета из подседа и беспромедлительного толчка снаряда с груди ввиду кислородного голодания и опасности разрушения прочной опоры из мышц.
И я же подверг власовское утверждение критике. Ибо ещё с детства закрепился в моём мозгу отчётливый образ - встанет, бывало, из подседа тот же Василий Иванович, переложит штангу поудобнее и некоторое, я бы сказал, продолжительное время держит снаряд на груди. Коротко-часто дыша, отдуваясь, ещё и с припукиванием.
Соберётся с решимостью и только тогда штангу толкает. Штангу, между прочим, значительно тяжелее власовских штанг.
Юрий же Петрович настаивает, что если атлету и удаётся немного вдохнуть живительный воздух, то исключительно крохотную порцию, перед самым посылом.
Поэтому, прочитав эпизод с китайцем, я и не удержался от приведения власовских безапелляционных сентенций, часто идущих в полный разрез с действительностью. Но которым безоговорочно верит неискушённый читатель. Знающий о тяжёлой атлетике лишь то, что в ней применяется железная тяжёлая штанга. Которую, помимо ограниченных тупых силачей, иногда поднимают и профессорА-мыслители. Привносящие в бессмысленную ломовую работу романтику подвига, преодоления мятущихся себя. И, уж понятно, досконально знающие, о чём они пишут и говорят. -------------------------------------------------------------------------------------------- Теперь к аборигенам. Первоначальный основной смысл понятия "абориген" мне, безусловно, знаком. Но в русском языке, неофициально, так сказать, закрепилось и другое значение этого термина - нечто отсталое, чуждое, незванное на нашу землю. Да ещё и со своими порядками.
Советский Союз уж приготовился к фестивалю 1957-ого года на высшем уровне. Так бывает всегда - угодить, не ударить в грязь лицом, чтобы никто из гостей не обиделся.
Из кожи вон лезут ответработники, отрабатывая столь привычную им показуху.
И вдруг - обида-то какая ! - некий дикарь выражает своё недовольство. Да ещё и трубит его на весь цивилизованный мир.
А посему - предвидя это - не лучше ли было бы советским правителям всегда поступать менее затратно-напряжно ? Как это нисколько не стесняются делать те же капстраны ?
Примеров - целая уйма. Положим, олимпиады - многие из них организованы были малозатратно, с заметной прохладцей. Не имели того и сего, но организаторы этим печалиться даже не думали.
Вон, в "Справедливости силы", Власов с читателем делится фактами, что-де в Токио спортсменов гораздо хуже кормили, нежели в Риме. И - ничего.
И так далее.
Если подумать, то даже советская беспримерная показуха и расшибание в лепёшку себя - путь безнадёжный. Ибо все запросы удовлетворить невозможно.
Всегда найдётся житель тундры, прерий, саванны, пустыни и прочих экзотических местечек планеты, который окажется не совсем довольным или даже недовольным совсем не только своей кормёжкой, отсутствием привычных бамбуковых унитазов-параш, но также и видом окружающей местности.
Допустим, спортсмен привык упражняться в тундре. Ну, и где ему взять эту тундру в летней жаркой Москве ? Создать тундру совсем небольшую ? С микроклиматом, снегом, морошкой, ярангой, оленЕЙ-тюленЕЙ ???
И такое - каждому дражайшему гостю столицы !
Сие не назвать даже научной фантастикой. А смысл ? Нет смысла. Всё равно всё обгадят. Непременно найдётся не очень или даже и страшно недовольный "абориген", которому что-то придётся не по нутру. И микропустыня есть, и тростниковое отхожее место, но где же священные гранитные идолы ??? Которым дикарь привык поутру поклоняться !
Экое же неблагодарное дело - учитывать всякий вкус. И не только учитывать, но и удовлетворять.
Отсюда, высшая мудрость организовывать спортивные и прочие международные праздники по самому необходимому минимуму. Исходя из нетленных заветов недобитого буржуина Роберта Гофмана: главное то, что праздник фактически организован и проведён. А подробности - что-то забудется. А нечто - можно и подрихтовать. Помощью "независимых" продажных "историков". У которых работа такая - прошлое страны проживания переиначивать на нужный манер. Добиваясь идеального блеска. ------------------------------------------------------------------------- Прежде чем требовать что-то от цивилизованного мира, дикарю самомУ не мешало бы хоть что-то уметь. И идти на какие-то жертвы.
Но нет в помине ни того ни другого.
Представляю олимпиаду в исполнении дикарей. Уж они бы... даже и смешно говорить.
Вообще же, не пустыня, как известно, делает дикаря, а дикарь пустыню. Вот и жили бы там дикари. В привычной им сказке. Не прикасаясь к ужасающему смраду цивилизации. --------------------------------------------------------------------------------------------------- Про Америку - вечером.
Уважаемый Составитель, наш с Вами спор об Америке и американцах обещает быть долгим и бессодержательным. Наши взгляды на эту проблему мы уже выразили в каких-то других темах. Поэтому повторение пройденного, мне думается, ни к чему.
Прочитал ещё раз Вашу статью по ссылке. Что сказать ? Мне кажется, Вы придерживаетесь в этой статье одной из главных официальных точек зрения - то бишь Америка есть банкрот, живёт не по средствам, и для бесконечного продолжения своего свинства готова идти на любые преступления.
Сие звучит достаточно наукообразно, хотя и во многом шито белыми нитками. Немало возникает разных вопросов по случаю истинности этой версии.
Я же, как и всегда, исхожу из безусловно разумного предположения, что истина от простого смертного человека надёжно укрыта. А все эти байки о том и о сём - лишь жвачка для быдла.
И как бы долго мы ни спорили с Вами, до истины нам не докопаться. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Так что, если можно, лучше продолжить изучение интереснейшей книги Плюкфельдера.
Составитель
moderator
Сообщение: 1524
Откуда: Россия, Казань
Отправлено: 19.08.15 23:48. Заголовок: Уважаемый Дед, Вы на..
Уважаемый Дед, Вы написали мне:
"Уважаемый Составитель, а что ужасающего Вы находите в Вашей советской действительности? Ведь коллективизация, репрессии, индустриализация и ВОВ прошли мимо Вас. Ваши детские годы и юность выпали на 1960-ые годы, на пресловутую оттепель, на сытый и на мирный брежневский застой. Так что же было там такого ужасного? "Ужасные" гонения на диссидентов и на прочую шваль,"ужасающая по своей бесчеловечности" ссылка Сахарова в находящийся за полярным кругом город Горький?
Я прожил в СССР 14 лет, но это были самые счастливые годы в моей жизни. Я точно знал, что я живу в самой сильной и лучшей стране в мире, я был горд своей страной. Сейчас я таких чувств по отношению к РФ не испытываю."
Прежде всего, диссиденты советского времени (сейчас диссиденты, увы, опять появились, но часть их - типа участниц "Пусси Райот" или группы "Война" - действительно только позорят борьбу за социальную свободу) были вовсе не "швалью". А, напротив, настоящими героями. Клавшими свой живот на алтарь отечества. Лично я с моим другом вышли с протестными лозунгами на первомайскую демонстрацию только тогда, когда у партократов уже было вырвано жало, и они в бессилии упечь нас в тюрягу или в дурдом исходили одними лишь пустыми лаем или шипением. А вот герои-диссиденты за свои социоустроительные действия получали вполне реальные и весьма жестокие наказания.
Вы с издёвкой упомянули наказание А.Д.Сахарова, - но ведь он почти единственный, чьё наказание было незначительным. Остальные же диссиденты получали не ссылки в другие города, а реальные сроки в тюрьмах или в спецпсихушках. Куда их запихивали поганцы типа уже упоминавшегося на этом форуме лжеучёного Снежневского.
Со словом "ужасающей" я, наверное, действительно переборщил. Советская действительность ужасала только лучших людей типа диссидентов, к коим я, увы, не отношусь. Я, равно как и подавляющее большинство других людей, конечно, приспособился к советской жизни. Но прекрасно помню, что она - как жизнь именно советская, как общественное устроение - никого из окружавших меня людей не радовала. И потому в конце концов исчезла.
Конечно, нормальные (а не лучшие) люди типа меня радовались и куску колбасы, привезённому из Москвы, и фильмам с де Фюнесом и с Бельмондо, и хорошим книгам, которых, слава труду, было очень много, и контактам с девушками, и росту своей силы, и прочим проявлениям молодости. Ну и, кроме того, естественно, атмосфере смешных антисоветских анекдотов.
Да, в те времена анекдоты были в основном либо нецензурными, либо антисоветскими. Антизападных анекдотов, как сегодня, практически не было. Повсюду висели и отовсюду звучали вымученно-бодрые лозунги - и все-все-все люди искренне над этими лозунгами, как минимум издевались.
Советская действительность - как, повторяю, социальное устроение, а не как, например, среда для сексуальной или для книгочейной жизни - вызывала всеобщее недовольство. При моей жизни в её адрес никто почти никогда в неофициальной обстановке не сказал ни единого доброго слова. Мы, советские люди, знали, что достойны лучшей жизни. Похожей по уровню на западную. Ведь технологически мы от Запада практически не отставали - мы могли делать такие же ракеты, самолёты, атомные заряды, электростанции, станки и т.д. Но при всём при этом отечественных предметов потребления, равных по уровню западным - не было. Имели место тотальный дефицит и культ импортного ("Маде ин Ненаша"). (Иногда это даже переходило границы: как я теперь вижу, советская музыка была ничуть не хуже западной - но мы считали эту нашу музыку, равно как и всё остальное "наше", вторым сортом.)
Жизнь советских людей была какой-то шизофренической (шизофрения - "расщепление души", то есть двоемыслие: например, больной искренне считает медперсонал своими родственниками, но при этом относится к нему как к медицинским работникам): мы понимали, что производить хорошие вещи - это хорошо, мы сами гонялись за ними. Но в то же время гордились тем, что работали с элементами настоящего бойкота. Русские пословицы типа "Дураков работа любит", "От работы кони дохнут", "Работа не волк, в лес не убежит", "Если хочешь ты работать - ляг, поспи, и всё пройдёт" и т.п. были для нас не пустыми звуками, а руководством к действию. Тот, кто работал хорошо, воспринимался либо как дурак, либо как враг, пытающийся подлизаться к начальству.
Рабочий день советского человека имел странный, ненормальный вид: 8 часов человек нехотя делал вид, что работает, а затем он 2-3 часа работал по-настоящему, с полной отдачей - стоя в очередях за нужными вещами (нравы очередей ещё весьма слабо передаёт фильм Эльдара Рязанова "Гараж"). Немного идиотской была и окружавшая нас обстановка - во владимирском "Гастрономе" № 1 рядом с моим домом после исчезновения мяса с прилавков ещё лет десять зачем-то существовал совершенно пустой мясной отдел с развешанными по стенам плакатами о разделке туш. Возможно, директор оставил этот издевательский мясной отдел из чувства некоего протеста.
Пока я работал грузчиком на заводе, нарастало обострение проблем с дефицитными деталями. Это дефицит деталей был хроническим - при том, что другие детали с более выгодными нормативами изготовления, заваливали собой склады. Когда кто-то рассказал нам, что на японских производствах запас деталей составляет всего лишь два часа, мы человеку не слишком поверили. А с дефицитом дело обстояло так: когда я пришёл на завод, существовали бланки заказов под общим заголовком "Дефицит". Потом появились бланки с надписью "Сверхдефицит". Потом возникли надписи "деталь аварийная", а закончилось всё надписями "сверхаварийная". Вот и весь "прогресс" в устройстве советского производства.
Плюкфельдер совершенно правильно написал, что главным языком совещаний советского производственного начальства был мат. Я на этих совещаниях не присутствовал, а только слышал из коридора угрожающие вопли, но не исключено, что где-то дело доходило и до мордобоя.
На невоенных производствах крайне тяжело внедрялись новшества. Новаторов сживали со свету - потому что они, сволочи этакие, мешали установленному и уже привычному для всех порядку. Это было постоянными темами журналов "Крокодил" и "Изобретатель и рационализатор". В журнале "Химия и жизнь" писали, что невозможно быстро получить новые реактивы для опытов - от заказа до получения проходил чуть ли не год. Это всё реалии не последних десятилетий, но и сАмого зарождения советской власти - в "Отчётах академика Капицы", отрывок из которых стал эпиграфом "Проблем тяжёлой атлетики" (см. http://olympic-weightlifting.ru/epigraph.htm) рассказано о том, как Капица несколько месяцев заставлял министерство доставить на его производство простые винты и гайки - для срочного штучного изготовления которых на каждом советском производстве уже в 1930-тые годы существовал особый металлообрабатывающий участок.
Я гулял с секретаршей из "Комитета по ценам": она рассказывала, что вред от всё тормозящих, назначенных сверху и практически несменяемых цен всем известен в самой этой следившей за ценами структуре - но поделать было ничего нельзя, вопиющее положение со многими ценами, провоцировавшими дефицит, сохранялось десятилетиями.
В общем, спровоцированное США в 1985 году повышение Саудовской Аравией квот на добычу нефти - это только повод для гибели СССР. А причина этой гибели - производственная немощь, которая до 1985 худо-бедно маскировалась за счёт экспорта нефти и газа по высоким ценам. Когда вследствие повышения квот на добычу нефти её цена обвалилась, почти сразу выяснилось, что СССР - банкрот, уже давно живший не по средствам, то есть с превышением потребления над производством.
Уважаемый Дилетант, Вы написали по поводу совершенно аналогичных экономических проблем у нынешних США
"Сие звучит достаточно наукообразно, хотя и во многом шито белыми нитками. Немало возникает разных вопросов по случаю истинности этой версии."
Не понимаю, что "наукообразного" Вы увидели в этой самой распространённой главной причине крушения большинства общественных устроений. Наукообразное - это что-нибудь типа
"Актуальная архитектоника развития западных этносфер стала детерминированной, а этот фактор склоняет автохтонные цивилизации к неоконсервативным идеалам легитимного этатизма. Поэтому маргинальность демократических режимов новой генерации, не успевших ещё наполнить свои политрайбалистские традиции некоей ощутимой харизмой, и способствует сегодня выдвижению и реализации концептуально новых инициатив, демистифицирующих и оптимизирующих формальное пансоциальное табуирование".
А вывод "ты, паразит, потребляешь больше, чем производишь" - это крайне простые, вполне бытовые слова, далёкие от сходства с какой-либо замудрёнщиной.
В общем, продемонстрируйте эти Ваши "белые нитки", задайте Ваши "разные вопросы".
В общем, спровоцированное США в 1985 году повышение Саудовской Аравией квот на добычу нефти - это только повод для гибели СССР. А причина этой гибели - производственная немощь, которая до 1985 худо-бедно маскировалась за счёт экспорта нефти и газа по высоким ценам. Когла вследствие повышения квот на добывание нефти её цена обвалилась, почти сразу выяснилось, что СССР - банкрот, уже давно живший не по средствам, то есть с превышением потребления над производством.
Уважаемый Составитель, Вы написали настолько умный текст, что я могу только рукоплескать Вам. Единственный вопрос, который у меня возник, связан с проблемой экспорта нефти и газа. Насколько мне известно (я могу быть ошибочно информирован), СССР стал экспортировать нефть и газ в сколько-нибудь приличных объёмах в 1970-е годы, когда вследствие нефтяного шока 1973 г. страны-экспортёры нефти (в первую очередь арабские) резко подняли цены на нефть, и дешёвая не самая качественная советская нефть неожиданно стала конкурентоспособной. Получается так, что либо до 1970-х годов производственную немощь СССР маскировало что-то другое (какой-нибудь иной экспортный товар), либо СССР стал жить не по средствам вследствие перехода к продаже нефти и газа в середине 1970-х годов. Вероятно и то, что производственная немощь, о которой Вы пишете, складывалась постепенно из-за дурного управления и отмеченной Вами трудности внедрения новых технологий и производств. На ЗИЛе, где работала моя крёстная в те самые 1970-е-1980-е годы, был замечательный случай: в один из цехов поставили новую конвейерную линию сборки, ускорившую собирание автомобилей в несколько раз. Через две или три недели эта линия была сломана, так как нарушала социалистическое соревнование и другие цеха заведомо становились аутсайдерами. Они теряли в премиях, а кто же это потерпит? Культура труда (или, лучше, бескультурье труда, тунеядство, лень), сходная с описанной выше, прослеживается на примерах из эпохи коллективизации: когда появление тракторов разом делало ненужными рабочие руки десятков мужиков и они злились на тракториста; из пореформенной России, когда мужики, привыкшие получать от барина на водку за покосы, ломали механические косилки (описано в "Анне Карениной"); из эпохи луддитов. Луддиты, правда, появились не в России, но смысл тот же. То есть значительная, может быть даже - основная, часть общества прилагала все усилия к тому, чтобы отставать всё дальше и дальше - при желании жить гораздо лучше (т.е. получать/потреблять всё больше и больше). Позвольте ещё одно замечание. Когда я общаюсь с разными людьми, далеко не все радуются жизни и тому, что их окружает. Мне кажется, что способность радоваться жизни и способность действовать так, чтобы сделать хотя бы свою жизнь и жизнь своих близких хотя бы чуточку приятнее и радостней, есть далеко не у всех людей. У Плюкфельдера такая способность, судя по его мемуарам, была и есть. И сейчас многие недовольны (не буду говорить "все") тем, что нас окружает, и думают, что должно быть лучше ("мы достойны лучшей жизни"). Но далеко не все могут действовать в ясном им самим направлении, которое обоснованно, планомерно приведёт их к лучшему, чем есть, положению. Напротив, часто те, кто действует, действуют глупо, непродуманно и вызывают к жизни процессы, которые только ухудшают положение этих действующих и их окружения. Завышенные ожидания, переоценка собственных возможностей, незнание соответствующих конкретной ситуации методов и форм борьбы (социального действия) - и перед нами типичные разочарованные в окружающей действительности люди. Те люди, которые в годы "перестройки" мечтали о рынке, попав в него, оказались беспомощны (о чём Вы, уважаемый Составитель, написали в своей "Демократии. Ltd") и неумелы. По-видимому, "рынок, который всех накормит", был в сознании многих скопирован с социалистического государства, которое "обо всех заботится". То есть людям не приходило в голову, что рынок - это обозначение особой системы социальных отношений (то, что у нас назвали рынком в 1990-е, в лучшем случае можно называть так с добавлением эпитета "черный"), в которой действуют контрактные отношения: я тебе делаю это, ты мне - это. Невыполнение контракта - потеря лица, штрафы и т.д. Причём для обеих сторон. У нас же ситуация иная: у кого больше прав, тот и прав. Какие же тут могут быть контракты? Добавлю к этому, что далеко не все до сих пор осознали тот факт, что им нужно продавать свою рабочую силу (свои компетенции). Многие до сих пор ждут, когда их кто-то куда-то устроит. Ко мне сегодня пришла моя сотрудница и стала в неизвестно какой по счёту раз советоваться по поводу своего внука - как мальчика лучше взять к нам в институт, он ведь такой талантливый, интересующийся и т.п. А ведь "мальчику" уже больше двадцати и за плечами армия. По его словам, работать официантом или ещё где-то он не может - "тупая работа". А ведь он по существу сидит на бабкиной шее и ждёт, когда за него всё сделают. Если бы он был такой один, это полбеды, но ведь у нас маменькиных и бабушкиных сынков полно. Что такого должно произойти, чтобы великовозрастный балбес усвоил, что надо самому пахать, пахать и пахать? У меня есть ответ, но позволю себе умолчать.
А ещё мы снова потихоньку оказываемся в ситуации, когда бодрые лозунги и заявления раздаются в одном месте социального пространства, а в других его местах неофициально выражают активное недовольство. Мне порой кажется, что родившаяся в нашей стране поговорка "хорошо там, где нас нет" - это приговор всем надеждам на изменение ситуации здесь. Вспоминается Емеля, который ничего не делая получал всё на блюдечке от бедной щуки, - русская мечта. Кстати, американская версия мечты "из грязи в князи", воплощённая Шварцнеггером, - это постоянный труд плюс правильные знакомства плюс удача (явление ускользающее, "птица пуганая", но без неё ни труд, ни знакомства не помогут). Как говаривал герой "Обыкновенной истории" Пётр Иваныч Адуев: "Что за карьера без фортуны?"
Уважаемый Составитель, неужели интереснейшая книга Плюкфельдера, выставляемая Вами для всеобщего ознакомления с нею, так быстро закончилась ? А я-то думал, всё только начинается. ----------------------------------------------------------------------------------------------------------- Приведённая Вами перемудрёная фраза:
"Актуальная архитектоника развития западных этносфер стала детерминированной, а этот фактор склоняет автохтонные цивилизации к неоконсервативным идеалам легитимного этатизма. Поэтому маргинальность демократических режимов новой генерации, не успевших ещё наполнить свои политрайбалистские традиции некоей ощутимой харизмой, и способствует сегодня выдвижению и реализации концептуально новых инициатив, демистифицирующих и оптимизирующих формальное пансоциальное табуирование".
сразу напомнила мне известные перлы, типа:
— Вы знаете, что такое Музыка ? — (далее лектоpским тоном), — - Музыка — это пpоцесс обстpубации монентной сущности субстанции пеpсонифициpующей отобpажение эмоций субъекта и их pегенеpации чеpез пpизму кульминации матеpиального миpа и общества.
И это ещё самый короткий вариант "Банальной эрудиции". ----------------------------------------------------------------------------------------------------- "Белые нитки". Если принять Вашу гипотезу, то правителей США можно смело объявлять преступниками и злейшими врагами своего народа. Десятилетиями загонять страну в финансовую западню - это ли, мягко говоря, не вредительство ?
Глупый американский народ своим всенародно избранным правителям доверяет, а правители что делают ? Или те, кто правителей за ниточки дёргает ?
Будь правительство действительно народным, а цели его благородны и высоки, оно никогда не допустило бы положения дел, которое сложилось к настоящему времени. И не пришлось бы Америке быть ни мировым жандармом, ни империей зла.
Конечно, статус супердержавы - ко многому он обязывает. Вот и нас этот статус обязывал. А ещё и извращённая Хрущёвым политика Сталина.
Вот Вы говорите, уважаемый Составитель, что:
"Рабочий день советского человека имел странный, ненормальный вид: 8 часов человек нехотя делал вид, что работает, а затем он 2-3 часа работал по-настоящему, с полной отдачей - стоя в очередях за нужными вещами (нравы очередей ещё весьма слабо передаёт фильм Эльдара Рязанова "Гараж")."
Нехотя делал вид, что работает ? Не знаю, про ткацкие предприятия моего ( бывшего текстильного ) края такого сказать никак не могу. Ткачихи и прочие прядильщицы пахали уж будьте здоровы как. И получали хорошие денежки - 250-300 рублей.
В других местах - то же самое. Когда я, в 1981-ом году, проходил летнюю практику на Ярославском судостроительном заводе, мой наставник, 40-летний рабочий, работал, быть может, и нехотя, вот только я за ним едва успевал. Невзирая на мою тогдашнюю молодость.
Протягивая пучки кабелей по разным отсекам строящихся военных кораблей, мы с наставником уставали, как черти. Пот градом с обоих, а там ещё и визг со всех сторон, долбёжка и скрежет - целая какофония звуков. Да и запахов. Как начнёт сварщик гадить... и никаких тебе респираторов.
Кто построил несметные миллионы квадратных метров жилья ? Кто возвёл производственные мощности ? И так далее, до бесконечности ?
Нежелающие работать ?
Как и Америка, мы кормили, поили, одевали, обували, вооружали полмира нахлебников. Какая бы ещё страна такое смогла ? Франция, что ли ? Лопнула бы от напряжения в первый же день !
Сейчашний "рынок", которым Вы так восхищаетесь. Одно китайское дерьмо, и ничего больше. А уж строительство - не счесть объектов, возведённых "продвинутыми" турецкими строительными фирмами, развалившихся уже через пару лет - аквапарки и многое другое. И все эти развалы повлекли за собой многочисленные человеческие жертвы. И - никто не виноват. И - ничего страшного. Новые "шедевры" турки возводят. Да за такое, особенно, при Сталине !
Вот Вам и "рынок" - преступление на преступлении. И это величается "демократической нормой".
Диссиденты. Как правило, штатные и внештатные агенты КГБ. А отнюдь не подвижники, как Вы навоображали себе.
Судите сами - советская власть, при желании, могла бы сделать появление и деятельность таких "героев" и "радетелей за народное счастье" невозможными абсолютно. Но... логический вывод сделать нетрудно. Фикция. По-другому и не назвать.
Естественно, случались среди этих "мятежников духа" и отдельные шизофреники. А почему шизофреники-то ? Да всего лишь потому, что только безнадёжно умственно отсталый человек может в одиночку замахнуться на всесильную государственную махину (машину) в надежде на какой-то успех.
Ну, и горстка тунеядцев. Которых не устраивает любая власть. По причине нежелания трудиться. Что ж, не хотели трудиться на воле, пришлось им пахать в лагерях.
И уже совсем единичные вкрапления - садомазохисты. Одержимые нестерпимым стремлением как-то выделиться из толпы. ------------------------------------------------------------------------------------------------ Фильмы типа "Гараж" - точно такие же, диссидентские. Крамола с экрана - но с одобрения государства. Не будь сего одобрения, "гениальные смелые" режиссёры клепали бы только "соцреализм". ----------------------------------------------------------------------------------------------- Анекдоты же, большей частью, были не антисоветские, а про Чапаева и Брежнева. ------------------------------------------------------------------------------------------------ Поэтому я соглашусь с уважаемым Дедом. Пусть и мало ему довелось прожить в СССР. А что довелось - наполовину уже не в настоящем СССР, а в СССР Горбачёва. Внештатного агента ЦРУ.
Гордость была ! А где она теперь ? Или для Вас вся гордость в приятно урчащем желудке ? Наполненном генномУдифицированной поганью ?
Спорить, уважаемый Составитель, на эту тему можно до бесконечности. Одно бесспорно - для гордого человека лучше жизнь в великой стране. А не в "державе" третьего мира, которой сейчас Россия является.
"Единственный вопрос, который у меня возник, связан с проблемой экспорта нефти и газа. Насколько мне известно (я могу быть ошибочно информирован), СССР стал экспортировать нефть и газ в сколько-нибудь приличных объёмах в 1970-е годы, когда вследствие нефтяного шока 1973 г. страны-экспортёры нефти (в первую очередь арабские) резко подняли цены на нефть, и дешёвая не самая качественная советская нефть неожиданно стала конкурентоспособной. Получается так, что либо до 1970-х годов производственную немощь СССР маскировало что-то другое (какой-нибудь иной экспортный товар), либо СССР стал жить не по средствам вследствие перехода к продаже нефти и газа в середине 1970-х годов. Вероятно и то, что производственная немощь, о которой Вы пишете, складывалась постепенно из-за дурного управления и отмеченной Вами трудности внедрения новых технологий и производств."
СССР погиб потому, что наше иждивенчество с течением времени нарастало. Оно нарастало, разумеется, не как наше желание побольше получать, прикладывая поменьше сил (этих желаний почти у всех людей всегда в избытке), а как реальный фактор, как реальное возрастание всеобщих возможностей приобретать при всеобщем же успешном уклонении от эффективного труда.
Причинами нарастания нашего иждивенчества были, судя по всему, лживая псевдонародная пропаганда и желание верхов иметь поменьше проблем с низами.
В нормальных феодальных режимах особой лжи нет. То есть там всем членам общества открытым текстом сообщают не всегда приятные вещи типа "Всяк сверчок знай свой шесток" или "У каждого свой путь, своё дао, своё предназначение: император должен управлять, заботясь о простолюдинах, простолюдины же должны растить рис, дабы содержать императора". Менее цивилизованный вариант такой правды примерно такой:
"Ты рождён, чтобы быть послушным, Греть мне воду, вставая рано, Бегать с почтой, следить за конюшней, Я - властитель твой, обезьяна".
Но если на знамени общественного устроения начертано
"Широка страна моя родная, Много в ней лесов, полей и рек. Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек...
...Наши нивы взглядом не обшаришь, Не упомнишь наших городов, Наше слово гордое "товарищ", Нам дороже всех красивых слов.
С этим словом мы повсюду дома, Нет для нас ни "чёрных", ни "цветных", Это слово каждому знакомо, С ним везде находим мы родных" и т.д.,
то хотя бы что-то из этого набора провозглашений приходится воплощать в жизнь. Чтобы эти провозглашения не были полной и очевидной, каждодневно всем колющей глаза ложью, подчёркивающей реально сословный, господско-холопский и эксплуататорский характер общественного устроения. То есть из-за "народолюбивых" лозунгов, оправдывающих существование устроения как всеобще-выгодного, приходится, например, в какой-то момент выпускать из колхозов крепостных, сперва выдавая им паспорта, а затем и нормальные деньги вместо палочек-трудодней. Но из-за этого ослабления цепей и, соответственно, появления возможностей для населения жить лучше - при одновременном невозрастании эффективности производства - общее экономическое положение ухудшается.
Насколько мне известно, масштабным экспортом нефти в капстраны СССР занялся после 1963 года, отмеченного большим неурожаем (прекрасно помню, что в тот год мне удалось лишь один раз поесть белый хлеб, показавшийся мне тогда удивительно вкусным и даже сладким). Сама по себе эта мера была, скорее всего, правильной: от неурожаев необходимо подстраховываться, накапливая, например, резервный фонд. Но плохо было то, что вместо исправления своих ошибок, - то есть вместо увеличения производства хлеба - мы просто сели на нефтяную иглу. Думаю, что Вы, уважаемый Любитель, сами помните, насколько безнадёжными выглядели - и реально являлись - нескончаемые попытки наших партии и правительства увеличить производство зерна. В сельском хозяйстве были, конечно, и хорошие, интересные наработки - но против антипродуктивной системы, против всеобщей незаинтересованности, увы, не попрёшь. Или надо было опять заградотрядами загонять народ в крепостное право, насильственно уменьшать потребление до прежних уровней.
Наша КПСС, разумеется, не хотела неприятностей в виде пусть даже небольшого риска народных выступлений - благо поток нефтедолларов списывал всё бОльшие и бОльшие ошибки и дефекты устройства производства (помню, территория нашего завода была завалена какими-то нераспакованными и уже хорошо проржавевшими станками и транспортными средствами типа каких-то необычных погрузчиков. Для чего всё это выпрашивали у центра и привозили на наш завод снабженцы - непонятно. Возможно, это были наборы достаточно дефицитных запчастей). Поэтому КПСС и выбрала путь увеличения экспорта сырья.
Конечно, у нас имело место и развитие производства. Но в первую очередь оно коснулось, к сожалению, военных областей. А мы, простолюдины, тем временем достаточно быстро распускались, мы всё больше интересовались Западом с его потребительскими успехами и становились всё более требовательными. И верхи нам, нашим требованиям в целом нехотя уступали - например, повышая зарплату. Но от повышения зарплаты количество товаров не вырастет. И при фиксированных ценах у нас возник дефицит, в итоге, как Вы наверняка помните, приведший нас к талонной системе и к полному опустению магазинов.
Вы также написали следующее:
"Что такого должно произойти, чтобы великовозрастный балбес усвоил, что надо самому пахать, пахать и пахать? У меня есть ответ, но позволю себе умолчать."
Самый верный и гуманный способ - механизировать этого балбеса. То есть дать ему превратиться в счастливую машину. Для чего, правда, надо подождать столетие-полтора. Но, думаю, с описанным Вами балбесом данное превращение непременно случится. Через удлинение продолжительности жизни людей.
Уважаемый Дилетант, книга Плюкфельдера только началась, но если Вам интересно её читать, то это скорее всего значит, что Вы увидели на экране хорошо обработанный текст. В необработанном же виде текст страницы, полученной из "Файнридера", выглядит, например, так:
"Некоторые из присутствующих, чего греха таить, были под цчдусом. Мощный Познахарев даже затеял драку с Каплуновым, ни гот мигом наставил ему шишек. Когда их разняли, под глазом у I 1о шахарева уже красовался фингал.
Позже я встретился и с Павлом Яковлевичем Зубрилиным. Hi ex нас объединила штанга.
Л на соревнованиях в Кемерово все получилось так, как мы I чумали. Наша команда со скрипом, но заняла первое место, оста-mm позади такие крупные города, как Сталинск и Кемерово. ДСО 111пхтер“ было нами довольно.
11равда, меня старались держать подальше от большого спор-I мииого руководства. Да я и сам не хотел к нему иметь никакого ошения. Организаторы соревнований просили, чтобы я не выводил на вручение приза, дабы из-за меня у них не было неприят-
• и к'той. На награждение вышел официальный представитель Кисе-к*нска.
Приз мы, кстати, получили оригинальный - статую из цветной бронзы, изображавшую атлета, который вырывает штангу одной рукой в подседе. Статуя была хорошо отлита и считалась художественной ценностью, имея особый регистрационный номер и п.к порт. Команда киселевских штангистов получила столь почетны! i ириз впервые. Он потом красовался в кабинетах нашего начальства.
Где этот приз сейчас, не знаю - а жаль. Знала бы эта статуя,
• ьолько я выстрадал, пока вогнал в себя 4 литра воды! Такого в мо-
• н практике больше не было.
Домой мы ехали весело, хотя в то время в команде уже знали, но я ненавижу пьяных. В поезде, следовавшем до Сталинска, мы и» I рсчали пьяных штангистов, но из других городов. Саша Кудрин иг ю дорогу благодарил меня, что я решился на такой шаг и дал ему мпможность выиграть.
Вскоре Кудрин поедет в Ленинград и на отлично сдаст вступи гельные экзамены в институт физкультуры им. П.Ф. Лесгафта.
‘ in на поступил на отделение тяжелой атлетики, но в конце концов in пего получился хороший дискобол. Он стал мастером спорта и но штанге, и по метанию диска, вошел в сборную России по легкой •мистике."
Сначала этот текст нужно сделать соответствующим печатной странице, а потом избавить от, как я полагаю, чисто немецких "Вы", "Вас" и т.д. с большой буквы в диалогах, от "мать выкрутила глаза" и т.д. Потом ещё желательно расставить везде "ё". Потом желательно убрать немотивированное прыгание рассказчика по временам. Типа "Я оглянулся и вижу" ("Пришла и говорю"). И т.д. В общем, больше 20 страниц я в день обработать не могу. А если мне придётся вступать в переписку, то количество страниц может стать в день переписки нулевым.
Вы написали мне насчёт паразитирования США на остальном мире, которое когда-нибудь неминуемо приведёт США к банкротству, следующее:
"Если принять Вашу гипотезу, то правителей США можно смело объявлять преступниками и злейшими врагами своего народа. Десятилетиями загонять страну в финансовую западню - это ли, мягко говоря, не вредительство ?
Глупый американский народ своим всенародно избранным правителям доверяет, а правители что делают ? Или те, кто правителей за ниточки дёргает ?
Будь правительство действительно народным, а цели его благородны и высоки, оно никогда не допустило бы положения дел, которое сложилось к настоящему времени. И не пришлось бы Америке быть ни мировым жандармом, ни империей зла."
Уважаемый Дилетант, находиться в состоянии паразитизма, то есть в состоянии превышения расходов над производством - это же очень приятно. Это как наркотик. Попробуйте отнять у наркомана шприц - он может убить за это на месте.
И неужели Вы всерьёз полагаете, что простые американцы вникают в тонкости получения ими своих благ? Неужели человек, получающий вэлфер, размышляет: а не многовато ли мне сегодня отстегнули? Не вернуть ли часть назад? А человек, которого дорогой операцией вылечили от рака, неужели он побежит в больницу с требованием пришить ему опухоль обратно, поскольку могучая, высокорезультативная медицина слишком затратна и вгоняет страну в долги? А много ли народа в США выступит против нынешнего уровня их, США, военных расходов? Против этого не выступают даже те самые конгрессмены, которые реально озабочены постоянным ростом госдолгов (я имею в виду ежегодные слушания по поводу повышения лимита госдолга).
В общем, самая "высокая цель" - это для подавляющего большинства людей как раз желание набить карман, дом, платяной шкаф, холодильник, рот, желудок именно сегодня. А "после нас - хоть потомки" (ЕвГений Сазонов).
Кроме того, капитализм - это диктатура вовсе не народа, а капиталистов, богатеев. Которые полностью финансируют выдвижение и рекламу нужных им выборных политических управленцев, а также их, выборных политических управленцев, пиар-поддержку в процессе правления. То есть капитализм - это диктатура очень небольшого по численности слоя, который при банкротстве, при кризисе, при народных волнениях и т.п. в своей стране может крайне легко слинять в другие местности. Европа вон ежегодно принимает к себе миллионы нищих из Африки и из Азии - так что она уж как-нибудь выдержит переселение к себе пары-тройки миллиончиков американских богачей. Иными словами, будущее банкротство США у её реальных правителей не создаст неразрешимых проблем.
Вы также возразили мне на утверждение о нежелании советских людей работать:
"Нехотя делал вид, что работает ? Не знаю, про ткацкие предприятия моего ( бывшего текстильного ) края такого сказать никак не могу. Ткачихи и прочие прядильщицы пахали уж будьте здоровы как. И получали хорошие денежки - 250-300 рублей.
В других местах - то же самое. Когда я, в 1981-ом году, проходил летнюю практику на Ярославском судостроительном заводе, мой наставник, 40-летний рабочий, работал, быть может, и нехотя, вот только я за ним едва успевал. Невзирая на мою тогдашнюю молодость.
Протягивая пучки кабелей по разным отсекам строящихся военных кораблей, мы с наставником уставали, как черти. Пот градом с обоих, а там ещё и визг со всех сторон, долбёжка и скрежет - целая какофония звуков. Да и запахов. Как начнёт сварщик гадить... и никаких тебе респираторов.
Кто построил несметные миллионы квадратных метров жилья ? Кто возвёл производственные мощности ? И так далее, до бесконечности ?
Нежелающие работать ?"
Есть такая пословица - "Один с сошкой, семеро с ложкой". Вы привели пример вкалывания именно того, кто "с сошкой", но забыли про существование работников разного рода аппаратов, ненужных НИИ, только зарубавших полезные проекты, разных пьяниц и, наконец, вроде бы нормальных работников, но делавших из-под палки никому, увы, не нужное инерционное старьё или заведомую дрянь типа моделей одежды нашей лёгкой промышленности. Конечно, количества работников и полубездельников соотносились в СССР не как один к семи, но никто, насколько я помню, не возражал с пеной у рта против шутки "Они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем".
Вы также сообщили мне, что
"Анекдоты же, большей частью, были не антисоветские, а про Чапаева и Брежнева."
Анекдоты "про... Брежнева" - это что-нибудь типа
"- Леонид Ильич, а это правда, что вместо вас по Москве возят чучело?
- Нет, это чисто пропагандистское враньё насквозь продажной буржуазной прессы. На самом деле по Москве вместо чучела возят меня".
?
То есть, значит, анекдоты "про... Брежнева" - они не антисоветские? Но какие же они тогда - просоветские?
Вы также написали:
"Гордость была! А где она теперь? Или для Вас вся гордость в приятно урчащем желудке? Наполненном генномУдифицированной поганью?"
В моём окружении гордость за страну если и испытывали, то в очень малой степени. А чем нам было гордиться? Неспособностью страны с самыми большими сельхозугодьями обеспечить себя хлебом? Нашим вторжением в Афганистан и полным провалом этой агрессии? Пустотой в магазинах? Низким качеством почти всего советского при пропагандистской трескотне "Советское - значит лучшее"?
Уважаемый Дилетант, Ваш вопрос уже содержит в себе и ответ: чувство гордости может возникать только у благополучного, только у хорошо накормленного человека. У голодного же голодранца в мозгах просто нет места для чувство гордости. То есть его мозги заняты куда более прозаическими чувствами, чем гордость.
Что же касается генетически модифицированных организмов, то это на самом деле наше общее спасение. Слушайте в данном вопросе учёных, а не бестолковых кликуш.
- Да, — сказала Валентина, — штанга честный вид спорта. Казалось бы, всё просто - холодный металл, длинная ось, по бокам колёса. А смотри-ка, что тут делается и как это интересно!
Да, интересно - но только в том случае, если спорт сочетается со здоровьем, а также с соответствующей экономической политикой.
Социализм с его производственной системой, в которой во главу всего была поставлена полная занятость, фактически установил „щадящий“ режим труда. Энергозатраты на социалистическом производстве были гораздо ниже, чем на частнокапиталистическом. После работы, по моим данным, у советского рабочего оставалось немало сил и нерастраченной энергии.
В политическом плане наш рабочий был закабалён, но на работе вёл себя так, как ему заблагорассудится. Он „волынил” или, как говорят шахтёры, „филонил”, а уволить его было практически невозможно. Тем более это касалось фронтовиков - они обычно только делали вид, что работают.
Поэтому и находилось так много желающих тренироваться в нашем зале. А те, кто не мог или не хотел повышать свои результаты в спорте, становились нашими болельщиками. Они нас подбадривали, а на соревнованиях сидели в первых рядах.
* * *
Мы с Валентиной поужинали за мои талоны. Она жаловалась, что устала: Москва суетная, без привычки здесь находиться трудно.
- Сегодня, Валя, тебе придётся пожертвовать отдыхом и уделить внимание мне, - сказал я.
- Разве только сегодня? - несколько разочарованно протянула она.
Мы бродили по Измайловскому парку до тех пор, пока милиция не предупредила, чтобы после 12 ночи нас здесь не было. Тогда мы сели на скамейку у входа в общежитие. Валентина прижалась ко мне, и я почувствовал, что она засыпает.
Меня тоже начало клонить в сон. Нет, приказал я себе, ты не имеешь права заснуть даже на минуту! Я знал эти штучки со своей стороны: стоит мне только уснуть, как весь мой эксперимент пойдёт насмарку. Сегодня я должен был спать не больше 2-3 часов. Но это я, а Валентина тут при чём? Я уговорил жену, и она ушла к себе.
Фехтовальщицы, с которыми жила Валентина, ещё не спали. У них сегодня тоже были и победы, и неудачные выступления.
В нашем общежитии, в самом конце коридора, скрючившись на диване, лежал Иван Кошкин, который также не спал.
- Знаешь, Рудольф, - сказал он, - меня ошеломил китаец.
Когда Иван говорил тихо, его дефект речи не был слышен. Я сел рядом с ним, у меня не было слов. Посидев, предложил Ивану погулять до трёх часов ночи. Он радостно вскочил.
На улице было удивительно тепло. Всё замерло. Замолкли и птицы, которые днём распевали здесь на разные голоса. Мы понаблюдали издалека, как жильцы нашего общежития украдкой влезают в окна, зная, что дежурная строго следит за тем, чтобы никто не опаздывал. О своей ночной прогулке я предупредил её ещё с вечера.
Иван рассказал мне, что он именно купил и ещё нужно купить. Затем, вспомнив о чём-то, он убежал, предупредив, что сейчас вернётся. Вскоре Иван выскочил из общежития и понёсся ко мне зигзагами, растопырив руки, будто крылья самолёта. В его руке я заметил бумажку - он сунул мне её на бегу и упал на скамейку.
- Телеграмма от Клышко, - сказал Иван, - там ждут твоей победы.
- Это ты организовал? - спросил я.
- Почему я? В „Советском спорте“ написано, когда ты выступаешь. Телеграмму принесли в общежитие из Госкомспорта.
- Хорошо им там на шахте рассуждать и желать мне победы, - сказал я.
* * *
Как всё сложится на самом деле? Я ведь впервые должен был выступать на таких ответственных соревнованиях. Я вроде бы не трус, в шахте часто находился между жизнью и смертью. А тут, ну что - не подниму, так не подниму. Но я всё же очень серьёзно относился к своим выступлениям.
Стр. 222-223 img 320
Моя беда заключалась ещё и в том, что я не снизил нагрузки. Иван Захарович Любавин не заметил, что я тренируюсь в полную силу. Другие штангисты уже давно помылись, сидели в автобусе или покуривали на скамейке, а я всё ещё тягал штангу. Из тренеров на это обратил внимание только Юрий Дуганов.
- Упрямая голова, - обратился он ко мне, - тебе же через четыре дня выступать, а ты, как я вижу, поднял в общей сложности минимум 10-12 тонн. Когда ты думаешь восстанавливаться?
Любавин, услышав слова Дуганова, плюнул, резко удалился от нас и вполголоса произнёс своё любимое слово „говнюки”. Глядя на меня, он добавил:
- Может, Юрий и прав.
- Конечно, прав, - сказал я. - Но цыплят по осени считают.
Дуганов забыл, что мне почти 30 лет и что время дармовых сил у меня поглотила ссылка. Скепсиса у него был полный мешок. Он ворчал и критиковал налево и направо, как те, кто ничего не может делать сам. А ведь в ту пору Дуганов ещё мог бы поднимать штангу. Но нет, это было тяжело и сразу стало бы видно, кто он есть. Ему было удобней упрекать меня за то, что я не снизил нагрузку. На тренерском совете он с пеной у рта говорил, что я пренебрегаю его рекомендациями. А И.З.Любавин сказал:
- Рудольф - представитель шахтёров Кузбасса. Все эти годы мы его не видели. От стипендии он отказался, мы ничем не можем его привлечь. Меня он не слушает, на него может влиять только Роман Павлович Мороз. Я знаю, вы скажете: давайте не выставлять его за команду. Но в мае во Львове он занял второе место, проиграв только Трофиму Ломакину, а следующий атлет, Матвей Рудман из Харькова, отстал от Рудольфа в сумме на 5 кг. Ломакина и Рудмана здесь на сборах нет, так что нам фактически некем заменить Рудольфа.
Ю.Дуганов остался недоволен аргументами Любавина. А старший тренер сборной СССР Н.И.Шатов, человек с мягком душой, пожал плечами и сказал:
- По-моему, ничего страшного здесь нет. Я сам восстанавливался всего за два дня. Так что посмотрим.
А что тут было смотреть? Дуганов оказался в наивыгоднейшем положении: если я выступил бы хорошо, то он пожал бы плечами: „Ну что ж, немецкий сибиряк - загадочный атлет”. А если я проиграл бы, то тут уж Дуганов отыгрался бы по полной программе. Ох, сколько на свете таких людей, как мой „доброжелатель” Дуганов!
Прав ли он был? По-своему прав, повторю я. Не моя вина, что в стратегии подготовки атлетов Ю.Дуганов отстал навсегда.
Мне бы его спортивный талант! В своё время в рывке, а также в толчке он мог творить чудеса. Рассказывали, что на тренировке Дуганов вырывал правой рукой 100 кг. Одарённый от природы, ом мог позволить себе выступать спонтанно.
Но если атлет талантлив, то это ещё не значит, что он станет талантливым тренером. Моя практика и мои анализы показали, что дело обстоит, скорее, наоборот. Свой опыт в тренерской работе был равен у Дуганова нулю.
Вот я и навлёк на себя заведомого врага. Ещё не выступал, а мне уже вынесли приговор. И рассчитывать на дальнейшие выступления в сборной СССР мне, по всей видимости, не приходилось.
Тут могло помочь только то, что как вид спорта я выбрал именно штангу. В классической борьбе спортивное начальство может позволить себе выбрать победителя по собственному усмотрению. То же самое и в боксе, если не считать побед нокаутом.
У меня когда-то была такая мысль: остановиться на боксе. Тренер по боксу В.Пиншин, о котором я писал в первой книге, умолял меня об этом чуть не на коленях: мол, я с тобой пройду и Рим, и Крым. В соревнованиях по боксу я не участвовал, но два месяца тренировался. Пиншин хвалил мои длинные руки и широкие плечи, за которые всегда можно спрятать челюсть. Но когда я побоксовался с моим другом И.Люфтом и с А.Кривко, ребята сложили перчатки и сказали:
- Ищи себе других спарринг-партнёров.
А что другие? Я ведь мог рассчитывать на успех, только свалив соперника в нокаут. А по очкам – это, как говорится, “das kannst du vergessen”.* То же самое и в борьбе - я мог быть уверен в победе, лишь положив противника на лопатки.
А вот штанга для российского немца - в самый раз, особенно рынок и толчок. В жиме ко мне придирались, но что поделаешь - жим у меня действительно был не майеровский (немецкий стиль, о котором я писал) и не в стиле Григория Новака или Ефима Наумова из Сталинграда. Так что дугановцы должны были замолчать только в том случае, если бы я хорошо выступил осенью. А пока я думал выступить по средней программе.
Политика меня не интересовала. Мне были дОроги мой цех, мои друзья, ученики-штангисты. По душе было и руководство шахты, которое на профсоюзных собраниях иногда вспоминает о наших спортивных делах и о том, сколько хулиганов мы привлекли с улицы в наш спортзал.
______________________________ *Об этом ты можешь забыть. _____________________ Стр. 224-225 img 321
* * *
- Ну что, Иван, - сказал я, очнувшись от раздумий, своему другу Кошкину, сидевшему рядом со мной в Измайловском парке, - вот уже и повара идут, готовятся к завтраку.
Вон какая масса людей приехала на фестиваль, а ведь их нужно в одночасье накормить. Придя к себе, я упал в кровать и тут же уснул. В 9 утра Валентина подула мне в ухо:
- Steh auf, es ist schon spät.*
Я быстро вскочил и побежал. 20-минутный бег трусцой по утрам - это для меня обязательно. Помылся в душе, спустился на первый этаж - там стояли контрольные весы. 81 кг - хорошо! Предельный вес для выступления - 82,5, так что у меня в запасе 1,5 кг.
В столовой было полно народа, стоял гул, люди говорили на разных языках. С нами жили только делегаты из наших республик, одетые и свои национальные костюмы.
- А где зарубежные страны? - спросила у меня Валентина.
- Видимо, на Ленинских горах или в другом комфортабельном месте, - ответил я.
Тут же в столовой висели объявления - куда можно сходить. Мы стояли и рассуждали, как лучше провести время Валентине. Вот любопытная китайская программа, а после обеда можно вместе с нашими штангистами поехать на соревнования. Сегодня выступали атлеты двух категорий: 67,5 кг и 75 кг.
Мы расстались с Валентиной, и я прилёг на кровать, задрав ноги и подложив под них матрац, чтобы расслабить позвоночник, который ещё не отошёл от нагрузки.
Пришёл Иван Кошкин и стал вспоминать о своих похождениях в детском доме. Иван - сирота, равно как и его красивая сестра Рая с неповторимым голосом. Я спросил, почему Раиса не найдёт хорошего наставника-культработника. Иван сказал, что культработники хотят с ней только спать, а насчёт голоса, чтобы направить его в нужное русло, видимо, должен побеспокоиться кто-то другой.
____________________________ *Вставай, уже поздно. __________________ Да, жизнь интересна. Интересна ещё и тем, что сегодня ты чего-то не знаешь, а завтра то, о чём тебе хотелось узнать, известно уже всем.
Ивана я предупредил, чтобы он не давал мне уснуть - я недоспал, и меня начало клонить ко сну.
* * *
Вскоре ко мне в комнату вселили Михаила Акопянца с его родственником Ашотом Акопянцем. Иван Кошкин умолк, зная, что незнакомым людям его невнятная речь режет ухо.
Михаила я запомнил ещё по чемпионату СССР 1954 г., где мы выступали в одном весе - 75 кг. Он стал тогда третьим после победителя Ю.Дуганова и второго призёра Ф.Богдановского, впервые выступившего на таких крупных соревнованиях.
Мы с Михаилом вместе мылись в душе, и я не мог не обратить внимания на его тело, обильно поросшее волосом, и почти безволосую грудь с наколотыми изображениями Ленина и Сталина. Когда Михаил шевелил грудью, то Ленин, выколотый слева, подмигивал, а Сталин справа морщил лицо и дёргал усами.
При появлении соседей я вскочил со своего сооружения, на котором отдыхал. Михаил Акопянц рассказал Ашоту, как познакомился со мной. Ашот задал мне немало вопросов по поводу нашей высылки и ругал Сталина, отправившего за решётку и сославшего в Сибирь многих армян.
Пока мы беседовали, Иван сбегал за бутылкой шампанского. Мне завтра предстояло выступать, и поэтому я, извинившись, налил себе чистой воды. Ашот поднял стакан и пожелал мне успешного выступления. Михаил, продолжая тему сталинских репрессий, сказал:
- Сталин посадил лучших поэтов и художников Армении. И вот, на тебе - армяне не только не затаили зла, но и славят его. У нас в Ереване на горе стоит статуя Сталина - самый высокий памятник вождю в мире.
Я запомнил, что сталинские погоны были 2,5 м длиной и использовались вместо двери для проникновения в статую. С началом осени птицы устраивали на погонах и на голове Сталина свои базары.
Стр. 226-227 img 322
Один армянин так разозлился на это кощунство, что стал стрелять по птицам и картечью попал статуе прямо в глаз.
Иван налил по второй и поинтересовался, что сделали с этим защитником Сталина.
- Говорят, его арестовали и в виде наказания 5 лет заставляли по два раза в год отмывать голову Сталина, - сказал Ашот. - И он занимался этим с великим удовольствием.
После шампанского Иван упросил Михаила показать наколки Ленина и Сталина, о которых я ему рассказал. Ашот предусмотрительно запер дверь на ключ.
- Знаешь, Рудольф, - вздохнул Михаил, - если бы пять лет назад мне кто-то сказал, что скоро будет позорно показывать наколку Сталина, я ни за что не поверил бы. А сейчас его портреты сдирают, статуи снимают. Говорят, киевляне однажды проснулись и вместо Сталина увидели на высоком пьедестале Тараса Шевченко. Вдобавок ночью кто-то намалевал на постаменте чёрной краской: „Диты-диты, шо вы натворылы - на задницу Сталина хохла посадылы“.
Михаил наскоро стянул рубашку. Кошкин, любивший Сталина, смотрел на наколку с восторгом, даже потрогал её рукой. Михаил чуть подёргал грудью, и Ленин со Сталиным подмигнули друг другу. Это было и смешно, и печально. Михаил рассказал, что его уже вызывали по поводу наколки в „органы” и советовали на пляже носить майку.
- Не один ты, Михаил, такой непредусмотрительный, - сказал я и протянул свою левую руку.
На предплечье у меня был выколот кинжал, воткнутый и пень и обвитый змеей. Эту память оставил мне Эмиль Кригер в афонинском общежитии в 1948 г. Парни жгли галоши, собирали сажу, смешивали её с чернилами, и получалось что-то вроде туши. Кригер рисовал и сам выкалывал, пользуясь двумя иголками, обмотанными нитками. По глупости подставил руку и я. Теперь, когда я поднимал штангу, наколку было видно, и блатной мир принимал меня за своего.
К обеду подоспела Валентина. Она рассказала, что смотрела китайскую оперу. Публика не восприняла совершенно непонятное зрелище и вскоре стала разбегаться.
- Мне было неловко, - говорила Валентина, - ведь китайцы так старались. Но когда я увидела, что зал почти опустел, то тоже ушла.
После обеда мы с женой пошли гулять в сопровождении Михаила и Ашота. Ашот хвалил свой Ереван и сказал:
- Вы ведь теперь освободились от комендатуры, так, может быть, переедете к нам?
Валентина, не готовая к такому разговору, пожала плечами: мол, не знаю, что скажет муж.
Мы с Михаилом шли чуть позади. Я не очень хорошо знал его, но он располагал к себе, и мне захотелось расспросить, на что намекает Ашот. Михаил пояснил:
- Понимаешь, у нас в Армении после ухода Серго Амбарцумяна и других старых штангистов в тяжёлой атлетике образовался вакуум. Перед фестивалем нас вызывали в республиканский спорткомитет. Там шли бурные дебаты, ветеранов критиковали, что они не подготовили себе смену. Надо сказать, что наши бывшие штангисты, Амбарцумян и Манукян, считаются самыми богатыми людьми в Армении. Например, Амбарцумян имеет собственное кафе-шашлычную. И когда Серго раскритиковали на комитете, что он заботится только о себе, тот сказал: „Приглашайте хороших штангистов, я их полностью обеспечу”. Так вот, Рудольф, Ашота прикрепили ко мне именно для этой цели. Мы с ним переговорили и решили предложить тебе приехать к нам в Ереван осмотреться. У нас есть институт физкультуры, спортивный техникум. Насчёт квартиры, думаю, мы договоримся быстро.
- Уехать мы теперь можем, - согласился я, - хотя и не в любое место. К тому же я выработал 10-летний подземный стаж и могу выйти на пенсию в 50 лет. Но у меня есть мать, брат, другие родственники, мне нужно посоветоваться с ними.
Валентина, услышав наш разговор, сразу загрустила. Заметив эго, Ашот положил мне руку на плечо и сказал:
- Не бери в голову, Рудольф, тебе ведь завтра выступать. А после этого мы соберёмся и всё обсудим.
Стр. 228-229 img 323
Михаил с Ашотом удалились, а мы с Валентиной углубились в размышления. Володя, её брат, собирался уехать в более тёплые края, за ним хотел последовать отец. Если уедем и мы, то в Киселёвске останется один мой брат Николай. Что скажет на все это наша мать?..
* * *
Мы с Валентиной нашли поблизости кинотеатр, Кошкин сходил за билетами. До сеанса мы переговорили с Иваном, строя разные варианты. Иван сказал, что, по слухам, скоро шахтёрам для досрочного выхода на пенсию потребуется уже не 10 лет подземного стажа, а 15 лет. Валентина возражала против перемены места жительства.
Из кино мы вернулись в хорошем настроении. Правда, после бессонной ночи я то и дело клал голову на плечо Валентины. Они с Иваном здорово отвлекли меня от мыслей о соревнованиях. Сегодня мы туда не пошли и теперь узнали последние результаты только вечером.
Перед ужином я сходил на весы. И обнаружил, что мой вес “горит” – а это нежелательно. Видимо, на меня повлиял разговор с Михаилом Акопянцем. Значит, я мог позволить себе за ужином котлету по-татарски с двумя сырыми яйцами, 100 г сметаны, 50 г хлеба и горячий чай с лимоном. Всё это я имел право заказать на основании списка участников соревнований, который отнёс в столовую наш доктор.
Хотя я всё время был на людях, время тянулось медленно. Скорее бы началось выступление! Я был на сборах уже 20 дней. И меня интересовало: что там поделывают мои друзья, ученики, коллеги - дежурные электрики? Сено, я знал, у нас накошено, нужно было поскорей его вывезти. Как там наши дочки - Олечка и Лиля, которой всего три года?
Мать прислала мне два письма. „Когда ты образумишься? - писала она. - Тебе уже 30 лет, а ты всё мотаешься, как пацан“. Валентина читала это и смеялась.
- Знаешь, как мать меня донимает? - сказала жена. - Недавно она хотела выкатить на улицу твою самодельную штангу, чтобы её утащили ребятишки. Мать всё говорит: „Как же так? В детстве у Рудольфа от тяжестей вылез пупок, а сейчас почему-то не вылезает. Раньше он жаловался на сердце – а теперь молчит“.
- А ты хочешь, чтобы я бросил спорт? - спросил я Валентину.
- Знаешь, Рудольф, ты давно вдолбил мне в голову, что спорт для тебя первичен, а всё остальное - вторично. И другой жизни я уже не хочу. Что будет, если ты покончишь со спортом, я не знаю. Но я знаю, что жена твоего брата постоянно причитает: „Хоть бы Николай занялся спортом, как Рудик! Тебе вот, Валентина, день и ночь известно, где находится твой муж, а я часто понятия не имею, где болтается Николай”. Так что, Рудольф, пока есть результат, останавливаться нет смысла. Если бы не твой спорт, я и с Москвой не познакомилась бы. А сколько новых людей я узнала - и всё благодаря тебе!
“Да, подумал я, спорт - это живая культура, честный видимый диалог между людьми, где сразу выявляется, кто есть кто. Есть у нас в спорте и говоруны, на трибуне они гиганты. Но спустится такой “гигант” с трибуны, возьмётся за гриф штанги - вот тут-то сразу и становится очевидной его дурь”.
- Конечно, вся тяжесть такой жизни ложится на тебя, Рудольф, - продолжала жена, - а косвенно и на нас, на мать и на меня с детьми. Но физкультура и спорт спасли тебе жизнь, это факт. Хотя слишком высоко, может, подниматься и не нужно - от Земли до Солнца далеко, могут и крылья обгореть. Твои электрики у меня всё время спрашивают, когда же ты отдыхаешь. Ваш Листунов как-то сказал: „Рудольф в шахте работает, нами командует, а прихожу с женой в клуб - ещё и там штангу таскает. Скажи честно, Валентина, когда он выполняет свои мужские обязанности?” Потом его жена спросила то же самое, и я ей ответила: “Если у Рудольфа не было бы лишней силы, то он в спортзал не ходил бы. А тебе я желаю, чтобы твой муж тоже окреп и больше не интересовался чужой семейной жизнью”.
Я засмеялся, тронул Валентину за нос и спросил:
- А ты не сказки мне рассказываешь?
- Хорошо, примем всё это за сказку, - со смехом согласилась жена. - Тебе-то перед завтрашним выступлением ни сказку рассказать, ни пофилософствовать не дано. Ты же сам говорил: штангу поднимать - не языком трепать.
- Да, - сказал я, - вот и в шахте так же. Сколько метров пройдёшь на сбойке или в основном штреке, столько и получишь.
- Там ты получишь столько, сколько нормировщик и хронометрист назначат тебе за твой славный труд, - возразила Валентина. - А здесь ты ещё не выступил, а государство уже затратило на тебя средства.
Стр. 230-231 img 324
Дилетант
Сообщение: 803
Откуда: Россия
Отправлено: 20.08.15 22:58. Заголовок: Уважаемый Дед, Вы сп..
Уважаемый Дед, Вы спросили:
"извините,но Ваши слова понимать буквально или иносказательно?"
А что я такого сказал ? Мой наставник - помню даже, как его звали - по этому поводу постоянно ругался. Вонища внезапно - значит, сварщик окопался где-то поблизости. А респираторы - об этом и речи не было. Корабль хоть и в цеху находился (высоченный такой цех) и прямые солнечные лучи его не обжигали, но всё равно в отсеках было жарко. Оно бы и терпимо, если на месте сидеть, покуривать, но наставник не позволял сидеть ни себе ни мне. Работа по затягиванию кабелей довольно тяжёлая. Поэтому было очень жарко. Уж какой там респиратор, если пот не давал покоя и без него.
Наставник работать любил. Его подогревала хорошая зарплата. Я же как практикант огребал каждый месяц ажно 60 целковых. Впрочем, не так и мало для "юноши, обдумывающего житьё, выбирающего, дёрнуть бы жизнь с кого". Но и не много. Когда только поступил в техникум, в 1979-ом году, после десятилетки, нас посылали в колхоз. Так я там, за полтора месяца, огрёб 170 рублей. Правда, когда нас посылали в колхоз (уже другой, не миллионер) на следующий год, заплатили за те же полтора месяца совсем мало - рублей где-то 70.
А ещё через год, летняя производственная практика на Ярославском судостроительном. Практика длилась четыре с половиной месяца. Жили в общаге - пара групп по одной специальности из нашего техникума. Группы неполные. Так как две другие половины групп распределили на практику в Николаев.
Корабли в цеху стояли на мощных тележках - кажется, 12 тележек. И когда корабль в основном был готов, тележки приводились в движение и по рельсам скатывали корабль к Волге. А там уже, на плаву, возводились надстройки и прочие мачты. После чего корабль подвергался ходовым испытаниям.
В смежной группе был один парень - штангист-мухач. С результатом 105 кг в толчке и 75 кг в рывке. Он-то и нашёл близлежащую маленькую штангистскую секцию. И мы с ним ходили туда пару раз в неделю. Именно в этой секции я увидел впервые настоящих штангистов. До этого занимался дома турником, гирями и самодельной штангой - и с настоящими штангистами дела не имел.
А в Ярославль нас посылали и ещё раз. Зимой, в начале 1982-ого года. Но это была уже практика преддипломная. Месяца полтора. И просидели мы весь этот срок у настройщиков радиоаппаратуры. Настройщикам было не до нас - часто отпускали нас раньше положенного часа.
А в общаге - карты, вино. Вот так и прошла преддипломная практика. Правда, одну неделю проработали на кораблях - вспомнили "молодость" - но эта неделя пролетела, как миг.
Начал о респираторах, а кончил "за упокой". Что-то на воспоминания потянуло. --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Уважаемый Составитель, что-то не хочется спорить о политике. Уж поверьте, так я наспорился - года три спорил. В чём-то с Вами согласен, а в чём-то - безусловно, нет.
Нельзя ли наши рассуждения перенести в соответствующий раздел, в другую тему ? Там бы мы, глядишь, не спеша и доспорили.
А пока лучше почитать Плюкфельдера.
любитель
moderator
Сообщение: 76
Отправлено: 21.08.15 00:10. Заголовок: Из фильмов о Плюкфел..
Из фильмов о Плюкфельдере интересен фильм "Штангисты" (он ещё и о Ригерте). Там перечисляются ученики Рудольфа Владимировича - Вахонин, Алексеев, Ригерт, Колесников:
Фильм "Вес взят" ставит точку над i в вопросе о роли Плюкфельдера в становлении Алексеева:
на 17 мин 37 секунде в видео об установлении Алексеевым 600 кг суммы в троеборье (открытии "Клуба 600") стоит его тренер - Рудольф Владимирович. Василий Иванович после своих рекордов и длинной череды побед сам уверовал в то, что он до всего дошёл своей головой и тренеров у него не было. Это, конечно, чушь. Уже из выложенных фрагментов книги Плюкфельдера видно, что оба они использовали схожий метод - "думай и паши". Вот Плюкфельдер перед соревнованиями, по словам Дуганова, переданным Плюкфельдером, поднял на тренировке "в общей сложности минимум 10-12 тонн". А Алексеев уверял всех, что у Плюкфельдера поднимали максимум 7 тонн. Кстати, история с забвением своего тренера у Алексеева как раз заурядная. Примеров, когда выдающийся атлет забывает, кто его довёл до олимпийских высот, много.
Это так, подумал я, но в шахте темно, там тебя никто не видит. А здесь ты весь на виду. Выступишь завтра, и тут же на весь мир сообщат, что в весе 82,5 кг победил такой-то спортсмен.
Если проиграю, то наши скептики в мехцехе житья не дадут. А выиграю - они опять что-нибудь придумают. Хорошо быть скептиком, он как ванька-встанька: куда ни наклонишь, - встанет и опять прав.
Я почувствовал, что еле держусь на ногах, ужасно хочу спать. Проводил Валентину на третий этаж к фехтовальщицам, они там опять праздновали чью-то победу. Принял холодный душ и, уже собравшись в постель, заметил на своих ладонях выпуклые мозоли. Завтра в кураже они могут сорваться, подумал я, занесу инфекцию, и ладонь раздует. Лучше срежу их потихоньку лезвием, потру пенопластом, и утром мои руки будут как замшевые. Наконец я залез в постель.
Чтобы скорей уснуть, я применил свой испытанный приём: лег на спину, подогнул ноги, положил бумажку между коленей и стал давить ими друг на друга. Вскоре наступило утомление в тазобедренном суставе, и я заснул.
* * *
Проснулся в 8:30. Восемь часов сна - для меня ужасно много, я был этому рад. Теперь я почувствовал в спине кошачью гибкость. Кажется, тупая усталость оставила меня. Подпрыгнул вполсилы: мне будто кто-то помогал, в ногах ощущалась необыкновенная лёгкость. В то же время я знал, что радоваться ещё рано.
Завтракал я вместе с Валентиной.
- Девчонки-фехтовальщицы такие интересные, - рассказывала она, - всю ночь допытывались у меня, каково быть замужем за спортсменом, да ещё иметь двоих детей. Одной из них мать говорит: мол, выходи за кого угодно, только не за спортсмена.
Валентина видела, что я слабо реагирую на её рассказ. Теперь я находился уже в зоне отсчёта времени и экономил энергию. Психоэнергия должна сохраниться, ведь скоро мне предстояло выходить на старт.
Я собрал вещи, заново всё проверил: майку-полурукавку, ярко красное трико с гербом РСФСР, бандаж с плавками, носки, белые ширпотребовские теннисные туфли, в которых ты как в тапочках, напульсники, нашатырный спирт. В столовой налил себе в термос крепкого чая с лимоном. Иван Кошкин ждал, когда я передам ему сумку, он исполнял роль как бы моего оруженосца.
Хотя я не русский, мы присели на дорожку по хорошему русскому обычаю. Посидели молча минуты две. В это время я вспомнил, что в столовой доктор заказал мне полкурицы. Я дал Кошкину талон, и он принёс тёплую курицу в фольге.
Специальный автобус повёз нас в Сокольники на теннисный корт „Шахтёр“. Мы договорились с Валентиной, когда и где встретимся, я вручил ей входной билет, и мы с Кошкиным удалились.
До взвешивания оставалось ещё полтора часа. Я занял одну из раскладушек. Сходил на сцену, осмотрел зал, сымитировал движение со штангой и определил, в какую балку перекрытия крыши я должен упереться глазами во время жима. Потом размерил пальцами гриф штанги, надел на неё два диска по 20 кг - вместе с грифом, стало быть, 60 кг - и проделал жим, а затем рывок в стойку. Штанга показалась мне удивительно лёгкой.
Всё, адаптационный режим я прошёл, мы с помостом и со штангой были на равных. Этот момент я считал важным для себя, теперь и как бы зрячий и стою на твердой почве.
Началось взвешивание. Я взвесился одним из первых: 81,5 кг - килограмм имелся в запасе. В те годы штангисты взвешивались и получал и номера в порядке живой очереди: кто раньше пришёл, того и записывали выше в протоколе. Я представлял здесь сборную СССР.
С запозданием появился мой ответственный тренер на данных соревнованиях - Иван Захарович Любавин. Узнав, что я уже взвесился, он стал ругать меня: зачем, мол, поспешил, нужно было ловить по весу своих соперников.
- А кто мои соперники? - поинтересовался я.
И.З.Любавин достал список.
- Если вы хотели кого-то ловить, - возразил я, - то вам нужно было приехать к нам в общежитие и поговорить со мной. А то я вас три дня не видел и вообще уже не думал, что вы придёте.
Любавин смотрелся здесь не как выводящий тренер, а как цирковой конферансье или так, будто собрался на очень важный бал. Костюм на нём был с иголочки.
После моих слов Любавин прекратил упрекать меня. Возможно, он решил, что сейчас не время для разборок. Но для меня дело было в первую очередь, и я подумал: долой всякую дипломатию и притворную интеллигентность!
Стр. 232-233 img 325
Я достал свой “тормозок” - курицу, кусочек хлеба, полбаночки сметаны. До моего выступления оставалось ещё около двух часов. Участники соревнований заполняли большую комнату. Независимо от страны, нас разместили всех вместе, в одной раздевалке.
И.З. Любавин рассказал мне кое-какие новости. Настроение у него было вроде неплохое, и я вежливо спросил, как он будет выводить меня на помост, не имея спортивного костюма.
- А что? - не понял он.
- Как что? Я ведь могу случайно запачкать этот ваш костюм магнезией или ещё чем-нибудь. И потом, я люблю, чтобы меня сильно разминали.
- Да, Рудольф, я не учёл, что ты сильно массируешься перед выступлениями.
Пришлось попросить Ивана Кошкина массировать, а вернее размять меня.
Затем мы с Иваном вышли на воздух, и на улице я опять нос к носу столкнулся с американским миллионером Бобом Гофманом. Он по-прежнему был обвешен значками, теперь они смотрелись на нём еще чуднее. Как всегда, рядом с ним находился Исаак Бёргер. Он уже выступил и, узнав мой вес, сказал, что США привезли в весе 82,5 кг очень слабого атлета. Я ещё немного поупражнялся с ним в общении по-немецки, и мы с Иваном пошли вглубь парка.
* * *
Настало время выходить на представление, у меня был третий номер. Момент представления зрителям вроде бы ни к чему не обязывает, но лица у нас горели. Из-под мышек лился пот, рубашки были мокрыми. Зал гудел и трещал от загруженности, народ стоял по бокам зала у стен. Да, интерес к тяжёлой атлетике тогда был велик.
На выходе меня встретил Роман Павлович Мороз. Его мягкая улыбка выдавала доброе отношение ко мне. Р.П.Мороз был включён в судейскую бригаду. Он отвёл меня в сторону, чтобы не мешать уходившим со сцены атлетам.
- Слушай, Рудольф, - сказал он, - на судейском форуме поставили вопрос о твоём единственном в мире классическом жиме. Высказывалось мнение, чтобы судить строго именно тебя. - Мороз оглянулся по сторонам. — Но я смотрел вчера тренировки американских тяжелоатлетов, так они зашли в технике жима ещё дальше. Это наши злопыхатели настраивают всех против тебя. Ты вот что, Рудольф: начинай и жиме со 120 кг, затем заказывай 125 кг и 130 кг. Я как старший судья предупредил остальных судей, чтобы они не портили наш фестиваль и относились к атлетам снисходительно. Ну, всё, - Мороз по-отцовски хлопнул меня но плечу.
Меня ждали И.Кошкин и И.З.Любавин. Иван подал мне мои брюки и куртку. Я оделся. Любавин стоял у двери и смолил сигару — кто-то из иностранцев подарил ему гаванские сигары.
У меня мелькнула мысль: ведь Любавин получает приличную сумму за свою тренерскую работу. Наши шахтёры зарабатывают меньше, каждый день рискуя жизнью, а он даже не хочет надеть спортивный костюм. Так что же мне делать, подумал я: раскритиковать Любавина перед стартом или, быть может, предложить ему надеть свой костюм? Нет, бог с ним. Главное - здесь рядом Иван Кошкин.
Судя по записи на взвешивании, моими основными конкурентами были англичанин и атлет из ГДР. Диктор объявил о начале соревнований. Я выпил глоток горячего чая, надел бандаж, а сверху красное трико. Натянув тоненькие белые шерстяные носки, влез в теннисные туфли, в то время как на всех атлетах были красивые советские штангистские ботинки, за которыми, равно как и за советскими ремнями, гонялись все иностранцы.
Всё шло как обычно - ведь я тренировался уже восьмой год. За это время я выступил на официальных соревнованиях 66 раз. Раскладка по годам такая: 1950 г. - 6 раз, 1951 г. – 7 раз, 1952 г. – 8 раз, 1953 г. – 10 раз, 1954 г. – 11 раз, 1955 г. – 9 раз, 1956 г. – 10 раз, 1957 – 5 раз. Сегодня я выступал в 6-й раз в нынешнем году. Изо всех своих выступлений я целенаправленно готовился на результат всего 7 раз: в конце года ставил задачу прибавить к своему результату в троеборье 7-10 кг.
Сейчас я не планировал надрывать себе нервную систему. Нервная система - штука тонкая, к ней нужно относиться так же бережно, как к глазам. Человеческий организм не столь уж щедрый, как нам кажется. Воспользоваться спортивной злостью он может позволить один, от силы два раза в год - если человек не слишком надсадился в первый раз. А видимость спортивной злости, конечно, создавать можно, это зависит от артистических способностей.
Стр. 234-235 img 326
Некоторые авторы пишут, что штангистам не нужно думать о последствиях и о своём здоровье: мол, во имя Родины и т.д. Нет, Родине, может, и нужны люди со шрамами, но лучше обходиться без повреждений.
Я перед этими соревнованиями находился под большой тренировочной нагрузкой, а мой московский прикреплённый тренер И.З.Любавин настраивал меня на максимальный результат. О моих стратегических планах Любавин не имел понятия, да оно ему и не было нужно.
В жиме я использовал все три подхода – 120 кг, 125 кг, 130 кг. В рывке в первом подходе я поднял 120 кг, затем легко вырвал 125 кг и потом пошёл почему-то не на 130 кг, а на 127,5 кг. После двух движений я оторвался от соперников на 10 кг. В толчке поднял 155 кг, затем 160 кг и от третьего подхода отказался.
На пьедестале почёта рядом с англичанином стояли два немца: в центре - я, победитель, российский немец, сбоку - атлет из ГДР, занявший третье место. Публика просила, чтобы я вышел на больший вес, но Р.П.Мороз объявил: мол, в связи с небольшой травмой наш шахтёр решил себя приберечь.
Меня наградили двумя призами - шкатулкой красивой расцветки с искусственными камнями и шкатулкой чёрного лака с изображением балерины Галины Улановой.
Я пишу эти строки в 1999 г., и вторая шкатулка стоит передо мной. Она стала моим талисманом, она перенесла вместе со мной все мои мытарства в жизни и в спорте. Точное происхождение шкатулки могут определить только специалисты, но я знаю, что она была изготовлена в единственном экземпляре. Стоит она на свету, в жаре и холоде, и не меняется. Уланова, поднявшись на цыпочках, руками как бы отталкивает от себя публику.
На эту вещь не устаёшь смотреть. Каждый раз мне кажется, что я вижу мою шкатулку впервые. Часто думаю: надо же, как разумно поступили тогда организаторы соревнований! Вещи не всегда бывают мёртвыми, это неправда: вот моя шкатулка – она живая.
* * *
С пьедестала я сошёл счастливым, хотя совершенно не выложился. Мой организм настолько сконцентрировался, что я почувствовал: да, тяжело в учении - легко в бою! И пусть тренеры критикуют меня за мои нагрузки, как им угодно. Я оглянулся: рядом - никого из них не было, в том числе и моего критика Дуганова. Все разбежались, кроме моего Ивана Кошкина. Иван сказал:
- Вещи я собрал, пошли, вон Валентина нас ждёт.
Мы вышли. Валентина привыкла видеть меня в бою и в объятия не бросилась, а просто пожала руку и поцеловала. Рядом с ней стояли очень симпатичные люди, смотревшие на нас с доброжелательными улыбками. По одежде я сразу понял, что это иностранцы. Валентина обратилась ко мне:
- Рудольф, познакомься, это жена австрийского штангиста Гёльбля.
Жена Гёльбля была женщиной рослой, солидного веса. Рядом с ней моя Валентина смотрелась мелковато. Беседовали мы по-немецки.
Меня хлопну по спине симпатичный молодой человек, представившийся как журналист из Сталинска. Он хотел, чтобы я уделил ему внимание, но я извинился и попросил его немного подождать.
Австрийка пригласила нас с женой на ужин, но мы вежливо отказались. Я знал, что за иностранцами ведётся усиленная слежка, а за мной - тем более. На то и щука в реке, чтобы карась не дремал. Подошёл муж нашей новой знакомой Франц Гёльбль, выступавший в тяжёлой категории. Мы ещё немного пообщались с австрийцами и расстались.
Земляк-журналист мучил меня недолго. Он был хорошо знаком со знаменитым борцом из Сталинска Володей Манеевым, с которым я когда-то встречался на ковре, и многое обо мне знал.
Затем меня перехватил Иван Захарович Любавин.
- Рудольф, - сказал он, - я сейчас разговаривал с женой, она приглашает вас к нам в гости.
Валентина сделала вид, что согласна, но я сказал:
- Нет, мне нужно как следует помыться и отдохнуть от перевозбуждения.
Мы нырнули в специальный автобус, который повёз нас в общежитие МАИ - Московского авиационного института. Вот и всё, сказал я себе, международная встреча состоялась - хорошо, обошлось без инцидентов.
Стр. 236-237 img 327
В программе, которую мне дали, значилось, что по окончании наших соревнований состоится банкет, и сообщалось, куда и когда нужно прибыть.
Иван Кошкин, расставаясь с нами, загрустил и сказал, что займётся покупками.
* * *
На банкете я познакомился со многими новыми для себя людьми. Главное - здесь присутствовали ветераны тяжёлой атлетики, начиная с чемпиона СССР 1923 г. в тяжёлом весе, а затем знаменитого лётчика Михаила Громова. Об этих людях я много слышал, но никогда их не видел. Теперь их по одному вызывал диктор, и они рассаживались за банкетным столом.
Да, понял я, гриф и разновесные диски штанги - не простая штука. И сразу же в голову пришла мысль: а во что обходятся государству такие гулянки? С другой стороны, я обратил внимание Валентины на красивые тосты, которые произносили присутствующие, особенно армяне с грузинами. Рядом ветераны оживлённо вспоминали о прошлом.
После Сибири, домашних забот с детьми для Валентины всё это выглядело как сказка. Я ей показал и прославленного ветерана, красавца-тяжеловеса Якова Григорьевича Куценко.
Но вскоре нам пришлось стать свидетелями неприглядной сцены: на Куценко со страшной руганью набросился хорошо мне знакомый Юрий Владимирович Дуганов. В прошлом они, видно, что-то не поделили. Дуганова часто зажимали, его не хотели брать на чемпионаты мира из-за строптивого характера и очень неустойчивой техники. И после трёх бокалов шампанского с прицепом водочки всё это выплыло наружу. Дипломатичный Яков Куценко весь побелел и пересел на другое место. Дуганова отвели в сторону.
На банкете присутствовал и Миша Акопянц со своим родственником Ашотом.
- Хорошо, что ты выиграл, Рудольф, - сказал Михаил. - Пойдём, я познакомлю тебя с нашим шефом из республиканского спорткомитета.
- Ашот, составь смету на Рудольфа, - сказал шеф и, взглянув на Валентину, обратился ко мне:
- Ви как хотите нас навестить, с женой?
- Нет, - сказала Валя, - у меня дети, пусть Рудольф едет один.
Михаил с Ашотом отвели нас в сторону, где было не так шумно.
- В сентябре я тебя жду, - сказал мне Михаил, - гостиницу закажу. Когда будешь вылетать из Москвы, дай телеграмму.
Мы попрощались и ушли с банкета, но остальные гости явно не спешили. Банкет, как мне показалось, был интересен в основном ветеранам и бывшим фронтовикам.
Были здесь и штангисты из спецотряда, то есть партизаны, которых возглавлял Николай Иванович Шатов.
Меня удивляло, что в наших беседах наедине он ни слова не говорил о своём партизанском прошлом. Но однажды, когда я ехал на сборы в Баковку, мы случайно встретились в подмосковной электричке. Шатов спокойно смотрел в окно и вдруг вскочил. Я спросил, что с ним, а он смотрел на меня сияющими глазами и никак не мог уйти от мыслей о прошлом. Тогда-то Шатов и рассказал мне много чего о своих партизанских приключениях.
- А немецкому языку вас учили? - спросил я.
- А как же! Я знаю немецкий не очень хорошо, но почти всё понимаю. Я ведь вырос в еврейской семье.
Позже я услышал, будто Н.И.Шатов скрывает свою национальность. Это неправда: он сам говорил мне о своем еврейском воспитании.
* * *
Выходя с банкета, мы встретили Алексея Сидоровича Медведева. Он поздравил меня и пригласил нас с Валентиной на завтра, в 17 часов, к себе, сказав, что будет много гостей, в основном из Армении. Мы с Валентиной переглянулись: как быть?
- Я вас жду, - добавил Медведев, объяснив нам кратчайший маршрут. - Если не придёте, моя жена меня убьёт.
С женой Алексея Лизой мы уже были знакомы.
- Ну что ж, - сказал я, - тебе, Лёша, мы отказать не можем.
Стр. 238-239 img 328
Вечером мы с Валентиной бродили по Москве и поздно легли спать. На следующий день сделали ещё кое-какие закупки, взяли железнодорожные билеты. В обычном купе мест не было, пришлось нам взять дорогостоящие билеты в двухместное купе. Иван Кошкин купил себе нормальный купейный билет с рук. Мы уезжали из Москвы через день.
И вот мы оказались у Медведевых. Лиза сразу же познакомила нас с семьей Спарре. Яна Юрьевича, главу семейства и виновника данного торжества, я уже знал, но лично с ним не беседовал. Спарре говорил по-русски с сильным латышским акцентом и приветствовал меня своим любимым возгласом: „Ёлкис-палкис!“
Ян Юрьевич внёс большой вклад в советскую тяжёлую атлетику, пропагандировал штангу ещё при Сталине. Его интересный рассказ на историческую тематику, который мы услышали в тот вечер, я уже изложил в первой книге.
Говорили, что в 1928 г. он лично изготовил штангу для чемпионата СССР. Сам Спарре выступал там в весе 82,5 кг, и когда ему не засчитали подход в жиме, он обиделся, скатил штангу с помоста и сказал:
- Пока вес не засчитаете, я штангу не дам.
У Яна Юрьевича было два замечательных сына, которые, к сожалению, не присутствовали на том торжестве. Со старшим, Спартаком, я знаком не был. А Яна, известного радио- и телекомментатора, знал уже тогда, но не очень близко. Позднее мы с ним стали хорошими друзьями.
Внешне Ян был копией матери и совершенно не походил на отца. Мне было жаль Яна - он потерял ногу, случайно наступив на мину. Он обладал огромной силой, жал штангу лежа, вырывал, стоя на одной ноге, 90 кг. На тренировках Ян рыдал: мол, за что же бог так наказал меня?..
Нас пригласили за стол. Я сел, а Валентина стала помогать Лизе подносить закуски. В каком-то смысле мы здесь, конечно, были лишними: собрались в основном старые друзья, они давно не виделись и на радостях плакали.
Глаза у Я.Ю.Спарре ввалились, было видно, что он тяжело болен и жить ему осталось недолго. Узнал я и его жену, тучную женщину с удивительно красивым лицом.
Пришел Михаил Михайлович Громов - Герой Советскою Союза, большой друг и покровитель тяжёлой атлетики. Мы стали по очереди здороваться с ним, он подал мне руку машинально, как пастор в церкви.
Вспомнить меня он вряд ли мог: Громов уже находился в довольно почтенном возрасте, и его многочисленные знакомые, наверно, смешались у него в голове. Тем более, что он был не только лётчиком и штангистом, но ещё увлекался лошадьми, а также поэзией.
А главное, что привело Громова к Медведевым, - у Я.Ю.Спарре был день рождения, на который его жена пригласила своего друга Ваку с цыганским ансамблем. Громов безумно любил цыганские песни.
Здесь я увидел много интересных людей. Преобладали гости из Закавказья, они принесли с собой своего вина.
Ко мне подсел незнакомый кавказец, показавший свою фотографию. Он был сфотографирован в трико с гербом Армении - изумительная фигура, очень красиво сложён. На обороте была написана фамилия моего собеседника - Манукян. Это был известный и прошлом тяжелоатлет.
Манукян рассказал, что до войны была создана бригада штангистов, с которой он разъезжал по стране. Результаты их агитации не заставили себя ждать, ведь тяжёлая атлетика - самый что ни на есть дешёвый вид спорта, с одной штангой могут тренироваться до 20-30 человек. Пропагандировали они и гири.
Я решил было посоветоваться с Манукяном по поводу своей договорённости с Михаилом и с Ашотом. Но когда он сказал, что работает в Ереване главным автоинспектором, я подумал: нет, этот человек уже пожал свои плоды от спорта и вряд ли поможет какому-нибудь спортсмену.
Манукян похвалился, что его рекорды Армении держатся до сих пор. Поскольку оказалось, что он выступал в моём весе - 82,5 кг, я сказал:
- Вот перееду к вам и побью их.
- Приезжай, буду рад, - ответил Манукян. - Слушай, а ты что - родственник Медведева?
- Нет, - ответил я, - мы были вместе с Медведевым на сборах и оба выступаем от профсоюзных обществ.
Торжество началось. Ян Юрьевич Спарре поблагодарил всех, кто пришёл поздравить его с 70-летием. М.М.Громов, держа фужер, не садился, явно желая высказаться первым. Он начал свой тост с воспоминаний:
Стр. 240-241 img 329
Дилетант
Сообщение: 808
Откуда: Россия
Отправлено: 21.08.15 09:16. Заголовок: Прежде чем читать кн..
Прежде чем читать книгу Рудольфа Вольдемаровича дальше, уж не утерплю ответить на "алексеевский" пост уважаемого любителя.
Уважаемый любитель, история с тренерами Василия Ивановича крайне запутана. Кем ? Василием Ивановичем ? А кто он был такой (даже и при всех своих званиях и регалиях) запрещать официальной попаганде что-то умалчивать или, напротив, выпячивать ? Тем более Алексеев считался человеком колючим. И столь нежалуемые им журналистишки, зная об истинных отношениях Василия Ивановича с Рудольфом Вольдемаровичем, могли из вредности, назло Алексееву, раструбить на весь свет, что тренером Алексеева в пору его первых феноменальных рекордов был не кто иной, как Плюкфельдер.
Вместо этого, тот же главный летописец тяжёлой атлетики Дмитрий Иванов называет тренером Алексеева некоего Александра Васильевича Чужина. Московского тренера, "беспредельно верившего в звезду русского исполина" и приведшего сего исполина к первым блестящим победам.
А вот и он сам - счастливо трепыхается в поднятых руках Алексеева:
Как и полагалось влиятельному знаменитому человеку тех героических лет, Александр Васильевич имеет на гениальной своей голове громадную шапку-ушанку (возможно, синтетическую). А ноги его защищены от мороза безумно дорогими эксклюзивными зимними ботинками - суконными, народное название "прощай, молодость !" ------------------------------------------------------------------------------------------------------- Плюкфельдер же на видео, скорее всего, просто "вклеен". По указанию свыше. Весьма вероятно - задним числом.
Ибо - а почему, скажите на милость, в природе отсутствуют кадры SS-Владимировича, счастливо трепыхающегося в сверхмощных поднятых руках русского исполина ? Или кадры другие, похожие ?
Нет такого. Значит, ........
Да и как (при всём желании) мог врать на эту тему Василий Иванович ? Если его злопыхатели вмиг его раскусили бы ? И осмеяли бы на всю страну или даже планету.
Уважаемый Составитель, спросите, пожалуйста, у Николая Колесникова: действительно ли Василий Иванович так вёл себя по отношению к Рудольфу Владимировичу- оскорблял, обзывал его, грозился убить?
Составитель
moderator
Сообщение: 1532
Откуда: Россия, Казань
Отправлено: 21.08.15 12:24. Заголовок: О реакции Колесников..
О реакции Колесникова вот на это интервью с Плюкфельдером, рассказано вот здесь. Единственное, что ещё было в реакции Колесникова - это то, что Алексеев типа такой трудяга, уж такой трудяга, что его можно как бы извинить за то, что он сложный человек.
Уважаемый Дилетант, я, в общем-то, верю Алексееву, что с какого-то момента своей карьеры он тренировался сам, игнорируя предложения любых тренеров. Очень возможно, что это произошло именно в период его пребывания в секции Плюкфельдера. Даже, может быть, сразу после приезда Алексеева в Шахты. Иначе чем можно объяснить общеизвестный факт: с какого-то момента Алексеев по-серьёзному начал тренироваться в полном одиночестве, нахально выгоняя всех прочих людей из зала? Значит, никто посторонний уже не мог предложить ему программу тренировок.
Но, во-первых, теоретическая подготовленность Алексеева не соткалась из воздуха, а возникла в результате очень интенсивной переписки с самыми известными и успешными тренерами всего СССР - одним из которых, несомненно, был Плюкфельдер. Ибо наиболее активно такой перепиской с иногородними атлетами занимался именно Плюкфельдер, а кроме того, Алексеев, несомненно, не приехал к Плюкфельдеру в Шахты с бухты-барахты. Этому приезду, несомненно, предшествовала достаточно длительная переписка, в процессе которой Алексеев показал себя Плюкфельдеру учеником, готовым слушаться учителя. То есть, например, рассказывавшим Плюкфельдеру о результатах следования его тренировочным рекомендациям.
Потом, очень возможно, повторяю, рекомендации Плюкфельдера стали Алексееву не нужны. Но тем не менее Плюкфельдер должен считаться полноценным тренером Алексеева. Потому что тренер - это не только человек, пишущий тренировочные планы, но ещё и устроитель всей спортивной жизни на хрен никому больше, кроме этого тренера, не нужного, считавшегося бесперспективным - и по внешности, и по надолго "вставшим" результатам, и по возрасту, и по травмированности спины - штангиста. Обо всём об этом, добившись успеха, Алексеев неблагодарно забыл.
Не будь Плюкфельдера, Алексеев так и сгинул бы как спортсмен в своих Коряжме или в Котласе, вынужденно бросив тяжёлую атлетику и превратившись в рядового мастера деревоперерабатывающего цеха. Только вмешательство Плюкфельдера позволило освободить Алексеева от добывания денег на обычной работе и превратить его в профессионального атлета.
Составитель
moderator
Сообщение: 1534
Откуда: Россия, Казань
Отправлено: 21.08.15 13:31. Заголовок: И ещё, кстати, я оче..
И ещё, кстати, я очень сильно сомневаюсь, что Алексеев начал своё спортивное хулиганство до того, как установил рекорд в троеборье. Человека с таким неприятным поведением можно терпеть только в том случае, если он уникален в каких достижениях.
Кстати, однажды Колесников ещё раз показал своё отношение к Алексееву. Дело было так: я спросил Николая Алексеевича: каково его мнение вот об этом выступлении Аккаева - http://shtanga.forum24.ru/?1-8-0-00000018-000-0-0-1370801475? Колесников заявил, что оно переходит все границы и т.д. Тогда я спросил: а разве Алексеев не переходил границы в ещё большей степени - но ведь вы его что-то почти не осуждаете?
- Алексеев привозил золотые олимпийские медали, - отчеканил в ответ Колесников.
Составитель
moderator
Сообщение: 1535
Откуда: Россия, Казань
Отправлено: 21.08.15 13:55. Заголовок: И ещё к вопросу о то..
И ещё к вопросу о том, кому стОит больше верить: Плюкфельдеру или Алексееву?
Плюкфельдер рассказывал, что хотя с какого-то момента он начал заниматься тяжёлой атлетикой самостоятельно, поднимать штангу его научил некто Синько, потом ему очень помог учебник Лучкина, а потом его консультировали профессор Зимкин и Р.П.Мороз.
Алексеев же давал интервью такого содержания: у меня нет тренеров и никогда не было, я дошёл до всего своим умом. Вот типа какой я уникальный. Не забудьте поахать от восхищения.
Уважаемый Составитель, в очередной раз спешу засвидетельствовать свою (мою) правоту - так называемый научный метод познания часто заводит исследователя в тупик безнадёжной неопределённости. В топкое "болото гегелианства", иными словами.
Возьмём рассматриваемый нами пример Алексеев-Плюкфельдер. Кто из них более правдив ? Прибегнем к опросу свидетелей их отношений. Казалось бы, ЧТО может быть достовернее воспоминаний ещё живых очевидцев ?
Однако....и так бывает всегда - один из свидетелей больше "долюбливает" Алексеева. Другой - Плюкфельдера. В результате чего даже и искренние свидетельства невольно преломляются через призму личных симпатий и антипатий. А потому - неизбежно тенденциозны.
Кто-то из очевидцев долюбливает одинаково и Плюкфельдера и Алексеева, хранит в голове беспристрастную картину событий, но по каким-то причинам....
И так далее.
Ну, и как прикажете добиться установления объективной единственной истины в этих условиях ?
Тот же Ригерт, вероятно, долюбливал наших героев в равнозначной степени, мере и, конечно же, он прекрасно всё помнит. Но как извлечь воспоминания из его головы ? Если Ригерт не хочет порочить и ссориться ни с одним из этих своих "хороших знакомых" ?
Сидит себе Ригерт, отвечает на вопросы кого-то заинтересованного и хитро так улыбается. Отделываясь обтекаемыми фразами, которые можно понимать хоть так, хоть эдак, а то и вовсе никак.
И другие очевидцы не лучше. Один - забыл. Другой - перепутал. Третий - не так всё понимал ещё и в то время, а уж сейчас и тем более. Четвёртый - не исключено, что как раз тот, кто когда-то распускал какие-то слухи - теперь подливает масла в огонь. Пятый....десятый....
В одном из видео уважаемого любителя, в его 76-ом посте, примерно таким же "свидетелем" является Жаботинский, который всё позабыл, всё перепутал, а ведь это именно он, а не дядя сражался с Власовым в Токио за золотую медаль.
Диву даюсь - уж как не помнить подробности эпохальной тяжелоатлетической схватки, которой Жаботинский являлся не безвестным статистом, а самым, что ни есть, непосредственным активным участником ! Простодушно уставясь в телекамеру, Жаботинский выкладывает "ценные" сведения - Власов едва ушёл от баранки в рывке, чудом осилив начальные 160 килограммов (а не 162,5 кг, как было в реальности), и после успешного рывка Жаботинским 167,5-килограммовой штанги, Леонид Иванович отыграл у Власова целых 7,5 кг (а не 5 кг).
Тем же, в других видео, грешит и Власов. Приписывая Жаботинскому первый подход в толчке не на 200 кг, а на 205 кг.
Что это ? Забывчивость ? Тогда почему "друзья-соперники" никогда не удосуживались почитать о своём поединке в популярных тяжелоатлетических книжках ? Или в справочнике Аптекаря ?
Или же их забывчивость злонамерена ?
Что стОят такие "свидетели" ?
Ни гроша. ---------------------------------------------------------------------------------------------------------- А посему без путешествия в прошлое верхом на машине времени обойтись невозможно. Съездить в прошлое и посмотреть самому. Другого достойного способа я просто не вижу. ------------------------------------------------------------------------------------------------------ Прочитал очередной, выложенный Вами, отрывок из книги Плюкфельдера. Назначенный Плюкфельдеру тренер Любавин называется Рудольфом Вольдемаровичем ответственным, прикреплённым.
Вот и Чужин при Алексееве, во время установления Василием Ивановичем первых рекордов - не прикреплённым ли был ? И вообще, откуда он взялся ? Кого воспитал ? Известно ли это ? ------------------------------------------------------------------------------------------------------- Плюкфельдер пишет:
"Натянув тоненькие белые шерстяные носки, влез в теннисные туфли, в то время как на всех атлетах были красивые советские штангистские ботинки, за которыми, равно как и за советскими ремнями, гонялись все иностранцы."
Теннисные туфли какие-то.... У Плюкфельдера штангеток не было, что ли ?
А ещё и красивые советские штангистские ботинки и ремни, за которыми гонялись....неужели правда ? Получается, зарубежные передовые спортивные фирмы не могли производить штангетки и ремни, не хуже по качеству советских ?
"Мне было жаль Яна - он потерял ногу, случайно наступив на мину. Он обладал огромной силой, жал штангу лежа, вырывал, стоя на одной ноге, 90 кг. На тренировках Ян рыдал: мол, за что же бог так наказал меня?.."
Такого я ещё не слышал.
"Чтобы скорей уснуть, я применил свой испытанный приём: лег на спину, подогнул ноги, положил бумажку между коленей и стал давить ими друг на друга. Вскоре наступило утомление в тазобедренном суставе, и я заснул."
Любопытный способ заснуть.
"Но вскоре нам пришлось стать свидетелями неприглядной сцены: на Куценко со страшной руганью набросился хорошо мне знакомый Юрий Владимирович Дуганов. В прошлом они, видно, что-то не поделили. Дуганова часто зажимали, его не хотели брать на чемпионаты мира из-за строптивого характера и очень неустойчивой техники. И после трёх бокалов шампанского с прицепом водочки всё это выплыло наружу. Дипломатичный Яков Куценко весь побелел и пересел на другое место. Дуганова отвели в сторону."
"Новые" времена..... разве "разжёвывались" такие пикантные подробности в советских приглаженных книжках ?
- Помнишь, Ян, как в 1929 г. ты ходил в Моссовет, чтобы они отдали один из двух стоявших рядом гастрономов под зал для штанги?..
Дальше пошли армянские тосты. Я впервые так расслабился на застолье. Помню, один армянин говорил мне:
- Рудольф, вот водка „Юбилейная”, самая хорошая у нас в стране. Такую пьют только в Кремле. А мы с тобой чем хуже?
Я выпил граммов 100 и уснул за столом. Очнулся, когда Валентина укладывала меня в постель.
- Ну вот, расклеился, - тихо проворчала она и подложила мне под голову подушку.
Проснулся я часа через два. И услышал, как жена Спарре поёт под гитару Ваки, вместе с ней голосили цыгане.
Рядом со мной лежал Ян Юрьевич. Лицо у него было восковое, я даже решил, что он умер. Его руки были сложены на груди, кто-то вложил между скрещенных пальцев вышитый платочек. Я приложил к нему ухо: нет, он дышал.
Армяне не пьянели, и я подумал: как же им это удаётся?
Медведев, сидя за столом, тяжело дышал. Увидев меня, он сказал:
- Рудольф, я хотел поговорить по поводу твоих выступлений, а также об осенних сборах в Подольске.
- Спасибо, Алексей Сидорович, - ответил я. - Я, может быть, скоро буду в Москве, вот тогда и поговорим. А сейчас нам нужно идти, завтра в 12 часов у нас поезд.
Нас тепло проводили. Впечатление от закавказских тостов у нас осталось огромное.
* * *
В поезде Валентина показала мне то, что она купила из одежды: в основном всё детям. Для отца и для наших матерей она набрала ткани, из которой собиралась кое-что пошить им сама.
Я никого не утруждал, чтобы нас встретили. Мы нашли машину и рано утром оказались в нашем доме в Афонине.
„Наш дом“ - это звучит так здорово, даже не верится! Дети спали, мать обняла нас.
- Gott sei dank! Слава богу, что приехали.
Валентина тут же пошла к детям. Оля обняла мать и прижала её к себе, продолжая спать. Трёхлетняя Лилечка, проснувшись от необычного шума, вдруг расплакалась. Мать рассказала, как трудно было ей без Валентины с детьми, особенно с Лилей:
- Веришь, Валя, я уже хотела дать тебе телеграмму. Спасало меня то, что я шла с ними к Володиным детям - там они забывали, что тебя нет.
Рассказала мать и о том, что к нам приходили из нашего мехцеха: мол, ждут меня на работе.
Поезд нас немного укачал, и я ушёл в заднюю комнатушку. Она была без окон и очень тихая. Я свалился на кровать с панцирной сеткой. Какая это прелесть - оказаться наконец в мягкой постели…
Мне было приятно ещё и потому, что каждую нитку этой сетки я скрутил сам, распустив канат. Спинки отлил из алюминия, и получилась отличная кровать. Всё, что было в нашем доме, я сделал своими руками. Даже спираль для электроплиты сам намотал из никелиновой проволоки, обложил спираль кирпичом, и получилась великолепная печка.
Мать сообщила Валентине все новости за время нашего отсутствия. Они жили друг с другом душа в душу. Вскоре я услышал, как пришла Мария, жена брата. Николай не зашёл: он знал, что мы устали, и хотел дать нам отдохнуть. Детям Николая Валентина тоже накупила одежды и игрушек.
Мне хватило часа для восстановления работоспособности. Я успел просмотреть газеты - что ж, приятно читать о себе. Нашёл свой рабочий номер и привычной дорогой отправился на шахту. Пока дошёл до комбината, по старой привычке проделал дыхательную гимнастику.
Мне, немцу, впервые доверили выступить на международных соревнованиях. Только недавно сняли с учёта в комендатуре, и на тебе – я победил!
Наш начальник цеха А.Т.Клышко меня уже ждал. Он хотел, чтобы я пообщался с коллективом.
Стр. 242-243 img 330
- Ну, что я вам говорил? – оглядел он собравшихся. - Работать и одновременно тренироваться - можно! Уверен, если вы расскажете где-нибудь на юге, что Плюкфельдер работает вместе с вами на шахте, то вам не поверят. Лично мне мужики на курорте чуть в морду не плюнули - это, сказали они, советская пропаганда. Подойди сюда, Рудик, и расскажи о своих делах, только вкратце. Ты же знаешь - зазря у нас деньги никому не платят.
Я уложился в 5 минут, Иван Кошкин подтвердил мой рассказ. Многим было наплевать на моё выступление. Климушин, как только я кончил говорить, спросил:
- Рудик, а какую премию тебе дали за победу?
- Я получил медаль, - ответил я.
- А сколько она стоит?
- Не знаю, может, она и не золотая.
И Климушин на одном дыхании спросил Терентьича:
- А нашему цеху что-нибудь перепадёт за то, что Рудольф там поднял? Может, нам в виде премии выделят новый токарный станок? Ведь третьему участку Рудольф достал через трест два скрепковых привода.
- Это было бы неплохо, - согласился Клышко и обратился к токарю Г.Мастренко:
- Ты, Жора, поговори с Рудольфом, может, он станок и достанет. Ведь спорт - это и большая дипломатия. Иначе зачем устраивать в Москве такой фестиваль, он стоит очень много.
Некоторым хотелось продолжить демагогию, но Клышко сказал:
- Знаю я вас, болтать - не работать. На этом всё. Я желаю Рудольфу дальнейших успехов.
- Нет, не всё, - возразил А.Кацуба. - Пусть Рудольф скажет, когда поедет на ближайшие соревнования.
- До конца года я ездить на соревнования не планирую, - ответил я. - Не потому, что не вызовут, а потому, что мне нужно создать себе силовую базу. Вот у нас на шахте есть подготовительные участки. Так и у меня, мне нужно искать резервы силы. Ведь у меня 40% сил уходит на работу с вами.
- Ты на работу тратишь только 40% силы, а я все 100%, - сказал кузнец Панин. – Значит, нормировщики должны срезать тебе зарплату.
- Выслугу лет ему уже срезали, - подтвердил Терентьич. - Мы ведь, кроме справки, во время поездок ему ничего не даём.
- Вот вам и дипломатия, - заметил кто-то. - А Мастренко хочет, чтобы он через трест или через Москву достал станок. Рудольфу-то это зачем?
Терентьич перешёл к делу – к распределению работ. Меня он, как обычно, включил в бригаду к Кирсанову и к Меркулову для срочной работы. Когда мы вышли с раскомандировки, Мастренко положил мне руку на плечо и сказал:
- Я рад за тебя. Мои домашние не верят, что ты работаешь у нас в цехе. Знаешь, Рудольф, что мне сказала наша табельщица? Если нам дадут новый токарный станок и он не будет загружен на всю катушку, то мне срежут зарплату - иначе он не окупится. Стало быть, прежде чем просить дорогостоящий станок, нам надо хорошо подумать.
- Не волнуйся, - ответил я, - как выводили тебя и Скударнова на определённый уровень зарплаты, так, думаю, будут заниматься приписками и дальше.
* * *
Мне было не до протекции токарям - за время моего отсутствия наши штангисты малость разболтались. А потом мне сообщили, что меня вызывает парторг шахты И.М.Брюзгин.
- Он вызывает, чтобы поздравить тебя с победой, - сказал Мастренко.
- Может быть, но, думаю, не только за этим, - возразил я.
- Да, - согласился Мастренко, - Алексей Вахонин тут проявил себя с худшей стороны. Ты слышал, что он забрёл в женскую баню, пьяный в дым? Бабы сбили его с ног жестяными тазами, и он чуть не захлебнулся в стекающей воде.
- Мне говорили, - кивнул я, - но там, видимо, есть что-то ещё.
Было некогда, однако я в тот же день пошёл к парторгу. Брюзгин хорошо относился к нашим штангистам. Он поздравил меня, мы немного поговорили о фестивале.
- А теперь послушай, что скажет соседка Вахонина по лестничной площадке, - произнёс Брюзгин.
Вошла расстроенная женщина.
- Вот это тренер Вахонина, - представил меня парторг. - Расскажите ему то, что говорили мне.
Стр. 244-245 img 331
- Да что тут говорить! - махнула рукой соседка. - Вахонин такой же дурной, как мой Василий. Когда муж начал меня избивать, я вырвалась, забежала в квартиру Алексея и закрыла за собой дверь. Муж кричал, что убьёт меня. Я немного посидела и пошла домой, но он снова на меня набросился. Тогда я сказала Василию: мол, сейчас позову силача-соседа, он тебя успокоит. Муж меня ударил, выкинул на площадку и сказал вдогонку: „Зови силача, я оставляю дверь открытой”. Я и позвала Алексея: дескать, раз ты качаешь мускулы, то должен использовать свою силу для защиты слабых.
Тут женщина расплакалась.
- И что же было дальше? - спросил я.
- Дальше Вахонин зашёл к нам и спросил мужа: ты что, мол, сосед, шумишь? А мой ему в упор: „Ты сам-то, мурло, всё время буянишь, а ещё пришёл меня воспитывать!” И давай грудью подталкивать Вахонина к двери. Тот схватил моего Васю за руку, ловко развернул его и повалил на пол. “Давай, - стал кричать мне, - верёвку или полотенце, я его свяжу”. Муж начал вставать, а Вахонин взял двумя руками одну его руку вывернул её из сустава. Василий закричал благим матом. А Вахонин так же точно завернул Васе вторую руку, и Вася потерял сознание. „Вот видишь, - сказал Вахонин, - я его успокоил”. В общем, он выкрутил мужу обе руки. Вася уже три дня лежит и не может шевельнуть рукой.
- А почему вы сразу же не вызвали милицию? - спросил я.
- Откуда же я знала, что ваш Вахонин выкрутит руки моему верзиле? – пожала плечами женщина.
- Да, - сказал парторг, - тут не оберёшься скандала. Рудольф, может, зайдёшь к ним после работы?
В цехе я переговорил с Вахониным. Он сказал:
- Сам виноват: не будет махать своими длинными руками.
Вскоре мы с Алексеем оказались на квартире Василия. У того действительно были адские боли. Василий с Вахониным заспорили, кто из них виноват. Я прощупал суставы Василия: вокруг них образовались опухоли.
- Тебе теперь нужно через силу разрабатывать суставы, - сказал я ему. - Иначе останешься инвалидом на всю жизнь.
Василий показался мне очень покладистым человеком. Он ворчал, что едва только успел уйти в отпуск - и на тебе! Я предложил ему делать водочные компрессы. Василий аж подпрыгнул:
- Во, это правильно! Только беда - мне отпускные ещё не начислили.
Мы с Вахониным вышли в коридор на беседу. Я сказал ему:
- За такие дела тебе как злостному хулигану полагается 3 года тюрьмы. А если Василий станет инвалидом, то ты будешь кормить его всю жизнь.
Алексей вроде испугался, а я добавил:
- Иди на шахту и напиши заявление на аванс по семейным обстоятельствам. Получишь деньги - постарайся напоить Василия. Вечером, после 17 часов, я к нему зайду.
Вахонин пулей полетел на шахту, а я вернулся к Василию и сказал ему, чтобы он выпил водки сколько сможет, и пояснил:
- Нужно, чтобы вокруг твоих плечевых суставов не успели нарасти мышцы, иначе суставы будет очень трудно разработать. Если выпьешь, боль почти исчезнет.
Кажется, Василий понял меня.
Когда я пришёл домой, меня ждала телеграмма из Еревана: „Смета на Вас утверждена, мы Вас ждём“. Я кое-что сделал по дому и отправился на тренировку.
Зашёл к Василию. Его жена встретила меня в хорошем настроении:
- После стакана водки он зашевелил плечами.
Алексей и Василий сидели рядом, как два голубка, и наперебой рассказывали, как помогла водка.
- Знаете, Рудольф, я уже испугался, что стану инвалидом, - помотал головой Василий. - Но теперь, надеюсь, всё будет в порядке.
Я взял его за плечо и стал потихоньку поднимать руку вверх и в сторону. Боль он всё-таки чувствовал, но самым главным для меня было то, что теперь они с женой считали, что всё пройдёт. Я дал им жгучую жидкую мазь „Капсин“ и удалился.
Вахонина я забрал с собой на тренировку. От Алексея разило водкой, но я знал, что если оставить его здесь, то они с Василием напьются до чёртиков.
Я всласть потренировался. Тренировка продолжалась долго: каждый из учеников рассказал мне о своих новостях, приятных и неприятных. Я расписал планы тренировок тем своим ученикам, которые сами того хотели. Остальные тренировались по самочувствию. Как всегда летом, в зале было не так много народа.
Стр. 246-247 img 332
Прямо из спортзала мы с Валентиной пошли в кино, она любила индийские фильмы.
После кино встретились с братом Николаем. Он хвалился своей учебой в горном техникуме и ругал меня, затянувшего с окончанием 10-го класса. В мои спортивные дела брат особо не вникал, расспрашивал только поверхностно.
* * *
На другой день мы с Валентиной пошли в центр города, и я заказал на телефонной станции разговор с Ереваном. Михаил Акопянц просил меня приехать как можно быстрее, то есть самолётом.
Я не хотел никому говорить о своих планах, опасаясь, что начнётся брожение среди моих учеников. Да и брат с матерью едва ли могли поддержать мою затею.
Я, конечно, сильно волновался. И в то же время чувствовал свободу - как же, сняли со спецучёта! Соблазн был велик, тем более что Михаил говорил:
- Ты с нами потренируешься, себя покажешь, мы на тебя посмотрим. И тогда ты решишь: оставаться или нет. Я хочу показать нашей молодёжи, как можно и нужно тренироваться.
Мы с Валентиной вернулись с телефонной станции пешком. ДорОгой обсуждали, как правильно поступить.
Главным для меня было не потерять темп, наработать объёмные нагрузки. Прорыв в сумме троеборья я планировал на 1958 г., а в нынешнем году намеревался выступать, не снижая объемной работы. Ночью я просчитал свои тренировки за год и вычертил график на миллиметровой бумаге. Получилось, что я на 20% опережал показатели прошлого года.
26 мая 1957 г. я под нагрузкой выступил на чемпионате СССР во Львове и занял 2-е место. Я знал, что если снизил бы интенсивность своих тренировок хотя бы на 20 дней, то выиграл бы у Трофима Ломакина, который стал там чемпионом.
В те годы никто ничего не знал о стратегии подготовки штангистов с дальним прицелом. Я разговаривал с бронзовым призёром львовского чемпионата в моём весе Матвеем Рудманом из Харькова, но он не смог ответить на мои вопросы о стратегии наращивания силы. Я понял, что Марик в этом ничего не смыслит, в науку совершенно не вникает и о важных для штангистов работах физиолога Н.Н.Зимкина вообще не слышал. Ну что ж, подумал я, мне повезло, что даже такой атлет, как Рудман, не знает о четырёхгодичной базовой подготовке, иначе он оставил бы меня на помосте позади.
Что же касается Трофима Ломакина, то, общаясь с ним, можно было с трёх-четырёх слов понять, что к планированию своих тренировок он никакого отношения не имеет. Ломакин никогда не записывал ни одного килограмма своих нагрузок. В таком же положении находился и Аркадий Воробьёв. Я спрашивал об этом самого Воробьёва, и он сказал, что записывает тренировки дома. Но записи Воробьёва так и не нашлись, сколько ни пытался использовать их впоследствии для своей диссертации А.С.Медведев.
Меня такое положение дел у соперников вполне устраивало. Это был тот случай, когда талант сам по себе, а стратегия тоже сама по себе. А если они их объединили бы - о, Рудольф, тогда не видать бы тебе чемпионства нигде и никогда!
Мои мысли, высказанные по дороге, понравились Валентине. После моей победы на фестивале она полностью соглашалась со всеми предлагаемыми мной планами.
Я уже написал в первой книге, что когда идёшь из центра Киселёвска к нам в Афонино, то проходишь отвалы, поднимаешься в гору - и тогда открывается панорама нашего поселка, лежащего в низине.
Дальше, если спуститься чуть влево, находилось кладбище немецких солдат. Они оставили свои души здесь, вдали от фронта, погибнув в лагере военнопленных от холода и от голода. Это место сразу же настолько заросло бурьяном, что крестов не было видно. Затем кресты подгнили и упали на могилы. Вплотную к кладбищу подходил отвал, здесь могилы рухнули в шахту. Позже эти останки вроде бы перезахоронили.
Может, кладбище ушло бы в шахту целиком, но маркшейдеров остановила проходящая рядом железная дорога на станцию Калзагай. Маркшейдеры, собственно, и не были ни в чём виноваты: лагерное начальство хоронило пленных там, где ему заблагорассудится.
Стр. 248-249 img 333
У нас об этом никто никогда разговоров не вёл. Как-то зимой 1947 г. мы шли мимо этого места с моим тренером по классической борьбе Евгением Ивановичем Потаповым, и я обратил его внимание на могильный крест. Он, сам бывший военнопленный, снял шапку, покосившись на меня. Мы не сказали друг другу ни слова.
И вот мы с Валентиной перешагнули через рельсы. Она держалась за моё плечо. Господи, как нам повезло, что мы пережили войну, что между нами полное взаимопонимание… Может, это и есть счастье? Особенно, если знать, сколько российских немцев было уничтожено в дерьме и как кое-кто гордился еще год-два назад, что отомстил фашисту, избив тебя или просто дав тебе под зад в шахтной мойке.
А теперь я звонил, куда хотел, и мог ехать почти на все четыре стороны. У нас с Валентиной на душе было и легко, и грустно. Обида не должна изливаться местью, пусть она лучше даёт силу работать и побеждать. Теперь многое зависело от меня самого, хотя слово „судьба“ без внимания оставлять нельзя.
Вечером я пошёл на шахту. Там, как всегда, допоздна сидел наш начальник цеха А.Т.Клышко. Я рассказал ему обо всех своих планах на ближайшие месяцы. Он долго размышлял и наконец спросил:
- Хорошо, а кто тебе будет платить, как ты станешь кормить семью?
Я сказал, что в Ереване мне заплатят, если я им предоставлю справку, что здесь за мной не сохраняется зарплата. После двух часов нашей беседы я был свободен от работы, а на другой день табельщица Людмила вручила мне справку, что мой средний заработок такой-то и что зарплата за мной не сохраняется.
Я собрал своих штангистов и оставил за старшего Анатолия Коржова.
До Новосибирска поехал поездом, а там сел на самолёт до Еревана с пересадкой в Москве.
* * *
Ереван - красивый город. Он просто сказка. Вдали виднелась гора Арарат. Как много мне рассказывал об этой городе мой отец! О том, что Ноев ковчег - огромный, словно дом, ящик - зацепился за эту гору во время Всемирного потопа и что там во льдах до сих пор находят от него доски. Я знал, что это сказка, но ведь древние сочинители должны были что-то писать и как-то зарабатывать себе на хлеб.
Из Москвы я позвонил Михаилу Акопянцу, он встретил меня и ереванском аэропорту и привёз в гостиницу. У него было прямо-таки мальчишечье настроение. Мы с ним пообедали в ресторане при гостинице. На улице стояла жара, но в гостинице и ресторане веяло прохладой. Я достал деньги и хотел рассчитаться, но Михаил придавил мою руку, и она как бы прилипла к столу.
- Слушай, Рудольф, - сказал он, - в Ереване все уже знают, что ты приезжаешь. У нас есть свои богатые болельщики, и они не допустят, чтобы ты здесь платил сам. Во всяком случае, в этом ресторане.
За какой стол ты ни сел бы и сколько человек ни было бы с гобой, платить никто из вас не будет. Всё, тебя уже засекли!
Я посмотрел на Михаила и подумал: какой талант пропадает, ему в артисты бы пойти! Официантка спешно собрала всё со стола и удалилась. Видя, как я всё ещё жду, что она принесёт счёт, Михаил предупредил:
- Рудольф, если ты рассчитаешься, то обидишь своих друзей.
В моих глазах всё это выглядело очень странным. И я подумал: совсем бесплатно бывает только в мышеловке. Не помню, чтобы безоглядная щедрость не отомстила за себя дающему. В противном случае это просто подкуп, тебя загрызёт совесть, и ты будешь делать то, чего хотят хозяева, за счёт которых ты ел и пил. Михаил улыбнулся.
- Знаешь, Рудольф, мне звонили из института физкультуры. Они хотят принять тебя на учёбу.
Я смотрел и слушал, что ещё скажет Михаил. Мы сходили на почту, и я дал домой телеграмму, что у меня всё хорошо и что у меня в гостинице большой номер, но не люкс.
Через два часа мы с Михаилом пошли на тренировку. Туда набилось много народа, республиканский спорткомитет организовал просмотр штангистов со всей Армении. Я не знал, что должен выступать здесь в роли живого макета или наглядного пособия.
Прошло около часа, и между атлетами возник спор по пустякам. Спорили в основном о том, какой старт лучше - высокий, средний или низкий. Старые тренеры были за низкий старт. К тому времени Роман Павлович Мороз подарил мне кинограмму рывка, явно противоречившую позиции старой армянской школы.
Стр. 250-251 img 334
После душа меня ждали в саду молодые и старые атлеты. Интерес к штанге здесь был огромным. Состоялась моя импровизированная пресс-конференция. Чего только не спрашивали армяне с их любопытством и с открытой душой - вплоть до того, как влияет на штангиста регулярная половая жизнь.
- Хорошо влияет, положительно, - сказал я и мой ответ оценили взрывом аплодисментов.
Спросили, останусь ли я в Ереване или только поучу их и уеду.
- Скорее всего, останусь, - сказал я, - но окончательно я ещё не решил.
Михаил повёл меня к своему родственнику Ашоту, знакомому мне по Москве. Однако тот говорил со мной настолько иначе, чем в Москве, что я его просто не узнал. Даже спросил у Михаила: мол, он ли это? Михаилу стало неловко. Ашот находился в таком озабоченном состоянии, что даже не угостил нас чаем. Я сказал ему:
- Ашот, у вас, видимо, болит голова и вы не хотите в этом признаться?
- Да-да, - подтвердил тот.
Я стоял у двери, а Михаил с Ашотом стали что-то обсуждать на своем языке. Когда мы вышли, Михаил как бы между прочим сказал:
- Знаешь, он не поладил с группировкой наших старых деятелей, и они его задавили.
Я предложил Михаилу не садиться в троллейбус и пройтись пешком. По дороге он рассказал, что в своё время Ашота рекомендовали на хорошую должность, но пока он ездил на фестиваль и вёл переговоры со мной, произошли изменения к худшему.
Вечером у меня опять состоялась тренировка, но по объёму и по интенсивности совсем небольшая. Высокому руководству Михаил меня пока не представлял, я проходил адаптацию.
За неделю интерес ко мне, похоже, угас. Но в ресторане меня по-прежнему кормили бесплатно, официантка даже спросила, почему я всё время один: мол, за вас уплачено на четверых. Я спросил, кто всё это внёс. Официантка, красивая и стройная русская женщина, прижала палец к губам. Нет, подумал я, так дело не пойдёт, и перестал ходить в ресторан. Сказал об этом Михаилу, и тот не возражал.
Вскоре Михаил пошёл со мной к проректору Ереванскою института физкультуры. Михаил меня представил, пришла секретарша, тут же начала оформлять мои документы для поступления в институт и даже принесла экзаменационный лист. Я был ошарашен и сказал Михаилу:
- Подожди, у меня ведь нет десятиклассного образования.
- Я знаю, - ответил он. - Вот направление в вечернюю школу № 7. Мы уже звонили, занятия начнутся там через месяц. Сейчас пойдём на стадион, сдашь зачёты по лёгкой атлетике. А завтра с утра придёшь сюда на занятия. Вот тебе студенческий билет, нужно только сфотографироваться.
Все эти чудеса я воспринимал как во сне, но спать не мог всю ночь. Жара и сухой воздух утомляли меня. При обхвате левой руки пальцы у меня сошлись – значит, мой вес упал на 2-3 кг.
Когда в шахте бывала аварийная работа и мы сидели под землёй по двое, а то и по трое суток, я терял в весе до 3 кг. Но здесь-то почему упал вес? Я успокоил себя, взвалив вину на нервный стресс и на непривычную пищу.
Пожаловался Михаилу, что сильно теряю вес. Он, посмотрев мою тренировку, сказал:
- То, что ты тут поднимал, наши штангисты поднимают за три раза. А ты ведь ещё и сдаёшь спортивные зачёты. Сегодня, Рудольф, будет последний зачёт: бег на 400 метров. Если не уложишься во время, то придётся пробежать 800 метров, но в среднем темпе.
Когда я перестал ходить в ресторан, мне стали носить фрукты прямо в номер. Дежурная по этажу сказала, что их приносит официантка из ресторана. Что оставалось делать? Я освободил тару и сложил фрукты в шкаф. Все эти фокусы были мне не по душе. Но говорить о фруктах Михаилу я пока не стал.
Вечером снова была тренировка. Ребят пришло наполовину меньше, многие из них не знали русского языка. Но их глаза выражали доброжелательность и послушание. Михаил с большим рвением передавал им то, чем я хотел с ними поделиться. Тогда мои знания по сравнению с теми, что появились у меня лет через десять, были, конечно, скудными. Но армяне, судя по всему, отстали от меня намного.
Я побеседовал с Михаилом на эту тему, и он сказал, что их институт физкультуры смирился с отставанием в методике тренировок. На отделении тяжёлой атлетики работают три кандидата наук, защитившиеся в Москве, однако институт не подготовил для Армении ни одного штангиста-перворазрядника. Диссертации есть, но где и как их делали, никому не известно.
- Рудольф, с тобой хочет встретиться заместитель председателя республиканского спорткомитета, - добавил Михаил. - Завтра пойдём к нему.
Стр. 252-253 img 335
Дилетант
Сообщение: 810
Откуда: Россия
Отправлено: 22.08.15 10:47. Заголовок: Лишний раз убеждаешь..
Лишний раз убеждаешься, что во многих союзных республиках - особенно, в закавказских - советская власть если и наличествовала, то, скорее, номинально. Не в самую последнюю очередь потому, что великий Сталин сам происходил из Закавказья. А ведь он правил страной целых 30 лет.
Так что настоящая советская власть имелась только в России. Да и то не везде одинаковая. Некоторые автономные республики были "советскими" практически так же, как и республики закавказские.
Украина, Прибалтика, Средняя Азия - и в них, в той или иной степени, советская власть отсутствовала тоже.
Вот такое "равноправие" граждан бывшего СССР. И не только СССР. При "кровавом" царизме, ситуация была во многом аналогичной. Остаётся таковой и теперь. ------------------------------------------------------------------------------------------------ Вахонин, оказывается, не просто выпивал - он почти беспробудно бухал ! И тяжесть его бухания можно определить красивым научным латинским медицинским термином - "регулус-употреблениус". Правда, в отличие от наших любимых народных артистов (алкогольной элиты), Алексей Иванович Бела Кунов-Вахонин причащался - с завИдной периодичностью "регулус-употреблениус" - просто так. Можно сказать, бессмысленно. Ни с чем не боролся, ни против чего не протестовал. Уж очень водочка была ему по нутру - в этом вся причина.
И ведь какое стальное здоровье ! Нередко и с похмелья жуткого Вахонин упражнялся со штангой - и ничего.
Пьяные дикие выходки - на все эти выходки начальству приходилось закрывать глаза. Конечно, поломай Вахонин соседу руки основательнее, тюрьмы бы Вахонину было не избежать. И никто Алексея Ивановича из этой тюрьмы не вытаскивал бы, как это не раз случалось с Василием Алексеевым - гордостью советского спорта.
А верзила-сосед, несомненно, просто не ожидал такой прыти от маленького сухого Вахонина. Если бы ожидал, сдался сразу, без боя. Лучше уж сдаться, чем остаться без рук. --------------------------------------------------------------------------------------------------- Оплачивание армянами ресторанных трапез для Плюкфельдера - а на какие шиши, спрашивается ? Уж не на грошовые ли фабрично-заводские зарплаты ? Вот и именно - на грошовые советские зарплаты "великодушие" и "гостеприимство" "хлебосольных" хозяев были бы "несколько" меньшими.
Воообще, всегда противно такое читать. Но винить некого. Ибо русский человек допускал и допускает над собой всё - и крепостное право, и советскую жёсткую власть, и "прелести" "всенародно избранной" "демократии".
Проходят век за веком, но ничего не меняется.
Дилетант
Сообщение: 811
Откуда: Россия
Отправлено: 22.08.15 11:26. Заголовок: Что касается "не..
Что касается "непьянения" армян, то давно известно, что людей разных национальностей, тем более рас, можно считать друг другу подобными только условно. Различий в устройстве организма - великое множество. И психологических и физиологических.
Народы Закавказья имеют в организмах, кажется, больше ферментов, ответственных за расщепление алкоголя, нежели народы северные. Отсюда и чудеса с поглощением огромного количества вина. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Плюкфельдер пишет:
"В те годы никто ничего не знал о стратегии подготовки штангистов с дальним прицелом. Я разговаривал с бронзовым призёром львовского чемпионата в моём весе Матвеем Рудманом из Харькова, но он не смог ответить на мои вопросы о стратегии наращивания силы. Я понял, что Марик в этом ничего не смыслит, в науку совершенно не вникает и о важных для штангистов работах физиолога Н.Н.Зимкина вообще не слышал. Ну что ж, подумал я, мне повезло, что даже такой атлет, как Рудман, не знает о четырёхгодичной базовой подготовке, иначе он оставил бы меня на помосте позади.
Что же касается Трофима Ломакина, то, общаясь с ним, можно было с трёх-четырёх слов понять, что к планированию своих тренировок он никакого отношения не имеет. Ломакин никогда не записывал ни одного килограмма своих нагрузок. В таком же положении находился и Аркадий Воробьёв. Я спрашивал об этом самого Воробьёва, и он сказал, что записывает тренировки дома. Но записи Воробьёва так и не нашлись, сколько ни пытался использовать их впоследствии для своей диссертации А.С.Медведев.
Меня такое положение дел у соперников вполне устраивало. Это был тот случай, когда талант сам по себе, а стратегия тоже сама по себе. А если они их объединили бы - о, Рудольф, тогда не видать бы тебе чемпионства нигде и никогда!"
Какая самокритичность !
Запись же килограммов нагрузок - с Ломакиным всё понятно, но чтобы так же тренировался Коммунист Никитович, вот это уже довольно неожиданный факт.
Хотя Воробьёв был человеком хитрым. Записи его якобы не нашлись, но это совсем не значит, что их не было.
Я снова оказался на стадионе, где снова сдавал экзамены по всей программе института физкультуры. Михаил познакомил меня со старшим преподавателем лёгкой атлетики, кандидатом в мастера спорта по десятиборью - высоким стройным мужчиной, судьба которого оказалась связана с сыном Сталина Василием.
По словам Михаила, жена преподавателя, красивая стройная пловчиха, уехала в Москву на сборы от общества „Динамо“ и больше в Армению не вернулась. В то время Василий Сталин увлекался пловчихами, посещал их соревнования и тренировки в бассейне „Москва“. Однажды он навестил в гостинице и ереванскую красавицу. Навестил так, будто это была его собственная жена, а не жена нашего преподавателя. Михаил обратился к нему:
- Слушай, мы спешим в спорткомитет. Могу я по дороге рассказать Рудольфу историю твоего первого брака?
Преподаватель кивнул и с улыбкой сказал:
- Время поговорить у нас ещё будет. Надеюсь, вы навестите меня.
Судя по дальнейшему рассказу Михаила, „органы“ посоветовали пловчихе не поднимать шума, когда на неё положил глаз Василий Сталин. Тем не менее, она позвонила мужу в Ереван. Он приехал в Москву, жена его встретила, и муж тут же оказался в руках спецслужб. Беседуя с ним в одном из знаменитых московских ресторанов, ему объяснили, что его брак недействителен, и добавили:
- Если не подчинитесь, вас ожидают большие неприятности.
О дальнейшей судьбе пловчихи я особо не расспрашивал.
Я и сам оказался теперь в роли пловца, который не знает, куда приплывёт. Я находился в руках армянских спортивных деятелей, желавших поправить ситуацию со своей былой гордостью - тяжёлой атлетикой.
Михаил Акопянц старался закрепить меня в Ереване любым способом. Он будто хотел натянуть мне левый ботинок на правую ногу и при этом приговаривал: ничего, мол, сначала неудобно, а потом растопчется, нужно только проявить волю и терпение.
Мы снова ехали в жарком троллейбусе. Народу было немного, но все вели себя очень шумно, о чём-то увлечённо споря друг с другом. Причём каждое слово сопровождалось жестикуляцией, а то и взмахом обеих рук. Не махали руками только женщины, которые либо держали сумки, или либо сами держались за поручни. Глядя на этот спектакль, я забыл всё, о чём только что думал.
- Что тут случилось? - спросил я у Миши. - Почему пассажиры подняли такой шум?
- Не обращай внимания, Рудольф, - от души рассмеялся Михаил. - Понимаешь, мы, армяне - народ возбудимый. А вот приедешь в Прибалтику - там всё будет наоборот. Литовцы дома тише воды, ниже травы, мы же в Ереване чувствуем себя свободно. Ты не думай, что эти люди кого-то ругают. Они просто рассказывают о себе. - Голос Михаила был еле слышен сквозь троллейбусный гул.
Приехав в республиканский спорткомитет, мы поднялись на второй этаж. Секретарша строго посмотрела на часы.
- Молодцы, пришли вовремя. Спортсмены и должны быть дисциплинированными.
Здесь царствовала тишина, руками никто уже не махал, все вежливо обращались к секретарше. Вышел заместитель председателя армянского спорткомитета и прямо в приёмной подал руку мне и Михаилу. Мою руку он как-то обхватил и слегка потряс, глядя мне в глаза, - похоже, демонстрировал свою искренность.
Заместитель пригласил нас в кабинет, мы сели за общий стол. Вошла секретарша. Я не видел, чтобы шеф её вызывал, - видимо, он незаметно нажал кнопку вызова. Начальник мягким голосом попросил её принести чая. Михаил стал докладывать, что для меня уже сделано. Шеф перебил его и спросил меня, откуда я и где сейчас живу. Я бегло рассказал, но почувствовал, что мой собеседник думает о чём-то другом.
- Скажи, Рудольф, - спросил он, - у тебя в Ереване есть знакомые, кроме Михаила?
- Нет, - ответил я.
- Сейчас будут, - заверил шеф и сказал секретарше, чтобы к нам зашла Эрна Карловна из отдела кадров.
Пока её искали, Михаил попросил решить вопрос с моей пропиской и, как можно скорее, - с квартирой. Вошла Эрна Карловна: красивая стройная женщина с голубыми глазами, и что-то тихо сказала по-армянски. Шеф спросил, говорит ли она по-немецки, и, услышав утвердительный ответ, сказал:
- Познакомьтесь, это Рудольф. Вы, очевидно, одной национальности.
Мы обменялись рукопожатием, она покраснела и смущённо спросила меня по-немецки, где я живу. Я ответил, что в Сибири.
- Мои братья тоже там, - сказала Эрна Карловна.
Стр. 254-255 img 336
Шеф попросил её оставить мне свой адрес, домашний и служебный телефоны и добавил:
- Я вас познакомил, дальше разберётесь сами. Эрна Карловна наш главный работодатель.
Надеемся, что ты, Рудольф, тоже попадёшь в её список.
- Хорошо, заходите, - сказала мне Эрна Карловна, но глядя на шефа.
Потом заместитель позвонил какому-то генералу по поводу моей прописки в Ереване. Затем шеф заговорил с Михаилом по-армянски. Мне стало не по себе. Я почувствовал себя таким беспомощным, как будто попал на другую планету.
Они говорили и говорили, заместитель иногда стрелял глазами в меня, Михаил ему что-то доказывал. Видимо, разговор шёл о запущенном состоянии армянской тяжёлой атлетики. Кроме того, Михаил, как я догадался, пожаловался на то, что с Ашотом поступили нечестно. Шеф засуетился, стал куда-то звонить. Наконец, ом встал и распрощался:
- Надеюсь, Рудольф, мы скоро встретимся, и ты расскажешь, как решаются твои проблемы.
Я вышел в коридор в таком состоянии, что направился не и ту сторону. У Михаила же настроение, напротив, улучшилось, и он сказал мне:
- Мы с тобой сегодня провернули такое, что мои недоброжелатели увянут от зависти.
Я предложил Михаилу немного пройтись пешком, сославшись на то, что в троллейбусе очень душно. По пути мы зашли м столовую, где вкусно и недорого пообедали. Я пожаловался, что от занятий лёгкой атлетикой мои мышцы стали слишком упругими и от одной тренировки до другой я не успеваю восстановиться.
- Я дам тебе штатного массажиста, он эмигрант из Египта, - пообещал Михаил. - А в воскресенье заберу тебя к себе, познакомлю с женой и с её родителями.
В воскресенье мы с Михаилом поднялись на гору, где ом жил. Он познакомил меня с домашними, и мы чудно пообедали. Михаил разрезал на куски большой арбуз, разложил на блюдо и выставил на солнце. Красная мякоть красиво заискрилась.
- Ты хочешь его согреть? - спросил я.
- Наоборот, остудить, - сказал он.
Я подумал, что Михаил шутит, но когда минут через 20 арбуз выставили на стол и я его попробовал, он действительно оказался холодным. Заметив моё удивление, Михаил засмеялся.
- Видишь, как много чудес мы ещё не знаем. А они происходят рядом с нами.
Позже подоспели шашлыки. Жена Михаила, артистичная красивая женщина, была певицей и прекрасно говорила по-русски. Своей любезностью они напоминали друг друга, как это бывает с супружескими парами. Я подумал: кто же из них приспособился к партнёру? Впрочем, это не имеет значения, добро в рекламе не нуждается.
Родители жены владели русским неважно, и Михаил представил им меня по-армянски. Тесть вопросов не задавал, но стал по-русски с сильным акцентом ругать турок, которые зарезали трёх их близких родственников. Было видно, что ему тяжело вспоминать об этом. Михаил что-то произнёс по-армянски и шепнул мне:
- Я сказал, что при госте не стоит ворошить прошлое и что ты тоже пострадал, поскольку твоего отца и брата расстреляли русские в 1941 г.
Замечание Михаила тестю, видимо, не понравилось, и он начал что-то бурчать себе под нос, особенно после третьей рюмки пятизвёздочного армянского коньяка.
Ереван был виден с горы как на ладони. Мне всё не верилось, что я теперь на свободе и что мне больше не нужно нигде отмечаться. Воздух здесь наверху был изумительным, и я глубоко вдохнул его. И вдруг у меня кольнуло в сердце. Ого, подумал я, подловил меня коньячок! Пришли ещё родственники, знакомые жены Михаила по театру.
Сквозь тучи пробилось солнце, ярко осветив фигуру вождя всех народов Иосифа Джугашвили, известного под партийной кличкой Сталин. Вождь скромно стоял на горе, засунув руку за борт шинели, и смотрел, слегка склонив голову, на город Ереван. Я начал было произносить что-то приличествующее этому зрелищу, но Михаил под столом наступил мне на ногу. Я понял, что в этом доме сталинская тематика под запретом.
Жена Михаила играла на пианино, гости хором о чём-то спорили. Сославшись на недомогание, я потихоньку распрощался.
Стр. 256-257 img 337
Михаил набрал мне фруктов, и мы с ним осторожно тронулись вниз по кратчайшему, но крутому пути. По дороге Михаил рассказал мне, что его тесть - большой начальник в банке. Портрет Сталина висел у тестя в спальной, и когда теперь кто-то нелестно отзывался о вожде, он злился. Мы ещё посидели с Михаилом в гостинице, обговорили план на неделю и мои институтские дела.
Я набрал в институте книг, мне все было интересно. Но страх сидел во мне. Не из-за трудностей в учебе, а потому, что я ворвался в совершенно незнакомую жизнь, в чужую, причем древнюю культуру. Люди здесь своеобразные: с виду вроде грубоватые, но обратись к ним, и они тут же помогут.
Сдав спортивные испытания и предъявив удостоверение мастера спорта, я набрал высший экзаменационный балл. Встретив и институте преподавателя военной кафедры, Михаил познакомил меня с ним.
- Этот человек может всё, - отрекомендовал его Михаил, - для него нет никаких преград.
Военному понравились лестные слова.
- Говори короче, Михаил, что тебе нужно, - сказал он. - Мне лясы точить некогда.
Михаил представил меня.
- Хорошо, - кивнул военный, - друзья из хохлов и чувашей у меня в институте есть, пусть будет ещё и немец.
- Рудольфу надо помочь, - сказал Михаил, переминаясь с ноги на ногу, - он хочет поступить в наш институт в 30 лет.
- Уже 30? - удивился военный. - Тогда пусть общество скажет тебе спасибо, что ты поступаешь в институт. Как говорил Ленин, учиться, учиться и ещё раз учиться! Ты ведь знаешь, Миша, что я состою во всех комиссиях. Если что, ты только покажись, и я всё сделаю. Иди в приёмную комиссию и возьми расписание экзаменов. Если какие-то уже прошли, не беда - включим Вильгельма Пика в дополнительный список и примем в институт.
Почётным именем тогдашнего лидера ГДР военный окрестил меня.
Михаил вскоре пришёл и сказал, что для поступления мне осталось только написать сочинение - хотя бы на тройку.
- Видишь, Рудольф, тебя все любят, и ты будешь учиться, - добавил он. - Я опять встретил нашего военного, он завтра в 8 часов ждёт тебя на занятиях. Хочет прощупать тебя, как призёра первенства СССР, по поводу теории и практики повышения спортивного мастерства. Его особенно интересуют лёгкая атлетика, то есть наши скоростные возможности, и тяжёлая атлетика, то есть силовые возможности при земном притяжении.
Вечером Михаил привёл на нашу тренировку массажиста-египтянина. Выяснилось, что тот лучше понимает меня, когда я говорю по-немецки.
Мои результаты на тренировках катастрофически пошли на убыль. Общество „Урожай“ организовало плановые соревнования, и мне пришлось принять в них участие. Выступал я продуманно и осторожно, чтобы не травмироваться. Народу было много, соревнования прошли торжественно. После них мы договорились с Михаилом, что мне нужно отлежаться. Как я понял, моя усталость наслоилась и стала принимать болезненный характер.
Распрощавшись с Михаилом, я поплёлся на трамвай. На остановке ко мне подошла женщина. Только когда она подала мне руку, я узнал в ней Эрну Карловну.
- Не удивляйтесь, Рудольф, что я ношу чёрный парик, - сказала она. - У женщин-блондинок здесь одни неприятности. А так я схожу за армянку.
На мои расспросы Эрна Карловна ответила, что приехать сюда её вынудило замужество:
- Это долгая история. У меня двое детей, замечательный муж, мы хорошо обеспечены. Я приноровилась к армянской культуре и теперь уже здесь привыкла. О подробностях, Рудольф, меня лучше не спрашивать. Это моя судьба, и изменить в ней что-либо невозможно. Что же касается вас, то без знания языка вам здесь будет очень трудно. Я понимаю, что вы настрадались как немец. Но конкретный совет, как вы просите, я смогу дать вам только в том случае, если вы подробно расскажете о своей жизни в Сибири.
После моего рассказа Эрна Карловна вздохнула, посмотрела по сторонам и сказала:
- Давайте посидим в скверике, здесь слишком шумно.
Мы зашли вглубь парка и сели на скамейку.
Стр. 258-259 img 338 ПЕРЕСКОК
- Вы только никому не говорите, что мы общались, - предупредила Эрна Карловна. - Так вот, Рудольф: земля это армянская, и она для армян. Знаю, что Россия вам тоже не родина, но она всё-таки не Армения. Здесь перебывало уже множество тренеров, и никто из них не задержался. Эмигранты-армяне приезжают сюда со всего света, но вы-то ведь не армянин. Вчера я подписала приказ, чтобы вам выделили массажиста, и кое-кому в нашем комитете это не понравилось. Уже идут разговоры: а чем, мол, наши атлеты хуже? Вам придётся бороться не только со штангой, и одолеть здешнюю “старую гвардии” будет очень трудно. Я слышала, что Вам дают временное жильё. А хорошую квартиру вы сможете получить только при условии, что станете чемпионом или рекордсменом СССР. Это значит, что придётся ждать два-три года, и за это время ваша семья может распасться. Таких случаев у нас было немало. Короче говоря, Рудольф, куда ни кинь - везде клин. Невезучие мы, российские немцы. Сначала нас здесь принимают вроде бы с состраданием, но в подходящий момент кто-нибудь говорит, что мы - те же русские.
После этого разговора у меня будто наступило отрезвление, усталость куда-то подевалась. Я предложил Эрне Карловне пересесть к ближайшему киоску и съесть по мороженому. Она встала, строго на меня посмотрела и отчеканила:
- Вы что, Рудольф, ничего не поняли из того, что я вам только что объясняла? Люди изменчивы, и никто меня не защитит, если они узнают, что я отсоветовала вам здесь оставаться. В душе они могут считать иначе, но для красного словца во всём обвинят меня. Вот вам моя рука, вы меня не видели.
Я хотел что-то сказать, но она мне настолько чётко всё объяснила, что остановить её у меня не было сил.
Я опять присел на скамейку, закинул голову и посмотрел в небо. Какие же здесь высокие и недосягаемые облака! Заныло правое плечо. Я приложил к нему горячую ладонь, боль вроде бы утихла.
Мне показалось, что я одинокий бродячий пёс и что в этом мире у меня никого нет. Я всё скомкал своими руками, как мнёшь хорошую бумагу из-за того, что неверно написал на ней пару слов. Но бумага-то здесь при чём? Так и со мной. Зачем я над собой издеваюсь? Вроде бы иду, но куда?
Не так ли бывает, когда волк охотится за дикой свиньёй? Он хватает её за ухо, и она стоит смирно. Волк медленно ведёт её, она послушно бредёт вместе с ним. Волк толкает в бок свинью, которая в три раза тяжелей и сильней его, и она подчиняется, страшась волчьих клыков. Волк всё равно добьётся своего, но в таком месте, где ему никто не помешает.
Так кто же схватил за ухо меня? Может, это случилось давным-давно, а я всё бреду просто по инерции? Может, волк уже давно меня отпустил, а я всё стою и жду, когда меня схватит за ухо другой волк? Я много думаю о своих тренировках, и подход к ним у меня вроде бы правильный. Так почему же я позволяю загонять себя собственными руками? Где Ашот, который агитировал меня с Валентиной в Москве? Может, это у них юмор такой?
Я встал, сделал шаг, и в правом боку что-то заныло. Проделал медленные движения - кажется, начало проходить. Взял свою сумку и походкой моряка зашагал к трамваю.
Я получил был ещё один жизненный урок. Я шёл, а на мне будто были узда и шоры по бокам, так что я мог смотреть только вперёд. Наконец я упал в кровать.
Проснулся в пять утра. Сочинил письмо в Киселёвск, передал жене привет от Михаила и сообщил, что скоро мы с ней увидимся. Вышел на улицу, побежал через дорогу, в парк. Выспавшись, я будто вновь родился на свет. Плотно позавтракал в буфете.
Пришёл мой друг Михаил. Он принёс мой паспорт с отметкой, что я прописан по улице Шаумяна, дом 25, квартира 14.
- Давай одевайся, пойдём смотреть комнату, а по пути купим замОк, - сказал он.
- Не спеши, - возразил я, - у меня красть нечего.
- Да, но ДСО „Урожай” больше не хочет переводить за тебя деньги гостинице, - грустно заметил Михаил.
Мы купили замок, а также стамеску, молоточек и универсальную отвёртку. Комендант вручил мне ключи и сказал:
- Если сменишь замок, верни старый замок и ключи к нему.
Комнатушка была размером 14 кв. м. Ни умывальника, ни туалета – все удобства находились в коридоре. Михаил заметил мою апатию и стал уверять, что всё устроится.
Я отправился в институт, а Михаил по своим делам. На военной кафедре полковник развлекал нас рассказами о своих военных приключениях. Как только он начинал говорить о зверствах немцев, студенты поворачивали головы в мою сторону. Мне это надоело, и я показал им по фигуре из трёх пальцев на каждой руке. В группе раздался смех.
Стр. 260-261 img 340 ПЕРЕСКОК
Дед
moderator
Сообщение: 105
Откуда: Россия Саратовская область
Отправлено: 23.08.15 11:02. Заголовок: А вот тут Рудольф Вл..
А вот тут Рудольф Владимирович с Василием Ивановичем вроде не дерутся...
P.S. Кроме Ригерта, Плюкфельдера и Алексеева больше никого не узнаю. Не подскажете, кто тут ещё сфотографирован?
Дилетант
Сообщение: 816
Откуда: Россия
Отправлено: 23.08.15 21:25. Заголовок: А я вот даже и Плюкф..
А я вот даже и Плюкфельдера не узнаЮ. Где он тут ? Тот, который над Ригертом, что ли, руки в бока ? Или в середине, вытирающий слёзы от смеха ?
Интересно, какого года этот снимок ? Судя по мощной, но пока ещё аккуратной фигуре Василия Ивановича, а также по уже сформировавшейся великолепной мускулатуре Давида Адамовича - что-то, наверное, начало 1970-ых годов.
Отправлено: 23.08.15 21:42. Заголовок: Да, Плюкфельдео слев..
Да, Плюкфельдер слева. А это фото я где-то видел с подписью "1976 год". Похоже на правду, вон какой там Ригерт мощный, явно не в категории 82.5 кг находится, как в начале 1970-х. Да еще и за Алексеевым сидит, как я понимаю, Адам Сайдулаев, а он как раз примерно с 1976 года и выступал на крупных соревнованиях.
Дилетант
Сообщение: 817
Откуда: Россия
Отправлено: 23.08.15 22:26. Заголовок: Если так, тогда я по..
Если так, тогда я повёлся на поджарость Василия Ивановича. Живот-то его знаменитый где ?
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Нашёл в интернете рост Плюкфельдера - всего-то 172 см. Я почему-то думал, что Плюкфельдер выше. Стройный, тонкий, поэтому так и кажется.
В перерыве меня окружили молодые армяне. Какими только вопросами они меня не забросали! Я полушутя сказал им, что Сибирь - это школа коммунизма.
Военрук поднялся на кафедру и снова стал рассказывать, как громил немцев под Сталинградом. Затем он предложил задавать вопросы. Я спросил:
- Если у нас страна интернациональная и Ленин дал немцам республику на Волге, то почему тогда Политбюро сослало немцев в Сибирь и до сих пор не возвращает их на прежние места проживания?
- Разве я рассказывал про немцев Поволжья? - удивился военрук. - Задавайте вопросы по теме.
В аудитории повисла тишина.
- Так не пойдёт, - сказал военрук. - В следующий раз принесите блокноты, чтобы записывать свои вопросы. На сегодня всё, до свиданья. А ты, Плюкфельдер, останься.
- Твой вопрос справедливый, - признал военрук, когда все ушли. - Переборщили у нас в Политбюро. Видимо, историкам тут будет много работы. О чём просил для тебя Михаил, я всё сделал. Так что поздравляю с зачислением. У тебя вот только нет свидетельства за 10 классов. Хотя Михаил говорил, что ты поступил в вечернюю школу и сдашь экзамены экстерном.
Выходя из института, я вспомнил, что сегодня 10 сентября и что моей дочке Ольге исполнилось 6 лет. У входа в гостиницу меня ждал Михаил. Но я, извинившись перед ним, решил отложить тренировочные дела и сперва сходить на телеграф. В честь дня рождения дочери надел спортивный костюм, выданный мне на Спартакиаде народов СССР в 1956 г. Костюм был очень элегантным и смотрелся как крик моды. Михаил сказал, что ереванские стиляги отвалили бы большую сумму за такой покрой брюк.
На телеграфе шёл ремонт и стояла большая очередь. Только через полчаса я оказался у окошка. У меня было 5 рублей, а на случай, если этого окажется мало, ещё сторублевка. Телеграмма обошлась в 4 рубля 80 копеек, и я положил 100 рублей в верхний карман брюк.
Когда я брал квитанцию, какой-то парень прижал меня к стенке. Я почувствовал, что у меня в кармане кто-то шарит. Народ напирал, кругом были шум и гам. А только что прижимавший меня к стене парень уже вырвался из толпы. У выхода он остановился - видимо, хотел узнать: хватился ли я пропажи? Я сунул руку в карман - денег не было.
Парень нырнул к временной лестнице, сооруженной по случаю ремонта. Однако бегать, особенно на короткие дистанции, я умел, убежать от меня было почти невозможно. Когда я пулей бросился за парнем, он миновал уже середину лестницы. Ещё немного, и он выскочил бы на улицу – а там ищи-свищи.
Я моментально сообразил, что надо прыгать, и приземлился за парнем, ухватив его за шею. Затем я обнял его левой рукой за талию, приподнял и понёс вверх по лестнице, как ребёнка. Парень весил не меньше 75 кг и был ростом примерно 1,70 м. Он барахтался, пытаясь выкрутиться, и орал. „Замолчи!” - сказал я и сдавил его левой рукой, как удав. Парень замолчал, пот полил с него градом. Такой прыти он от меня, видимо, не ожидал.
Вокруг нас столпился народ, армяне жужжали как пчелы. Сзади меня рукой остановил Михаил.
- Ставь парня на ноги, - сказал он. - Что ты держишь его, будто подарок?
- Он вытащил у меня из кармана 100 рублей, пусть вернёт, - ответил я.
Люди сжимали нас кольцом. Они слышали, что я говорю не по-армянски, и их интересовало, в чём дело.
- Это наш гость, мастер спорта по штанге, он будет жить в Ереване, - показал на меня толпе Михаил. — А вот этот гражданин вытащил у него 100 рублей.
Парень склонил голову, не говоря ни слова. Народ тут же разошёлся. Михаил спокойно сказал парню по-армянски:
- Ты опозорил нашу нацию. Куда дел деньги?
- Когда он прыгнул на меня, я их выбросил, - ответил тот. - Возможно, они ещё там лежат.
Мы пошли искать, но денег не оказалось - очевидно, их кто-то уже подобрал. Выйдя на улицу, мы встретили знакомых Михаила. Они стали нас расспрашивать, что и как было, но парень жестом остановил Михаила и отвёл его в сторону.
- Вон в том ресторане работает официанткой моя сестра, - сказал парень. - Пойдёмте, я возьму у неё 100 рублей и отдам их Плюкфельдеру.
- Откуда ты знаешь его фамилию? - удивился Михаил.
- Мой брат - штангист, он тренируется в обществе „Урожай”. Клянусь, я не сразу понял, что это Плюкфельдер.
Стр. 262-263 img 341
- Хорошо, иди и доставай деньги, мы всё равно тебя найдём, - сказал Михаил.
Парень пулей убежал, а его брат принёс 100 рублей на тренировку и сообщил, что наказал вора. Как наказал, он не уточнил.
Осадок от этого случая остался у меня надолго. Со мной никогда подобного не бывало. Это стало для меня ещё одним хорошим уроком, и я понял, что оттопыренные карманы, да ещё сбоку, - всегда находка для карманников.
Михаил и сам переживал по поводу случившегося. А мне закралась мысль, что это может повториться со мной ещё не раз: ведь преступников спортивные титулы не интересуют.
В 1968 г. во время Олимпийских игр в Мехико кошелёк вытащили у нашего знаменитого штангиста-тяжеловеса Леонида Жаботинского. Он обратился в полицию, и там, как ни странно, пришли в восторг.
- Какой счастливый вор - украл кошелек у самого сильного человека планеты! Мы ему завидуем. Но ваш случай, г-н Жаботинский, мы зарегистрируем. Если в кошельке были ценные вещи, перечислите их - ими могут попытаться спекулировать. И никому не давайте об этом интервью - скандала не оберётесь. Для нашей свободной прессы ваш случай - как масло на хлеб.
Мы с Михаилом начали искать мебель для моего нового жилья. Сначала у нас это не очень клеилось, но директор нашей гостиницы пообещал Михаилу, что пустит нас в подвал, где много сломанных стульев и кроватей:
- Может, и смастерите из этого что-то для себя. Пожалуйста, заходите на той неделе.
Вечерами ко мне приходил молодой симпатичный массажист-эмигрант Григорий Хочарян. Работы со мной у него было много. Мои мышцы находились в таком запущенном состоянии, что парень был в отчаянии. Так как я усиленно тренировался допоздна, Григорию приходилось долго ждать меня.
Бесплатно ходить в ресторан я отказался. Попытался сесть за другой столик, но официанты всё равно не брали с меня денег. Не в моём характере позволять так унижать себя. Всё, сказал я себе, в гостиничном ресторане я больше не появлюсь.
Как-то раз мы с Григорием пошли после массажа в ресторан „Турист“. Швейцар туда уже никого не пускал. Тогда мой массажист сказал, что я из ГДР и что, мол, нам, армянам, неудобно быть такими негостеприимными.
- Хорошо, пусть заходит, но сначала я хочу объясниться с ним по-немецки, - ответил швейцар.
Мы с ним мило поговорили, и швейцар не только пустил меня, но и передал официантам: дескать, осторожно, не обсчитывайте и не берите чаевых. Мы с Григорием стали ходить сюда постоянно, и официант ресторана говорил со мной только по-немецки. На четвёртый день он сказал мне, что я из швабов, и спросил, где в ГДР я сейчас живу. Я покрутил глазами, и официант тут же извинился:
- Ich bin zu weit gegangen.
Я получил письмо от жены. Она сообщила, что к нам приходили из ДСО „Шахтёр” и принесли какие-то бумаги, которые я должен был подписать. Гости интересовались, где и кем я работаю, и жена ответила, что z работаю в шахте. Ей сказали, что Москва уже полгода переводит мне стипендию. Жена сообщила, что от стипендии я отказался, поскольку теряю выслугу лет, а также пенсионный стаж. Её попросили расписаться, что я буду получать стипендию по минимальной государственной ставке, но с сохранением стажа работы - разумеется, не подземного. В конце концов она им сказала, что я нахожусь в Ереване и что наша семья, может быть, тоже туда переедет.
Я прочёл письмо, и у меня возникло желание тут же взять чемоданчик и сумку и сорваться в Сибирь. Заныла душа, всё стало немило. Здесь было вроде бы легко, но к такой лёгкой жизни я не привык. Мягко стелют и, видно, придётся жёстко спать.
Михаил уехал по своим делам в Грозный - там жили его родители. Мной по-прежнему занимался массажист, Григорий Хочарян. Однажды он пригласил меня к себе. Они пока что выложили только стены своего дома.
Как я уже писал, Григорий приехал из Египта. По основной профессии он был искусствоведом, заканчивал институт. Он показал мне фотографии экспонатов самых знаменитых музеев. За те две недели, что мы с ним общались, он стал заметно лучше говорить по-русски. Григорий должен был оформить в Ереване огромную выставку. Было запланировано, что затем он посетит с ней многие крупные города СССР.
Григорий рассказал, сколько горя и неприятностей им пришлось испытать в Египте. Он там родился и ещё имел египетский паспорт.
Стр. 264-265 img 342
- Нас приехало из Египта тридцать тысяч человек, - сообщил он. - Нас финансировали два американских миллионера. Там говорили, что в Ереване нам дадут по 30 тысяч рублей на человека и признают наши дипломы. Ничего этого не случилось. Из нашей семьи только отцу дали 30 тысяч рублей и ссуду на строительство дома. Мой отец-инженер-строитель, но сейчас он работает здесь каменщиком. Вон там, где всё расчищено, миллионер хотел выстроить для эмигрантов целую улицу. Но только при условии, что она будет называться его именем. Москва не согласилась, и, как видишь, всё заросло травой и кустарником.
Мы беседовали допоздна, от просмотра толстых альбомов у меня разболелась голова. Мне было стыдно, что я профан в искусстве. Господи, думал я, как много интересного упускаешь из-за этой штанги, сколько времени она отнимает! И всё из-за того, что я здесь лидер и делаю то, чего не может делать другой.
Но, конечно, собирать картины и репродукции, доносить их до людей - это великое дело. Оно подталкивает к знанием, развивает воображение, воспитывает, снимает агрессивность, движет человека к идеалу. Это так здорово: мёртвое становится для тебя живым, будто ты сам оказался в той древней эпохе. Рассказы Григория – были просто чудом.
Средств у меня почти не осталось. Я распределил деньги очень экономно, но хватить их могло ещё только на три недели. Меня перевели с дневного отделения института на заочное. Случилось это на днях, Михаил об этом ещё не знал. Вначале меня попросили поскорее принести фотографию на студенческий билет, чтобы я как студент дневного отделения мог бесплатно пользоваться городским транспортом. Но потом оказалось, что всё это был вымысел или национальный юмор.
Слава богу, теперь я мог не мотаться в институт. Запланированные тренировки были для меня главным делом в жизни. Я должен был заниматься ими, несмотря на усталость. У меня был пример, когда я тренировался, работая в шахте. Здесь я в шахте не трудился, но, по моим подсчётам, я на 15% отстал от объёма сибирских тренировок.
Я снова подсчитал всю свою нагрузку по количеству подъёмов штанги и по её среднему весу. Уже наступила осень, а я всё ещё отставал. Правда, в отношении силы дело обстояло неплохо. Видимо, нервный стресс не давал мне возможности превратить количество силы в качество. Словом, я устал.
Стук в дверь оторвал меня от раздумий над моими тренировками. Дежурная по этажу сообщила, что общество „Строитель” перечислило за меня деньги гостинице ещё на один месяц. Правда, только за одну кровать.
- Теперь нам придётся подселять к вам людей, - сказала дежурная. - Но если вам необходимо оградить себя от подселения, то спуститесь и поговорите с дежурной по гостинице.
Спасибо гостиничной администрации, она ко мне так никого и не подселила. Зато у меня бывало много гостей. Любопытные армяне пролистали все мои дневники, каждый приглашал меня к себе и гости.
После обеда дежурная подозвала меня к телефону. На проводе была Эрна Карловна из республиканского спорткомитета.
- Сейчас нам звонили из Госкомспорта СССР, - сообщила она. - Они спрашивали, живёте ли вы в Армении, и сказали, что анархист Плюкфельдер ведёт себя неправильно. Я сказала, что вы поступили в наш институт, а они ответили: „Нам об этом неизвестно, но мы знаем, что горит его стипендия, она находится у нас на депоненте. Пусть позвонит нам и скажет, куда нам её перечислить”. Я сказала, что вы скоро к ним приедете и сами всё объясните. И ещё пришла бумага, чтобы 20 сентября вы явились в Москву – участвовать в соревнованиях на Приз Москвы. Вот так - денег ещё не платят, а выступать уже заставляют.
Да, подумал я, нужно ехать на соревнования и переговорить с кем надо в Москве.
Мой милейший друг Михаил, как нарочно, исчез. Но ребятами штангисты не давали мне скучать. Двое молодых парней приехали на военном „Виллисе” и повезли меня на озеро Севан, а затем показали мне Всемирную Апостольскую церковь. Там я ещё раз осознал, какая великая нация армяне, насколько богата их древняя культура.
Затем ребята долго говорили между собой по-армянски, и мы поехали в сторону от Еревана. Перед нами раскрылась Араратская долина, здесь гора Арарат была как на ладони.
- Это наша земля, - сказал один из парней. - Ленин отдал эту землю туркам, хотя её можно было отобрать.
- А почему не отобрали? - спросил я.
Стр. 266-267 img 343
- Понимаешь, мы, армяне, одни не справились бы, - пояснил со вздохом другой парень. - Здесь пришлось бы положить несколько тысяч русских, как тогда, когда Россия воевала с Турцией на Балканах. А Ленину нужен был мир. И теперь мы эту землю только провожаем взглядом, как хорошую девушку с красивой фигурой. Арарат, как ты богат!..
После двух дней отдыха я восстановился, но у меня сильно разболелся желудок. Пища у армян вся острая, везде перец. Да к тому же я ещё и нервничал. Наконец появился Михаил.
- Ну что, пойдём врежем в дверь замок, - предложил он.
Я не стал сразу же разочаровывать его. Мы взяли замок и инструменты. Но я предложил пройтись пешком и по дороге рассказал Михаилу обо всём. Он, как человек уравновешенный, ответил:
- Я тебя понимаю, Рудольф. В Сибири у тебя семья и дом. А в Ереван валят армяне со всего мира. Я переживаю за тебя. Твои успехи в штанге меня радуют, я хочу тебе помочь. Ты нам уже помог, но в спорткомитете, кроме штанги, ещё много видов спорта. И при этом все смотрят на твой возраст - 30 лет.
Я понял, что Михаил особо не возражает против моего отъезда. Но он добавил:
- Твоя прописка действительна в течение года. Знай, что мы всегда тебя ждём.
Я вытащил из сумки замок и спросил:
- А с этим что будем делать?
- Да, действительно, что? - хмыкнул Михаил.
Мы снова сели и долго мусолили наше необдуманное поведение. Получалось, что советы и дела - это одно, а истина - в душе, которая не позволяет нам натворить ещё больше неприятностей для меня и для моей семьи.
Как я вживусь в новую для себя армянскую культуру, о которой ещё недавно ничего не знал? Разве что отец рассказывал мне когда-то о Всемирном потопе и о горе Арарат. В Ереване далёкий заснеженный Арарат виден отовсюду. Ной когда-то зацепился за него, но я ведь не Ной. Михаил, как всегда, смотрел на всё с оптимизмом.
- Михаил, - спросил я, - почему ты ко всему относишься так легко? Вроде как собрались на танцы, пошли и тут же передумали Но я же не на танцы иду.
Он встал и сказал:
- Гляди, Рудольф, над твоей головой красивые деревья. Осмотрись - всё красиво, всё благоухает. Вон твоя комната. Всё идёт с божьей помощью. Ты узнал Армению. Теперь ты не только слышал про гору Арарат, но и увидел её своими глазами. Ты посмотрел Араратскую долину, памятник нашим погибшим комиссарам. Так что, Рудольф, не печалься. Мы сейчас вставим замок. Кстати, ты знаешь, как это делается? Я тебе сразу скажу, что у меня обе руки левые. Забить гвоздь - для меня проблема.
Я показал ему, что у меня с руками всё нормально. Мы закрыли квартиру, и я отдал ключи Михаилу. Он подержал их и стал размышлять вслух:
- А если в Москве тебя так доймут, что ты всё же надумаешь приехать сюда? Комната спорткомитетская, мы можем держать её хоть год. Значит так — я отстегиваю один ключ и отдаю тебе. Это будет твой ключ от Армении, от Еревана. Приедешь хоть через сто лет и скажешь: „Вот у меня ключи, освобождайте комнату!“ Знаешь, Рудольф, как полюбили тебя наши штангисты! Ты не смейся, я серьезно говорю. Сколько к нам ни приезжало тренеров, к ним относились холодно. Откровенно говоря, я не ожидал, что тебя так примут. Вчера я видел того парня, который залез тебе в карман. У него синяки под глазами, его родной брат избил. Хотя, конечно, штанга - это вторичное...
Мы с Михаилом зашли в кафе, он что-то шепнул официанту. Пришёл шеф, они с Михаилом вежливо поговорили на армянском. Михаил пояснил мне, что нам сделают шашлык по-амбарцумянски.
Серго Амбарцумян был причислен в армянском обществе к пику святых. Он имел личный счёт, собственный грузовой автомобиль, оборудованный для перевозки людей. Амбарцумян числился работником Ереванского треста ресторанов.
Я уже писал, что в своё время с Серго беседовал сам Сталин.
Теперь Амбарцумян олицетворял и поддерживал армянскую тяжёлую атлетику. Он знал по собственному опыту в кафе-шашлычной, как часто сотрудники ОБХСС шантажируют людей. И когда с местными штангистами случалась какая-нибудь беда, они немедленно подключали Серго, и он не давал в обиду никого. Он не вмешивался, только если было очевидно, что виноват сам штангист. А в остальных случаях Серго всех защищал.
Стр. 268-269 img 344
Михаил представил меня шефу, и через полчаса мы ели фирменный шашлык и пили хорошее вино. Рассчитались мы по прейскуранту.
По дороге из кафе Михаил сказал мне:
- Судя по всему, твой счёт тоже идёт на Серго Амбарцумяна. Он налоги не платит, а вкладывает деньги наличными.
- Почему же он не захотел встретиться со мной?
- Видимо, между вами стоит национальная гордость. Наша довоенная школа явно устарела. Прежних штангистов почти невозможно уломать перейти к новым нагрузкам. К талантам они относятся насторожённо - то ли из зависти, то ли от недостаточной квалификации.
Меня по-прежнему тревожило, что я несколько дней не платил в гостиничном ресторане, вернее, с меня не брали плату. Михаил положил мне руку на плечо и сказал:
- Ну что ты, Рудольф, до этого мы ещё не дошли!
Мы расстались, договорившись встретиться на вечерней тренировке, и я решил отдохнуть. Разделся и помыл ноги холодной водой.
Вдруг я заметил, что на столе лежит заклеенный белый конверт, а на нём написана моя фамилия. Я осторожно вскрыл конверт и не поверил своим глазам: в нём лежал диплом, свидетельствовавший о том, что я заочно окончил Грозненский железнодорожный техникум. Печать, подписи - всё было на месте. Мой сон сразу прошёл, я вышел в коридор и расспросил дежурную.
- Да, - ответила она мне, - недавно приходил молодой симпатичный человек. Сказал, что он из Грозного и что хочет вас увидеть. Он довольно долго ждал, а потом сослался на то, что ему нужно уезжать, достал конверт, написал на нём вашу фамилию и велел вам его передать. Чтобы вещь не потерялась, я решила открыть ваш номер и положить конверт на стол.
Я лёг и стал размышлять. Видимо, этот диплом я должен был временно предоставить в институт, пока не закончу десять классов. Я рассмеялся про себя. Никакой диплом мне не был нужен, я уже хотел встать и бросить его в мусорный ящик. Но потом подумал: может, всё это организовал Михаил?
Что было делать? Показать диплом Михаилу сегодня на тренировке? Он, наверно, пожал бы плечами, сделал бы артистичную гримасу. И был бы прав. Я всё равно уезжаю, зачем мне липовый диплом? Но вопросы, вопросы... В конечном счёте я решил сказать Михаилу о дипломе только в том случае, если он спросит об этом сам. А если не спросит, то, значит, по всей видимости, сработали ребята с военной кафедры, они ведь так хотели мне помочь. Да ну их всех к лешему с этими фокусами! Я повернулся и уснул.
После шашлыка и стакана вина меня так разморило, что я чуть не проспал тренировку. Тренировался я интенсивно, в охотку. На этот раз опять было много людей. Они сидели и следили за каждым моим движением. Михаил был за переводчика. Двое мальчиков пришли с отцами, они через Михаила пригласили меня в гости. А если не приду, то вот, мол, вам три бутылки нашего собственного вина. Михаил объяснил, что я не пью.
- Ничего, - сказали ему, - у него есть друзья.
Я распрощался с Михаилом, опять прошёл сеанс массажа. На другой день после зарядки я обнаружил на столе у дежурной по гостинице телеграмму: ДСО „Шахтер” срочно вызывал меня на Приз Москвы. Выступление такого-то числа, проживание в гостинице „Лужники”, номер 125. Раньше этот приз разыгрывался в конце года, теперь его почему-то сдвинули на осень.
Ну что? - подумал я. - Здесь для моей семьи нет перспективы. Интегрироваться в кавказскую культуру не так-то просто.
Я представил себе, что мне скажет мать. А брат - человек со здравым рассудком? Да и в Москве предстояла бы борьба. ДСО „Шахтёр” первым встал бы на дыбы. Там сказали бы: в чём дело, мы ведь поддерживали тебя и твою команду во всём, она выиграла Всесоюзную Спартакиаду в 1956 г.
Как смешно: моя команда...
Короче, нафантазировав себе страхов, я показал телеграмму Михаилу.
- Что ж, Рудольф, поезжай, - грустно сказал он, - но помни, что Армения - это и твой дом. Я тебя понимаю, я ведь тоже почти всю жизнь провёл в России. Армения - мой отчий дом, но меня всё равно тянет в Россию.
Рано утром я явился в гостиницу, и дежурная нашла в списке мою фамилию. Я помылся, чуть отдохнул и в 9 утра, как всегда, выбежал на зарядку. В сквере я встретил Аркадия Воробьёва с нашим доктором Марком Борисовичем Казаковым. Воробьёв знал меня по двухнедельным весенним сборам в Кисловодске, где я был предствителем от сборной РСФСР.
- Ага, вот он, беглец! - резко сказал Аркадий. - Ты что же Россию предаёшь? Ты думаешь, тебе разрешат уехать из России? В РСФСР тебя во всём поддерживали, затратили на тебя средства, а ты теперь продался Армении?
Речи Воробьёва мне натощак не пришлись по вкусу. Настрой на меня у него был агрессивный. Я молчал и слушал.
- Прежде чем переехать в другую республику, тебе нужно получить открепление от Федерации тяжёлой атлетики РСФСР, - продолжал своё А.Воробьёв.
Он разволновался, и его совсем заклинило. Воробьёв стал так сильно заикаться, что доктор Казаков перебил его:
- Рудольф, ты что - всерьёз решил ехать в Армению?
- Да, но пока не насовсем, - сказал я.
- А русских ты там много видел? - спросил Казаков.
- Нет.
- Вот видишь - а ты думаешь, что там уживёшься!
Их наступательный тон мне совершенно не понравился, и я ответил:
- Во-первых, я не русский. Во-вторых, я теперь снят со спецучёта в комендатуре, и КГБ не имеет ко мне никаких претензий. В-третьих, я работаю в шахте и если уезжаю на сборы, то получаю в три раза меньше денег, чем на работе. Так что я не профессионал. А, в-четвёртых, я слышал, что вы, Аркадий Никитович, собираетесь стать доктором. Вы, Марк Борисович, уже врач. Я на вашем месте для начала спросил бы: как, мол, твоё здоровье? Или: как ты там живёшь на новом месте? Но выучиться на врача - это, видимо, ещё не всё. Всё, в чём вы тут меня упрекали, пахнет теми временами, когда я был рабом спецкомендатуры. Теперь же я свободен. И могу жить там, где хочу. Я ведь столько лет прожил в Сибири не по своей воле! И почему вы, Аркадий Никитович, думаете, что я ничего не смогу объяснить Федерации?
М.Б. Казакову стало явно неловко. А.Воробьёв тоже остыл.
- М-да, - сказал он, - ты у нас исключение.
Мы пошли в гостиницу. Мне нужно было на третий этаж, им - на второй. Напоследок Воробьёв произнёс, опять с трудом выговаривая слова:
- Погоди. Всё-таки что ты решил?
- Поговорю с председателем ЦС ДСО „Шахтёр” Сошниковым или с Васильевым, - ответил я. - Там будет видно.
- Мой тебе совет, - сказал Воробьёв, - от России ни шагу! Россия есть Россия. Запомни: мы все желаем тебе успехов.
Я хотел ещё что-то сказать, но потом просто махнул рукой. Все эти разговоры бередили мне душу.
Я подумал: почему сейчас надо мной столько командиров? Видимо, наглые нападки на меня прямо пропорциональны моей силе. Будь я слабым, со мной здесь и здороваться никто не стал бы. Может, сила - это моя беда? Не такие уж сладкие эти победы.
Почему Воробьёв так много на себя брал? Он ведь мне ни в чём не помог и даже ни разу не поинтересовался, где я работаю. Было очевидно, что он и понятия не имеет о шахтёрской жизни. И при этом Воробьёв собирался решать мою судьбу. Может, это и есть карьеризм? Или это у него забота такая?
Но если он так печётся обо мне, - думал я, - то почему бы ему не позаботиться и о более слабых? Почему он считает, что вправе верховодить мной?
Всё, что я тогда пережил, мне пришлось испытывать и позже. Сие касается нападок не только Воробьёва, который как педагог был явно не в чадах с дидактикой. И многие другие, которые знать меня не знали и даже раньше никогда не видели, задавали мне бестактные вопросы и пытались давать столь же бестактные советы.
Я решил никуда не обращаться, только сообщил по телефону в ЦС ДСО “Шахтёр”, что нахожусь в Лужниках. Заведующий учебным отделом Гитлевич ответил, что придёт на наши соревнования. Я уже хотел положить трубку, но тут он спросил меня, почему я не участвовал в чемпионате Европы, который недавно проходил в польском городе Катовице. Я не знал, что ответить, и машинально сказал:
- А вы разве не знали о чемпионате Европы заранее? Вы ведь были летом на фестивале, почему же вы спрашиваете у меня об этом только сейчас?
Гитлевич стал подводить дело к тому, что я сам должен был быть заинтересован в своём участии, и добавил:
- До встречи на соревнованиях во Дворце спорта „Крылья Советов”, там и поговорим.
Стр. 272-273 img 346
Меня окружали сплошные начальники. Но при этом я ещё не получал стипендию, то есть не был профессионалом. А если я принял бы стипендию, даже минимальную, то что они со мной сделали бы: растёрли бы мордой об асфальт? Я добровольно тренировался после работы, никто меня к таким тренировкам не принуждал - и что же? Понаблюдал бы за этими сценами мой брат Николай - он умер бы со смеху.
* * *
Состоялся парад участников соревнований. Из Европы в основном приехали новые атлеты. Некоторые штангисты уже знали меня по фестивалю.
В раздевалку пришёл разодетый интеллигентный мужчина, заговоривший по-английски. Я понял, что он ищет меня. Полагая, что это кто-то из судейской бригады, я представился, и он достал из внутреннего кармана газетную вырезку, где я был сфотографирован в своих ширпотребовских тапочках. Пока я разглядывал вырезку, вокруг нас собрались штатные надсмотрщики. Я вернул мужчине вырезку, но он сунул мне её в руки: возьмите, мол, это от Боба Гофмана.
Когда все разошлись, ко мне подсел холёный молодой человек с плащом в руке. Долго описывать, как он представился. Я понял, что он хочет помочь мне перевести заметку с английского на русский. Он стал молча читать, а потом рассмеялся.
Оказывается, журналист из США написал: мол, на фестивальные соревнования приехал из Сибири немец-фермер. У него не было даже штангистских ботинок - в той глуши, где он живёт, о такой обуви и не слыхали. В Москве ему дали белые тапочки, в которые обувают покойников, он всех обыграл и опять уехал в Сибирь, на свои угольные рудники. И далее: большой спорт, мол, не зависит от большого достатка, примером чему является Китай. И вот, стало быть, ещё один пример: бедный сибирский немец поднялся на пьедестал почёта в покойницких тапочках.
Человек с плащом вернул мне газетную вырезку и, едва я отвернулся, так ловко удалился, как будто его ветром сдуло. Вокруг меня не осталось вообще никого, обо мне, похоже, забыли. Хорошо это или плохо, я до конца узнал только через много лет.
После снятия немцев со спецучёта в комендатурах мы поначалу были как бы бесхозными. Заботливая организация, опекавшая нас столько лет, перестраивалась, и кто за кем должен следить, ещё не было установлено.
За мной всегда числилась кличка „немец“. А ведь русская мать привычно говорит ребёнку: „Ну и вредный же ты - как немец!“ Если же речь пойдёт о более возрастном человеке, то уточнят - „как немец-фашист“.
В наших краях немцев тогда можно было встретить часто. Попадались и такие, которые превратились в евреев - но это только по ту (это по какую: по азиатскую или по европейскую? ***) сторону Урала. Остальные перекрасившиеся немцы взяли себе русские фамилии. Как в известном кинофильме: белые идут - Гришка надевает на себя погоны, красные идут — он погоны срывает.
В те дни и часы, возможно, было и неплохо, что я стал таким бесхозным. Я собрал вещи и вышел на улицу, забрёл в сквер. Город гудел, а я сидел один как сирота и должен был решить: оставаться мне в Сибири или нет. Я ждал Гитлевича, а ещё должен был прийти представитель Госкомспорта РСФСР С.М.Крутковский. Это мне сообщил на параде А.Воробьёв. Всем им требовался мой немедленный ответ.
Через день мне предстояло выступать. Благодаря своей методике подведения к соревнованиям я хорошо выспался, несмотря на перевозбуждение.
Меня сильно беспокоил желудок. Спать я мог только на животе, а если ложился на бок, то должен был поджимать ноги с помощью рук: только тогда боль затихала. Ереванская пища давала о себе знать. Сказывалось, видимо, и моё нервное потрясение.
Мой собственный вес упал. Талонов на питание у меня не имелось, но вскоре их принесли. Я заказал в ресторане куриный бульон и крепкого индийского чая. Загрузил себя едой, так было нужно. После соревнований я хотел скорее уехать домой, чтобы ни с кем не встречаться и не вести бесед.
Завесился - 81,2 кг. Особых конкурентов вроде не было. В жиме я опередил всех, рывок тоже выиграл. Начался толчок. Тут за кулисами появился Крутковский, который курировал тяжёлую атлетику в спорткомитете РСФСР. Он встретил меня в хорошем настроении. Я собирался размяться перед выходом на помост - до меня оставалось ещё 8 подходов. Крутковский раскрыл на коленях папку с бумагами. Листал, листал, листал её и наконец проговорил:
- А, вот я тебя и нашёл! Распишись и укажи адрес, куда нам перечислять твою стипендию.
- Вы неудачно пришли, - сказал я, - мне вот-вот выходить на подъём.
- Хорошо, тогда я жду тебя завтра в российском спорткомитете.
Стр. 274-275 img 347
- А в чём, собственно, дело? - спросил я.
- Ну как же, ты ведь теперь живёшь в Армении?
- Я живу там же, где и жил.
- А Воробьёв сказал, что ты живёшь уже в Ереване, - с недоумением парировал собеседник.
- Это вам сказал Воробьёв. А я вам сообщаю, что армянские атлеты приглашали меня поделиться опытом в методике тренировки - вот и всё. Я свою командировку уже завершил. И потом, я ведь от стипендии отказался, о чём вы вообще говорите?
Крутковский извинился и ушёл. Соревнования для меня продолжились До моего выхода осталось три подхода.
Перед вторым подходом на разминке у меня вдруг закололо в животе так, что я побелел от боли. Я подполз к доктору М.Б.Казакову. Он осмотрел меня, пощупал живот и сказал:
- Ты что это, спортсмен? У тебя судороги.
Доктор проверил мой пульс. Пульс совсем упал. Казаков был очень опытным врачом.
- Слушай, Рудольф, - сказал он, - давай-ка я сниму тебя с соревнований.
Я согласился. Это был первый случай, когда я не сражался до конца, а снялся с соревнований по их ходу.
Тем не менее советская команда и без меня шла по соревнованиям очень хорошо. И вообще Госкомспорт СССР был заинтересован, чтобы иностранцы заняли побольше первых мест и увезли из Москвы памятные призы. Ведь соревнования так и назывались – “Приз Москвы” (позднее их переименовали в “Кубок Дружбы”).
М.Б.Казаков от меня не отходил. Меня стало знобить, и он посоветовал мне немного посидеть в парной, погреться. Я так и сделал. И мне действительно стало легче. Может, это произошло и от таблеток, которые дал мне доктор.
Только я стал собираться, как появился Гитлевич из ДСО „Шахтёр”. Разговор у нас оказался недолгим. Он стал упрекать меня, что я не участвовал в чемпионате Европы: мол, без тебя наше ДСО откатилось в сборной на восьмое место, а если ты выступил бы, то мы стали бы пятыми или даже четвёртыми.
Никакой моей вины в этом, конечно, не было. Вина лежала на Госкомспорте СССР и на старшем тренере сборной Н.И.Шатове, выставившем вместо меня Матвея Рудмана из Харькова, которого я опередил весной на чемпионате СССР. Рудман и стал чемпионом Европы. Чемпионат проходил 19-22 сентября - я тогда как раз получал комнату в Ереване.
- Для тебя что - Европа уже не соревнования? - воскликнул Гитлевич.
- Меня туда никто не приглашал, - пожал я плечами.
- Ах да, теперь вспомнил, - стукнул себя по лбу Гитлевич. - Нам звонили и спрашивали, выезжал ли ты когда-нибудь за рубеж. Я спросил ваших кемеровчан, а они сказали, что ты не то что за рубеж не ездил, но и из своего Киселёвска стал выезжать совсем недавно. Поэтому, Рудольф, Шатов тебя и не выставил. А что ты решил насчёт Армении?
- Забудьте об этом, - ответил я.
Узнав, что я не буду выступать в толчке, Гитлевич загрустил и сказал:
- Знаешь, теперь тебе могут не дать стипендию.
Я опять объяснил, что сам от неё отказался, и Гитлевич стал осторожно выпытывать у меня, почему я такой сумасшедший.
Билет на поезд я взял на самые последние деньги, которые прихватил для Еревана. Деньги на питание мне дал Гитлевич. Я расписался в ведомости, а он пообещал перевести проездные и суточные в киселёвское ДСО „Шахтёр”. После соревнований со мной захотел поговорить и Л.М.Левитан из спорткомитета РСФСР, он ко мне всегда хорошо относился.
Я понял, что перед соревнованиями допустил ошибку. Как я ни уставал в шахте, достаточно мне было уснуть на час, и я мог тренироваться в полную силу. А тут я превратился просто в развалину. Главная причина этого состояла, видимо, в том, что я так и не снизил тренировочные нагрузки. Организм не прощает, если нарушаются принципы освоения нагрузок, в нём моментально срабатывают механизмы самозащиты.
“Мало ли чего ты хочешь, - как бы сказал мне мой организм. - Все хотят, но не все могут”.
Стр. 276-277 img 348
То, что я планировал, не учитывало сложившуюся ситуацию. Меня сжигало стремление поделиться своим опытом. Армянские атлеты завлекли меня просьбой помочь им избавиться от неправильных техники и методики. Я знал, что есть другой, гораздо более перспективный путь - как в смысле техники, так и в отношении количества подъёмов и интенсивности на тренировке. Заносило меня и при общении с людьми, что также расходовало отпущенную мне богом энергию. К этим выводам я пришёл ещё в гостинице, когда проанализировал свои нагрузки как в спорте, так и вне его.
Я приехал на Казанский вокзал. Мило пообщался с кассиршей и подарил ей ереванский сувенир. Она куда-то ушла, принесла мне билет на сегодня, а мой завтрашний билет аннулировала.
В запасе у меня было ещё три часа. Я зашёл в ресторан, поел диетического свекольного борща с вкусным московским хлебом.
Всё просто, подумалось мне, почему же я так усложняю себе жизнь? Народ суетился перед глазами, и то, что застряло у меня в голове, постепенно куда-то уходило.
После ресторана я поднялся повыше. Смотрел вниз: всё кишело, всё находилось в движении: одни приезжали, другие уезжали. В вокзальном гуле едва удавалось разобрать слова диктора. Но мне было приятно: наконец-то и я получал информацию извне. А то всё время загонял себя своими вопросами и сомнениями, отрицая то, что сам же и надумал.
Господи, как хорошо в толпе, в метро! Народ тебя несёт, от тебя ничего не зависит. Пытаешься прибавить усилия, чтобы двигаться побыстрее, но тщетно. Лязгает эскалатор, народ заполняет его, как пшеница бункер. Всё движется в одну дыру, никуда не свернёшь.
За этими размышлениями я дождался своего поезда и нырнул в вагон. В одной руке у меня была сумка со спортивной формой и кое с какими вещами, в другой я нёс подарки, купленные ещё в Ереване, а также переданные Ашотом через Михаила.
Я привычно занял вторую полку, хотя билет у меня был на нижнюю. Знал: придут женщины или пожилые люди, и я всё равно уступлю им место. На верхней полке постель, как всегда бывает в купе, оказалась уже застеленной. Я не стал ждать, пока тронется поезд, а лёг и забылся мёртвым сном.
Проспал я часов десять. Проснулся - в купе уже шёл оживлённый разговор. Я представился как шахтёр, возвращающийся с сочинского курорта. Настроение у меня оставалось плохим, и я старался поменьше общаться с людьми. На вокзале и Свердловске купил несколько книжечек с забавными историями.
Через день я прибыл в Новосибирск, а вечером пересел в поезд на Киселёвск.
* * *
Утром я оказался дома, при встрече было много радости. Матери и брату я не стал говорить о том, что со мной произошло. Валентине же рассказал всё.
Я натешился, глядя на чужую жизнь. А здесь всё было знакомо, даже если закрыть глаза. Грязная дорога с выбоинами, пыль - всё осталось прежним. Куда ни глянешь, увидишь что-нибудь такое, что прошло через твои руки.
Не знаю почему, но меня тянуло на шахту. На работе я забывал обо всём, включая и штангу. Наш начальник цеха А.Т.Клышко в общих чертах знал о моих делах. Кое-что ему, видимо, рассказала Надежда Афанасьевна из личного стола.
- Нам позвонили со стадиона, - сообщил он несколько обеспокоено, - и сказали, что тебе пришла стипендия или как это там называется, вроде за мастера спорта.
- Знаю, - ответил я, - но увольняться с шахты я не собираюсь. Я ведь здесь в клубе получил такой зал, да и как же ребята останутся без меня? Стипендия - это значит, что я как бы становлюсь штангистом-профессионалом. Но пассивный отдых в штанге не вреден. Мышечную нагрузку всё равно нужно чередовать с другой работой, тогда кровообращение вымывает шлаки, и это способствует восстановлению организма. И потом, мне, 30-летнему, дали совсем смехотворную стипендию. А ведь во время командировок тратишь больше, чем когда находишься дома. Как я буду жить на эти деньги такой семьей?
- Знаешь, - смущённо произнёс Клышко, - а мы уже уволили тебя по сокращению штатов. Пришла комиссия из треста и выписала тех, кого чаще всего не бывает на работе. В табельной ведь не указано, что ты спортсмен и что во время своих командировок зарплату не получаешь. Нам дали план на цех: сократить столько-то людей и перевести их на другой участок или на другую шахту. Тебя, конечно, восстановят, как год назад, когда мы так же подставили тебя. Так что не беспокойся и никуда не ходи. Я всё сделаю через личный стол, и ты ничего не потеряешь.
Стр. 278-279 img 349
Итак, первый день после возвращения начался у меня с неприятности. После разговора с Клышко меня окружили коллеги. Меркулов спросил, почему я не выступал на чемпионате Европы. Он прочитал в „Советском спорте“, что чемпионом Европы стал М.Рудман с результатом 422,5 кг - на 10 кг меньше моей майской суммы на чемпионате СССР.
- А мы-то думали, что ты привезёшь европейский кубок, - разочарованно протянул Меркулов.
Я объяснил, в чём дело, рассказал о своих кавказских приключениях, о ереванском гостеприимстве.
- Увы, кавказская кухня пришлась мне не по желудку. Да и по вам я соскучился.
- Правильно, Рудольф, - ответили мне. - Нам ты тоже нужен. Сегодня потянем на главный вентилятор новую “воздушку”, там пригодятся твои крепкие руки. Кстати, для тебя в центральных электромеханических мастерских заказали специальные когти, они уже готовы. Надо выписать счёт, и их можно будет забрать.
- А они выдержат ещё двоих человек? - усомнился я.
- Если не выдержат, то мы их назад отправим, - сказал Меркулов.
Всё пошло своим чередом, я задышал полной грудью. У меня не выходило из головы, что мои спортивные увлечения уносят меня из дома и от коллектива. Скандал с Гитлевичем, а до этого с Воробьёвым, их поведение и то, что они считали себя вправе меня осуждать и понукать, шокировало. Впечатление было такое, будто я - их рабочая лошадь.
Но кто такой для меня Воробьёв? Он что, забыл, что я не вскормлен в спортинтернате, что я не военнослужащий и не спортсмен из „Динамо”? Свой хлеб я всегда зарабатывал сам. Да и стипендию в 30 лет никому не давали, тем более с таким „пятым пунктом”.
Я проделал объёмную работу и чувствовал, что в сумме троеборья у меня произойдёт прорыв. За счёт своей силы я делал “протяжки” со 110 кг, а это было верным признаком, что я улучшу результат в рывке.
Но если результаты увеличатся, то, значит, начальства надо мной ещё прибавится. Я становился показателем плодотворной спортивной работы не только в городе, но и в области и в целом по ДСО „Шахтёр". Гитлевич объяснил, почему меня заинтересованы принять в Ереване и не заинтересованы отдать они. Я тогда сказал ему:
- Раньше я был невыездным как ущемлённый по политическим мотивам. А теперь я, выходит, опять оказался в чужих руках, я должен своими результатами на помосте подтверждать вашу спортивно-массовую работу? Но это же чушь! При чём тут массовость?
Гитлевич нарисовал мне картину по-своему:
- По сравнению с тем, что тратят профсоюзы на массово-оздоровительную работу, ты нам почти ничего не стоишь. Но страна у нас огромная, шахтёров много, а ты - их маяк. Ты ведь сам говорил, что у тебя есть своя звезда - Григорий Новак - и что ты стремился хотя бы чуть-чуть приблизиться к его результатам. И таких маяков, как ты, тысячи.
- Но ведь это чистейшая эксплуатация, - заметил я.
- Нет, Рудольф, ты не понял, - возразил он. - Спорт - это тоже искусство, а искусство требует жертв. Вон артисты играют на сцене, вкладывают свой талант, показывают себя, хотя их труд оплачивается, мягко говоря, неудовлетворительно. А твой спортзал ведь отапливается, освещается, профсоюз даёт вам дополнительное питание. Так что твои результаты на чемпионатах должны касаться всех, а не только твоих киселёвских шахтёров. Мы все взаимосвязаны.
* * *
Я размышлял об объективном и о субъективном. Субъективное - это наши планы, тренировки, соревнования, а объективное – это результат.
Напомню читателю, что когда-то мне пришлось пожертвовать своими способностями к классической и к вольной борьбе. Мой тренер Евгений Иванович Потапов был в шоке, когда услышал, что я предал борьбу. И в то же время спортивные руководители и организаторы знали, что я нежелательный борец: со мной, с немцем, было много мороки и неприятностей. К тем, кто перекрывал мне дорогу, не допуская до соревнований, относились одобрительно: ведь соперники могли проиграть немцу, а это слово звучало в те времена крайне одиозно. Так что кроме Потапова против моего ухода из борьбы не возражал никто. Но для утешения нашего физрука я продолжал выступать за шахту и по борьбе.
В те времена мне было 23 года, и я довольно много читал. Учёба в вечерней школе казалась мне слишком примитивной, я обогнал школьную программу. Сидеть в классе и слушать, что Волга впадает в Каспийское море, или учить правила грамматики - это я воспринимал как диктат. Я считал, что самообразование - это максимум, на что я способен. Главное, полагал я, не то, что человек должен сдать на экзамене учителям, а то, что останется в его голове. Со временем я понял, что ошибался.
Я полагал, что жизнь - это та же шахта. Выдал уголь на-гора – значит, можно топить печку, это объективно. А намечаемые планы, дипломы и т.д. - всё это я считал вещами субъективными. Как в борьбе: положил соперника на лопатки - это объективный факт, выиграл по очкам – факт субъективный, зависящий от мнения судьи. Штанга - на 100% объективный вид спорта, здесь только весы и килограммы, вот и всё.
Так я думал в 23 года. Ко мне в душу вошёл практицизм, к которому я привык на работе. В то время я не понимал, что в жизни можно прикрываться дипломом. Правда, я сдавал экзамены по электротехнике и особенно по технике безопасности, но это было настолько тесно связано с производством, что понятия субъективного и объективного здесь невозможно было разделить.
В те годы я не думал о мировых первенствах. Я тренировался спонтанно и с большой осторожностью. На первом плане для меня были мои ученики, у которых всегда возникала масса вопросов. На наших тренировках царили шум-гам, споры-подначки - словом, послевоенная свобода. Здесь один умник мог незаметно убедить любого пессимиста или человека, который делал всё наоборот, В зале при полном разогреве, когда кровь достигала самых периферийных точек тела, можно было достичь многого.
Главным считались сами занятия спортом, поэтому на способности к штанге как таковые порой не обращали внимания. Штангиста оценивали по его активности. Коллектив штангистов у нас на шахте создавался целенаправленно, можно даже утверждать - искусственно. Наш успех на Спартакиаде народов СССР был, конечно, отмечен, но, однако, не путём создания дополнительных привилегий.
* * *
В нашей бригаде электриков имелись очень грамотные люди, которые многое испытали в жизни, включая и плен. Они информировали меня обо всех важнейших спортивных событиях в стране.
Наши ребята Колпаков и Коротков выписали журнал по тяжёлой атлетике - маленькую брошюру, где печатались все результаты первой десятки тяжелоатлетов страны в каждой весовой категории. Сначала я удивлялся этим познаниям своих коллег, но затем Иван Кошкин сообщил мне, что они читали эту брошюру в раскомандировочной и прогнозировали, какое место я могу занять.
Когда мои коллеги узнали, что я отказался от стипендии, они несколько дней спорили между собой: правильно ли я поступил? И в конце концов сошлись на том, что мне действительно не стоило принимать такую мизерную стипендию.
Вскоре мне опять пришёл вызов на сборы - для подготовки к чемпионату мира, который должен был состояться 8-13 ноября 1957 г. в Тегеране. На чемпионате СССР во Львове я составил конкуренцию Трофиму Ломакину, который поднял в сумме троеборья 440 кг. Я, 29-летний киселёвский шахтёр, неожиданно для специалистов занял тогда второе место, отстав от победителя на 7,5 кг. Старший тренер сборной Н.И.Шатов ничего не сообщил мне о предстоявшем чемпионате Европы, когда мы общались летом на фестивале. Я туда и не рвался, ибо знал, что для победы нужно время на подготовку. А у меня была семья, я не мог позволить себе отлучаться от неё надолго.
И вот спортивные деятели опять принялись нажимать на меня, у них были свои планы. А у меня были собственные соображения. Сила с неба не падает, для её наращивания требуется база. Я знал предел своих возможностей и мог рационально разложить их по полочкам. У меня была цель - укрепить мои слабые места, известные только мне самому.
На сборах атлета прикрепляют к тренеру. Меня прикрепили к Ивану Захаровичу Любавину. Он был лучшим другом Шатова, и тот, конечно, взял его на сборы перед чемпионатом мира. Тем более, что москвич Любавин являлся одним из немногих тренеров, которые могли представлять на этих сборах спортивные общества профсоюзов. Как правило, москвичи считали себя хорошими тренерами, особенно если оканчивали столичный институт физкультуры - ГЦОЛИФК. Но на сборах слишком мало времени, чтобы чужому тренеру понять, что нужно исправить у спортсмена и чего вообще не следует делать. У меня, как я уже писал, этих проблем имелось сполна.
Стр. 282-283 img 351
Под вопросом оказалась крохотная стипендия, которую дали мне, будто я школьник: мол, ему и этого хватит. Я дошёл до своих результатов безо всякой помощи Москвы, а мне будто в насмешку установили такую нищенскую стипендию. Из Госкомспорта прислали письмо о сохранении мне стажа работы, но без льгот, то есть подземный стаж за мной не сохранялся. Я перенёс такие нагрузки, семь лет тренировался без посторонней помощи, а теперь мне сообщали: ты, мол, без нас не проживёшь. Ладно, я - фанат или, как выражался мой брат, дурак. Если я рассказал бы ему обо всём об этом, то он ответил бы:
- Ну как: говорил я тебе, что ты дурак? Теперь видишь, сколько над тобой начальников? Как говорится, кошка наскребла на свой хребет.
Я всё думал над тем, что со мной произошло. Если наплевать на себя, то я потерял бы всё, что наработал за эти годы. Правда, база у меня была такой, что мне года два можно было тренироваться с прохладцей, а результаты продолжали бы расти за счёт больших объёмов, наработанных в прошлые годы. Но я ведь чувствовал себя расцвете сил! И тут мною вдруг начали командовать.
Я всю жизнь боялся администрацию, особенно начальников-дураков. На шахте дураков долго не держат - шахтёры их быстро вычисляют. Но вот я побывал на сборах, насмотрелся на наглое отношение к периферийным спортсменам (не хочу называть фамилии наглецов), и мне стало обидно, что я попал в сферу профессиональной некомпетентности.
Я пожалел, что не поговорил в Москве на эту тему с Романом Павловичем Морозом. Конечно, Романом Павлович был человеком обтекаемым, чрезвычайно осторожным, противником того, чтобы плевать против ветра. Но если он почувствовал бы, может способен делу, ни в чём лично не пострадав, то мог дать толковый совет. Я написал Р.П.Морозу, он вскоре встретился с Гитлевичем и тот связался со мной по телефону через наш стадион „Шахтёр”. Смысл разговора с моей стороны заключался в том, чтобы меня оставили в покое.
Если ДСО „Шахтёр” или профсоюзы теряют очки из-за моего строптивого характера, - говорил я, - то помочь ничем могу. Рост спортивного мастерства не зависит от подсчёта очков на крупных соревнованиях. Разве плохо, что я работаю на шахте и одновременно поднимаю штангу? Я ведь по уставу нашего спортивного общества не имею права быть профессионалом. Я дал слово, что стану чемпионом мира, работая на шахте. Я хочу доказать, что это возможно.
Услышав об таком, некоторые мои коллеги, особенно наш токарь Яков Скударнов, стали не спускать с меня глаз и держать меня на контроле. Впрочем, если речь шла о соблюдении законности со стороны администрации, то Яков держал под контролем не одного меня. Его боялись все. Но он и заступался за нас, за штангистов. Особенно, если Коля Малинин или я поднимали крупную деталь в центнер весом и устанавливали ему на станок для обработки. Тут он не упускал момента, чтобы похвалить нас и сказать о большой значимости спорта в жизни.
Стояли ласковые осенние дни. Мы заготовили корма, посадили в большом количестве картошку. Всё это меня тоже беспокоило. Тем более, что из отдела агитации и пропаганды горкома партии меня с учениками стали приглашать на встречи с молодёжью или в школы - хоть разорвись.
Из-за снижения нагрузок у меня поднялся собственный вес, н я на тренировках моментально почувствовал прилив силы. На работе, как всегда, было много суеты, что приводило к потере влаги и веса, но после часа крепкого сна усталость куда-то исчезала.
Всё, сказал я себе, не поеду ни на какие соревнования или сборы, пока полностью не вывезу сено и не выкопаю картофель. Спасибо моим ученикам, которые помогли мне. Хорошо подсобил и мой новый мотоцикл ИЖ-49.
* * *
Из Москвы меня наконец перестали беспокоить. В то время в печати всё больше разгорался спор насчёт возрастного ценза для спортсменов. Газета „Советский спорт“ была в дефиците. В начале года я сходил в отдел агитации и пропаганды горкома партии с просьбой помочь мне выписать её. Заведующая отделом, женщина с чекистской выправкой и с папиросой в зубах, откашлялась и спросила, как меня зовут и где я работаю. Затем она тут же при мне позвонила в партком нашей шахты № 4-6.
- Товарищ Брюзгин, - обратилась она к нашему парторгу, - почему вы не вывешиваете на стенде газету „Советский спорт“?
Брюзгин стал оправдываться, что на комбинате, мол, регулярно вывешивают все основные газеты.
Стр. 284-285 img 352
- Спасибо, - ответила заведующая.
- Вот видите, - сказала она мне, - прежде чем идти к нам, нужно было обратиться на шахту. Лимит мы вам выделили, а если кому-то газет не хватило, то они могут прочитать их на стенде.
Заведующая встала и подала мне руку. В горкоме так хорошо всё объясняют, что больше моей ноги здесь не будет, подумал я и ушёл с горьким привкусом, надышавшись к тому же папиросным дымом.
На работе перед раскомандировкой мы говорили между собой о том, что писали газеты. Обсудили, естественно, и сообщение с тегеранского чемпионата мира по тяжёлой атлетике. В среднем весе чемпионом стал Трофим Ломакин, с которым мы соперничали во Львове, опередивший американца Джима Джорджа на 27,5 кг. „Советский спорт“ с этой информацией мне дали прямо на наряде. Мой коллега Кирсанов сказал:
- Вот, Рудольф, с твоей майской суммой ты стал бы на чемпионате вторым, мог бы сразиться с Ломакиным и Джорджем.
Слова-то какие - „мог бы“! Я посмотрел на Кирсанова и пригласил его подойти к нашей табельщице Наде. Она показала нам ведомости по зарплате за последние три месяца.
- Смотри, сколько получаю я и сколько получаешь ты, - сказал я коллеге. - Поездки съедают мой заработок, по справке мне начисляют только тариф. Так что, мои дорогие, большой спорт моей семье в убыток.
- Зато Кузбасс гремит, а у нас поднимается настроение, когда мы слышим о твоих выступлениях, - заметил Меркулов.
Мой друг Иван Кошкин, как всегда, находился рядом. Его спросили: правда ли, что семья недовольна моими поездками?
- Если бы не мать, которая держит подсобное хозяйство, - сказал Иван, - и если Рудольф не продал бы машину, то в этом году у них наступила бы катастрофа. Чтобы купить мотоцикл, пришлось занять денег у тестя. А Рудольф весь год как раз усиленно тренировался, чтобы создать базу для будущего результата.
Выслушав Кошкина, ребята замычали.
- Вот она какая, оказывается, эта слава… - проворчал кто-то.
Перед тем, как разойтись, Кирсанов и Меркулов, самые активные из электриков, пошептались, а затем рассказали мне о своём вчерашнем разговоре с нашим начальником цеха.
-Чёрт побери, - говорили они Клышко, - Москва специально зажимает нашего Рудольфа! Они там делают так, как выгодно только им. Мы были у Рудольфа на тренировке и перед её началом взвесили его голого. Через два часа, когда мы вернулись из кино, он снова встал на весы. И знаешь, Терентьич, мы глазам своим не померили - за это время он потерял в весе 2,5 кг! Мы же на работе теряем за смену от силы кило-полтора. Вот какой у него тяжёлый труд. Как же ему помочь?
Клышко рассказал им, что по шахте постоянно шныряет партгосконтроль, который интересуется мной в первую очередь - спорт-то у нас считается непрофессиональным.
- А Ломакин разве воюет? - возразил Кирсанов. - Он только числится на военной службе и получает стипендию. Где же его победишь! Вот в личный стол пришла бумага на Рудольфа. Он сказал, что это не стипендия, а посмешище. Видно, из-за того, что ему уже 29 лет, - в такую лошадь никто не хочет вкладывать средства. Знаешь, Терентьич, мы должны щадить Рудольфа - использовать только тогда, когда необходима его сила. Всё время топтаться с ними ему не обязательно, особенно в дни тренировок.
Клышко согласился с ними, но через неделю их благие пожелания лопнули как мыльный пузырь. Когда разговоры обо мне распространились, оказалось, что среди наших коллег есть и такие, которым вообще наплевать на спорт.
- Вот если Плюкфельдер организовал бы секцию по пивовыпиванию или расчистил бы нам в тайге площадку для семейного отдыха, то я ещё согласился бы, - говорил с украинским акцентом один репатриированный.
Тогда начальник цеха нашёл другой выход: я стал дежурным электриком. Правда, дежурить по ночам было тяжело, это выбивало меня из ритма нормального сна. Но вскоре я заново освоил плановую объемную работу со штангой. Раньше перед уходом на работу я каждый день по 10 раз делал протяжки с весом 100 кг. Теперь я добавил к этому ещё и 10-кратные отжимания на брусьях, поднимая ноги вертикально вверх. Для этого я смастерил маленькие брусья возле нашего дома. Всё это было нужно мне для наращивания силы во время жима.
Стр. 286-287 img 353
Я уже писал, что срыв от груди при жиме у меня всегда был хорошим. Специалисты по штанге ломали головы, откуда у меня такой мощный срыв. Сам я думал, что это происходит за счёт сжимания позвоночника. В то время жим двумя руками считался работой одних рук. И только совсем недавно, в 1999 г., экспериментируя в Германии на Kraftmaschine - тренажёре, который используется здесь для наращивания силы, я обнаружил, что в жиме большую роль играют предплечья.
Я, имея от природы удлинённые предплечья, легко отжимался и на брусьях. Здесь сказалось и то обстоятельство, что я с детства любил ходить на руках. По объёму мои руки были невелики - 36 см в обхвате, но по силовой части очень крепкие. Жимом лёжа я не увлекался, а вот сидя выжимал одними руками 135 кг.
* * *
На чемпионате мира 1957 г., завершившемся убедительной победой наших штангистов, в сборной СССР доминировали армейцы: золотые медали завоевали Владимир Стогов, Евгений Минаев, Трофим Ломакин, Аркадий Воробьёв. В Госкомспорте всё вращалось вокруг московского спортклуба ЦСКА. Всего лишь две золотые медали получили представители профсоюзов: Виктор Бушуев и абсолютный чемпион мира Алексей Медведев.
Медведев первым в нашей стране поднял в сумме 500 кг, но в дальнейшем прогрессировать перестал. Мне до сих пор не совсем понятно, почему собственный вес Алексея рос ему на радость, а результат стал падать. Полагаю, что Медведев пошёл по неправильному пути.
Он очень много думал, анализировал, искал свой путь, но никогда ни с кем не советовался. Медведев не верил в наращивание силовой работы, в то, что на промежуточных соревнованиях нужно выступать под нагрузкой, то есть не снижая темпа тренировок. Мы с Медведевым были хорошими друзьями, но он избегал выпытывать у меня что-либо полезное для себя.
Никто не знал, что два десятка атлетов тренируются у меня в разных режимах. Меня интересовал процесс развития спортсменов. Теория физического воспитания, а также биомеханика спорта давно определили три периода этого развития, о которых я уже упоминал: периоды Генерализации, Концентрации и Стабилизации. Наши тренеры всё это знали. Но они далеко не всегда умели подобрать индивидуальные упражнения для конкретного спортсмена, которые позволяли бы ему не только исправлять допущенные ошибки, но и наращивать силу.
Всё, что я написал насчёт Алексея Медведева, изложено с моей тогдашней точки зрения. Сам он об этом знал, конечно, гораздо больше. Но он упорно пренебрегал известными принципами тренировок, действовал им вопреки. Его ошибки исправил Юрий Власов. Тренер Власова, Сурен Петросович Богдасаров - чрезвычайно мудрый человек. А сам Юрий был, конечно, талантливей Алексея.
Нужно отдать должное силе воли А.Медведева: позже он начал сгонять свой вес. Согнал 11 кг - видимо, решил омолодить себя. Но Ю.Власов уже перехватил инициативу и в 1959 г. в Варшаве он, как и ранее Медведев, набрал в сумме 500 кг, будучи при этом легче Алексея.
Жизнь в Сибири сильно связана с природой. Не успеешь отогреться, как снова начинают мести снег и связывать землю мороз. Дорожные ямы заравниваются, темп передвижения пешеходов увеличивается. Зимняя одежда пестрит, никто не смотрит, во что одеты окружающие.
Шубка, которую я привёз с соревнований нашей старшей дочери Оле, стала ей маловата. Помню, Олечка смотрелась в ней красиво, но деликатные сибиряки никогда в открытую не любопытствовали по этому поводу. С 1962 г., когда мы переехали в г. Шахты Ростовской области, эту же шубёнку стала носить моя вторая дочь Лиля, и нас замучили любопытные: где и за сколько вы купили такую шубку? Позже я опишу, как меняются, переезжая на юг, даже одни н те же люди.
1957-й стал для меня памятным и поучительным годом. Он оставил мне много вопросов для осмысления.
* * *
Наш шахтёрский труд был тяжёлым, но, как я сейчас понимаю, не убийственно тяжёлым. Производственная система в шахте строилась так, что мы работали не до изнеможения. То есть наши энергозатраты оказывались намного ниже, чем в тяжёлой атлетике.
Стр. 288-289 img 3530
Виной тому были и нормировщики с хронометристами, о которых я уже не раз упоминал. Если в шахте появлялись талантливые рабочие, у которых заработок и выслуга лет резко повышались, то главный нормировщик в тиши кабинета тут же взвинчивал нормы и нагло срезал расценки. То есть шахтёр должен был работать не быстро, хотя и не совсем медленно.
Поэтому после работы шахтёров вполне можно было привлекать к занятиям штангой. Наш зал и был постоянно переполнен. Но надолго шахтёры, особенно бурильщики, у нас, как правило, не задерживались. Бурение связано с длительным напряжением, а штангисты должны работать напряжённо, но быстро. У бурильщиков же от работы до изнеможения ныли руки.
Многих потенциально способных людей я так и не смог увлечь штангой. Они говорили мне: мол, если я зарабатывал бы так же мало, как ты, то меня выгнали бы из дома. Ребята были правы - меня выручала мать. Благодаря ей у нас не переводились свежие сливки, я регулярно выпивал по 5-7 сырых яиц, ел свежий творог, который был мне необходим как воздух. Кроме того, я три раза в неделю принимал инъекции витамина В-12. Уколы для меня - процедура не из приятных, но, как говорится в известном фильме: „Надо, Федя, надо…”
Успехи советских штангистов устраивали не всех даже в нашей стране. Спортивные общества профсоюзов были недовольны тем, что основных штангистов сосредоточили у себя армейцы. В своё время к этому приложил руку сам маршал Г.К.Жуков - большой любитель тяжёлой атлетики. Когда он был командующим Уральским военным округом, в Свердловск перевели А.Воробьёва и Н.Саксонова, образовавших костяк уральских штангистов. Всю армейскую тяжелоатлетическую кухню держал под своим ведомственным контролем А.И.Божко.
В высших кругах рассуждали так: мол, как может рабочий, тяжело трудившийся 8 часов, увлекаться штангой? Или студент, весь день находившийся в напряжении, чтобы получить необходимые знания? Зато все знали: пока нет войны, военным особо делать нечего. Вот военные и двигали у нас тяжёлую атлетику, потеснив бывших монополистов в этой области - американцев.
Попутно при этом доказывалось, что советская система, социализм - это и есть будущее всего человечества. Идея сама по себе, может, и неплохая - если бы, конечно, при строительстве коммунизма во главу всего действительно ставился человек и его культурное развитие.
В нашей городской газете „В бой за уголёк“ появилась статья о том, что государству выгодно создавать условия для занятий физкультурой и спортом. Авторы статьи подсчитали средние затраты на лечение одного больного, а на основании отчётов врачей, занимавшихся спортсменами, пришли к выводу, что строительство спортзалов ведёт к общему оздоровлению трудящихся. В качестве примера привели меня – то, как я исцелил себя за счёт спорта.
После этой статьи у нас на шахте пошли дебаты. Некоторые отвергали идею массового физкультурного движения и говорили: мол, я не занимаюсь физкультурой и спортом, но не болею, а между тем многие наши футболисты всё время сидят на больничных. Люди специально ходили в профком и искали в архиве, чтобы узнать, действительно ли Плюкфельдер не болеет.
Этим делом заинтересовались и в соседнем Прокопьевске. За мной в Афонино приехал оттуда человек, чтобы я выступил на их большой швейной фабрике. Я, как на грех, задержался на работе, но тренировки в тот день у меня не было.
Собралась большая аудитория, меня пришли послушать сотрудники двух прокопьевских фабрик. На своей шахте я выступал уже не раз - но там, как говорится, все свои. А тут собрались не знакомые мне люди, в основном моего возраста. Чтобы не потерять нить своего выступления, я набросал на бумаге его небольшой план.
Выступать на трибуне гораздо легче, чем поднимать штангу, особенно если её вес - предельный и новый для атлета. Я особо не хвалился и не призывал всех заниматься спортом или физкультурой. Сказал, что есть люди очень здоровые, которые от лени, наоборот, крепчают. Такие люди говорят: мол, всё спим да спим – даже отдыхать некогда.
Беседа прошла хорошо, мы сфотографировались на память. Затем дирекция пригласила меня на ужин. За столом мне задавали разные вопросы, включая и такие, которые задавать как-то не принято. Я не обиделся на слабый интеллект местного начальства, меня вообще трудно вывести из равновесия.
Не стану утверждать, что такие встречи с людьми были мне в тягость, но на следующий день после них я ощущал следы усталости. Хотя физически я был закалён, меня угнетала нервная перегрузка. Я заметил, что интеллектуальное перевозбуждение может утомить меня больше, чем физическая нагрузка. Ведь в нашем организме всё взаимосвязано. Напряжённая учёба, конфликты на работе или дома отражались на моих тренировках, в этих случаях приходилось на ходу корректировать тренировочные планы.
Бывало и так, что после щадящих нагрузок я готовился к большой тренировке. Но едва только начинал интенсивно разминаться, как видел: нет, штанга не покоряется, сегодня я весь раскоординирован. В чём дело? - спрашивал я себя. Брал свой дневник, перепроверял каждую цифру. Всё делал в роде бы как всегда, а у меня ничего не получалось. Тогда я от расстройства поднимался на второй этаж, в борцовский зал - у меня имелись от него ключи.
В своё время наши борцы сетовали: у Плюка, мол, хорошая команда, потому что у штангистов есть спортзал. Тогда перевели в другое помещение духовой оркестр и высвободившийся зал отдали борцам, которых возглавлял Борис Сидельников. Полгода всё шло вроде бы хорошо, у нас были борцы, причём неплохие, но потом они стали посещать тренировки всё реже и реже. А ведь в основном ради них мы с Сидельниковым и сделали специальные душевые.
Вот и сейчас наверху в пустом зале было тихо. Я снял штангистские ботинки и плашмя упал на ковёр. Затем встал на мост и принялся закручивать забеги на мосту - слева направо, потом наоборот. Потом надолго задержал дыхание - вплоть до изнеможения. Господи, думал я, какое это наслаждение - борцовский ковёр… Он словно как родная постель! В зале было тепло, окна закрывали большие шторы. Я всё лежал на спине, меня разморило. Упёрся глазами в потолок с красивыми фресками. Затем в момент заснул.
Когда проснулся, мои ученики уже ушли, не дождавшись меня. Я положил свои записи на окно и начал выполнять всё по-новому - будто только что пришёл на тренировку. Что за удивительное дело: я словно заново родился! В жиме поднял на 5 кг больше обычного. Откуда взялась энергия? Где зарыта тайна? Я читал о биоритмах, но их колебания сильно растянуты, а тут всё изменилось в течение часа.
Так я сделал для себя открытие и в дальнейшем практиковал этот метод подводки к соревнованиям. Он подошёл не всем, однако процентов сорок моих учеников им воспользовались. Позже я обнаружил, что такой метод годится только для тех, у кого наработана большая выносливость, высокая работоспособность. И он совершенно не подходит для мягких мышц с жировой прослойкой.
Из Москвы больше ничего не было слышно о моей стипендии. Видимо, там ждали, что я выйду на них сам. А я не хотел быть зависимым от некомпетентных тренеров. Ошибки я допускал и сам, но с чужими тренерами я наделал бы их ещё больше, а в моём возрасте часто ошибаться недопустимо. Я знал, что перегрузки могут отрицательно сказаться на моих текущих результатах, но зато эти перегрузки обеспечат мне запас прочности на будущее, и тогда мой возраст уже не будет играть особой роли.
В печати то и дело тенденциозно намекали, что у того или иного спортсмена нет перспективы.
В пример приводили гавайца Томми Коно, выступавшего за команду США и ставшего чемпионом мира в 16 лет. А в 18 лет, на Олимпиаде в Хельсинки в 1952 г., Коно нанёс поражение опытному и весьма интеллигентному атлету, москвичу Евгению Лопатину. История повторилась через 4 года в Мельбурне, когда Коно выиграл у нашего Василия Степанова. При этом Коно в результате упорных тренировок увеличил свой результат на целых 85 кг - большой прогресс!
И наши газеты сравнивали возрастного Степанова с молодым Коно. Приводились и другие подобные примеры. Мой брат Николай несколько раз прочёл в „Советском спорте” про озабоченность Федерации тяжёлой атлетики СССР по поводу среднего возраста членов нашей сборной команды.
* * *
Осенью мы с братом перенесли сено из скирды на верх нашего сарая. Уставший брат предложил мне лечь рядом. Я зарылся в душистое сено, мы пролежали минут пять, и брат спросил у меня:
- Ты когда думаешь заканчивать 10 классов? Я что-то не замечаю, чтобы ты перегружал себя учёбой. Пора тебе завязывать со спортом, и тогда мы сможем начать строить новые дома. Дети ведь подрастают, их нужно куда-то определять. Или ты думаешь, что новый дом тебе подарит государство?
Я объяснил брату на пальцах, какой прирост в троеборье у меня должен произойти в ближайшие годы.
- Семь лет моих упорных тренировок не должны пойти насмарку. Стоит мне лишь чуть-чуть снизить нагрузки, и я начну ставить мировые рекорды.
Стр. 292-293 img 354
Брат так расхохотался, что от сенной трухи и пыли даже закашлялся.
- Ты начнёшь ставить мировые рекорды? Хорошо, что ты говоришь это здесь, на сеновале, где нас никто не слышит. Как хочешь, Рудольф, но я за тебя домашнюю работу делать не буду. Ты раскатываешь губу на какие-то “рекорды”, а меня задёргала мать.
Когда мы стали выяснять конкретные претензии брата, его слова растаяли как весенний снег.
- Разве этот сеновал сделал ты? - напомнил я Николаю. - Его соорудил Валин отец, Самуил Адамович. Привезли машину сена, а ты помог только раз. Я-то думал, что ты гордишься своим братом...
- Горжусь, но не вижу у тебя перспективы. Кто тебя, немца, возьмёт на чемпионат мира? Ты ведь ещё недавно ходил отмечаться в комендатуру, считался подозрительным и опасным гражданином.
С этим возразить брату я не мог. Может, он и прав, кто знает? Но я всё-таки сказал:
- Если я буду на голову сильнее других, разве меня посмеют не выставить?
Брат горько засмеялся.
- А помнишь, какое я внёс рацпредложение? - спросил он. - Моя рационализация давала в год миллионную прибыль. Сколько я труда вложил, и что же? Всё пошло коту под хвост. К меня отобрали все чертежи и даже не извинились.
- Понимаешь, Коля, я просто не могу бросить штангу, - пожал я плечами. - Слишком уж большую, слишком уж объёмную работу я проделал. Если меня выбросят из сборной, то я буду жаловаться.
- Кому? - опять засмеялся брат. – Прокурору? Суду? Так они скажут, что Федерация тяжёлой атлетики - это любительская организация, и государство никакого отношения к вам, к штангистам, не имеет. Спортивные чиновники в Москве как всегда рулили, так и будут рулить как им угодно.
Я задумался. Брат ведь был прав. В моём сознании проскользнула мысль, что я со своим немецким рылом необдуманно полез в большой спорт. Мне вспомнилось, как в поезде Москва-Сталинск пассажиры однажды заспорили при мне о том, кто такой штангист Плюкфельдер.
- Я его знаю, он из немцев Поволжья, - сказал мой сосед.
- Нет, - возразила женщина, - он, видимо, сибирский немец, они ведь не были эвакуированы.
- Не были эвакуированы? - возмутился мужчина с верхней полки. — Да они же все фашисты! Если бы немцев не выслали с Волги, то они её продали бы, как хохлы продали Украину.
Помню, я тихо вышел из купе. У меня было такое чувство, будто я съел что-то гнилое. Может, брат и прав, и мне не дадут ходу. Уж слишком у меня немецкая фамилия, и потому никто не принимает меня за латыша или за еврея.
Да, Коля, задал мне загадку. А ведь мой киселёвский учитель говорил:
- Ты, Рудольф, тренируйся, не теряй времени. Через год, от силы через два вас, немцев, снимут с учёта в комендатуре, и тогда ты будешь на коне.
Эти слова стали для меня путеводным маяком. Послушал бы мой учитель, как рассуждает народ в поезде, может, и он бы изменил своё мнение по поводу равноправия народов СССР. Как говорится, есть народы равные, а есть ещё равнее. Но где он, мой учитель? С кем мне посоветоваться? Последние слова я произнёс вслух.
- Что-что? - переспросил Николай. - Посоветоваться? Помнишь, у нас в немецкой школе был букварь, а в нём сказка, как заяц соревновался в беге с ежом? Они условились бежать наперегонки по вспаханному полю, но ночью ёж договорился с ежихой, похожей на него как две капли воды, чтобы она встала на другой конец поля. И куда заяц ни прибегал бы, он всюду видел перед собой того же самого ежа. Заяц до того добегался, что чуть не сдох. Вот так и ты - будешь бегать, искать правды, качать права, пока точно так же не рухнешь замертво. Поднимешь больше всех, а на чемпионате мира за границей победит кто-нибудь другой. Когда нас сняли со спецучёта, ты стал много ездить, тебя постоянно нет дома. Конечно, ты чемпион фестиваля, и наша шахта гордится тобой. Но во имя чего всё это и какой достаётся ценой?
Мы спустились по лестнице с сеновала, так и не найдя взаимопонимания. Брат не представлял себе, какую гигантскую работу я уже проделал. Он не знал, что в те годы, когда мы были невыездными, а мои ученики Коржов и Кошкин мотались по соревнованиям, я спокойно тренировался, наращивая силу, ловкость и гибкость. Производство и спортзал - вот и всё, что у меня было.
Я много внимания уделял своим ученикам, но ведь когда смотришь на других, то ты видишь в них и себя. Люди - это мой капитал.
Стр. 294-295 img 355
Я им помогал, занимался их обустройством, оргвопросами. Стремление делать людям добро впиталось в мою душу. Когда спортсмен обеспечен работой и квартирой, то и в семье у него всё ладится, а я становлюсь для него дорогим гостем. Администрация и профсоюзы шли мне навстречу, они были даже довольны, что я помогаю ребятам.
* * *
Таким оно было, послевоенное время. Европа лежала в руинах, китайцы стали нашими друзьями. Сталин вздохнул с облегчением.
Рабов на Севере трудилось много, тюрьмы и лагеря были переполнены, а многие народы поголовно сосланы. В Сибири, думал Сталин, они и пройдут школу коммунизма. Он и его политбюро пребывали в уверенности, что ломать хребты народам - это что-то вроде „культурной революции“ по перевоспитанию людей для светлого будущего, для коммунизма.
Сталин как-то раз сказал, что хочет пожить при коммунизме. Вождь лукавил: он и без того жил при полном коммунизме. Коммунистическая наука и идеология научились виртуозно врать и обещать: дескать, нужно только потерпеть, и сказка станет былью.
Я был, видимо, одним из немногих, кто в то время верил в подобные байки. Правда, только в одном отношении – в спортивном. Я считал, что если стану сильнее других, то никто не сможет отстранить меня от любого соревнования. Протокол соревнований я считал чем-то вроде юридического доказательства, которое невозможно отвергнуть.
Конечно, в глубине души меня терзали сомнения. Я ведь знал, я чувствовал, как свежо ещё в памяти советских людей словосочетание „немец-фашист“. Один из бывших военнопленных-власовцев как-то сказал мне в шахте:
- Я вчера видел тебя на сцене, когда ты выступал в клубе. Ты мне сильно напоминаешь Ганса Кригера: я работал у в его семье в Германии, когда был в плену. Немцы сохранили мне жизнь, но страшно рассказывать, как издевательски они относились к пленным – к русским, к полякам, к французам. И вот ты теперь выступаешь на сцене. Знаешь, я тоже аплодировал тебе - вместе со всеми. Не так всё просто в жизни, как ты думаешь, Рудольф.
Я молчал, и власовец тоже молчал - видимо, ждал моей реакции. В шахте было настолько тихо, что звенело в ушах.
- Война даёт много поводов для всяких баек вроде охотничьих рассказов, - сказал я наконец. - Возьми нашего охотника Климушина, он каждый понедельник за 5 минут наплетёт столько, что у всех у нас головы идут крУгом. Помнишь, на той неделе он рассказал, как на лету подстрелил орла, тот камнем повалился вниз, угодил прямо на спину девушке из Сергеевки, которая полоскала белье у реки, она упала в воду, Климушин её вытащил, и теперь у него с этой девушкой роман? Рассказ хороший, но поди проверь, что там было на самом деле!
Мой собеседник помолчал, вздохнул и произнёс:
- Ты прав, Рудольф, мне лучше было промолчать. Я понимаю, что мне не нужно вспоминать при тебе о немцах и о моём плене. Но что поделаешь, такова уж природа человека.
Мы двинулись по обрезному штреку к ходовой печи. По дороге напарник остановил меня и сказал:
- Знаешь, Рудольф, ты ни в чём не проигрываешь, занимаясь штангой. Твои показательные выступления - это лучшая защита для тебя. Когда мы с женой шли домой, она сказала: „Представляю, как достанется хулиганам, если они нападут на Рудольфа”. А я ответил, что на тебя никто и не нападёт - тебя все знают. Ты молодец, Рудольф! Когда мой сын подрастёт, я обязательно пошлю его к тебе тренироваться.
Вскоре мы вышли на-гора. Мой напарник весь взмок, в то время как я не испытывал и малейшей одышки, будто не чувствовал никакого напряжения.
- Теперь я понимаю, - сказал напарник, - почему ты можешь позволить себе тренироваться после работы. Мне после такого подъёма нужно отлежаться как минимум полчаса.
Я объяснил, что моя выносливость - это и есть результат регулярных семилетних тренировок.
* * *
Теперь меня часто вызывали на сборы - в Москву, в Алушту, в подмосковный Подольск. Но кто знал, разрешат ли мне выезжать на международные соревнования?
Стр. 296-297 img 356
После того как мы с преподавателем теоретической механики нашего горного техникума в точности выяснили, где нужно прикладывать силу для ускорения штанги, у меня высвободились резервы для работы над „грубой” силой.
Я стал приседать со штангой очень медленно, почти в статичном состоянии, и вскоре заметил, что мои мышцы выросли в объёме. Стало быть, увеличился и мой собственный вес. Возраст позволял мне наращивать вес, но я решил, что хватит работать над увеличением мышц, и прекратил тренироваться в замедленном темпе. Пора было превратить количество в качество, то есть прибавить в сумме троеборья 30-40 кг.
Рост у меня выше среднего - 1,73 м, и читатель может спросить, почему мне не стоило продолжать наращивать вес, чтобы перейти в категорию 90 кг. Тем более, что нарастание веса не было связано у меня с образованием подкожного жира. На эту тему со мной говорил и мой соперник Трофим Ломакин, когда мы встретились на чемпионате СССР 1957 г. Ломакин, познакомившись со мной, в шутку ощупал меня и сказал:
- Да ты такой худой, откуда у тебя силы? Давай-ка перейдём в категорию 90 кг! Правда, нам придётся нелегко, там уже есть очень грозный соперник - Аркадий Воробьёв.
Я не стал возражать, хотя проблем со сгонкой веса у меня не было. Но Ломакин добавил:
- Если ты не сгоняешь вес, то можно поработать ещё и в категории 82,5 кг.
Все эти мысли крутились у меня в голове. О положении в сборной я в то время ничего не знал. В Москве мои успехи расценили как случайность - в тяжёлой атлетике такое бывает.
А возможно это вот в каком случае. Допустим, атлет долго накапливает силу, однако показать высокий результат в троеборье ему никак не удаётся. Разочаровавшись, он прекращает наращивать объёмную нагрузку, и тут происходит прорыв. Но успехов в будущем в таком случае ждать не приходится. Это можно распознать, если атлет ведёт регулярные записи своих тренировок.
Кстати, как выяснилось позже, мои конкуренты по тяжёлой атлетике в конечном счёте уступили мне потому, что не смогли работать над созданием базы, то есть над наращиванием объёмной работы, и одновременно добиваться роста результатов в троеборье.
Итак, мой успех во Львове расценивался как случайность. Исходя из этого и учитывая мой возраст, Н.И.Шатов и решал вопрос о моей стипендии. Тем более, что в Москве знали: я, как принято говорить, человек от сохи, то есть работяга, над которым к тому же висят щит и меч чекистов.
В тот момент немцев вроде бы реабилитировали - сняли с учёта в комендатуре, но через какое-то время - как сие уже неоднократно бывало в прошлом - режим против нас могли вновь ужесточить: например, в назидание другим гражданам нерусских национальностей. Шёл процесс перековки национальных меньшинств в верных поборников социалистического строительства с последующим переходом в коммунистическое общество.
И в этой ситуации в Госкомспорте СССР изыскали для меня мизерную стипендию, которая могла устроить разве что школьника, но никак не семейного человека вроде меня.
* * *
Осенью у нас проходили соревнования областного масштаба. Их, как обычно, проводил Владимир Павлюков. Пожалуй, по части эрудиции в области тяжёлой атлетики с ним мог соперничать только Михаил Аптекарь, будущий составитель фундаментального тяжелоатлетического справочника. Павлюков был ходячей энциклопедией тяжёлой атлетики, хотя по профессии являлся инженером- строителем.
Не знаю, каким он был инженером, но как организатор областных соревнований по тяжёлой атлетике Володя был бесспорный талант, и я с удовольствием участвовал в них вместе со своей командой.
Наши основные конкуренты переместились из Прокопьевска в Сталинск, где штангистов возглавляли Л.Клышта и В.Булах. Там сформировалась ровная конкурентоспособная команда. Позже из неё вышел Виктор Куренцов, о котором я уже упоминал. Его открыл В.Ли, затем Куренцова призвали в армию, и там он продолжил тренировки у А.Галактионова. Талантливого атлета в Сталинске обнаружил и я, это был Ровенский.
Талантов было много, но тренера, который мог бы их отшлифовать и терпеливо двигать в направлении высшего спортивного мастерства, там не нашлось. Владимир Булах находился с нами в постоянном контакте в плане методики тренировок. Но, как я сейчас понимаю, чтобы стать настоящим тренером, одного желания мало.
Стр. 298-299 img 357
Здесь нужен особый талант, позволяющий увидеть и указать то, что необходимо для повышения спортивного мастерства. Позже я заметил, что каждый атлет из Сталинска заботится о себе сам.
Очень талантлив был Иван Кривов из посёлка Абагур под Сталинском. Об этом атлете можно было бы написать целую книгу. Я хотел взять его под свою опеку, но с внутренними пороками Ивана не удавалось совладать даже ему самому. Помню, Анатолий Коржов настаивал на переводе Кривова из Абагура к нам на шахту. Иван был грамотным маркшейдером, однако грамотность - это ещё не душа. Можно быть грамотным и в то же время неуправляемым человеком. Внутренний мир - это тайна.
Иван Кривов бесспорно любил штангу, особенно выступления на помосте. Предстать перед залом, где полно народа, молодёжи, было для него в радость.
Попав на соревнования, он в первый день обходил гостиничные номера и представлялся. Спрашивал, как дела, как здоровье, и всем жаловался, что у него из рук вон плохо со сном, что он в полном отчаянии и что его результаты затормозились из-за того, что он не высыпается.
Когда у Ивана заканчивались слова, он раздевался до пояса, становился перед зеркалом и то раздувался как лягушка, то расслаблялся как тряпка. Мы уже знали эти повадки и только похваливали его. Если кто-то, не дай бог, говорил: да ладно, мол, что там у тебя за фигура, вот у того-то - да, это грудь, то Иван тут же сникал и потом приставал к собеседнику: дескать, пойдём, покажи мне его.
Мы на шахте обсудили кандидатуру Ивана Кривова, и я получил для него место у главного маркшейдера. Но случилось так, что слухи об этом дошли до одного из моих учеников - Василия Лунёва. Оказалось, что они вместе с Иваном закончили маркшейдерский факультет горного техникума. Лунёв сказал мне:
- Может, Кривов и будет поднимать штангу с твоей помощью, Рудольф, но долго он у нас не продержится. Ты и с нами едва справляешься, а с ним тяжело будет всем. Ты уедешь на сборы, и возиться с Иваном придётся нам.
И Лунёв рассказал об одном поступке Кривова во время учёбы в техникуме. Какой-то парень написал на доске, что Иван Кривов - свинья, и подрисовал сбоку хрюшку. Кривов застал парня за этим занятием и тут же потребовал стереть рисунок. Лукавый студент сказал:
- Сам сотри, ведь это ты и есть.
Кривов схватил парня за плечи и за брюки, со страшной силой сжал, поднял как овцу и вытер доску его задницей. Когда Кривов положил студента на пол, тот был уже без сознания.
Пришёл преподаватель, вызвали скорую, и врачи привели студента в чувство. Через неделю тот вернулся к занятиям, а Кривов стоял в директорской в ожидании решения о своём выдворении из техникума. Родители студента потребовали компенсацию за три сломанных ребра своего сына - машину сена. Родители Кривова всё это выплатили, и Иван остался доучиваться в техникуме.
Иван Кривов смешил нас своими странностями на протяжении шести лет. При этом нельзя утверждать, что он не уважал достоинство других людей.
Меня поражала его сила. Он совершенно не тренировался, но, тем не менее, его результаты росли год от года.
* * *
В 1957 г., как всегда, после моего дня рождения стал расти и мой результат. В килограммах это трудно было выразить - я никому, включая и себя, не позволял на тренировках такого расточительства, как подъёмы предельных весов.
Нарастание силы было заметно по моему любимому упражнению - протяжке. Это упражнение скоростное. Оно простое, но „бомбит” нервную пусковую систему, увеличивая взрывную стартовую силу. Ты мгновенно катапультируешь штангу, что можно сравнить с прыжком в длину с двух ног без разбега.
Я уже писал, что перед уходом на работу в качестве зарядки „протягивал” по 10 раз 90-100-килограммовую шестерёнку, затем мылся и получал от моей доброй мамы вкусный завтрак и „тормозок” с собой на обед.
Выполняя тяги, я чувствовал нарастание силы. С возрастом у меня раздались плечи. Это значило, что я продолжал взрослеть и в 30 лет. Одной силой я выжимал на вертикальной доске 130 кг, тем самым рассеивая миф о том, что жим у меня чисто технический. Когда я выжимал 130 кг в „солдатской” стойке, мои ученики качали головами: мол, мы-то думали, что в штанге во главе всего находится техника.
Осенью, как всегда в Сибири, был богатый выбор ягод. Мать наделала множество варений по специальному методу, позволяющему сохранить витамины.
За смородиной я ходил сам. Мы с Иваном Кошкиным поднимались по реке Чумыш вглубь тайги, где скорее можно было встретить медведя, чем человека. Медведь запасает себе жир на зиму в основном ягодами.
Выходишь на высокий берег реки, смотришь вдаль и видишь в низине густые заросли сочной смородины. Если кусты помяты, значит, там уже попасся медведь. У медведя губа не дура - стало быть, смородина здесь уж точно вкусная и насыщенная витаминами. Прежде чем перейти реку, чтобы добраться до кустов, нужно постучать палкой по ведру: дескать, уходи, мишка, дай нам тоже набрать хорошей дикой смородины. Мать по-особому её консервировала. Смородину мы ели в разных видах. Я особенно любил разбавлять смородиновым соком водку.
В Сибири как нигде ощущается нехватка витаминов, а также йода в водоёмах. В нашем колодце у дома вообще отсутствовали признаки йода. В результате у моей старшей дочери Ольги через много лет обнаружились признаки заболевания щитовидной железы. Только с 1956 г. в воду нашего центрального водопровода стали добавлять йод.
Осень в Сибири сухая и нередко затяжная. Затем начинаются морозы, а это значит, что в нашем зале появится много занимающихся. В это время мне зачастую приходилось бывать на тренировках каждый день. Осенью у нас в секции всегда появлялись новые желающие заняться штангой. Но без медицинского осмотра к нам было не попасть, за этим я следил строго, поддерживая связь с нашим врачом А.М.Кожевниковой. Люди с симптомами одышки или со слишком нежной кожей на ладонях у нас не задерживались.
Приезжали парни с Украины, надеясь, что я займусь ими всерьёз. Но их способности обычно бывали настолько низкими, что тратить на этих людей средства и время не имело смысла.
Мой первый мастер спорта Анатолий Коржов критиковал меня за то, что я уделяю недостаточно внимания самому себе.
- При таком отношении, - добавлял он, - я могу проиграть пари о твоём будущем чемпионстве.
Сам я никому не обещал, что наберу в троеборье какую-то точную сумму. За меня об этом много говорил Анатолий, что мне далеко не нравилось.
Моя мать очень доброжелательно относилась к людям с физическими недостатками. Я уже писал, что мой лучший друг Иван Кошкин имел дефект речи. На работе я подружился и с глухонемым Михаилом Тонконоговым, о котором упоминал в первой книге. Когда они приходили к нам, мать сразу же выставляла на стол самое лучшее, что было у нас. Я научился у Михаила жестикулировать, как глухонемые. Олечка в 6 лет тоже стала учиться языку жестов.
Дни рождения мы справляли весело. Михаил плясал больше всех, он чувствовал музыку через пол. На улице он не танцевал, показывая себе на уши: мол, не слышу. Вместе с Михаилом плясал в основном Иван Кошкин. Но по заразительному примеру Михаила пускались в пляс и те, что не принадлежали к любителям танцев.
Михаил смешил нас, показывая, как мы ходим, подмечая наши характерные жесты, повадки. Благодаря этому его таланту я понял, насколько мы ненаблюдательны и невнимательны к тому, какие мы разные в своих движениях.
* * *
Как-то в субботу мы с Валентиной пошли в кино, и при выходе из клуба я внезапно встретил своего учителя, которого не видел около трёх лет.
Это он утверждал, что обещанная нам, немцам, в 1948 г. бессрочная ссылка - бред собачий. По его словам, такого ещё не бывало в истории. Правда, согласно Библии, из Египта когда-то изгнали евреев, но Библия, говорил учитель, - это философское сочинение, где желаемое выдаётся за действительное.
- Я был уверен, Рудольф, что вас скоро снимут со спецучёта в комендатуре, - сказал он мне при встрече.
Учитель сильно похудел и постарел. Беседа на скользкие темы не очень понравилась нашим женщинам, поскольку вокруг толпился народ, и я предложил встретиться дома. Учитель пригласил нас на завтра к себе.
У меня стало как-то легко на душе. Учителя мне очень не хватало. Находись он здесь, может, и не состоялся бы мой недавний вояж в Ереван. Да разве только это?
Стр. 302-303 img 359
В воскресенье я достал лучшую смородину и две бутылки водки. Знал, что беседа будет долгой. Олечка пристала, чтобы мы взяли её с собой. Наша мать неохотно пускала её туда, где говорили по-русски. Она знала, что русский язык Оля освоит в любом случае, а вот если потеряет немецкий, то его уже не удастся восстановить. И всё же мы отправились в гости втроём.
Мой учитель поговорил с Олечкой. Она отвечала, выговаривая русские слова с акцентом, как моя мать. Учитель поддержал мысли матери насчёт сохранения немецкого языка. После трёх лет разлуки нам было о чём поговорить. Он извинился, что так неожиданно исчез.
- Я думал вернуться через полгода, а получилось - нарочно не придумаешь, - сказал учитель.
Валентина с женой учителя ушли в другую комнату для задушевного женского разговора. Олечка заглядывала то к нам, то к женщинам, всё прислушиваясь к нашим беседам. Я не хотел начинать разговор со своего путешествия в Ереван, но учитель перво-наперво спросил именно об этом.
- Мой крестьянский или колхозный рассказ будет долгим, - сказал он. - Село - это обуза на шее коммунистов. Если сесть голой задницей на молот, это вполне терпимо, но если сядешь на серп - то ой как взвоешь! Молот - это да, им всё можно разрушить. Но серп - штука деликатная. Понимаешь, меня послали как коммуниста орудовать серпом, но долго усидеть на нём, как видишь, мне не удалось. Давай, Рудольф, разводи водку со смородиной! Ты так умело это делаешь, что водки всегда не хватает. Помнишь, мы однажды выпили с тобой целых два литра - и ни в одном глазу?
Вскоре графин с водкой и со смородиной стоял на столе. Дом у учителя был тёплым и уютным.
Своих детей учителю и его жене завести не удалось. Всё вокруг блестело - жена учителя наводила идеальный порядок. Мы выпили за то, что снова встретились, затем за наших милых женщин. Учитель принёс газеты с сообщениями о моих выступлениях.
- Думаешь, я про тебя ничего не знаю? — спросил он. - Всё знаю! А вот о том, что ты хотел сбежать из Сибири, ещё не слышал.
Я постарался рассказывать о своём вояже как можно короче, но присоединившаяся к нам Валентина вытаскивала на свет и то, о чём я хотел умолчать. Услышав о ереванской авантюре с временным аттестатом и с институтом, учитель загрустил.
- Ну не можем мы жить без криминала… - констатировал он.
Я поблагодарил учителя за то, что он настоял, чтобы я не бросал спорт. Наши женщины опять оставили нас, но я заметил, что учитель и наедине никак не решается рассказать о своих похождениях. Тогда я начал задавать вопросы, и всё пошло своим чередом.
Мы выпили уже литр водки со смородиной, закусив хорошей гусятиной. Учитель принёс карту Кемеровской области и показал то место в Яшкинском районе, где он „строил коммунизм”, имея в своём распоряжении три села.
- Как же так? - удивился я. - Вы ведь физик-математик, а село - дело тонкое. Тем более, что вы не сибиряк.
- М-да, - пробурчал он. - Помнится, ты рассказывал, как посадили твоего отца - не за политику, так за то, что два года назад у него сдохла свиноматка. Вот и я попал как кур во щи. Началось всё с того, что меня вызвали в Киселёвский горком партии. Я пришёл в сельхозотдел к тов. Бондаренко, и он вдруг сказал: „Ты ведь знаешь, что коммунисты уничтожили зажиточные хозяйства? Так вот, восстанавливать их предстоит тоже нам, коммунистам. Ты человек дисциплинированный, грамотный, вот и поведи дело так, чтобы нам не было стыдно за нашу партию”. Я стал говорить, что не смогу, но он возразил: „А кто сможет? Вот то-то же. Даю тебе хороший район, где таёжные места, где много охоты. Тебе там будет весело, тем более, что детей у тебя нет. Кто же, если не мы, коммунисты, возглавит это дело?” Короче, Рудольф, врагу не пожелаю попасть в такую аферу, как руководство колхозом. Люди, люди, что же вы делаете?..
Учитель повторил эти слова с надрывом и, побелев от волнения, схватил карту.
- Вот в этом месте посадили на 5 лет председателя. И такие случаи происходили по всей области. Не посмотрели, что все председатели были коммунистами. Представь себе колхозников, пьяниц и болтунов, которые на все лады ругают председателя и кричат: мол, дай мне новую машину, или в свинарнике крыша течёт, или вон у двери навоз лежит - давай, председатель, убирай!
Учитель схватился за голову, сжал её руками.
- Извини, Рудольф, сейчас отойду. Так вот, там-то я и увидел, какое государство построили Ленин, Сталин и всё их политбюро. Хрущёв разоблачил „культ личности”, и теперь колхозники чуть что, сразу же начинают попрекать своих руководителей: „Вот ты и есть культ!”
Стр. 304-305 img 360
- Как же вас выбрали председателем колхоза? - спросил я.
- Ты хочешь сказать — назначили? - со смехом уточнил учитель. - Из Яшкинского райисполкома меня привезли на машине прямо в колхоз. На собрании все, конечно, как один проголосовали за меня. Через два месяца приехала Надя, дышать стало полегче. Я беседовал с каждым колхозником, день и ночь был на ногах. Вроде что-то начало получаться. Но через год нам накинули план, и оказалось, что я воюю с собственной тенью. Из райисполкома приезжали меня проверять. Сначала я их поил. Моей зарплаты не хватало, пришлось занять денег в кассе. Но проверяющих становилось всё больше и больше. Я собрал правление: мол, подскажите, как быть, ведь этих строителей коммунизма нужно кормить и поить. А в правлении было два бывших председателя, которых когда-то выгнали с работы. Они сидели и хихикали, а у меня по спине ползли мурашки. Я отправил всех по домам, а председателей оставил. Прикрыл дверь, опустил шторы, повернул стул спинкой к ним, сел, опершись грудью на спинку, и спросил: „Так как же мне дальше жить? Я понимаю, что вы можете меня съесть. Предлагаю заключить тайный союз: я буду помогать вам, а вы - мне и колхозу. Нельзя же позволить, чтобы райисполком продолжал над нами издеваться! Надо нам поднимать колхоз. Время- то идёт, а мы по-прежнему нищие”.
До этого я беседовал с председательскими женами и уже знал их запросы. Прозаседав всю ночь, мы ударили по рукам. Я дал бывшим председателям свободу действий, чтобы они могли обеспечить себя и своих соседей. Они стали работать день и ночь. Потом мы взялись за животноводство. Начальство поили втроём, я создал вокруг себя кулак. Колхозников-алкоголиков стал учить, как надо правильно пить. К нам в колхоз потянулись люди. Приехали две семьи немцев. Я сделал их механизаторами и поставил возглавлять животноводство. Вскоре приехали ещё три семьи из Ленинска-Кузнецкого, бывшие шахтёры. У нас всё пошло неплохо. Но люди в райисполкоме часто менялись, и все они садились нам на шею. Один хутор работал у меня только на то, чтобы обеспечить начальство. Они дошли до такой наглости, что я должен был выделять людей для выполнения их домашней работы. Ты не представляешь, что вытворяли эти наезжие комиссары! Весь наш труд они приписывали себе. И чем сильнее я старался, тем больше они накидывали план. Как с твоей штангой - ты поднимал 100 кг, а сейчас поднимаешь уже 160 кг. Но колхозники ведь видят, как работают их соседи. Мои советчики, бывшие председатели, мне говорили: „Сергей Иванович, помнишь, мы тебе рассказывали, кто вредитель колхозного строительства? Это райисполком, горисполком и те, кто ещё выше. Тебя заставляют резать дойных коров, им нужен план по мясу. А что творится с посевами? Зачем нам в поле научные работники? У нас любой дед всё знает - что, когда, и как нужно сеять“. Меня вызвали на беседу в прокуратуру. Криминала не нашли, но я понял, что попадаю в число подозреваемых. Значит нужно откупиться заранее, а не тогда, когда грянет беда. И у меня созрел план - пойти на самооговор. Мы с двумя бывшими председателями выехали в лес, и я изложил им ситуацию: мол, в соседнем районе двух председателей уже посадили, и меня тоже загоняют. Вот я к ним и обратился: „Давайте, выгоняйте меня. Я ведь учитель, а не комбинатор, как Остап Бендер“. Они сказали: „Мы тебя поняли. Хоть завтра сочиним две большущие анонимки. Ты поставь на трактора алкашей, сними заведующих молочными фермами и назначь вместо них горлохватов, а мы всё это опишем. Но ты дай нам возможность построить еще по дому. А то придёт другой и не даст“. Хорошо, сказал я, стройте. Ещё и денег на водку получите - чем быстрее меня выгоните, тем больше я вам заплачу. И назвал сумму.
- Разве может такое быть? - поразился я.
- Да, Рудольф, при общении с подлецами нужны и соответствующие методы. Через полгода состоялось большое собрание. Я раскаялся в целой куче прегрешений, мои дружки уже написали анонимки. И все ринулись на меня, как вороны на падаль. Перед собранием я ещё сунул денег тем, кто согласился выступить. Они крыли меня, как только могли. Меня, слава богу, отпустили, и таким образом я избежал тюрьмы. Я спутал планы начальства: они хотели сделать меня козлом отпущения. Вынудить пойти на преступление, всё из меня выкачать, а потом посадить. И теперь в моём личном деле строгий выговор по партийной линии с предупреждением. Как думаешь, Рудольф, где я допустил ошибку?
После такого разговора и водка со смородиной не могла подействовать. Добавить к словам моего учителя мне было нечего. Он со своим педагогическим талантом умел излагать события так ясно и последовательно, что его рассказы остались в моей памяти до сих пор.
Стр. 306-307 img 361
А ведь начальники, организовавшие все эти нечистоплотные игры, были достаточно грамотными людьми. Почему бы, думал я, им не направить свои знания и энергию на созидание - к примеру, на обустройство школ, библиотек, спортзалов? Зачем разорять дотла всё то, что пытаются создавать люди? Откуда в таких условиях возьмётся культура, что мы оставим своим детям? Я рассуждал как наивный молодой человек, который ещё только присматривается к жизни.
- Мы, как дети, копаемся в песке, строим из него замки, — сказал учитель, будто угадав мои мысли, - а над нами сидят те же самые начальники, которые в своё время пересажали миллионы людей, и крутят фильм в обратную сторону. Когда я отказался сдать на мясо дойных коров, начальство мне сказало: дескать, нам нужно кормить страну, а ты этого не понимаешь. Сдай скот на мясо, и через два года мы дадим тебе высокоудойных коров из Прибалтики. Вот когда они появятся у меня в коровнике, ответил я, тогда и отдам своих бурёнок. В мой адрес сразу пошли оскорбления: ты, мол, самый умный, а мы, выходит, дураки? Я уехал к себе в колхоз страшно разочарованный. И знаешь, что они придумали? Через месяц коровы у меня начали худеть. Вызвали ветеринара, и тот вскоре определил, что в корм кто- то подсыпает гвозди и иголки. Коров пришлось зарезать, как мне и было велено, и внутри у всех нашли металл. Ну что ты на это скажешь? Вот я и полысел, и постарел. Будь они прокляты, эти подлые умники, организованные шантажисты и провокаторы!..
Наша Олечка сначала слушала внимательно, но потом тема разговора, видимо, стала ей недоступна, и она ушла к матери. Начало темнеть, и мы с Валентиной и с Олей направились по хрустящему снегу домой.
* * *
Моя мать ходила по воскресеньям молиться к своим знакомым немцам. Она говорила, что они собираются где-то возле кирпичного завода, но точного места не сообщала даже мне - об этом их предупредил проповедник.
- А как же насчёт заповеди „не лги“? - съязвил однажды я.
- Спроси об этом своих комсомольцев, - покосилась она на меня.
- Мама, я давно уже не комсомолец.
- Тогда ты лучше бы ходил со мной на молитву.
После разговора с моим наставником мне стало страшно за себя, за Валентину и за детей. Учитель говорил чистую правду - деревня жила в пьяном угаре. Там знать не хотели не то что о мировых рекордах - вообще о том, чтобы чего-то достичь. Дороги были никудышными, нас окружало гнильё - но руководители надеялись, что вот-вот ударят морозы, и ничего этого не станет видно. Благополучие и аккуратность воспринимались как буржуазная отрыжка.
Мы расстались с учителем молча. Он хотел ещё что-то сказать, но холод гнал нас домой. У нас уже мычала корова - пора было её поить и кормить.
Жизнь шла своим чередом: работа, спорт, заботы по дому. Зимой я, как обычно, занимался ремонтом и профилактикой своего мотоцикла с прицепом. Опять предстояли соревнования: главное, чтобы команда выступила ровно.
В конце года я вновь сходил к учителю - хотел пригласить его на Новый год. Но из дома учителя ко мне вышел совершенно незнакомый человек и сказал, что Сергей Иванович уехал насовсем - кажется, к себе в Тамбовскую область.
Больше я никогда не встречал такого доброго и откровенного человека. Я только сейчас могу по-настоящему осмыслить всё то, о чем он мне говорил. Благо, кое-что я записал в своих тренировочных тетрадях.
Килограмм хлеба или килограмм мяса стоили по всей стране Советов почти одинаково. Но как же по-разному доставался людям заработанный рубль! Шахтёры получали немногим больше заводских рабочих, а ведь шахтёрский труд был сродни участию в военных действиях. Сколько погибало под землей людей только по Кузбассу!
Коммунистический манифест пришёл к нам с Запада. Там коммунистические идеи были так расписаны, что даже шолоховский дед Щукарь сразу же разобрался бы в них. Согласно этим идеям, всех нас, и селян, и горожан, объявили равноправными и свободными: хочешь - жни, хочешь - куй. Но реальная жизнь крутилась вокруг рубля, а поскольку доставался он далеко не одинаково, то люди не могли не говорить об этом.
Бунтарей, заходивших в своих рассуждениях слишком далеко, у нас воспитывали могилой. А для остальных у начальства всегда был наготове ответ: мол, потерпите, скоро на смену социализму придёт коммунизм с его полным изобилием.
Стр. 308-309 img 362
Я пытался сопоставлять заработок с энергозатратами, а также с опасностью того или иного труда. Рассуждать на эту тему вслух было можно. Посадить не посадят, хотя беседу с тобой проведут, и ты ясно ощутишь заботу начальства о преодолении твоих заблуждений.
С последних в 1957 г. соревнований я привёз сразу четверо карманных часов. Их выдали мне в качестве призов - за победу в каждом из трёх упражнений и в троеборье. На Новый год я подарил карманные часы тестю и брату Николаю.
Я был рад, что завершил год в хорошей форме и без травм.
* * *
Володю, брата Валентины, как я уже писал, не так давно завалило в шахте. С правой стороны у него были сломаны все ребра. Володю спас его сменщик Мизгулин, который вытянул товарища из завала, ухватив за правую руку. По словам Мизгулина, Володя сначала кричал от болевого шока, а потом затих.
- Вот где была нужна сила, Рудольф! - говорил мне Мизгулин. - От страха я так напрягся, что как бы вытянул Володю из-под породы. И откуда у меня взялось столько мощи? У тебя что, тоже бывает страх, когда ты поднимаешь штангу?
Я ответил ему, что он совершил подвиг, находясь под ударным стрессом. Я хорошо знал это состояние: потихоньку возбуждаешь себя, нагоняешь страх, преодолевая защитные функции организма.
Нервная система у человека, существа со второй сигнальной системой, устроена так щадяще, что не позволяет часто эксплуатировать себя. Она отвечает тому, кто находит доступ к своей защите. Но если система испытывает подобные воздействия вновь и вновь, она перестаёт реагировать и как бы говорит: всё, больше я не могу. Так бывает в спорте.
У артистов почти то же самое, однако здесь накладываются эмоции, элемент игры, открытый и видимый талант перевоплощения. Спортсмен нагоняет на себя страх скрытно для окружающих, но это тоже своего рода талант.
Мы долго беседовали с Мизгулиным, и я многое почерпнул у него для себя. Он рассказал, что увидел, как в забое стала отслаиваться кровля, вверх по стене пошли трещины, и от страха по его телу пробежал озноб. Володя слышал, что Мизгулин закричал как сумасшедший. Он едва успел вытащить Володю из камеры, как всё в ней рухнуло. Ещё мгновение, и они погибли бы оба.
Теперь Володя с Мизгулиным считали себя братьями, которые сообща вырвались из объятий дьявола. Они решили вместе отмечать каждый Новый год.
Поправившись, Володя три месяца ходил на шурф и на лебёдке спускал в шахту лес. Это считалось лёгкой работой на поверхности.
На Новый год шахтёры, крепко выпивая, вели привычный разговор о своей работе. Казалось бы, она простая - взять уголь, вот и все дела. Но сколько мудрёного в шахтёрской профессии, как много людей навсегда проглатывает земля!
На нашей шахте № 4-6 треста „Киселёвскуголь“ (так с 1957 г. стал называться бывший трест ,,Кагановичуголь“), где было 2000 рабочих, нормой считалась гибель 7-8 человек в год. Об этом открыто не говорили и, конечно, не писали. Если киселёвская газета „В бой за уголёк” сообщала бы обо всех погибших в городе шахтёрах, то она была бы заполнена одними некрологами.
Встретившись однажды в Москве в домашней обстановке с руководителем угольной промышленности РСФСР Г.А.Быстровым, в прошлом - начальником треста „Кагановичуголь“, я спросил его, что означает эта убийственная норма. Чуть почесав затылок, он ответил:
- Если, к примеру, у вас на шахте годовая смертность превысит 10 человек, то мы назначим комиссию. В таких случаях до 60% начальников шахт снимают с работы, некоторых отдают под суд. Всё зависит от того, насколько были нарушены правила техники безопасности. Вот во что, Рудольф, обходится уголь стране.
Каждый день, возвращаясь с работы, я благодарил бога, который опять отвёл от меня смерть. Особенно остро испытываешь это чувство, когда хоронишь того, с кем всего пару дней назад ты балагурил в мойке. Кому жаловаться? Сами виноваты. Виноваты все, кто работает на шахте.
Шахтёр - это звучит гордо, так писали советские газеты. Но за этой пропагандистской шумихой скрывалась смертельная опасность для жизни в мирное время. В шахте особо ценятся слух и лисья осторожность. Прежде чем войти в камеру, посвети лампой сверху и по бокам, позаботься о запасном выходе.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 129
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
